Орехов Роман Александрович
«ПТАХ ЮЖНОЙ СТЕНЫ (ХРАМА) ЕГО»: К ТОЛКОВАНИЮ ЭПИТЕТА


АННОТАЦИЯ

В статье автор исследует значение древнейшего эпитета бога Птаха — «Тот, кто к югу от своей стены». Первая и единственная трактовка данного эпитета была предложена немецким египтологом К.Зете еще в 1905 году, когда он связал его с названием города Белые стены (первоначальное название Мемфиса). Таким образом, по К. Зете, храм Птаха находился к югу от древней столицы. Для прояснения ситуации автор статьи обращается к «Памятнику мемфисской теологии» и приходит к альтернативному решению. В эпоху Древнего царства, когда и появился данный эпитет, «храм Птаха» представлял собой не сооружение, обнесенное стенами, а доменное владение, землю с угодьями, поэтому часовня бога или его маленький храм действительно могли находиться на юге этого владения. Впоследствии, когда русло Нила сместилось в восточном направлении, территория домена стала ядром будущего Мемфиса.

* * *
Правильная интерпретация древнейшего эпитета бога Птаха — «Тот, кто к югу от своей стены (rsj jnb.f)» — представляется необычайно важной, так как помогает исследователям не только в установлении первоначального расположения храма Птаха и города Мемфиса, но и в том, как эти центры развивались исторически относительно друг друга. Примечательно, что трактовка данного эпитета со времени великого немецкого египтолога К.Зете, которую исследователь высказал еще в 1905 г., почти не претерпела серьезных изменений [Sethe, 1905]. Поэтому в рамках данной статьи мы выскажем гипотезу, которая, опираясь как на письменные источники, так и геоархеологические данные, поможет сформулировать альтернативный взгляд на эту проблему.

К.Зете исходил из предположения, что расположенные близко друг к другу иератические знаки в фразе — Ptḥ rsj jnb.f nb Jnb(w) hḏ Большого папируса Харрис (Pap. Harris I. 50), датированного временем Рамсеса IV, позволяют соотнести jnb.f с Белыми стенами.

Как хорошо известно, термин «Белые стены» во множественном числе (Jnbw hḏw) появился впервые в правление Хасехемуи (конец II дин.) на оттиске печати царских виноградников [Petrie, 1901]. В единственном числе Белая стена (Jnb hḏ) впервые упоминается на оттиске печати из гробницы в Бейт-Халлафе, относящейся к времени правления Джосера (нач. III дин.) [Garstang, 1903]. Это все ранние источники, в которых упоминаются «Белые стены». Однако то, что скрывается за данным термином, до сих пор остается неясным. Что это было: стены культовых строений саккарского некрополя, царского дворца, крепости или просто одного из поселений в районе Мемфиса? Как считал К.Зете, троекратно выписанный знак стен являлся самым древним обозначением столицы объединенного Египта — Мемфиса, к югу от которых и был расположен храм Птаха. Поэтому термин «Белые стены» служил как для раннего обозначения столицы, так и одноименного I Нижнеегипетского нома.¹
______________________________
[1] В.Хельк немного видоизменил трактовку К.Зете. Так как, согласно ученому, Птах покровительствовал мастерам и ремесленникам (само слово Ptḥ интерпретируется им как «создатель»), он предположил, что мастерские, в которых Птах был особо почитаем, находились к югу от крепости «Белые стены». Впоследствии там появился его храм [Helck, 1991]. Однако даже эта трактовка не объясняет, почему именно Птах покровительствовал Мемфису, и «его стена» подразумевала именно этот город. В.Хельк, как и многие другие исследователи, исходит, прежде всего, из данных Геродота, согласно которому первый египетский царь, который основал Мемфис, воздвиг в нем святилище Гефеста (т.е. Птаха) [Herod. II, 99]. Однако почему в таком случае сам Птах обитает к югу от своих стен, а не внутри них?

Следует заметить, что совсем недавно в научный оборот был введен еще один оттиск, который происходит из пирамидного комплекса Неферефра (V династия). В последнем случае, как полагает М.Вернер, речь также идет об эпитете бога Птаха — «(Птах, тот, кто) южнее Белой стены» — (Ptḥ) rsj-jnb-hḏ [Verner, 2006, № 50].

Однако верхняя часть печати с именем Птаха, не сохранилась, и поэтому трактовка чешского исследователя представляется гипотетической, равно как и трактовка К.Зете, так как ученый не сумел убедительно доказать, что «стена его» в эпитете Птаха тождественна городу «Белые стены». Она вполне могла являться стеной его храма. В целом мы вынуждены признать, что на сегодняшний день нет достаточных источников, которые позволяли бы с уверенностью интерпретировать данный эпитет. Вопросы в его истолковании по-прежнему остаются.

В чем суть альтернативного видения данной проблемы? Многие исследователи, занимавшиеся культом Птаха, не обратили внимания на один существенный нюанс. Речь идет о теме, которая на первый взгляд не имеет непосредственного отношения к культу Птаха, о так называемом «наследстве Геба», бога, олицетворяющего собой землю и являющегося, согласно Гелиопольской традиции, отцом богов Осириса, Исиды, Сета и Нефтиды. Как установил выдающийся египтолог О.Д. Берлев, завещание Геба восходит к древнейшим временам египетской истории [Берлев, 1999]. В соответствии с идеологической парадигмой «завещания», в ходе коронации царь в качестве преемника бога Хора, сына Осириса, наследовал суммарно всю площадь земли Египта, которая составляла 9 млн сот (1 млн сот — чуть более 3 тыс. кв. км). Однако тонкость документа состояла в том, что в нем подразумевалась только плодородная земля, и она принадлежала царю только в два сезона египетского года — «половодья» (ȝḫt) и «сухости» (šmw), в период же «выхождения» (prt), т.е. появления земли из-под воды,² она принадлежала богам.
______________________________
[2] prt — весенний сезон (всходы, от prt — «семя»).

О.Д. Берлев совершенно справедливо указал на причину этого парадокса. Поскольку цель египетской религии, само назначение храмового богослужения — кормление богов египетского пантеона, земля, не производящая хлеб и другое пропитание, не нужна. Таким образом, учету в завещании подлежала только та земля, которая была способна принести богатый урожай. Поэтому поселения и храмы также передавались богами царю впридачу к той земле, на которой они находились. Другими словами, Геб передавал царю землю вместе с уже существующими поселениями и жителями, а также их родовыми культами. Однако с тем лишь условием, что отныне все они становились под покровительство главного бога царского культа — Хора, сына Осириса, а Хор, в свою очередь, отвечал за все жертвоприношения, так как являлся опекуном всей земли. Роль опекуна, согласно завещанию, переходила при коронации всем царям Египта, которые являлись воплощениями бога Хора.

Гениально сформулировав суть завещания, Берлев, пожалуй, не учел единственного памятника. О наследстве Геба также говорит и другой документ — так называемый Памятник мемфисской теологии, написанный около 720г. до н.э. в правление эфиопского царя Шабака. Именно в данном документе сохранился пример «тенденциозного богословствования», доказывающего верховенство и единство бога Птаха, «того, кто южнее своей стены (или «своих стен»)». Коротко напомним его основное содержание.

На совете богов Геб распределяет наследство Осириса между Хором и Сетом. Сету достается в удел Верхний Египет, Хору — Нижний. Геб мотивирует свой поступок тем, что Сет родился в Верхнем Египте, а Хор получает то место, «где утонул его отец» — Осирис, «к северу от храма Птаха». Впоследствии Геб меняет свое решение и отдает Хору весь Египет, вероятно по причине того, что Сет был виновником убийства Осириса и захватил его наследство разбойничьим путем, породив, по выражению О.Д. Берлева, «первую в истории революцию». Предметом этого раздора была именно земля — «Око Осириса».

Итак, в тексте памятника содержатся две фразы, которые дает ключ к пониманию сущности бога Птаха:

Птах — эта (страна), названная великим именем [Та]-ченен, это земля Верхнего и Нижнего Египта.

Ptḥ pn pw [tȝ] mȝt m rn wr [Тȝ-ṯ]nn... Tȝ-mḥw-šmˁw pw

И далее:

И стал Хор (царем) над всей страной и была (снова) объединена эта земля и названа великим именем Та-ченен, тот, что южнее своей стены, владыка вечности.

ˁhˁ Ḥrw tp tȝ sw dmḏ tȝ pnm ȝt m rn wr Тȝ-ṯnn rsj inb.f nb ḏt

Примечательно, что исследователи, интерпретируя этот фрагмент текста, правильно указывали, что под Тȝ-ṯnn подразумевается имя Птаха, восходящее к глаголу ṯnj — «восходить», «подниматься», соответственно, само имя бога правильно трактовалось как «поднявшаяся земля» [Sethe, 1928, p. 33; Sandman Holmberg, 1946].

Однако никто в своих трактовках не связал этот факт с коронацией и, соответственно, с «Наследством Геба». Ведь, по сути, текст говорит нам о том, что Птах является именно всей вышедшей из-под воды землей, от юга до севера! А царем над ней провозглашается никто иной как сам Шабака, составитель данного текста, и чья титулатура приводится в начальных строках памятника! Именно он отныне будет распределять эту землю между богами. Идеологический подтекст составления памятника здесь очевиден.

Становится понятным и другое. Заметим, что здесь важно не то, что Птах провозглашается царем всех богов, которых порождает силой мысли и слова (согласно тексту, Птах охватывает собой творение Атума, существующее только в потенции и реализует его, облекает в плоть). А то, что боги получают в Птахе свое существование (nṯrw ḫprw m Ptḥ) [Sethe, 1928, p. 46, vers. 49a].

Другими словами, боги кормятся Птахом, живут им, так как в конечном счете все их жертвы и идолы производятся и находятся «на его спине», т.е., на «поднявшейся земле» (Тȝ-ṯnn) [Sethe, 1928, p. 46].

О.Д. Берлев оказался совершенно прав. Однако что это дает нам для уяснения главного эпитета Птаха?

Прежде всего следует указать, что коронация Шабаки происходила внутри храма Птаха, на «весах обеих земель» [Sethe, 1928, p. 35]. В позднее время этот храм являлся доминантной составляющей целого города, который имел важнейшее стратегическое назначение [Franke, 2002].

А как обстояло дело в более раннее время, когда эпитет Птаха только-только появился?

Храм Птаха был определенно засвидетельствован с середины V династии и именовался как ḥwt Ptḥ rsj jnb.f «Дом Птаха, (того), кто южнее своей стены» (Urk. I, 37). Однако в эпоху Древнего царства знак ḥwt, который мог соотноситься с именем абсолютно любого божества — буквально ḥwt-nṯr («двор бога») — подразумевал не собственно храм и его стены, а храмовое хозяйство, владения бога, которые обеспечивали его культ.

Следовательно, сама часовня бога Птаха могла располагаться на юге его доменного владения (ḥwt), являясь его своеобразной южной границей/стеной. При этом сама часовня, или небольшой храм, что более вероятно, располагались на скальном основании вне территории поймы.

Соответственно, большая часть хозяйственных владений — садов, пашен, пастбищ — располагались к северу от нее, уже в пойменной территории западного берега Нила.

Как следует из опубликованных документов архива Неферефра (V дин.), храм Птаха, в частности, принимал участие в распределении жертвоприношений в рамках пирамидного культа и имел неплохую экономическую основу [Posener-Kriéger, 2006].

