Вячеслав Иванов
ДИОНИС И ПРАДИОНИСИЙСТВО
VIII. БУКОЛЫ


1. Афинский буколион и древность аттических буколов

Важнейшее таинство афинской государственной религии — бракосочетание супруги архонта-царя с Дионисом на празднике Анфестерий (Ἀνθεστηρία)¹ — совершается отчасти в Ленее,² обители жениха, отчасти в жилище невесты, на царском дворе в так называемом Буколионе, о котором Аристотель, в «Государстве Афинском», говорит: «Царь занимал Буколион, как он зовется ныне, что близ Пританея. И вот тому доказательство: еще и ныне правится там брачная ночь жены царя с Дионисом». Но название Буколион (Βουκολείον) предполагает буколов (βουκόλοι): «бычарня» принадлежала «волопасам».³

Ясно, что Буколион, с его священным брачным чертогом, будучи одной из главных и древнейших святынь города, — не просто государственный скотный двор, как прозаически думал поэтический Курциус, или ферма хотя бы и предназначенная для развода жертвенных животных, — и что «волопасы» не просто пастухи и скотники принадлежащих богам стад. Не нужно, впрочем, забывать собственного смысла терминологии, почерпнутой, всего вероятнее, из круга зооморфической обрядовой символики, чтобы, тем не менее, соединять с именем «волопасов», представление о коллегиальном союзе каких-то священнослужителей (ἱεροποιοί), о некоторой сакральной организации, уже в очень давнее время занявшей видное место в религиозно-государственном строе Афин — и, следовательно, необходимо связанной с родовым укладом.

В самом деле, мы встречаем в афинской старине следы рода, одноименного с предполагаемыми «волопасами»: в XV песне Илиады упоминается некий Ἴος ἀρχός Ἀθηναῖον — сын Буколида Сфела. Осторожный Тепффер не решается (вопреки мнению Виламовица) занести в список исторических родов Аттики этот род, о котором дальнейших свидетельств нет, и ограничивается предположением генеалогической связи с родом Буколидов на Итаке. Как бы то ни было, древность «волопасов» уже этим упоминанием кажется предварительно подтвержденной. Но что разумелось под буколами в более доступные исследованию эпохи?
_______________________________
[1] Ἀνθεστηρία ὁ праздник в честь Диониса, отмечался в месяце Анфестерионе (Ἀνθεστηριών, февраль-март). Природа на юге, в это время, пробуждается от зимнего сна; кроме того, молодое вино, приготовленное осенью, заканчивало к этому времени свое брожение и становилось годным к употреблению.
[2] Λήναιον τό Леней (храм Вакха-Диониса в Афинах, в котором во время праздника виноделия разыгрывались драматические произведения) Plat., Arph.
[3] βουκόλος (βου-κόλος), дор. v. l. βωκόλος (-ου) ὁ погонщик или хранитель крупного рогатого скота, волопас; тж. пастух (вообще) Hom., Plat., Arst., Theocr.


2. Связь позднейших буколов с орфиками

Религиозные общины буколов, из эпох эллинистической и римской достаточно известны, особенно по надписям, и можно считать удостоверенным их независимое бытие от общин чисто орфических, между тем как прежде понятие и имя буколов казались лишь элементами орфической символики. Божества буколических тиасов (θίασος)⁴ — прежде всего, Дионис, потом — Артемида и, как явствует из орфических гимнов, Геката и Куреты. Распространены были эти тиасы, судя по численности надписей, как раз в тех местностях, — именно, в Понте и Ионии, — где, по словам Лукиана, особенно любимы были и целыми днями занимали зрителей вакхические представления (βακχική ὄρχησις) — мифологические пантомимы с ролями Титанов, Корибантов, Сатиров и … Буколов. Итак, буколы-тиасоты приняли мистическое имя «пастырей» дионисийского мифа.

В надписях упоминаются среди мистов-буколов — архибуколы (ἀρχιβουκόλοι), гимноучители (ὑμνοδιδασκάλοι), силены (σειληνοί), далее — ликнофоры (λικνοφόροι), кистофоры (κιστοφόροι), архимисты (ἀρχιμύσται) и настоятельницы менад — архибассары (ἀρχιβάσσαροι). Достоинство архибукола было, по-видимому, родом пожизненного жречества, тогда как, напротив, архимисты были временными архонтами, или председателями, мистерий.

Что буколические общины по своему происхождению гораздо древнее той поры, к которой относятся прямые о них свидетельства, можно утверждать с достоверностью, хотя бы по характерным сообщениям о Кратине, одна из комедий которого носила, соответственно маскам хора, название «Буколы» и начиналась с дифирамба (διθύραμβος, славословие), почему Аристофан, осмеивая вакхизм (βακχεία)⁵ своего собрата по искусству, придает ему в шутку эпитет Диониса-Дифирамба — таврофаг (ταυροφάγος), или «пожиратель быка». В трагедии «Критяне» Эврипид выводит хор мистов, корифей (κορυφαῖος, глава) которых называет себя «мистом идейского Зевса» и «волопасом блуждающего по ночам Загрея, причастившимся омофагии⁶ и вознесшим светочи горной Матери, одним из посвященных вакхов».

Как мисты Загрея, буколы восходят, очевидно, к орфической организации VI века и представляют собой разновидность Орфеева братства; из чего, однако, не следует, что союзы пастырей не сохранили в своих мистериях обряда столь же древнего, как их имя. Напротив, внутренняя вероятность говорит в пользу предположения, что волопасы настолько же старее орфиков, насколько бог-бык старее орфического Загрея, и что их задолго до орфической реформы оставившая свой след в Афинах община была одним из древнейших вместилищ образующейся Дионисовой религии.
_______________________________
[4] θίασος ὁ торжественное шествие в честь божества, преимущественно Вакха.
[5] βακχεία ἡ вакхическое исступление, неистовство Plat., Plut.
[6] ὠμοφαγία (ὠμο-φᾰγία) ἡ pl. пожирание сырого мяса Plut.