Среди его клиентов упоминаются царица Неферхетепес, супруга Усеркафа (V дин.), вельможа Персен, а также сам царь Неферефра.

При этом экономическая основа храма составляла 2 сот (5470 кв. м, 16.5 га), другими словами, она заметно уступала святилищам главных богов страны (таких как Ра, Хор, Хатхор или Эннеада) [Савельева, 1992].

Любопытно и то, что, согласно анналам Палермского камня, одинаковое по размеру пожалование передавали храму Птаха как царь Сахура, так и Ниусерра (V дин.). Площадь пожалования в обеих случаях остается неизменной — 2 сот [Савельева, 1992].

А если это так, то это и был тот самый клин, который получал бог Птах в рамках распределения земли, т.е. «Наследства Геба». Он оставался неизменным, так как всякий раз его возобновлял вновь коронованный царь.

В конце Древнего царства в Египте изменилась экологическая ситуация, и русло Нила стало смещаться в восточном направлении [Franke, 2002, p. 2].

Владения Птаха, которые ранее представляли пойменную территорию, в эпоху Нового царства фактически становились участком суши и ядром будущего города [Jeffreys, Tavares, 1994].

Однако эта территория по-прежнему оставалась его доменным владением.

В эпоху Нового царства цари интенсивно ее застраивали, воздвигая на ней свои храмы и дворцы, делая многочисленные пожертвования, в том числе и в сам храм Птаха [Pap. Harris I. 45,3, 49,12; Sandman Holmberg, 1946, p. 209].

Так, в ходе раскопок в Мит Рахине экспедиции Пенсильванского музея (Филадельфия, США) был обстоятельно исследован небольшой храм Рамсеса II [Anthes, 1965]. При исследовании эпиграфического материала Ж.Йойот пришел к необычному выводу. Оказывается, эпитет Рамсеса Великого — «бог, владыка Гелиополя», — был связан с религиозной деятельностью царя в Мемфисе, а сам его храм назывался «Дом Рамсеса, возлюбленного Амуном, бога — владыки Гелиополя» [Anthes, 1965, p. 66-70]. Его существование Ж. Йойот прослеживает вплоть до эллинистического периода.

Возникает закономерный вопрос, почему в храме Птаха, почитался «бог, владыка Гелиополя»? А ответ очень прост. Храм Рамсеса II «получил прописку» не в самом храме Птаха, а в его доменном владении ḥwt Ptḥ, которое, если верить «Стеле сна» Тутмоса IV, простиралось в Новом царстве вплоть до Гизы на севере! [Панов, 2016, c. 80]

Если культы других богов получают подобную прописку внутри доменного владения Птаха и они зависят от его жертвенных поступлений, то получается, что именно Птах становится их своеобразным главой и опекуном. Отсюда вытекает главная идея «Памятника Мемфисской теологии» — все боги живут Птахом, включая самого Амуна-Ра, владыку Гелиополя, так как все они живут на его земле! Здесь эпитет «отец богов» следует, скорее, понимать как «радетель божий».

Позднее название Мемфиса звучало как ḥwt Ptḥ («Подворье Птаха»), или ḥwt kȝ Ptḥ («Подворье души Птаха») [Gardiner, 1916, p. 98; Bergman, 1968, p. 59, van Dijk, 2001, p. 74; Franke, 2002, p. 2]. В этот исторический период Птах получает интересный эпитет — «Птах в Мемфисе» [Leitz, 2002, p. 174]. Последнее обстоятельство свидетельствовало о том, что храм Птаха имел своим местоположением вновь основанный город, расположенный в его владениях. Поэтому это доменное владение, или его наиболее значимая часть, было обнесено мощной защитной стеной. Так, фрагменты пирамидок из фаянса, обнаруженные в юго-западной части развалин древнего Мемфиса экспедицией Пенсильванского музея, содержали некоторые эпитеты Птаха, один из которых именовал бога «владыкой Великой стены (ṯsmt)» [Anthes, 1965, p. 75-76]. Если это так, то новый храм Птаха, перестроенный в эпоху Нового царства, очевидно, находился внутри этой стены!

В рецензии на отчет экспедиции Р.Антеса Е.С. Богословский при переводе надписи, выбитой на бассейне для возлияний и посвященной одним из жрецов в храме Птаха, неожиданно предложил собственную трактовку главного эпитета бога — «Птах южной стены (храма) его» [Богословский, 1968, c. 311]. Если исследователь даже и не ставил себе целью правильное прочтение данного эпитета, он оказался абсолютно прав, т.к. мы теперь знаем, что ḥwt Ptḥ — это не просто храм или город, а доменное владение бога! Следовательно, в эпоху Нового царства южная «стена» Птаха получила свое реальное воплощение, его храм действительно находился рядом с участком «Великой стены», окружающей город Мемфис (ḥwt kȝ Ptḥ).



http://nv.bsu.edu.ru/upload/iblock/e4f/605-612.pdf
_______________________________

Орехов Роман Александрович
«ПТАХ ЮЖНОЙ СТЕНЫ (ХРАМА) ЕГО»: К ТОЛКОВАНИЮ ЭПИТЕТА


АННОТАЦИЯ

В статье автор исследует значение древнейшего эпитета бога Птаха — «Тот, кто к югу от своей стены». Первая и единственная трактовка данного эпитета была предложена немецким египтологом К.Зете еще в 1905 году, когда он связал его с названием города Белые стены (первоначальное название Мемфиса). Таким образом, по К. Зете, храм Птаха находился к югу от древней столицы. Для прояснения ситуации автор статьи обращается к «Памятнику мемфисской теологии» и приходит к альтернативному решению. В эпоху Древнего царства, когда и появился данный эпитет, «храм Птаха» представлял собой не сооружение, обнесенное стенами, а доменное владение, землю с угодьями, поэтому часовня бога или его маленький храм действительно могли находиться на юге этого владения. Впоследствии, когда русло Нила сместилось в восточном направлении, территория домена стала ядром будущего Мемфиса.

* * *
Правильная интерпретация древнейшего эпитета бога Птаха — «Тот, кто к югу от своей стены (rsj jnb.f)» — представляется необычайно важной, так как помогает исследователям не только в установлении первоначального расположения храма Птаха и города Мемфиса, но и в том, как эти центры развивались исторически относительно друг друга. Примечательно, что трактовка данного эпитета со времени великого немецкого египтолога К.Зете, которую исследователь высказал еще в 1905 г., почти не претерпела серьезных изменений [Sethe, 1905]. Поэтому в рамках данной статьи мы выскажем гипотезу, которая, опираясь как на письменные источники, так и геоархеологические данные, поможет сформулировать альтернативный взгляд на эту проблему.

К.Зете исходил из предположения, что расположенные близко друг к другу иератические знаки в фразе — Ptḥ rsj jnb.f nb Jnb(w) hḏ Большого папируса Харрис (Pap. Harris I. 50), датированного временем Рамсеса IV, позволяют соотнести jnb.f с Белыми стенами.

Как хорошо известно, термин «Белые стены» во множественном числе (Jnbw hḏw) появился впервые в правление Хасехемуи (конец II дин.) на оттиске печати царских виноградников [Petrie, 1901]. В единственном числе Белая стена (Jnb hḏ) впервые упоминается на оттиске печати из гробницы в Бейт-Халлафе, относящейся к времени правления Джосера (нач. III дин.) [Garstang, 1903]. Это все ранние источники, в которых упоминаются «Белые стены». Однако то, что скрывается за данным термином, до сих пор остается неясным. Что это было: стены культовых строений саккарского некрополя, царского дворца, крепости или просто одного из поселений в районе Мемфиса? Как считал К.Зете, троекратно выписанный знак стен являлся самым древним обозначением столицы объединенного Египта — Мемфиса, к югу от которых и был расположен храм Птаха. Поэтому термин «Белые стены» служил как для раннего обозначения столицы, так и одноименного I Нижнеегипетского нома.¹
______________________________
[1] В.Хельк немного видоизменил трактовку К.Зете. Так как, согласно ученому, Птах покровительствовал мастерам и ремесленникам (само слово Ptḥ интерпретируется им как «создатель»), он предположил, что мастерские, в которых Птах был особо почитаем, находились к югу от крепости «Белые стены». Впоследствии там появился его храм [Helck, 1991]. Однако даже эта трактовка не объясняет, почему именно Птах покровительствовал Мемфису, и «его стена» подразумевала именно этот город. В.Хельк, как и многие другие исследователи, исходит, прежде всего, из данных Геродота, согласно которому первый египетский царь, который основал Мемфис, воздвиг в нем святилище Гефеста (т.е. Птаха) [Herod. II, 99]. Однако почему в таком случае сам Птах обитает к югу от своих стен, а не внутри них?

Следует заметить, что совсем недавно в научный оборот был введен еще один оттиск, который происходит из пирамидного комплекса Неферефра (V династия). В последнем случае, как полагает М.Вернер, речь также идет об эпитете бога Птаха — «(Птах, тот, кто) южнее Белой стены» — (Ptḥ) rsj-jnb-hḏ [Verner, 2006, № 50].

Однако верхняя часть печати с именем Птаха, не сохранилась, и поэтому трактовка чешского исследователя представляется гипотетической, равно как и трактовка К.Зете, так как ученый не сумел убедительно доказать, что «стена его» в эпитете Птаха тождественна городу «Белые стены». Она вполне могла являться стеной его храма. В целом мы вынуждены признать, что на сегодняшний день нет достаточных источников, которые позволяли бы с уверенностью интерпретировать данный эпитет. Вопросы в его истолковании по-прежнему остаются.

В чем суть альтернативного видения данной проблемы? Многие исследователи, занимавшиеся культом Птаха, не обратили внимания на один существенный нюанс. Речь идет о теме, которая на первый взгляд не имеет непосредственного отношения к культу Птаха, о так называемом «наследстве Геба», бога, олицетворяющего собой землю и являющегося, согласно Гелиопольской традиции, отцом богов Осириса, Исиды, Сета и Нефтиды. Как установил выдающийся египтолог О.Д. Берлев, завещание Геба восходит к древнейшим временам египетской истории [Берлев, 1999]. В соответствии с идеологической парадигмой «завещания», в ходе коронации царь в качестве преемника бога Хора, сына Осириса, наследовал суммарно всю площадь земли Египта, которая составляла 9 млн сот (1 млн сот — чуть более 3 тыс. кв. км). Однако тонкость документа состояла в том, что в нем подразумевалась только плодородная земля, и она принадлежала царю только в два сезона египетского года — «половодья» (ȝḫt) и «сухости» (šmw), в период же «выхождения» (prt), т.е. появления земли из-под воды,² она принадлежала богам.
______________________________
[2] prt — весенний сезон (всходы, от prt — «семя»).

О.Д. Берлев совершенно справедливо указал на причину этого парадокса. Поскольку цель египетской религии, само назначение храмового богослужения — кормление богов египетского пантеона, земля, не производящая хлеб и другое пропитание, не нужна. Таким образом, учету в завещании подлежала только та земля, которая была способна принести богатый урожай. Поэтому поселения и храмы также передавались богами царю впридачу к той земле, на которой они находились. Другими словами, Геб передавал царю землю вместе с уже существующими поселениями и жителями, а также их родовыми культами. Однако с тем лишь условием, что отныне все они становились под покровительство главного бога царского культа — Хора, сына Осириса, а Хор, в свою очередь, отвечал за все жертвоприношения, так как являлся опекуном всей земли. Роль опекуна, согласно завещанию, переходила при коронации всем царям Египта, которые являлись воплощениями бога Хора.