3. Мужской прадионисийский культ быка

Природа этой религии такова, что, как только она перестает быть темным и обособленным культом оргиастических кланов и определяется как религия в собственном смысле, т.е. как почитание божества, не ограниченного в своих проявлениях кругом своего племени, но живого и действенного повсюду, — она порождает соединения людей, связанных между собой общением обрядовых тайнодействий (ὄργια καί τελεταί, μυστήρια). Едва становится возможным принятие этой религии иноверцами, обращение в Дионисову веру (пример такового мы имеем в рассказе Геродота о царе скифской Ольвии), возникают оргии посвященных и, следовательно, тиасы: ибо уверовать в Диониса, значит принять его оргии. Большей частью тиасы примыкают к роду, носителю обрядового предания.

К этому присоединяется то огромной важности обстоятельство, что оргии в исконной триетерической⁷ их форме — достояние одних женщин. Мужское служение должно быть отдельным от женского; мужчинам не звучит призыв «в горы!» — и Кадм с Тиресием, увенчавшись плющом, не последуют за сонмом вакханок. Вакхи принуждены к иным, хотя и аналогичным женскому оргиазму, священнодействиям, мистический характер которых требует общинной замкнутости. Мы знаем такую древнюю мужскую общину, признавшую своим родоначальником Дионисова пророка — Орфея: непосредственно эпифании бога открыты одним женщинам. Но орфики были не единственным соединением этого рода: Геродот называет наряду и в связи с ними вакхических мистов. Таковы были, по-видимому, одновременно с первыми орфиками, — и «волопасы Загрея», — буколы, буты (βουκόλοι, βοῦται).
_______________________________
[7] τριετηρίς (-ίδος) ἡ празднество, справляемое раз в три года Pind., Her., Eur., Plat.

На эти ранние союзы не должно переносить представления о секте и сектантском догматизме: они отличались от родственных организаций лишь обрядовой практикой. Синкретизм мифа и священной доктрины начинается там, где кончается родовой партикуляризм первобытного культа. Буколы могли примкнуть к орфическому союзу и все же сохранить особенности, отличающие их от орфиков. Элевсин, установив общение с орфиками и восприняв их влияние, продолжал независимо развивать свою обособленную религиозную форму. Явление поздней теокрасии (θεοκρασία), которое мы наблюдаем в римской надписи некоего поклонника Митры и Диониса вместе, иерофанта и архибукола, называющего себя, по иерархическим ступеням посвящения, коих он достиг в различных ложах — pater patrum dei Solis Invicti Mithrae hierophanta Hecatae Dei Liberi archibucolus taurobolio criobolioque in aeternum renatus (CIL. VI, 510), — коренится в древних основах античного религиозного сознания. По-видимому, буколы-вакхи есть общее наименование мужских дионисийских общин повсюду, где господствующим символом бога был бык, под каковым именем (ταύρος)⁸ он почитался в Феспиях и Элиде, как явствует из обрядовой песни элейских женщин:

Герой Дионис, примчись к нам, Во храм, с Харитами, На элейский пречистый Жертвенник! Ярым быком накати к нам, Бык достохвальный! Бык достохвальный!

Ἐλθεῖν, ἥρω Διόνυσε, Ἀλείων ἐς ναὸν ἁγνὸν σὺν Χαρίτεσσιν ἐς ναὸν τῷ βοέῳ ποδὶ θύων, ἄξιε ταῦρε, ἄξιε ταῦρε.

Но образ и атрибуты бога-быка суть общие и постоянные черты повсеместно принятой дионисийской символики. В отдельных местах это основное представление порождало своеобразные мифы: в Аргосе Дионис-бог, рожденный коровой (βουγενής), сын Ио. Песнь двуострой секиры — дифирамб, — которой происходило убиение быка в жертву богу секиры, он же вместе и бог-бык, — отожествляется с Дионисом-Дифирамбом быкоубийцей-быком. Энтузиастические жертвоприношения этого рода сохранились, из ранней поры дифирамба, в отдельных поместных обрядах. Сюда относятся критские таврофагии⁹ и тенедосская жертва, сюда же обряд в Кинефе, так описываемый Павсанием:

«Самым замечательным в Кинефе является храм Диониса и праздник, совершаемый ими в его честь зимой (т.е. в пору пребывания бога в подземном царстве). Во время этого праздника мужчины, намазавшись маслом, подняв себе на плечи, несут в храм быка (для принесения в жертву), взяв его из стада, а какого — это указывает им сам бог (т.е. выбор быка происходит в состоянии оргиастически-вдохновенном)».
(Павсаний VIII, 19, 2)

Естественно предположить, — в виду признаков более глубокой древности чисто-буколического культа в сравнении с культом орфическим, — что, прежде чем буколы научились от орфиков называть своего бога Загреем, они были просто быкоубийцами (ταυροσφάγος¹⁰): назначение их оргиастических общин состояло в принесении таинственной энтузиастической жертвы, объектом которой был бог-бык, а мистическим субъектом бог-топор, причем оба бога сливались в одно божество, чье изображение мы видим в кносской голове быка с двойной секирой, вырастающей из черепа и опирающейся лезвиями на рога.
_______________________________
[8] ταῦρος ὁ (тж. τ. βοῦς Aesch., Soph.) бык Hom.
[9] ταυροφάγος (ταυρο-φάγος) — поедающий быков, эпитет Диониса Soph.
[10] ταυροσφάγος (ταυρο-σφάγος) — закалывающий быка (ἡμέρᾳ ταυροσφάγῳ Soph. — в день заклания быков).


4. Аттические буфонии и их родовая основа

Среди афинских исторических родов мы встречаем, по крайней мере, три рода, стоящих в ближайшем отношении к тотему быка: Бутады (Ἐτεοβουτάδαι, т.е. подлинные, исконные Βουτάδαι), Бузиги (Βουζύγοι) и Фавлониды (Θαυλωνίδαι). Имена первых двух совпадают со священными прозвищами Диониса: «волопас» (βουκόλος, βούτης) и «запрягающий быков» (Βουζύγος). Ликург — наследственное имя в роде Бутадов: характерный признак принадлежности рода к дионисийскому культовому кругу, подтвержденный и усиленный еще тем совпадением, что уже у Гомера Ликург — букол; это показывает наименование его оружия, (βουπλήξ),¹¹ — как букол, по самому имени, и Ликургов брат и двойник — Бут (Βούτης), родоначальник Бутадов.

О Фавлонидах известно, что они искони совершали афинский обряд Буфоний (Βουφόνια), т.е. быкоубийства.¹² А именно, из их рода выбирались быкобойцы (βουτύποι), и сам быкоубийца (βουφόνος) был всегда Фавлонид, тогда как другие священнодействия при жертвоприношении были предоставлены двум элевсинским родовым коллегиям (γένη) — Кентриадов и Дэтров, принадлежащими к элевсинскому роду Кериков (Κήρυκες).

Первые (Κεντριάδαι) загоняли быка на медный помост рожнами (κέντρα);¹³ вторые (Δαιτροί, синонимически — Μάγειροι, «мясники») рассекали быка на части, после того как быкоубийца нанес ему удар священным топором, который предварительно оттачивали и ритуально передавали из рук в руки члены особой коллегии священнослужителей, при участии избранных девиц, на чьей обязанности лежало приносить нужную при оттачивании топора воду. Рожны или бодила (κέντρα), под коими разумеются пастушеские копья, составляют священную утварь буколических мистерий. Заметим мимоходом, что наше «противу рожна прати», заимствованное из рассказа об обращении Савла в Деяниях апостолов, есть, в конечном счете, цитата из Пиндара или трагиков, которые, в свою очередь, заимствовали образ противящегося священнослужителям быка из обрядовой практики и фразеологии буколов; ибо если даже это уподобление было поговоркой уже в VI веке, тем не менее его отношение к сценам жертвоприношений и священного боя быков было тогда совершенно прозрачно. По распространенности подобных речений, почерпнутых из буколической литургики, можно судить о распространении и влиянии этого культа.

Кроме названных наследственных священнослужителей, эпиграфически засвидетельствованы, в качестве участников афинских Буфоний, еще βοῦται, т.е. прямо буколы. Обряд Буфоний совпадает в столь характерных чертах, как преследование быкоубийцы и его бегство к морю, с тенедосским действом, о котором имеем следующее свидетельство: «Тенедосцы Человекорастерзателю-Дионису откармливают тельную корову; когда же она отелится, ухаживают за нею, как за роженицей; а новорожденный приплод приносят в жертву, обув в котурны; и в того, кто нанес ему удар топором, бросают камни всенародно, пока он не добежит до моря». Что священный топор Буфоний был двуострой секирой, каковая изображена на монетах Тенедоса, видно уже из того, что он носит имя «быкоубийца» (βουφόνος), почему и подвергается суду, как таковой: имя же это — не только священное прозвание Диониса, но вместе и наименование дифирамба и двойного топора.
_______________________________
[11] βουπλήξ (βου-πλήξ), -πλῆγος ὁ и ἡ
1) остроконечная палка (которой погоняли быков), стрекало Hom., Luc.
2) жертвенный топор Anth.
[12] βουφόνια (βου-φόνια) τά праздник заклания быка (в Афинах) Arph.
[13] κέντρον τό кентр, стрекало (πρὸς κέντρα λακτίζειν погов. Pind., Soph. etc. — лягать стрекала, т.е. идти против рожна).


5. Островные буфонии и их связь с Критом

Аналогичные празднества и обряды встречаются, далее, на острове Кос (где прослеживаются древние человеческие жертвы) в честь Зевса Полиея (Πολιεύς) и Маханея (Μαχανεύς); и имя месяца Буфониона (Βουφονιών) на Делосе и Теносе свидетельствует о том же культе на этих островах. Праздник Διός Βοῦς справлялся и в Милете. В Магнесии на Мэандре Буфониям аналогичны обряды в честь Зевса Сосиполия (Σωσίπολις, «охранитель города»). В дни празднования Зевса Полиея на Косе приносятся и жертвы растительному Дионису Скилиту. Итак, то, что в Афинах является культом древнейших буколов есть общее явление островного круга прадионисийской религии Зевса-быка и двойного топора, развившейся в религию морского и растительного Диониса-Быка-Дифирамба.

В самом деле, как объясняется тот факт, что столь отличительно выраженный культ буколический и дионисийский связан не с именем Диониса, а с именем Зевса? Ибо афинские Буфонии суть жертва Зевсу Градовладыке на празднике Диполий,¹⁴ и тому же Зевсу приносятся подобные же жертвы на Косе. Ответ на это, в связи всего нашего исследования о происхождении Дионисовой религии, может быть один: начались Буфонии в ту эпоху, когда божество Диониса в его отдельной от Зевса особенности еще не было установлено или повсеместно вéдомо и принято; как обряд, так и весь союз аттических буколов сохранил печать той ступени в развитии Дионисова культа, когда оргиастическое божество было мыслимо монотеистически, когда еще не знали сына Зевсова и чтили пра-Диониса под именем Зевса.
_______________________________
[14] Διπόλεια τά {Διϊπόλεια} Диполии, древний праздник в честь Зевса Градохранителя (Ζεὺς Πολιεύς) Arph.