Гениально сформулировав суть завещания, Берлев, пожалуй, не учел единственного памятника. О наследстве Геба также говорит и другой документ — так называемый Памятник мемфисской теологии, написанный около 720г. до н.э. в правление эфиопского царя Шабака. Именно в данном документе сохранился пример «тенденциозного богословствования», доказывающего верховенство и единство бога Птаха, «того, кто южнее своей стены (или «своих стен»)». Коротко напомним его основное содержание.

На совете богов Геб распределяет наследство Осириса между Хором и Сетом. Сету достается в удел Верхний Египет, Хору — Нижний. Геб мотивирует свой поступок тем, что Сет родился в Верхнем Египте, а Хор получает то место, «где утонул его отец» — Осирис, «к северу от храма Птаха». Впоследствии Геб меняет свое решение и отдает Хору весь Египет, вероятно по причине того, что Сет был виновником убийства Осириса и захватил его наследство разбойничьим путем, породив, по выражению О.Д. Берлева, «первую в истории революцию». Предметом этого раздора была именно земля — «Око Осириса».

Итак, в тексте памятника содержатся две фразы, которые дает ключ к пониманию сущности бога Птаха:

Птах — эта (страна), названная великим именем [Та]-ченен, это земля Верхнего и Нижнего Египта.

Ptḥ pn pw [tȝ] mȝt m rn wr [Тȝ-ṯ]nn... Tȝ-mḥw-šmˁw pw

И далее:

И стал Хор (царем) над всей страной и была (снова) объединена эта земля и названа великим именем Та-ченен, тот, что южнее своей стены, владыка вечности.

ˁhˁ Ḥrw tp tȝ sw dmḏ tȝ pnm ȝt m rn wr Тȝ-ṯnn rsj inb.f nb ḏt

Примечательно, что исследователи, интерпретируя этот фрагмент текста, правильно указывали, что под Тȝ-ṯnn подразумевается имя Птаха, восходящее к глаголу ṯnj — «восходить», «подниматься», соответственно, само имя бога правильно трактовалось как «поднявшаяся земля» [Sethe, 1928, p. 33; Sandman Holmberg, 1946].

Однако никто в своих трактовках не связал этот факт с коронацией и, соответственно, с «Наследством Геба». Ведь, по сути, текст говорит нам о том, что Птах является именно всей вышедшей из-под воды землей, от юга до севера! А царем над ней провозглашается никто иной как сам Шабака, составитель данного текста, и чья титулатура приводится в начальных строках памятника! Именно он отныне будет распределять эту землю между богами. Идеологический подтекст составления памятника здесь очевиден.

Становится понятным и другое. Заметим, что здесь важно не то, что Птах провозглашается царем всех богов, которых порождает силой мысли и слова (согласно тексту, Птах охватывает собой творение Атума, существующее только в потенции и реализует его, облекает в плоть). А то, что боги получают в Птахе свое существование (nṯrw ḫprw m Ptḥ) [Sethe, 1928, p. 46, vers. 49a].

Другими словами, боги кормятся Птахом, живут им, так как в конечном счете все их жертвы и идолы производятся и находятся «на его спине», т.е., на «поднявшейся земле» (Тȝ-ṯnn) [Sethe, 1928, p. 46].

О.Д. Берлев оказался совершенно прав. Однако что это дает нам для уяснения главного эпитета Птаха?

Прежде всего следует указать, что коронация Шабаки происходила внутри храма Птаха, на «весах обеих земель» [Sethe, 1928, p. 35]. В позднее время этот храм являлся доминантной составляющей целого города, который имел важнейшее стратегическое назначение [Franke, 2002].

А как обстояло дело в более раннее время, когда эпитет Птаха только-только появился?

Храм Птаха был определенно засвидетельствован с середины V династии и именовался как ḥwt Ptḥ rsj jnb.f «Дом Птаха, (того), кто южнее своей стены» (Urk. I, 37). Однако в эпоху Древнего царства знак ḥwt, который мог соотноситься с именем абсолютно любого божества — буквально ḥwt-nṯr («двор бога») — подразумевал не собственно храм и его стены, а храмовое хозяйство, владения бога, которые обеспечивали его культ.

Следовательно, сама часовня бога Птаха могла располагаться на юге его доменного владения (ḥwt), являясь его своеобразной южной границей/стеной. При этом сама часовня, или небольшой храм, что более вероятно, располагались на скальном основании вне территории поймы.

Соответственно, большая часть хозяйственных владений — садов, пашен, пастбищ — располагались к северу от нее, уже в пойменной территории западного берега Нила.

Как следует из опубликованных документов архива Неферефра (V дин.), храм Птаха, в частности, принимал участие в распределении жертвоприношений в рамках пирамидного культа и имел неплохую экономическую основу [Posener-Kriéger, 2006].

Среди его клиентов упоминаются царица Неферхетепес, супруга Усеркафа (V дин.), вельможа Персен, а также сам царь Неферефра.

При этом экономическая основа храма составляла 2 сот (5470 кв. м, 16.5 га), другими словами, она заметно уступала святилищам главных богов страны (таких как Ра, Хор, Хатхор или Эннеада) [Савельева, 1992].

Любопытно и то, что, согласно анналам Палермского камня, одинаковое по размеру пожалование передавали храму Птаха как царь Сахура, так и Ниусерра (V дин.). Площадь пожалования в обеих случаях остается неизменной — 2 сот [Савельева, 1992].

А если это так, то это и был тот самый клин, который получал бог Птах в рамках распределения земли, т.е. «Наследства Геба». Он оставался неизменным, так как всякий раз его возобновлял вновь коронованный царь.

В конце Древнего царства в Египте изменилась экологическая ситуация, и русло Нила стало смещаться в восточном направлении [Franke, 2002, p. 2].

Владения Птаха, которые ранее представляли пойменную территорию, в эпоху Нового царства фактически становились участком суши и ядром будущего города [Jeffreys, Tavares, 1994].

Однако эта территория по-прежнему оставалась его доменным владением.

В эпоху Нового царства цари интенсивно ее застраивали, воздвигая на ней свои храмы и дворцы, делая многочисленные пожертвования, в том числе и в сам храм Птаха [Pap. Harris I. 45,3, 49,12; Sandman Holmberg, 1946, p. 209].

Так, в ходе раскопок в Мит Рахине экспедиции Пенсильванского музея (Филадельфия, США) был обстоятельно исследован небольшой храм Рамсеса II [Anthes, 1965]. При исследовании эпиграфического материала Ж.Йойот пришел к необычному выводу. Оказывается, эпитет Рамсеса Великого — «бог, владыка Гелиополя», — был связан с религиозной деятельностью царя в Мемфисе, а сам его храм назывался «Дом Рамсеса, возлюбленного Амуном, бога — владыки Гелиополя» [Anthes, 1965, p. 66-70]. Его существование Ж. Йойот прослеживает вплоть до эллинистического периода.

Возникает закономерный вопрос, почему в храме Птаха, почитался «бог, владыка Гелиополя»? А ответ очень прост. Храм Рамсеса II «получил прописку» не в самом храме Птаха, а в его доменном владении ḥwt Ptḥ, которое, если верить «Стеле сна» Тутмоса IV, простиралось в Новом царстве вплоть до Гизы на севере! [Панов, 2016, c. 80]

Если культы других богов получают подобную прописку внутри доменного владения Птаха и они зависят от его жертвенных поступлений, то получается, что именно Птах становится их своеобразным главой и опекуном. Отсюда вытекает главная идея «Памятника Мемфисской теологии» — все боги живут Птахом, включая самого Амуна-Ра, владыку Гелиополя, так как все они живут на его земле! Здесь эпитет «отец богов» следует, скорее, понимать как «радетель божий».

Позднее название Мемфиса звучало как ḥwt Ptḥ («Подворье Птаха»), или ḥwt kȝ Ptḥ («Подворье души Птаха») [Gardiner, 1916, p. 98; Bergman, 1968, p. 59, van Dijk, 2001, p. 74; Franke, 2002, p. 2]. В этот исторический период Птах получает интересный эпитет — «Птах в Мемфисе» [Leitz, 2002, p. 174]. Последнее обстоятельство свидетельствовало о том, что храм Птаха имел своим местоположением вновь основанный город, расположенный в его владениях. Поэтому это доменное владение, или его наиболее значимая часть, было обнесено мощной защитной стеной. Так, фрагменты пирамидок из фаянса, обнаруженные в юго-западной части развалин древнего Мемфиса экспедицией Пенсильванского музея, содержали некоторые эпитеты Птаха, один из которых именовал бога «владыкой Великой стены (ṯsmt)» [Anthes, 1965, p. 75-76]. Если это так, то новый храм Птаха, перестроенный в эпоху Нового царства, очевидно, находился внутри этой стены!

В рецензии на отчет экспедиции Р.Антеса Е.С. Богословский при переводе надписи, выбитой на бассейне для возлияний и посвященной одним из жрецов в храме Птаха, неожиданно предложил собственную трактовку главного эпитета бога — «Птах южной стены (храма) его» [Богословский, 1968, c. 311]. Если исследователь даже и не ставил себе целью правильное прочтение данного эпитета, он оказался абсолютно прав, т.к. мы теперь знаем, что ḥwt Ptḥ — это не просто храм или город, а доменное владение бога! Следовательно, в эпоху Нового царства южная «стена» Птаха получила свое реальное воплощение, его храм действительно находился рядом с участком «Великой стены», окружающей город Мемфис (ḥwt kȝ Ptḥ).



http://nv.bsu.edu.ru/upload/iblock/e4f/605-612.pdf
_______________________________

Солкин В.В.
МЕМФИС: СТУПЕНИ К СПАСЕНИЮ


БОГ, «СТАВШИЙ ЗЕМЛЕЙ»

«Памятник мемфисской теологии» повествует о зависимости Солнца в лице бога Атума и принципа, по которому он творит вселенную, от сил земли и Птаха и о самых важных эпизодах из легендарной драмы Осириса-Хора, сила циклического обновления которой также, согласно тексту, лежит в энергии земли. Эти эпизоды кажутся, на первый взгляд, оторванными друг от друга и, кроме того, «разорванными» в середине рассказом о Птахе и его цивилизующей миссии для Египта. Порой текст даже считали примитивным, пытаясь найти, повинуясь европейской системе мышления, связный рассказ среди важнейших столпов осирического ритуала, которые египтянину не было нужды связывать друг с другом в то, что и так было известно и служило, во многом, осью культуры. Своей структурой текст полностью отвечал нуждам храмового ритуала, повествующего о том, как Хор унаследовал престол своего отца Осириса, а сам Осирис стал плодородным божеством земли Мемфиса, окруженного циклическим движением Солнца.

Ритуал делится на семь архетипических эпизодов. Первым идет ритуальное очищение и «обновление» египетского царя, воссоединившегося со всеми составляющими частями своей плоти (I).