Это объяснение подтверждается характером обряда и этиологией обрядового предания. Полевой магизм и здесь, как в упомянутом обычае зимнего жертвоприношения Дионису в Кинефе, составляет доисторическую подоснову позднейшего культа: земледельчески заклинательную силу имеет чучело жертвенного быка, впряженное в плуг. Обряду приданы формы запечатлевающие этиологический миф: согласно этому мифу, сельская жертва вначале была бескровной, случайно убит был впервые бык-кормилец, и это преступление навлекло на страну кару богов: отсюда — суд над убийцей и его изгнание. Перед нами пример приспособления исконного сельского культа к занесенному с Крита культу бога двойного топора, тотем которого — бык — совпал с местным тотемом пастухов и пахарей. Что бык — бог в зверином образе, очевидно из представления о священнодействии, как о вынужденном святотатстве; это представление типически сопровождает жертвенные богоубийства первобытных религий. Прибавим, что особенное значение придается вкушению от рассеченных частей быка: оно предписано оракулом, как причащение плоти бога. Но, рядом с тотемом бога, мы видим и фетиш его: ибо топор мыслится живым и ответственным за убийство, как мыслило средневековье мечи. И тотем, и фетиш мы находим на Крите; и, — что особенно важно, — отожествление того и другого, раздвоение божества на жертвенную и жреческую ипостась его единой сущности — эти представления не могут быть наследием простого сельского магизма, равно как и представление о воскресении быка через год для новой жертвы, определенно намеченное в мифе, — но свидетельствуют о происхождении церемонии из высокоразвитой оргиастической религии. Что божественные бык и топор — одна живая сущность (idem numen), совершители жертвы, по-видимому, знали; во всяком случае, обряд Буфоний причисляется к афинским мистериям.

На религию пра-Диониса указывает и погружение топора в море, по приговору суда, — связь представлений быка, топора и моря. Впрочем, само предание помнит (по Теофрасту), что убийца бежал на Крит. Бузиги, один из вышеназванных буколических родов Аттики, называли в числе своих предков-героев некоего Эпименида, которого, по убедительно высказанному Тепффером мнению, нет оснований различать от критского пророка. Афинянам было понятно, почему «волопасы Загрея» у Эврипида — критяне.

К изложенной религиозно-исторической характеристике древнейших буколических родов Аттики нам остается прибавить еще следующее соображение. Недоумение исследователей возбудило Страбоново (VIII, 383) обозначение аттической филы Эгикореев (Αἰγικορεῖς) как священнослужителей (ἱεροποιοί). Нам кажется, что это недоумение разрешается допущением, что речь идет и здесь о буколических родах (так, Бутады принадлежали к филе Эгеида (Αἰγηΐς). В самом деле, та же фила означается в другом месте (у Плутарха), как «пастушеская». Что же удивительного, что пастушеская фила — фила священнослужителей, или жрецов? Мы видели, что древнейший пастушеский культ был представлен в исторических Афинах рядом жреческих родов и составил важную часть общегосударственной религии. На связь названной филы с дионисийским мифом указывал Маас; если мы примем, что ее имя в самом деле происходит от волн (qui caerula verrunt), своеобразное сочетание обряда Буфоний с морем, из-за которого впервые пришел быкоубийца — двойной топор, покажется нам еще более многозначительным.


6. Прадионисийские буколы в Фивах

По Виламовицу, Буколион в Афинах — религиозный центр аттического культа Диониса-быка, заимствованного из Фив. Брачный чертог (θάλαμος) Семелы в Кадмейском кремле, описанный у Павсания (IX, 12. 4), был буколион; ибо Эврипид говорит о древесном стволе, упомянутом в этом описании, что Дионисов столп чудесно обвился плющом «в чертогах буколов». Отсюда Виламовиц заключает, что культ Диониса-быка был принесен в Аттику из Беотии, как позднее и культ Диониса-Элевтерия. Но мы видели, что аттические буколы восходят к прадионисийской эпохе. Буфонии не были бы жертвой Зевсу Полиею, если бы бог-бык был изначально беотийским Дионисом. С другой стороны, ничто не препятствует предположить прадионисийское почитание быка в Беотии, под влиянием Крита; и только при этом предположении возможно допустить беотийское опосредствование критского влияния по отношению к Аттике. Культ Элевтерия также обнаруживает общение Беотии с Критом в эпоху образования Дионисовой религии.

Город Элевтеры и его эпонимного героя Элевтера (Ἐλευθέρος)¹⁵ мы равно встречаем на аттико-беотийской границе и на Крите. Подобно Икарию, беотийский Элевтер, первоначально самостоятельный местный хтонический демон,¹⁶ становится потом гостеприимцем бога Диониса, наводящего на дочерей его безумие. Герой только впоследствии, он искони объект местного оргиастического культа, deus Liber в оргийном значении «разрешителя душ». Ибо он дает своим поклонникам возможность, надев его звериную маску, подменить свою душу его демоническим присутствием; его сила высвобождает души живых и души умерших и позволяет им временно блуждать в чужих обличиях; он снимает для людей, им одержимых, все запреты, и его вселение очищает от всех недугов и немощей душевных и телесных. Тот же круг религиозных представлений лежит в основе фиванского культа Диониса Лисия (Λύσις, «Освободитель»); этиологический миф знает его, как разрешителя от уз, освободителя от плена при помощи волшебных чар виноградного сока; но служения ему, именуемые мистериями, имели катарсический характер, ознаменованный самим именем бога. Критский Элевтер делается одним из Куретов: героизируя местного демона, естественно было ввести его в круг общего мифа под этой оргиастической маской; ему к лицу кружиться, ударяя мечом в щит, перед сводом пещеры, где коза Амалфея вскармливает будущего эгидоносца. Этому образу буйного юноши-воина отвечает облик элевтерийского бога в черной эгиде (μελάναιγις), т.е. козьей шкуре, с убийственным копьем в руке, от вида которого девы впадают в безумие.

Культ Диониса Элевтерия сравнительно поздно принимается Афинами и вызывает необходимость второго весеннего празднования бога — Великих Дионисий.¹⁷ Это самое позднее наслоение Дионисовой религии в Аттике. Культ буколов первоначально критский прадионисийский культ; Дионисовым делается он вследствие сочетания с другим аттическим культом, который узнал Диониса раньше буколов. Этот древнейший аттический культ Диониса начался в Эпакрии.¹⁸
_______________________________
[15] ἐλεύθερος
1) свободный, вольный, независимый;
2) подобающий свободному гражданину, благородный (λόγος Soph.; φρονήματα, ἦθος Plat.);
3) необремененный долгами (χρήματα Dem.);
4) освобожденный, оправданный.
[16] δαίμων (-ονος) ὁ и ἡ
1) бог, богиня (δαίμονι ἶσος Hom. — богоравный; σὺν δαίμονι Hom. — с божьей помощью; πρὸς δαίμονα Hom. — против божьей воли);
2) божество (преимущ. низшего порядка) — дух, гений, демон (δαίμονες ἐπιχθόνιοι Hes.).
[17] Из Миконской надписи, предписывающей жертвоприношение козленка Бакхею (чтимому, кроме того, на Наксосе, в Эритрах и Илионе) в месяце Бакхионе и угощение жрецов, Протт, отождествляя названный месяц с аттическим Элафеболионом, заключал, что, как Анфестерии, так и Великие Дионисии были приурочены к общеионийскому второму весеннему празднованию Диониса.
[18] Ἐπακρία = Διακρία
Διακρία ἡ Диакрия (горная область в сев.-вост. Аттике).


7. Дионис в Аттике

Герой Эпакрии Икарий — это местный Дионис того периода, когда имя бога еще не найдено, — страстнόй (πάθος) демон, хтонический податель изобилия и, в частности, покровитель винограда. Почитается он оргиастическим культом, человеческими жертвами, исступлением женщин, фаллическими обрядами и изначала мыслится в некоей связи с Артемидой. Потом, подобно Элевтеру, он обращается в героя, гостеприимца Дионисова. Ибо в царствование Пандиона в Афинах, говорит миф, Дионис пришел к Икарию. Это пришествие означает усвоение имени божества и приведение местного оргиастического культа в соподчиненное отношение с рядом других ему подобных. Имя Диониса было заимствовано: откуда? Пандиона, через дочь его Пандиониду, предание связывает с мифом о Терее. Нам кажется важным в этом мифе не фракийское происхождение Терея, но женский оргиазм и локализация последнего в Давлиде, у предгорий Парнаса. Имя Диониса и его религию в собственном смысле принесли женщины-теориды (Θεωρίδαι, паломницы), аттические «лены» (Λῆναι), вошедшие в сношения, для устройства общих радений, с фиадами (Θυάδαι) Киферона и Парнаса. Они принесли весть не о Семелином сыне, но о боге-младенце, таинственно рождающемся из недр земли, лелеемом в колыбели-сите (λῖκνον) пестуньями-менадами.

Женский оргиазм на Кифероне и Парнасе существовал с незапамятных времен, — прежде, чем он был приурочен к божеству Диониса. И, конечно, аттические женщины принимали в нем участие прежде усвоения имени Диониса общиной Икария, — раньше царствования Пандиона. Есть историческая правда в легенде о более раннем, чем посещение Икария, приходе Диониса в гости к Семаху, жившему на границах той же Эпакрии, и о посвящении богом дочери Семаховой в менады через передачу ей оргиастической небриды: случилось это еще при Амфиктионе. Столь стародавние были могли припомнить о своих сонмах и радениях аттические паломницы ко святым местам и горам Дионисовым; но собственной эрой Дионисовой религии в Аттике считалось царствование Пандиона, почему в оракуле о праздновании Анфестерий упоминается именно Пандион. Однако, женское служение, как отчетливо помнил миф началось еще раньше, и потому царствование Амфиктиона является как бы конкурирующей эрой аттического дионисийства.

Павсаний (I, 3, 6) описывает, как один из древнейших священных, памятников Афин, глиняное изображение гостин у Амфиктиона, на которых в числе божественных гостей царя-гостеприимца присутствует и Дионис, — научивший, по Филохору (Athen. II, 38 С), Амфиктиона разводить вино водой. Сказание об Эрихтонии, гepoe-змие, и о росных нимфах, дочерях Аглавра, лелеявших на скале Акрополя божественного сына Земли и Огня (Гефеста), переданного им в корзине со змеями, которую они не смеют открыть, — это сказание свидетельствует о раннем усвоении Кекроповым городом представлений, родственных оргиям фиад; и эта быль отнесена мифологическим преданием ко временам Амфиктиона. К тем же временам восходит, наконец, и фаллический культ Диониса, чуждый, по-видимому, буколам и связанный в предании с именами Икария и Семаха: Дионис-Ортий (ὀρθός, «прямо стоящий») со своими нимфами получает от Амфиктиона алтарь в святилище Ор. Нимфы характерно отмечают культовый круг, где господствует женский оргиазм. Сельские Дионисии неразрывно сочетаются с древнейшими формами Дионисова почитания в Эпакрии.