Далее следует «оправдание» Хора — триумф лунного Ока — когда Хор признается легитимным преемником Осириса, вопреки воле Сетха, пытающегося попрать вселенский порядок (II).

Затем начинаются ритуалы «оживления», призванные задействовать сердце Хора; огненная богиня в облике змеи наделяет его могуществом, сиянием и жизнью, необходимыми для того, чтобы править Египтом. Его явление в качестве царя ознаменуется также и тем, что Осирис с этого момента неподвластен разрушительным силам и получает возможность проявить свои плодородные «земные» силы (III).

Прославляют «Владычицу жизни», богиню-сердце Мемфиса, которая поддерживает всю жизнь Обеих земель (IV).

Оживленное сердце и явление богини, несущей жизнь, начинается новый виток трансформаций: Осирис, отождествленный с мемфисским богом земли Птахом-Татененом, «становится землей» в Мемфисе, однако с этого момента его «земная» манифестация рассматривается в космическом измерении, вместе с циклическим движением Солнца (V).

Его возвращение к «земле» сосуществует с явлением Хора как восхваляемого властителя, оплота всего мемфисско-гелиопольского творения (VI).

Наконец, процесс трансформации «завершается» в области горизонта, чтобы позже начаться вновь (VII).

Эта семеричная структура ритуала была для египетского мировоззрения характерной и встречается во многих важнейших храмовых ритуалах, в частности — в ритуале обожествления предков, отправлявшемся издревле в Абидосе. Таким образом, речь идет о некоторых базовых для египетской культуры принципах, на основе которых писали священные тексты, украшали рельефами храмы, проводили ритуалы. Если учитывать древность этих принципов даже по отношению к самим дошедшим до нас египетским памятникам Нового царства и Позднего времени, то становится понятно, почему при соприкосновении с текстом «Памятника мемфисской теологии» следует отставить в сторону логику и последовательность событий: мы понимаем здесь, как и во многих других случаях, лишь самые верхние уровни смысла произведения. На эти семь этапов можно разделить весь текст «Памятника мемфисской теологии», который, в таком случае, предстает как стройная запись последовательных этапов храмового ритуала.


«ОБНОВЛЕНИЕ ЕГИПТА» (I)

В начале текста царь XXV династии Шабака объявляет о своем желании возродить учение Мемфиса посредством нанесения на камень — для вечности — древнего текста, сильно поврежденного временем. Посредством этого благого деяния Шабака становится сыном своего отца, мемфисского Птаха-к-югу-от-стены-его (Ptḥ rsj jnb.f nb Jnbw hḏ), достойным преемником, обновляющим традиции царской власти, дающим Птаху существовать вечно.

«Нашел Его Величество этот [текст], творение предков, которое было изъедено червями, так, что не мог он быть понят от начала до конца. Тогда Его Величество скопировал его заново, так, что стал он лучше, чем прежде, так, что имя его могло длиться и памятник его существовать в доме его отца, Птаха-к-югу-от-стены-его, в вечности, как работа, сотворенная сыном Ра Шабакой для отца своего, Птаха-Татенена, чтобы даровал он жизнь в вечности…»

Затем Шабака прославляет имя Птаха, как венец земного царства, «самозачавшегося» царя, явившегося в облике «Царя Верхнего Египта» и «Царя Нижнего Египта».


«ОПРАВДАНИЕ ХОРА» (II)

Текст обращается к образу Геба, бога земли и отца Осириса согласно гелиопольскому учению. Геб призывает Эннеаду выступить в качестве свидетелей на споре, где он, Геб, должен рассудить два извечно противоборствующие начала — богов Хора и Сетха, претендующих на престол Египта. Обладая всеми регалиями и возможностями судьи, Геб предлагает разделить Египет на две части, причем Сетху достается в качестве царства Верхний Египет — «место, где он был рожден», а Хору — Нижний Египет — «место, где утонул отец его». Разделение царства на север и юг, извечное и традиционное для Египта, таким образом, было предложено Гебом.

Однако вскоре это разделение разочаровывает самого судью и он сожалеет о своем решении, заявляя, что Хору должно принадлежать все царство целиком, ибо он старший сын Осириса. Оно принадлежит Хору, так как «Сын сына моего, Хор, волк Верхнего Египта… перворожденный Хор Открывающий Пути… сын, который был рожден… в день рождения Открывающего Пути».

Как первого ребенка, «открывшего утробу» своей матери Исиды, Геб отождествляет Хора с богом Упуатом, чье имя переводится как «Открывающий Пути» и кто предстает в облике небольшого волка, по следам которого странник может найти дорогу в неизвестной ему пустыне. Также как Осирис, который первым «открыл утробу» своей небесной матери Нут, так теперь Хор, а не Сетх должен властвовать над Верхним и Нижним Египтом. По воле Геба, главы осирической семьи, принцип «материнства» здесь оказывается более значимым, нежели принцип «братства», а передача власти от отца к старшему сыну — более легитимной.


«ЗМЕИ-ВЛАДЫЧИЦЫ» (III)

Хор отныне воцаряется в Египте как «Объединитель Обеих земель» и как властитель, подчинивший себе два противоположных начала — север и юг, готов возложить на чело священные короны-змеи:

«Тогда обвились вокруг чела его две владычицы. Он — Хор, тот, кто является как царь Верхнего и Нижнего Египта, тот, кто объединил Обе земли в номе [Белая] Стена (Jnbw-ḥḏ — Инбу-хедж, т.е. в Мемфисе), месте, где Обе земли были объединены».

Хор, торжествующее лунное око, победившее Сетха, таким образом, защищен и вооружен двумя огненными змеями-богинями, союз которых отражен в переплетении геральдических растений Верхнего и Нижнего Египта — лилии и папируса, растущих у «двойных врат» дома Птаха в Мемфисе. Жизнь процветает вновь, и текст восхваляет этот новый виток развития как свидетельство примирения Хора и Сетха, некое божественное равновесие, необходимое для существования Египта:

«Лилия и папирус были помещены у двойных врат дома Птаха. Это значит — Хор и Сетх, умиротворены и объединены… в доме Птаха, — «Весах Обеих земель», где были взвешены Верхний и Нижний Египет».

Однако эта победоносная коронация не является единственным залогом для возрождения жизни и начала нового этапа существования. Здесь, в Мемфисе, Хор — царственный золотой сокол должен предстать как властитель, вскормленный и взращенный его отцом — Осирисом.

Текст повествует о том, как воцарившийся Хор после своей триумфальной коронации, обращается к судьбе своего отца Осириса, утонувшего в водах Нила. Этот фрагмент на памятнике Шабаки сильно поврежден, однако реконструкция возможна, так как этот же эпизод упоминается в конце «Памятника мемфисской теологии» повторно. Началом повествования служит рассказ об Исиде и Нефтиде, которые ищут Осириса и находят его, бездыханного, погрузившимся в воду:

«Исида и Нефтида смотрели и разыскивали след Осириса и испытывали страх за него. Тогда Хор приказал Исиде и Нефтиде подхватить Осириса, не откладывая, и не дать ему утонуть. И они поспешили и вынесли его на землю… Воссоединился он с дворцом и объединился с богами Татенена, Птаха, владыки лет. Вот, стал Осирис землей в царской резиденции… и явился сын его Хор как царь Верхнего Египта, явился как царь Нижнего Египта в объятиях отца своего, Осириса, [и были] боги перед ним и позади него».

Подобно утонувшему царю, Rex marinus из поздних алхимических текстов, навеянных египетскими образами, Осирис предстает перед богами беспомощным, погруженным в воды, готовые поглотить его и предать забвению. В этом состоянии его вытаскивают из воды по приказу Хора сестры — Исида и Нефтида, после чего Осирис, присоединяясь к божествам Мемфиса «становится землей», почвой и основой для «царской резиденции», в которой является в триумфе его сын и наследник Хор.

Угроза космического хаоса, которым угрожали воды, овладевшие телом Осириса, миновала и мир вновь вернулся к исконному порядку вещей и стабильности, а Египет — к плодородию своих земель, которое обеспечивается присутствием в них Осириса. Царская резиденция устанавливается в Мемфисе и Исида в последний раз взывает к Хору и Сетху с приказом воссоединиться и примириться. Именно этот мир дает возможность Хору реализовать заложенный в нем потенциал.

Далее текст обращается к фигуре бога Птаха и, как уже говорилось, подчеркивает его роль в созидании мира посредством сердца и божественного слова. При этом повествование о Птахе отнюдь не разбивает весь смысл памятника, но, наоборот, дополняет его, объясняя суть того сакрального пространства, в котором Хор, возродившийся солнечный властитель, царствует, опираясь на незыблемость сил земли, поднявшейся из предвечных вод, пространства, сотворенного силой сердца. Хор, таким образом, хранитель и защитник священной системы, установленной Птахом, давшим жизнь всем божественным сущностям, их телам и их Ка.


ИСИДА, «ВЛАДЫЧИЦА ЖИЗНИ» (IV)

После долгого восхваления трудов Птаха, создателя «божественных образов», текст обращается к загадочному образу «Владычицы жизни», подразумевая под этим именем мемфисскую богиню божественного сердца. Она, кормилица и защитница; ее существование на глубинном уровне вовлечено во все этапы процесса существования плодородия земли и возрождения жизни. Текст, говорящий о ней, краток, однако его включение именно в это место текста полностью соответствует роли богини в осирическом ритуале, через сердце которой проходит связь от Осириса к Хору:

«Престол великий, воссоединившийся с сердцами богов в доме Птаха, в месте, где хранят зерно Татенена. Владычица всей жизни, та, кто дает существование Обеим землям».

«Престол великий», исконный символ богини Исиды, посредством изображения которого выписывается ее имя, воплощает здесь идею о преемственности божественной власти, о Хоре, который сидит, словно на троне, на коленях своей великой матери, которая и есть престол — для поколений египетских фараонов. Богиня, принявшая облик престола, прославляется как источник пищи и поддержки, источник активности сердец богов, и, поскольку речь идет о Мемфисе, должна быть отождествлена с Хатхор-Сехмет, солнечным оком Ра. Краткое прославление словно намекает на важнейшую функцию богини, которая более подробно отражена в рельефах и ритуалах храма в Абидосе и, которая, одновременно, наделила жизненными силами все то, что сотворил Птах.


«СТАВШИЙ ЗЕМЛЕЙ»: ОСИРИС И РА (V)

После рассказа о величии и могуществе сил земли, вновь текст возвращается к эпизоду находки тела Осириса, однако, на этот раз в ином, вселенском контексте. Сказано, что после того, как Исида и Нефтида принесли Осириса и положили его на землю, он входит в тайные врата, следуя за «тем, кто сияет в горизонте», шествуя по путям Ра на Великом престоле:

«Он вошел в тайные врата в величии владык вечности, следуя за тем, кто сияет в горизонте, по путям Ра на Великом престоле. Воссоединился он с дворцом и объединился с богами Татененом и Птахом, владыкой лет. Вот, стал Осирис землей в резиденции царской».

Осирис предстает здесь как участник солнечного цикла, бог, в чье земное царство Ра и царь Хор проникают ночью, на пути к своему освобождению, основа плодородия Мемфиса, сила, отождествленная с исконными богами земли — Птахом и Татененом.


ВСЕЛЕНСКИЙ ПРЕЕМНИК: «ОБЪЯТИЕ ГОРИЗОНТА» (VI и VII)

Завершающий эпизод грандиозной ритуальной драмы, фрагменты которой зафиксированы в «Памятнике мемфисской теологии», очень близок к «третьей» части, где проходит коронация Хора, с тем большим отличием, что теперь Осирис уже не беспомощный утонувший царь, но всесильное божество пространства земли, сквозь врата которой совершает свое циклическое движение Солнце. Текст лишь вкратце говорит о торжествующем Хоре, находящемся в объятиях своего отца Осириса, связывая почти воедино две важные ступени: явление в качестве властителя (VI) и объятья отца и сына (VII). Объятья между Хором и Осирисом теперь рассматриваются как воссоединение двух важнейших божественных сил, оживляющих космос, солнечного царя и восточного горизонта, на котором ежедневно «рождается» светило. Время священного момента зари, когда свет на земле приходит на смену мраку, египтяне видели как торжество непрерывности существования, как момент, когда живые и усопшие, ставшие благодаря союзу Осириса и Ра вновь живыми, воссоединяются и пребывают вне разрушительной силы времени. Значимость этого момента подчеркивалась еще в «Текстах пирамид», призывавших Осириса встать и воссоединиться с Хором, заключить сына в объятья:

«О Осирис, — это Хор меж рук твоих.
Он защитит тебя,
Он изменил свой облик, и вновь с тобой,
В имени твоем
«Тот, кто из Светлой земли, откуда выходит Ра».¹
Заключил ты руки свои вокруг него,
Вокруг него, не покинет он тебя.
Не даст Хор тебе быть утомленным,²
Поверг Хор врага твоего под стопы твои,³
Чтобы ты жил»…
_____________________
[1] Ахет (Ȝḫt) — восточный небосвод, место восхода солнца.
[2] «Утомленный сердцем» — покойник.
[3] Попирание ногой врага связано с символизмом триумфа, победы над врагом.

Хор и Осирис неотделимы друг от друга, даже тогда, когда Хор восходит на престол после погребения своего отца, так как божественная сила царской власти перетекает от одного царя к другому, не изменяя при этом своей сути. Именно об этой передаче энергии, о непрерывности жизни при всем разнообразии ее форм, об объединении живого и того, что лишь внешне считается мертвым, через вселенские объятья богов и говорит «Памятник мемфисской теологии». Объединение Хора, воплощающего собой жизнь и Осириса, победившего смерть, осуществляется через силу сердца и посредством преемственности божественной власти ведет к процветанию и ежегодному спасению Египта, земного царства, где правит небесный Хор, служащий своим истокам — божественному потустороннему пространству Осириса.


ПРАЗДНЕСТВО СОКАРА

Возрождение Осириса силами земли было одним из важнейших эпизодов цикла знаменитых осирических мистерий месяца Хойяк. Тело Осириса трансформировалось в бога Сокара, т.е. приняло облик мертвой формы, таящей в себе жизнь.

Еще в «Текстах пирамид» Сокар, с которым отождествляется царь, выступает как бог очищения и погребального ритуала, приветствующий умершего и обеспечивающий его пропитанием. Тексты напрямую называют мертвого Осириса Сокаром и именно в таком облике видит своего умершего отца Хор.

Тело Осириса поднимают на ладью Сокара и затем помещают в тайную «Обитель Сокара». Осознание Сокара как бога смерти присутствует и в «Текстах саркофагов» и в «Книге мертвых», где он предстает как великая сила земли, Птах-Сокар, «владыка Ро-Сетау», т.е. путей, идущих сквозь иной мир.

В культе Сокара, пожалуй, внешне самом мрачном из всех культов египетских божеств, состояние смерти, которым повелевает божество, подчеркивается и его эмблемами: нос и корма ладьи Сокара Хену увенчаны головами или черепами орикса, сама она сделана из костей мертвых животных, в ее центре — огромный песчаный холм или же «тайный» ковчег, шетаит, увенчанный мертвым соколом, распростершим свои крылья на песке, внутри которого скрыто тело Осириса — источник новой жизни, переродившейся посредством пребывания в земле.

Именно шетаит упоминается как место погребения Осириса под защитой Сокара; таким же образом назывались его гробницы, расположенные в различных номах, которые сегодня принято называть «осирийонами»: «О ты, чье тело скрыто в великом святилище шетаит в Гелиополе», — гласит текст папируса Бремнер-Ринд, обращаясь к Осирису; Гелиополь, как главное место погребения Осириса называет и папирус Жюмильяк, уточняя, что бальзамирование тела бога проходило в Мемфисе, откуда первую мумию перевезли в Гелиополь. При этом тело было помещено в шетаит тогда, когда все части тела Осириса были собраны воедино, — об этом сообщают заклинания на стенах осирических святилищ храма в Дендере, которые уточняют, что именно в шетаит должны быть помешены фигурки Сокара-Осириса, изготовленные во время храмовых мистерий, после того, как они год находились в храме и в процессе праздничного ритуала на замену им готовились новые образы бога. Шетаит, таинственный ковчег и культовая святыня Сокара была как бы материализацией некоей универсальной гробницы Осириса, местом его трансформации, воспроизвести которую можно было в любом месте, где проходил соответствующий ритуал.

Изображения, иллюстрирующие ритуал прохождения Осирисом состояния бога Сокара, сохранились во многих храмах Египта, включая Карнакский комплекс, храм Сети I в Абидосе, заупокойный храм Рамсеса III в Мединет Абу, храм Хибис в оазисе Харга, в греко-римских святилищах Эдфу, Эсны, Дендеры и Филе; упоминания о празднестве Сокара встречаются в храмовых календарях еще с эпохи Древнего царства. Упоминания о фрагментах празднества, в частности, о плавании ладьи Сокара или же об украшениях, сплетенных из стеблей лука, священного растения бога, встречаются во многих гробницах вельмож.

Драматический ритуал Сокара, «божественного, кто скрывает Осириса в мире ином», сохранился и в письменных источниках, в частности, в уже упоминавшемся папирусе Бремнер-Ринд. Текст, посвященный божеству, состоит из трех частей, начинаясь с обращения к статуе Сокара-Осириса. Главная тема этого эпизода — призвать Осириса прийти в ковчег шетаит, находящийся в Джедду хери, или «Верхнем Джедду», как назывались осирические святилища в храмах других божеств, в частности, в храме Хатхор в Дендере.

Во второй части Исида, Хатхор, Бастет, Сехмет, Сатет, Уаджит и Нейт, как различные формы женского божества, участвуют, следуя на своих ладьях вслед за ладьей бога, в церемонии навигации Сокара, во время которой божества побеждают врагов Осириса, «головы которых отрезаны» Исидой, а сам Осирис пребывает внутри божественного яйца, того самого, о котором говорит и текст «Амдуат».

Третья часть посвящена девяти спутникам, которые помещают тело Осириса в шетаит; триумфальный тон этой части текста явно связан как с победой Осириса над врагами, так и с тем, что божествам удалось собрать его тело, забальзамировать и благополучно подготовить его к пребыванию в шетаит.

Дополнения к ритуалу имеются в тексте папируса № 3079 из собрания Лувра. По структуре и содержанию он очень близок к папирусу Бремнер-Ринд и состоит из гимна Сокару-Осирису, прибытия Хатхор в облике нескольких богинь, прославления ковчега Осириса и литаний Сокара. Заключительные слова ритуала говорят об открытых дверях небес, из которых выходит бог.

В Новом царстве и позже праздник Сокара был значимым и очень пышным действом, проходившим во всех самых значимых храмах страны. Судя по рельефам на южной стене второго двора храма в Мединет Абу и храмовому календарю, 24-го числа месяца Хойяк начиналось празднество «помещения Сокара в сердцевину», 25-го был праздник Нечерти, 26-го начинался непосредственно праздник Сокара.

Скорее всего, именно первый день был самым значимым и был посвящен помещению Осириса в священный ковчег земли. В храмовом календаре из Эдфу день 24 месяца Хойяк назван «праздником бога, спасающего пелены отца своего», т.е. Хора, добывшего пелены из рук Сетха, а день 26 — днем жертвы Осирису, для которого забивался дикий осел, символизирующий Сетха; в этот день также проводился ритуал магического уничтожения змея Апопа и жертвоприношения умершим.

В календаре праздников Хатхор в Дендере упоминается процессия Осириса в ночь на 24 день месяца к священному озеру, процессия Сокара к святилищу Хора на 25 день и другая процессия Сокара на 26 день. В папирусах и храмовых текстах есть некоторые детали, помогающие лучше понять происходящее: так, в папирусе Лувра № 3176 упоминается «упокоение Осириса», подобное «помещению Сокара в сердцевину» в Мединет Абу, — ночью процессия шла к храмовому озеру по пути повергая магическими заклинаниями Сетха, пытающегося ей помешать, для того, чтобы осуществить погребение Осириса в подготовленном для этого месте. Погребение происходило в девятом часу ночи 24-го Хойяка; в этот час Осириса помещали в саркофаг, который затем в гробницу — верхнюю шетаит.

«Я совершу празднество отца моего Осириса в его время, — говорит царь в надписи из Мединет Абу, — я скрою его утомление в Абидосе, я скрою вещи тайные в этой ночи празднества Утомленного сердцем, я отгоню прочь противника и приспешников его. Я наполню жертвенные столы и сосуды. Я восстановлю священные места. Я одарю того, кто в святилище своем… в некрополе. Да будешь ты в жизни, в счастье, в могуществе, в незыблемости защищенным в некрополе».

На заре 25 дня из храма выходила процессия Сокара, которая обходила вокруг стен города, повергала Сетха и его спутников и уничтожала все зло. 26-й день ознаменовывался другой процессией Сокара, которая двигалась к могиле погребенного в земле бога в знак победы Хора над Сетхом, и его законной интронизации на престоле умершего отца. Во время ритуала Хор отождествляется со своим отцом. А потому это еще и триумф самого Осириса, одновременно проявленного в сыне и лежащего в шетаит в центре ладьи Сокара Хену, над своими врагами: «Владыка в Верхний Джедду пришел, поверг он неверных».

При этом Осирис все еще мертв: упоминается его гробница, а потому празднество Сокара включает в себя ликование и траур, свет и мрак. Тексты Дендеры называют 24-й день временем помещения в саркофаг фигуры Осириса, изготовленной год тому назад, а 30-й — днем ее погребения. Эти дни храмового календаря четко соответствовали фазам луны: «если 28-е Хойяка — пятый лунный день, то 24-е Хойяка — песеджентиу. Если мы соотнесем это с текстом из Дендеры, то сразу становится ясна его символическая нагрузка. Умерший Осирис — это исчезнувшая луна. День его бальзамирования — это день, когда не видна луна».

Судя по рельефам из Мединет Абу празднество Сокара было очень торжественным и величественным, хотя и видели его на самом деле единицы. Важной составляющей праздника были певцы и флейтисты; скорее всего, ввиду неоднозначности происходящего, танцев во время празднества Сокара не было вообще. Музыкальное и хоровое сопровождение было как у тех эпизодов церемонии, что проходили внутри храма, так и у второй важной составляющей происходящего — процессий божественных ладей, явление которых было доступно простым египтянам, и как бы говорило об успешном результате той или иной части божественной драмы: будь то сражения с противниками Осириса или же его возвращение к месту погребения, было своеобразным комментарием к скрытой, сакральной части действа. Эта важная составляющая часть празднества доносила до внешнего мира главную мысль о том, что церемониал прохождения Осириса сквозь возрождение в земле — есть модель для посмертной трансформации каждого умершего.