Итак, вначале — аграрный оргиазм икарийских виноделов (сюда относится асколиазм)¹⁹ и, в тесном с ним сочетании, — оргиазм женский, наследие пеласгической эпохи; потом — общение оргиастических женщин Аттики (Λῆναι)²⁰ с менадами Парнаса и Киферона — и, в результате, рецепция Дионисовой религии в Эпакрии и по другим местам, между прочим в самом городе (ἄστυ),²¹ — в то время как буколы еще развивают старую, прадионисийскую и критскую форму той же религии. Наконец, происходит слияние буколических культов с чисто дионисийскими.
_______________________________
[19] ἀσκολιασμός — сельские соревнования, смысл которых: как можно дольше удержаться на бурдюке (ἀσκός), не свалившись с него.
Асколиазм должен быть истолкован как веселое завершение горестного обряда, и недаром виноградари, с лицами, вымазанными красным суслом и гущей виноградных выжимок (τρύξ, τρῠγός), получили прозвище: «мазаных демонов» (τρυγοδαίμων), т.е. демонов растительности, те что и составили коррелят пелопоннесским Сатирам, которые в поминальных действах также были, по-видимому, проекцией в миф празднующих сельчан в козьих шкурах.
[20] Λῆναι (-ῶν) αἱ лены, т.е. вакханки Anth.
[21] ἄστυ, ἄστεως, эп. ἄστεος τό город, преимущ. столичный.


8. Слияние прадионисийского буколического и женского Дионисова культа. Священный брак как символ союза.

Союз буколических и вакхических общин отчетливо запечатлелся в обряде Анфестерий, Бракосочетание царицы с Дионисом, как проницательно замечает Курциус, носит характер «соседской свадьбы». Ленеон — святилище виноделов, Буколион — пастухов. Царь принадлежит волопасам, царица — Дионису. С тех пор об Икарии говорят, что убили его виноделы и пастухи вместе, — хотя очевидно, что пастухи вначале вовсе не знали Икария.

Буколы не могли сами по себе развить чисто дионисийской религии: мы не находим у них следов исконного женского оргиазма. Попытка доказать существование женских буколических тиасов, будто бы слывших под наименованием «коровьих» (βόες, CIG. 3604,) была неудачна: она основывалась на неверном объяснении простого упоминания о пожертвованных Афине стадах и пастухах в пергамской надписи, удовлетворительно истолкованной Френкелем в смысле, уничтожающем упомянутую конструкцию. Дионис-пастырь (βουκόλος) известен: он пасет диких быков (ποιμήν ἄγραυλον ταῦρον), по словам орфического гимна; по Теокриту, — «в горных долинах сам Вакх загоняет, прекрасный, телицу». Но нигде не встречаем мы коррелята: бог — бык, его служительницы — коровы. Когда Дионис — бык, его служители — пастыри быка; когда он сам пастырь, его паства — «стадо». Невозможным по существу предположенное соотношение между богом и менадами нам не кажется: элейские женщины призывают «достохвального быка», по-видимому, как чаемого супруга. Мималлоны (Μιμαλλόνες) — рогоносицы, как и Ио — корова. На Крите это представление намечено в мифах об оргийном Зевсе-быке. Но у эллинов оно не принялось: женский оргиазм издавна прорыл себе отдельное, широкое русло; его формы настолько сложились, что уже не поддавались чуждым воздействиям, и религия триетерий не знает в своем круге Пасифаи. Показательно, что в трагедии Эврипида, несмотря на культовую связь Семелина чертога в Фивах с буколами, несмотря на богоявление самого Диониса в образе быка, несмотря на растерзание тельцов, вакханки остаются чуждыми буколической символике и неизменно являются охотничьей сворой Артемиды, хтоническими собаками ночных дебрей. Зато все мужское служение Дионису — и дифирамб в частности — всецело покоится на оргиастическом культе быка, древнейшей форме буколической религии.

Буколы знали Зевса, как бога-быка энтузиастических жертвоприношений. Менады знали Диониса, как змея и божественного младенца, рождающегося из темных недр земных. Полнота Дионисовой религии — следствие соприкосновения этих двух культов, мужского и женского. Когда буколы Фив, — подобно Кадму и Тиресию в Эврипидовой трагедии, — приняли религию менад, Дионис родился в Фивах от Семелы.²² Наличность трех религиозных фактов обусловила возникновение этого мифа о рождестве Дионисовом: женский оргиазм, осознание Диониса как ипостаси сыновней и оргиастическое представление о боге-отце. Это последнее было отличительно для критской религии волопасов; женские же экстазы и откровение о младенце принесли менады. Неудивительно, что брачный чертог Семелы оказывается в фиванском священном участке буколов. Деревянный столп (στῦλος) бога, упавший в Семелин чертог с молнией, о котором был оракул: «столп фивянам да будет сам бог Дионис многорадный», — быть может, один из критских бетелий (βαίθυλος, сравн. ἔμψυχοι λίθοι),²³ — древнейший фетиш бога, — столп этот чудесно обвивается плющом горных высей. Самый тирс есть как бы вещественный знак союза между буколами и менадами: пастушеское копье, покрытое лесной дикой зеленью.
_______________________________
[22] Дельфийский пеан в честь Диониса, написан в последнюю треть IV в. до н.э. неким Филодамом из локрийской Скарфии (О празднике Дионисова рождества в Фивах Stat. Theb. II, 71).
[23] βαίθυλος (от семит. bet-el, «дом бога») ὁ священный камень, объект поклонения, символизирующий божество.
ἔμψυχος (ἔμ-ψῡχος) {ψυχή} одушевленный, живой Her., Arst., Plut.
λίθος (-ου) ὁ камень (ξεστός Hom.; ἐκ λίθων ἐκλάμπει πῦρ Arst.).


9. Брачные чертоги буколов

С тех пор, как буколы умножили свои святыни новой и отныне важнейшей — брачным чертогом (θάλαμος), — это были уже поклонники не пра-Диониса, но Диониса. Это событие было общим переломом первобытного буколического культа, от которого остались только разрозненные пережитки, в роде афинских Буфоний. Афинские буколы также получили «брачный чертог»; и, по-видимому, такие чертоги возникли и в других местах. Действительно, в новооткрытых фрагментах (1. 57. 58) Эврипидовой «Гипсипилы», где действие происходит в Немее, мы встречаем то же соединение священных мест: буколиона, названного δώματα μηλοβοσκὰ, — он же царский чертог царя Ликурга — μέλαθρα Λυκούργου — и примыкает к храму Немейского Зевса, чьим жрецом оказывается Ликург (как и афинские Буфонии посвящены Зевсу), — и брачного чертога Дионисова, θάλαμος Βρόμιου,²⁴ где женщины хора, подобно герэрам Афин,²⁵ готовятся вознести Дионису курения и возлиять вино.