Отголоски о значимости ритуала Сокара для каждого индивидуального погребения мы находим во множестве свидетельств — это рельефы и тексты частных гробниц начиная с фиванских усыпальниц Нового царства и вплоть до знаменитой греко-римской гробницы Петосириса в Туна эль-Гебель.

Наконец, самое важное свидетельство — это фигуры «прорастающего» Осириса: миниатюрные, служившие храмовыми святынями и массивные, помещавшиеся в царские гробницы. Наверное, самое известное из них было найдено в гробнице Тутанхамона, в юго-западном углу так называемой «Сокровенной сокровищницы», примыкавшей к собственно погребальной камере. Г.Картер уделяет находке всего лишь пару строк, а меж тем эта святыня — один из важнейших залогов возрождения царя в ином мире. Основа, имеющая форму тела Осириса, увенчанного короной атеф и держащего в руках скипетры, была выдолблена из дерева и состояла из двух частей: собственно дна, наполненного илом, в которой было посажено зерно и крышки. Лицо Осириса обращено направо, т.е. на запад. Как только зерно проросло, форму закрыли и, аккуратно, словно мумию, забинтовав льняными пеленами, поместили в деревянный ящик.

Самый ранний прототип таких «прорастающих Осирисов», тогда еще не в форме фигуры бога, а просто в виде ящика, наполненного илом, землей и зерном, обнаружил в 1920 году Фл. Питри у входа в пирамиду Сенусерта II в Лахуне. Несмотря на иную форму, принцип ритуала здесь был тот же и восходил как к ритуалу Сокара, к таинству «становления ячменем Нижнего Египта», во время которого умерший отождествлялся со злаком, растущим из ребер Осириса, вскармливающего неиссякаемыми силами земли и растение и, в его облике, возрождающегося умершего.

Возможно, именно от этих царственных фигур произошли и сами ритуальные подобия Осириса, создававшиеся в храмах во время мистерий месяца Хойяк. Эти подобия состояли из смеси почвы, песка, ила и зерна, из которой формировали фигуру божества с эрегированным фаллосом и запеленывали как настоящую мумию. На голову подобия часто надевали восковую маску с лицом божества, окрашенную в зеленый цвет и порой отделанную золотой фольгой.

Подобие Осириса помещали в миниатюрный саркофаг с головой сокола Сокара, тексты которого, обращенные к силам земли и Птаху-Сокару-Осирису были призваны дать сокровенному богу новый цикл существования. Известны случаи, когда облик Сокара придавали и царскому саркофагу, который становился формой божества смерти, содержащего внутри себя мумию Осириса. Наиболее известный из них — серебряный саркофаг царя XXII династии Шешонка II, обнаруженный в тайных гробницах Таниса: антропоморфная забальзамированная фигура умершего фараона, держащего в руках скипетры, увенчана массивной маской сокола; поверхность саркофага покрыта резными изображениями богинь охранительниц и духов, а на груди распростерла свои крылья огромная птица с головой овна — ночная форма солнечного бога, «склонившаяся» над тайным яйцом в глубинах подземного пространства и несущая заключенному внутри божеству новую жизнь.

На территории многих храмовых комплексов в результате ежегодных осирических празднеств появились целые некрополи, предназначенные для захоронений подобий бога. Самый большой из них был обнаружен в 50-х годах XX века Анри Шеврие в Карнаке, в северо-восточной части храма Амона, близ святилища Осириса хека джет — «властителя вечности».

В центре некрополя находилась необычная гробница со сводчатым потолком, сооруженная из обоженного кирпича, внутри которой обнаружили многочисленные подобия Осириса. Сооружение было датировано временем правления XXVI династии. Гробница была лишь преддверием к более древним катакомбам XXI династии с многочисленными небольшими нишами в стенах, где хранили подобия Осириса.

На дне каждой ниши лежал толстый слой очищенного крупного песка, на котором покоилась белая удлиненная форма-саркофаг с помещенной внутрь мумифицированной фигурой божества, покрытой тончайшей пленкой гипса, порой с инкрустированными глазами и в короне хеджет. На поверхности фигур виднелись остатки росписи зелено-голубой краской. Фигуры были ко времени находки столь хрупки, что пришлось приложить немало усилий, чтобы вынуть их с минимальными повреждениями; пелены, в которые изначально были обернуты подобия Осириса, распались много веков тому назад.

На земле были обнаружены фрагменты давно рухнувшего свода катакомб, расписанного изображениями священного солнечного дерева ишед, некогда росшего над гробницами, девяти змеев-охранителей некрополя и крылатого солнечного диска с уреем, который как бы спускается в катакомбы к Осирису в сопровождении выписанных рядом иероглифов «утреннего гимна», прославляющего возрождение бога, поднявшегося с ложа после ночи сна — смерти.

Судя по археологическим данным и отдельным иконографическим свидетельствам, над всеми катакомбами в древности был насыпан холм, который и назывался «Великим местом» (st ȝˁt), т.е. священной землей, владением Сокара, в толще которого хранились великие святыни храма, по египетским представлениям живущие, умирающие и возрождающиеся, повинуясь циклам времени.


_______________________________

Солкин В.В.
МЕМФИС: СТУПЕНИ К СПАСЕНИЮ


На протяжении веков Мемфис, древнейшая египетская столица, расположенная там, где Нил распадается на рукава в преддверии Дельты, был одной из величайших святынь цивилизации фараонов. В сердце священного города находилась древняя царская цитадель — «Белые стены», которая дала свое имя городу на заре его существования. Позже город стал известен как Меннефер.

К югу от цитадели располагался огромный храмовый комплекс бога Птаха, покровителя Мемфиса, который, разрастаясь от века к веку, стал особенно грандиозным в эпоху владычества Рамсеса II и его сына Мернептаха, когда с юга к основному святилищу бога были пристроены храмы Хатхор, самого Птаха и обожествленного Рамсеса II.

«Красоты Мемфиса» всегда занимали особое место в сердцах египтян, а сам город, где в качестве спутников Птаха почитались его супруга Сехмет, сын — Нефертум и «золотая» Хатхор, считался обителью радости, ликования и красоты. Египетская любовная поэма сравнивает Мемфис с «чашей фруктов, что поставлена перед Прекрасноликим»: таковым был один из эпитетов Птаха.

В наши дни сложно увидеть даже отдаленные черты былого великолепия: здесь, у деревни Мит-Рахина, расположенной в 24 километрах на юг от громады современного Каира, некогда находились блистательные царские резиденции, оживленный торговый центр, место, где в храмовых мастерских создавались поразительные шедевры искусства. Покровителем их был Птах, верховный жрец которого носил титул ур херепу хемут — «великий глава мастерства». От святилища бога остались заросшие тростником руины. Священные рощи, обелиски, пилоны, высокие мачты храмов и жилые кварталы исчезли и лишь название Мит-Рахина, происходящее от древнеегипетского та мит рехенет — «аллея овноголовых сфинксов» — намекает, сколько поразительных памятников древности было уничтожено, когда Мемфис стал каменоломней для растущего средневекового Каира. Не осталось следов от знаменитых гавани и доков Пер нефер, где по приказу Тутмоса III строился египетский флот и храмов сиро-финикийских богов: Баала, Анат, Решепа и Ашторет, пришедших в Египет вместе с воинами — триумфаторами и их пленниками.

От былого величия осталась гигантская упавшая статуя Рамсеса Великого, несколько меньших его колоссов, базы колонн, полузатопленные болотистыми водами, массивный сфинкс, создание которого традиционно приписывается Аменхотепу II и многочисленные памятники археологической зоны Мемфиса, включающие в себя дворец Априя, храм Хатхор «Владычицы Южной сикоморы», святилища Сети I и многие другие, еще не опознанные руины. Среди этих величественных останков некогда грандиозного прошлого, занесенных песком и илом, отчасти видно еще одно лицо Египта фараонов, тот его образ, который почти полностью затмили роскошью и, прежде всего, сохранностью памятников «блистательные» Фивы.

Тутанхамон, восстановивший древнюю традицию и вернувшийся со своим двором в Мемфис, открыл тем самым новую эру в истории города искусств и ремесел. Отчасти, это было возвращение к истокам, к тому оплоту государственности и царской власти, каким был Мемфис, по словам Геродота, при Менесе, первом царе I династии.

Мемфис был городом «сотворения», местом почитания созидательной силы земли. Даже само имя Птаха, великого владыки художников, ремесленников, металлургов, ювелиров, горнорабочих и всех тех, чей труд был связан с землей, возможно, переводилось как «создающий форму».

Бог изображался в небольшом темно-голубом чепце, который своей формой напоминал чепцы, которые носят кузнецы, ювелиры и мастера других ремесел на рельефах в гробницах вельмож Древнего царства в Саккаре, главном некрополе Мемфиса. Птах зачастую изображался с лицом зеленого цвета, цвета вечной жизни и благодати, который созвучен с эпитетом «прекрасноликий», часто сопровождающим имя бога.

Иногда Птах предстает и как Патека — в облике карлика с кривыми ногами, руками до колен и массивной головой; такие изображения божества находили как в гробницах египтян, так и в Тимне, в святилище, сооруженном близ медных рудников. Происхождение этой иконографии остается тайной, хотя связь карликов с ювелирным делом и плавкой металла в Древнем Египте и в африканских культурах вообще хорошо известна.

В честь Птаха и Хатхор, «владычицы бирюзы» устанавливали стелы горнорабочие, отправлявшиеся в долгий и трудный путь к рудникам Синая. Хатхор, почитавшаяся в великолепном святилище в Серабит эль-Хадим, воплощала собой материнскую породу горы, дающую почитаемый минерал, из которого мастера — «слуги Птаха», пользуясь творческой силой своего властелина, изготавливали украшения и другие необходимые предметы. Могущество земли и ее потенциал — лишь один из аспектов силы Птаха, который почитался в Мемфисе как демиург, творец всего сущего и всей египетской культуры.

Египетские тексты повествуют о том, как он «дал рождение» культовым образам богов внутри святилищ, используя для этого вещество земли, которое выросло «в нем» и «на нем», в его облике Птаха-Сокара, бога земли. При помощи искусства создавать форму, Птах формирует «тела», способные принимать божественный дух, исполненные со знанием божественных законов и, кроме того, искусно. При Рамессидах вместе с солнечным Ра и бесконечно великим Амоном Птах входит в государственную триаду величайших богов страны, представляя в ней образ или же «тело» предвечного божества. Образ триединого бога, скрытого в глубине храма с солнечным лицом и сокровенной сущностью лег в основу сложнейшей теологической системы, содержавший ключи к пониманию египетской вселенной.

СВИТОК, ИЗЪЕДЕННЫЙ ЧЕРВЯМИ

В отличие от соседнего Иуну, с его божественным «видением» и мистической космологией Солнца, созидающего во время эякуляции космос, мемфисская религиозная концепция была отчасти более приземленной в том смысле, что была менее оторвана от повседневности жизни. Птах творит мир при помощи своих сердца и языка. Знаменитый текст, повествующий об этом — «Памятник мемфисской теологии» — хранится в настоящее время в собрании Британского музея в Лондоне.

Увы, каменная плита с текстом позже использовалась как мельничный жернов, из-за чего часть текста утеряна, однако и оставшегося достаточно, чтобы понять сущность мемфисской теории о созидающем могуществе Птаха. Текст датируется временем правления фараона XXV династии Шабака, который, согласно тексту, обнаружил древний свиток, изъеденный червями, и приказал увековечить древнюю мудрость на камне, чтобы потом установить его в храме Птаха.

Об истинном времени создания текста высказывались самые разные гипотезы и, возможно, время его создания восходит к Древнему царству. Текст повествует о Птахе как о центральной фигуре в процессе творения, мудрой силе, сущность которой остается непознанной. Упоминаются семь ипостасей Птаха, великого творца, пребывающего в предвечных водах Нуна и Наунет и, одновременно, являющегося этими самыми водами; к сожалению, до нашего времени сохранились лишь четыре его имени:

«Птах-на-Великом-Престоле…
Птах-Нун, Отец, создавший Атума,
Птах-Наунет, Мать, которая родила Атума,
Птах Великий, сердце и язык Эннеады,
[Птах]… который родил богов
[Птах]… который родил богов
[Птах]…»

После этих семи ипостасей Птаха следует восьмая — «Нефертум у носа Ра день каждый» — благоухающий цветок лотоса, аромат которого вдыхает Ра каждое утро, рождаясь на восточном горизонте неба из пространства иного мира.

Согласно «Текстам пирамид», царь также предстает в облике Нефертума свежим, ослепительным, преисполненным жизненными силами цветком лотоса: «Унас сияет как Нефертум, лотос у ноздрей Ра, когда восходит он на горизонте день каждый».

Первые семь ипостасей бога в мемфисской теологии, таким образом, предшествуют божественной кульминации в облике солнечного младенца, рождающегося на заре; этот эпизод космогонии созвучен космогонической системе Гермополя, в которой четыре пары хтонических змей и лягушек, воплощающих собой божественную силу земли, обитающих в предвечном болоте в преддверии рождении солнечного младенца, сидящего на цветке лотоса. Открывая свои лепестки вместе с первыми лучами солнца и неизменно закрывая их на закате, цветок лотоса словно хранил в себе тайну жизненного цикла, в котором, повинуясь течению времени, жизнь зарождалась, угасала и вновь являла себя миру изо дня в день подчиняясь божественному закону.

Птах и его самая важная, тайная сущность при этом предшествуют рождению солнца, исходя из чего, мемфисские теологи видели превосходство всесильного бога земли над Атумом из Иуну, который, в свою очередь, сам был сотворен Птахом: «Принял образ в сердце, принял образ на языке, образ Атума. Очень велик Птах, который дал жизнь всем богам и их ка через свое сердце и через свой язык»…

Птах, таким образом, создает Атума, космического творца, породившего бога воздуха Шу и его женское дополнение Тефнут — богиню пламени и влаги. Противоборства между этими теологическими системами, несмотря на распространенное мнение, скорее всего не существовало, они были взаимодополняющими. «Памятник мемфисской теологии» ни в коей мере не ущемляет величие Атума-творца, рождающего Эннеаду, которая предстает как «зубы и губы рта этого, произносящего имя вещи каждой, из которого вышли Шу и Тефнут, родившие Эннеаду».

Вся вселенная, сотворенная Атумом, пронизана и управляема силой божественного слова Птаха; космос, согласно легенде Мемфиса, рождается посредством звука. Благодаря знанию этого божественного слова Птах становится таинственным богом, обладающим способностью созидать, облекать в форму, обозначать истинную сущность вещей. Высказанное вслух слово при этом рождено в сердце — источнике мысли, интеллекта, знания и созидательного потенциала, управляющим всем телом. У египтян бытовало мнение, что именно из сердца выходят все мыслительные процессы, а также и новая жизнь: в тексте медицинского папируса Эберс именно из сердца мужчины выходят сосуды, сообщающиеся с его семенниками, благодаря которым его семя наполняется жизненной силой и становится способным оплодотворять, опять же по воле сердца. Атум, согласно этой концепции, лишь божественные семенники и фаллос, источник действия которых таится в силе сердца — т.е. в Птахе: «Зрение, слух, дыхание осведомляют сердце. Это сердце дает выходить всякому знанию; это язык повторят все то, что задумано сердцем».

Сердце, как источник всякого чувства и знания, воспринималось и в качестве носителя этического начала; именно поэтому «Памятник мемфисской теологии», восхваляя Птаха, далее провозглашает божественный закон: «жизнь дана благому и смерть дана преступнику». Закон этический и социальный при этом становится частью закона вселенского, согласно которому по воле Птаха были созданы священные города, святилища, культовые образы богов и ритуалы, которые были призваны обеспечить процветание египетской цивилизации.

Представая в качестве божественного «моста» между интеллектуальными принципами творения и их воплощением в материи сотворенного мира, Птах использует для образов богов, которыми он наполняет земные храмы, земные же материалы: «все сорта дерева, камня и глины, все, что произрастает на нем». Творец создает тела богов по желанию их сердец, а потому «боги вошли в тела свои… умиротворенные и объединенные с Владыкой Обеих земель». Как божественный «создатель формы» Птах изображается держащим одновременно скипетр могущества уас, заканчивающийся навершием в виде головы священного животного Сетха, и столб джед — великий символ постоянства и стабильности.

МАТЕРИАЛИЗАЦИЯ БОЖЕСТВА

Концепция «материализованного» божества, исходящая из мемфисской космогонии, отражена во многих других египетских источниках, например во введении к «Книге божественной коровы», где Ра, состарившись, достигает предельной материализации: «кости его стали серебром, плоть — золотом, волосы его — истинным лазуритом». Словно культовые образы богов в египетских храмах, которые постепенно теряли свою силу и нуждались в очищении и обновлении священной силы, в этой легенде Ра устремляется к водам Нуна, чтобы вернуть молодость и «прийти в существование».

То, что речь здесь идет не только об образном религиозном слове а о полноценной концепции, подтверждается редчайшей культовой статуей Хорура, весом 1.5kg, выполненной из чистого серебра, покрытой тонким листовым золотом, причем волосы божества инкрустированы лазуритом, а глаза — горным хрусталем; божество изображено сидящим на престоле, который, увы, утерян, и скорее всего, использовалось как культовый образ в переносной праздничной храмовой ладье. Старея, солнечный бог, который, как владыка небес и земли имеет божественный дух и материализованное тело, возвращается к истокам, которыми в Мемфисе почитали Птаха, одухотворяющего воды Нуна, т.е. самое себя. Солнечная энергия, между тем, считалась неотъемлемой спутницей творческой силы Птаха и воплощалась в качестве его супруги Сехмет, могущественного солнечного Ока.

Именно солнечная богиня наполняет дыханием жизни, чувствами и силами ту форму, которую создает Птах. Эта роль богини подчеркивается многими текстами. Так, в храме Сети I в Абидосе Исида, кормящая своего сына — царя Рамсеса II, излагает ему божественные принципы, по которым он был сотворен, рассказывая о Птахе и Хнуме, как о творцах формы и о богинях, от которых царь получает неферу — жизненные силы и энергии.

Словно подтверждая слова богини, рядом изображены четыре ипостаси Хатхор, которые вскармливают грудью царя, предстающего, в зависимости от ипостаси Хатхор, в различных головных уборах:

«Хнум вылепил тебя руками своими,
Вместе с Птахом, который сплотил тело твое.
Хатхор, великая в Дендере, — это она вскармливает тебя,
Хатхор, госпожа Хиу, — это она кормилица для тебя,
Владычица Кусэ и Хатхор, госпожа Атфих,
Вскармливают жизненность твою.
Да объединятся они вместе, чтобы защитили они Величество твое,
Чтобы царствовал ты в стране каждой».

Жизненная сила, исходящая от Хатхор необходима для того, чтобы завершить мужскую работу гончара и кузнеца, созидающих царское тело; мужская энергия, таким образом, формирует тело, а женская — дает жизнь. Более древний пример этого же процесса отражен на рельефах из маммизи Аменхотепа III в Луксорском храме, где Хнум создает на гончарном круге царя и его Ка, а Хатхор вкладывает в созданные формы жизнь.

На силу богини, солнечного Ока, необходимую для полной манифестации жизненной энергии, опирается и сам Ра-Атум, повествующий об этапах творения в тексте позднего папируса Бремнер-Ринд, когда ему необходимо вновь упрочить и укрепить мир, потрясенный в глубине ночи змеем хаоса Апопом. Текст начинается со слов Атума-Хепри, от которого исходят все трансформации и эманации божества, и который существовал до начала творения в предвечных водах:

«Когда я воссуществовал, существующие пришли в существование, и все существующее стало существовать после того, как воссуществовал я».

Затем творец повествует о том, как он произвел на свет бесчисленное множество существ из своего рта, прежде чем небеса и земля были сотворены, прежде чем появились змеи, почитавшиеся египтянами древнейшими существами. Все эти сущности пребывали в Нуне в непроявленном состоянии, ожидая, когда творец найдет место, на котором он смог бы встать. Почти также говорит о сотворении текст гимна Птаху из Берлинского музея, который восхваляет предвечные трансформации божества, создание земли после того, как Птах встал на ней и рождение форм жизни из предвечных вод:«Когда встал ты на земле, бездействовала она, затем она собралась воедино с тобой, пребывающим в образе твоем «Татенен»… ты взял того, кого породил рот твой, [кого] создали руки твои из вод».

Встав на вершине предвечного холма, Ра-Атум порождает близнецов Шу и Тефнут, для чего ему, как и в мемфисской теологии необходимо воссоединить желание сердца и могущество своего фаллоса. Его мысли и желания, порожденные сердцем, заставляют его прибегнуть к мастурбации и эякулировать перворожденную пару божеств: «Я задумал в моем собственном сердце многие формы форм, что должны прийти в существование, а именно: образы детей и образы их детей. Я тот, кто растер кулаком, кто совокупился со своей рукой. Я изверг своим ртом собственным. Я выплюнул Шу и я изверг Тефнут и мой отец Нун поддержал их».

Таким образом формируется первая триада и, несмотря на то, что Шу и Тефнут пребывают в Нуне в инертном состоянии, далеко от своего родителя, за ними наблюдает солнечное Око, посланное творцом, беспокоящимся о своих отпрысках. Когда они возвращаются к Ра-Атуму вместе с Оком, он рыдает над ними; из падающих слез бога (rmjt, «ремит») рождаются люди (rmṯ, «ремеч»):

«Око мое следовало за ними многие века [когда] они были далеко от меня после того, как я воссуществовал как единый бог. И вот, было там три бога. Когда я воссуществовал на этой земле и Шу и Тефнут возликовали, пока все еще были в бездействии. И они возвратили мне Око мое вместе с собой и потому воссоединился я с членами моими. Я зарыдал над ними и потому люди пришли в существование из слез, что упали из Ока моего».

Око, таким образом, является залогом воссоединения первых богов с творцом и причиной появления людей. Именно Око, богиню Хатхор прославляют «Тексты саркофагов» за то, что она привела Шу и Тефнут к отцу, стала причиной появления людей и увеличения множественности космоса. Вместе с ее возвращением демиург «воссоединяется» со своими членами и продолжает процесс творения, невозможный без ее жизненной энергии, и, следовательно, без эмоций радости и печали, сопровождающих как творение, так и бытие.