Ликург, иначе Лик (Λύκος, «волк»), герой Немеи, чей гроб чтим в священной Зевсовой роще, — без сомнения, одна из ипостасей Ликурга-Бута, о котором мы говорили как о родоначальнике Бутадов и герое-архегете буколов: этим объясняется немейский буколион. По Гигину, Гипсипила живет рабыней не у немейского Ликурга, а у фиванского Лика. Как бы то ни было, служительница Диониса попадает к буколам. То же можно утверждать и о Дирке: фиванский миф о погубившей ее Антиопе, неистовой дочери Лика, и об ней, привязанной к рогам быка, разоблачающегося Дионисом, отразил первое общение буколов с менадами в Фивах, борьбу и союз. Антиопа — представительница прадионисийского буколического культа; Дирка — менада Киферона.

Отсюда произошел таинственный обряд священного брака. Но его прообраз — брак царицы-менады с Зевсом-Дионисом в Фивах — должен был существенно измениться в Афинах. В Аттике также родился Дионис: это был элевсинский Иакх.²⁶ Отец его был Загрей, Дионис подземного царства, Дионис весенних и навьих Анфестерий. В этой форме священный брак в чертоге Буколиона был поистине национальным аттическим культом, а не беотийским новшеством. Итак, для реформы буколов нужны были орфики; ибо все вышеизложенные особенности аттической рецепции отмечены печатью древнего орфизма. В нижеследующих словах Диодора мы находим как бы формулу этого орфического синкретизма: «Говорят, что от Зевса и Персефоны родился Дионис, некоторыми именуемый Сабазием (орфизм); рождество его справляется в действах, во имя его свершаются ночные и тайные служения (менад). Утверждают, что он первый начал сопрягать волов (βουζύγοι, «бузиги») и тем усовершенствовал земледелие, почему и изображается рогатым (буколический культ)». Неудивительно, что буколический культ отныне пронизан элементами орфическими.

Религиозно-исторический процесс, совершившийся в глубокой древности в аттическом деме Флии,²⁷ поскольку он угадывается в своих основных чертах, служит дальнейшим подтверждением добытых результатов. Культ Флии — культ рода Ликомидов, родоначальником которых считался некий Лик (Λύκος), сын Пандиона. Это наводит на мысль, что древнейшие Ликомиды — буколы. С другой стороны, главный культ Флии — культ Земли, именуемой Великой богиней и имеющей при себе, в качестве оргиастического мужского коррелята, некоего дионисоподобного бога низведенного впоследствии в герои под именем Флия (Φλήος, Φλέως, «растительный Дионис»).²⁸ Слияние мужского буколического элемента и женского дионисийского произошло во Флии явно под орфическим влиянием: с тех пор Ликомиды — орфический род, хранящий древнейшие гимны Орфея и правящий орфико-дионисийские действа, а их родоначальник Лик, утративший черты дионисийского антагониста букола-Бута-Ликурга, уже только пророк и основатель религиозной общины.
_______________________________
[24] Βρόμιος ὁ Бромий, «Шумный» (эпитет Вакха) Pind., Aesch., Eur., Arph.
[25] γεραραί αἱ «старицы» (жрицы Диониса в Афинах) Dem.
[26] По Диодору, Дионис родился в Элевтерах (III, 66; IV, 2).
[27] Φλυεῖς (-έων) οἱ Флии (дем в филе Κεκροπίς) Isae.
[28] φλέω — быть переполненным, изобиловать, быть обильным.
φλέως (-ω) ὁ тростник, камыш Arph., Arst.


_______________________________

Обидина Юлия Сергеевна
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О БЕССМЕРТИИ ДУШИ В КУЛЬТЕ ДИОНИСА:
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ РАЦИОНАЛЬНОГО И ИРРАЦИОНАЛЬНОГО


Культ Диониса сыграл важную роль в религии и культуре древних греков. Его особенность заключалась в том, что служение Дионису не зависело от строгой системы ритуалов. Отличительной чертой культа было высокое эмоциональное напряжение и подчеркнутая эзотеричность. Из мистического аспекта культа Диониса вырастает и учение орфиков.

Важным этапом для развития религиозно-нравственного сознания древних греков были орфические мистерии, распространившиеся в Греции в VI в. до н.э. в связи с культом Диониса. Однако орфизм без мистерий в честь Диониса — это форма без содержания. Поэтому для того, чтобы определить характер представлений о бессмертии, существующих в орфизме, мы не можем не коснуться так называемого оргиастического культа Диониса и последующих его трансформаций, в которых можно выделить три направления: слияние с традиционными земледельческими верованиями вообще и с Элевсинскими мистериями в частности; подчинение дионисийских мистерий государственному регулированию и превращение их в общенародные празднества; реформа культа Диониса орфиками и создание на основе дионисийской мифологии грандиозной религиозной системы орфиков.

Античность знала многих Дионисов. Три Диониса находим у Филодема (Clem. Alex. Protr. Ii, 18, 1 2), до четырех различают Цицерон (Cic., De nat. Deor. III, 58) и Лид (Cic., De nat. Deor. III, 58), пять Дионисов перечисляет Диодор (Diod. III, 62, 2 8). У Нонна встречаем такое разделение: 1) Дионис, сын Персефоны, которого Нонн называет большей частью первым Дионисом или Загреем, но также и Иакхом (XXXI, 66); 2) Дионис, сын Семелы, связанный с фиванскими мифами, или позднейший Дионис; 3) Дионис-Иакх, сын фиванского Диониса и Ауры (XLVIII, 469).