Неотъемлемость эмоциональной наполненности от истинной сущности жизни упоминается и в знаменитом «Декрете Птаха-Татенена», сохранившемся в большом храме Рамсеса II в Абу-Симбеле. Птах-Татенен создает тело царя из электрума, его кости из меди и его плоть из железа, используя все свое искусство кузнеца и ювелира и рождая фараона, облик которого так же совершенен, как и облик солнечного бога: «Ра в теле его, который вышел из Ра, которого Птах-Татенен сотворил».

Птах осматривает произведение своих рук, которое он «породил» и как отец и как художник, так как в египетском языке глагол msi — «рождать» употреблялся и по отношению к рождению живого существа и по отношению к созданию памятника. Богом овладевает глубокая радость, исходящая из его сердца, а потому он берет Рамсеса на руки, как свое самое совершенное творение:

«Когда я вижу тебя — сердце мое ликует,
Принимаю я тебя в золотые объятья.
Объял я тебя прочностью, стабильностью и мощью,
Пропитал я тебя здоровьем и радостью сердца.
Наполнил я тебя счастьем, радостью,
Ликованием сердца, восхищением и весельем».

Таково подробное описание неисчислимого блага и эмоционального опьянения, которое дают объятия творца. На храмовых рельефах фараон также часто предстает вместе с «создателем формы» Птахом и «подательницей жизни» Хатхор, заключающими его в свои объятия, полные любви и благодати.

Жизненная сила творца, воплощенная в солнечной богине, как известно, имеет и другую сторону, яростную, неистовую и всемерно опасную. Согласно тексту папируса Бремнер-Ринд, Око приходит в негодование, обнаружив что в то время, когда оно странствовало по вселенной в поисках Шу и Тефнут, Ра-Атум опрометчиво заменил его оком ахет: «И тогда [богиня-Око] разъярилась против меня, вернувшись и обнаружив, что я поместил другую на место ее, заменив ее Великой (т.е. Оком Ахет)».

Чтобы умиротворить богиню, солнечный демиург помещает ее на свое чело, где она принимает форму кобры — божественного урея (iˁrt), «правящего всей землей». Лишь умиротворив богиню и воздав ей должное, Ра-Атум вновь способен продолжать творение и, поднявшись из глубин земли, творит змей, а затем бога земли Геба и богиню неба Нут, породивших все нескончаемое разнообразие жизни.

Эта легенда объясняет также, почему у солнечного бога есть два Ока, первое, ахет (ȝḫt), — зримое, мужское, воплощенное в солнечном диске, дающее свет (ȝḫw) всем живым и другое, скрытое, женское, воплощенное богиней, одновременно агрессивной и притягательной.

Образ солнечной богини — жизненной энергии, преломившись в призме «могущества земли» теологии Мемфиса, трансформировался в дающую надежду и защищающую умершего, подобно матери, Хатхор «владычицу южной сикоморы», богиню являющуюся меж ветвей почитаемого дерева.

Плоды растения богини давали белый сок, напоминающий молоко; он выступал также на листьях растения и назывался «молоком сикоморы» и использовался в ритуалах. На росписях в гробницах можно увидеть богиню дерева с жертвенной водой и пищей в руках, которая откликается на зов просящего и дает пропитание душам умерших, странствующим в загробный мир. Порой богиня вообще изображена в облике сикоморы с материнской грудью, из которой испивает молоко сам царь. Она — жизнь солнечного божества, текущая по сосудам земли, в дереве, в камне, в любой другой земной субстанции, созданной Птахом, которые приобретают благодаря Хатхор совершенство и жизненность облика. Без нее форма остается безжизненной и инертной, словно Шу и Тефнут, пребывающие в предвечных водах; без нее тело Ра, сотворенное Птахом, было бы неспособно излучать свет.

_______________________________

Дж. Уилсон
О МЕМФИССКОМ БОГОСЛОВСКОМ ТРАКТАТЕ


В отличие от других текстов о творении, которые более чётко выражались в физических терминах (бог отделял небо от земли или порождал воздух и влагу), в этом тексте творение выражается в философских терминах в той мере, в какой египтянин был вообще на это способен: мысль, посетившая сердце бога, и произнесение повеления, воплощающего эту мысль в реальность. Такое творение при помощи мысленного представления и словесного произнесения имеет эмпирические корни в человеческой жизни: власть правителя — создавать посредством повеления. Но только использование физических терминов, таких, как «сердце» для обозначения мысли и «язык» для обозначения приказания, связывает «Мемфисский богословский трактат» с более земными текстами. Здесь, как указывает профессор Брестед, мы вплотную подходим к подоплёке учения о Логосе в Новом Завете: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».¹
_____________________________
[1] Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ Λόγος, καὶ ὁ Λόγος ἦν πρὸς τὸν Θεόν, καὶ Θεὸς ἦν ὁ Λόγος.

Прежде чем приступить непосредственно к рассмотрению этого трудного текста, вспомним уже известные нам факторы, которые помогут при интерпретации текста. Прежде всего, мемфисский текст использует мифы о творении: рождение Атума из Нун, первобытных вод, и создание Атумом Девятерицы богов. Автор мемфисского текста знает, что это — наиболее распространённые концепции. Вместо того чтобы отбросить их как конкурирующие, он стремится включить их в более высокую философию, использовать, подчеркнув их принадлежность более высокой системе.

Эта более высокая система использует замысел как порождение разумом идеи и осуществление через произнесение созидательного приказа с помощью речи. Мысль и речь — древние атрибуты власти в Египте, олицетворённые в ранней литературе как божества. Обычно они встречаются в виде пары связанных между собой атрибутов бога солнца: Ху, «повелительное высказывание», речь, столь действенная, что способна созидать, творить, и Сиа, «познание», мысленное осознание ситуации, предмета, представления; Ху и Сиа были атрибутами руководящей власти.

В Текстах Пирамид правящий бог покидает свой храм и передаёт свои функции усопшему царю, так как покойный «завладел он Ху, овладел он Сиа». В мемфисском тексте эти два атрибута власти даны в материальных терминах: сердце — орган, в котором мысль зарождается, язык — орган, который эту рожденную мысль превращает в чувственную реальность. Всё это приписывается деятельности мемфисского бога Птаха, который сам есть мысль и речь в каждом сердце и на каждом языке. Он, таким образом, был первым созидательным началом, каковым является и теперь.

Интересующий нас отрывок текста начинается с того, что Птах приравнивается к Нун, первобытным водам, из которых возник Атум, обычно считающийся богом-творцом. Это само по себе делает Птаха предшественником бога солнца, и этот приоритет изредка упоминается в других текстах, но в нашем тексте он не просто подразумевается: делается подробное описание того, каким образом Птах породил Атума. «Птах, великий; он — сердце и язык Девятки богов... который зачал богов... замыслилось в сердце и воплотилось на языке [задуманное] в образе Атума».

Так задуман и сотворён Атум. Из ничего возникла идея Атума, бога-творца. Идея «возникла в сердце» божественного мира; этим сердцем или разумом был сам Птах; затем идея «возникла на языке» божественного мира; этим языком или речью был сам Птах. Египтянин пользуется красочными, вещественными образами, его речь эллиптична: «образ Атума возник в сердце и возник на языке», но это никак не поясняется. В самих этих терминах уже заключено представление о мысли и рождении.

Но созидательная сила Птаха не иссякает после того, как порождён традиционный бог-творец. «Велик и могуч Птах, который вселил [силу во всех богов], равным образом и в их души, посредством этого [действия] сердца и этого [действия] языка». Творческое начало не угасает и с появлением богов. «Случилось, что сердце и язык управляют [всеми] членами [тела] посредством учения, что он [Птах] — в каждом теле [в виде сердца] и в каждых устах [в виде языка], всех богов и всех людей, и [всех] животных, всех гадов и всего [что ни есть] живого, посредством его [Птаха] замысла [в виде сердца] и приказания [в виде языка] всего того, что он желает». Другими словами, перед нами не единичное чудо рождения и словесного выражения мысли. Те же созидательные принципы, чьё действие в первобытных водах породило Атума, действуют и сейчас. Всюду, где присутствуют мысль и повеление, творит Птах.

Текст даже подчеркивает существенную разницу между традиционным представлением о творении, когда Атум порождает Шу и Тефнут, и таким актом, при котором Птах назвал Шу и Тефнут и тем самым сотворил их. Зубы и губы Птаха — артикулирующие органы созидательной речи. Как мы говорили выше, по одной из версий мифа об Атуме, Шу и Тефнут — продукты семяизвержения бога-творца. Таким образом зубы и губы Птаха ставятся в параллель с семенем и руками Атума. С точки зрения современных понятий действия Птаха носят более возвышенный характер. Но это ещё не значит, что древний автор хотел принизить более материальную версию. Может быть, он просто проводит аналогию между двумя версиями одного и того же мифа, когда говорит: «Девятка Атума возникла из его семени, [исторгнутого] перстами его; но Девятка Птаха суть зубы и губы в этих устах, которые произнесли имя всего, и [таким образом] Шу и Тефнут вышли из них (т.е. уст)». Мы уже видели, каким образом произнесение имени есть само по себе акт творения.

Далее текст подробно анализирует результаты деятельности мыслящего сердца и созидающего языка, не добавляя при этом ничего существенно нового. Он поясняет механическую связь различных чувств с сердцем и языком, говоря, что назначение зрения, слуха и обоняния передавать информацию сердцу. На основе этой чувственной информации сердце испускает «всё, что завершено», т.е. каждую образовавшуюся мысль, а затем «это язык — то, что возвещает то, что измысливает сердце».

Затем текст очерчивает пределы действия силы Птаха, т.е. языка и сердца. Так были рождены боги, так возник божественный порядок, так были созданы принципы существования, от которых зависело снабжение человечества пищей и запасами, так было создано различие между добром и злом, так были созданы искусства, ремёсла и все виды человеческой деятельности, так Птах создал провинции и города и определил всем местным божествам подобающие им места. И наконец: «Так было установлено и понято, что его (Птаха) мощь более мощи [других] богов. И вот Птах отдохнул после того, как создал всё, и божественный порядок равным образом». По общему признанию, слово «отдохнул» вводит параллель к рассказу Книги Бытия о том, как на седьмой день Бог отдыхал. Перевод «отдыхал» оправдан, но, может быть, будет безопаснее передать это место так: «И вот Птах был удовлетворён после того, как он всё сделал».

Ясно, что в тексте заключена некая особая претензия, попытка новомодной теологии утвердиться в качестве национальной и универсальной в противовес старым, традиционным взглядам. Это явствует из только что приведённой цитаты, которую можно перефразировать так: по этим причинам все разумно мыслящие люди пришли к заключению, что Птах — могущественнейший из богов. Несомненно, в тексте заключен именно этот специфический смысл, однако сам по себе этот факт не должен нас особенно занимать. Как мы уже сказали, «Мемфисский богословский трактат» ставит перед собой задачу не победить и уничтожить гелиопольскую теологию, а победить и ассимилировать её. И в конце концов нас больше интересует возможность существования развитой спекулятивной мысли в том виде, как она дана в тексте, нежели любая полемика между двумя крупными храмами.

_______________________________