Почитать да не смеют афиняне Диониса
Нового, равным не чтут его элевсинскому Вакху,
Древнего выше Иакха, что прежде был, не поставят,
Да не бесчестят грозды Деметриной плетеницы!
(Нонн. XXXI, 66)

Если второй из этих Дионисов есть чисто греческий бог, а третий, кроме того, основное божество Элевсинских мистерий, то первый, по мнению А.Ф. Лосева выходит далеко за пределы Греции, имея свой ближайший прототип в Загрее Критском и, вероятно, во многих других догреческих культурах, где идея вечного возвращения достигла мистериальной разработки.

Миф о растерзании Загрея-Диониса некоторые ученые были склонны относить к более позднему времени и связывать только с орфиками. Но для того чтобы понять орфическую теорию Загрея, необходимо рассмотреть эту фигуру в независимости от орфиков. Это во многом поможет пролить свет на саму орфическую теорию.

Итак, Загрей — это Дионис; а Дионис — это бог производительных сил природы в их наиболее буйном, безудержно-стихийном и хаотическом виде. Такой Дионис мог быть только матриархальным божеством; да и в последующем, уже окончательно сформировавшемся его образе сохраняются весьма отчетливо чисто женские черты и женская психика, не говоря уже о его постоянных служителях женщинах.

Второй Дионис — сын Зевса и Семелы; родина его — Фивы, и он очень прочно вступает в историю фиванского и всякого другого античного героизма. Этот Дионис такой же принцип героизма периода весьма зрелого патриархата, как Загрей в его первоначальную эпоху. Но и это еще не последняя стадия мифологии и социального развития из тех стадий, которые образовались в мифе о Загрее.

Миф о Загрее поражает еще одной чертой, которая в такой мере, быть может, не свойственна ни одному античному мифу, чрезвычайно ощутительным общением человеческого индивидуума с космической жизнью. Эта космическая жизнь дана здесь в самом напряженном виде. В мифической форме поставлены все кардинальные вопросы мироздания со всеми проблемами единства и множества, распадения и воссоединения, гибели и возрождения. Эта сторона мифа о Загрее видна особенно ярко на той его ступени, на которой выступает исторически известный культ Диониса в Греции, т.е. в основном в VII в. до н.э. Этот культ Диониса и связанная с ним мифология важны для нас потому, что Критский миф о Загрее именно здесь получает свое последнее оформление и только в VII в. вырабатывается все его основное содержание.

О культе Диониса писали многие исследователи, однако до сих пор ему еще не дано достаточно убедительного социального объяснения, а также распространенному в античном мире мировоззрению. Почему в VII в. до н.э. по Греции проносится культ Диониса? Занесен ли он с Крита или из Фракии? Почему с этого времени он так глубоко отразился на всех сторонах древнегреческой жизни?

Возможно, что именно в исторических напластованиях критского мифа о Загрее можно понять, почему греческие философы придавали такое огромное значение этому мифу, почему на почве дионисизма возникла целая тысячелетняя организация орфиков и почему этот миф не умирал до последних дней античной философии. Философствовать о Загрее перестали только тогда, когда Греция перешла в христианское средневековье. Это заставляет особенно внимательно разобраться в орфической концепции Загрея.

Орфическая философия Загрея отражает собой очень древнюю, восходящую к критской культуре, сугубо мистическую и даже мистериальную мифологию страдающего и воскресающего божества. Такую мифологию мы находим не только на Крите; точная ее параллель дана и в египетском Осирисе, и во фригийском Аттисе, и в финикийском Адонисе, и в малоазийском Сабазии. Орфики в данном случае только выразили в антично-философских понятиях древнейшую идею, далеко выходящую за пределы исторической Греции. Орфическая концепция Загрея делает понятным и то, почему Диодор считает Крит родиной развившихся впоследствии греческих мистерий. На основе орфических представлений Крит понимался потом как источник очищений. Именно с Крита выходили знаменитые очистители древности Эпименид, Карманор и др. Считалось, что в пещерах Крита давалось тайное знание таким философам, как Пифагор, таким законодателям, как Минос, и таким очистителям, как Эпименид.

Какую цель и какой смысл имели оргии Диониса? По мнению Ю.Кулаковского, это был ἔκστασις¹ — экстаз. Древнейший смысл этого слова, как истолковывали его сами древние, выхождение души из тела. Это безумие есть ἱερομανία,² священное безумие, состояние, в котором душа непосредственно общается с богом. В этом состоянии человек находится под наитием божества. По определению Платона, люди в состоянии экстаза воспринимают в себя существо бога, поскольку возможно человеку общаться с ним (Федр, 235 а). Схолиаст к Еврипиду (Ипполит, 144) дает такое определение: «ἔνθεοι³ называются потерявшие разум под воздействием некоего видения, одержимые богом, который послал видение, и совершающие именно то, что подобает этому богу».

В экстазе человек выходит из своей ограниченности, для него нет времени и пространства, он созерцает грядущее, как настоящее. Эпифания (ἐπιφάνεια, явление бога) Диониса давно вызывала интерес исследователей. Дымшиц отмечал близость являющегося в мистериях Диониса и древних богинь плодородия и мести Эриний, которые похищали у человека ум: Орест, преследуемый ими, был на грани сумасшествия. Несомненно, эпифания Диониса свидетельствует о радости встречи и перевоплощения в противоположность негативному воздействию Эриний. Это перевоплощение освобождает человека. Один из эпитетов Диониса Лисий (λύσιος, «Освободитель»).⁴
____________________________
[1] ἔκστασις (ἔκ-στασις), -εως ἡ
1) смещение, перемещение;
2) отход в сторону, подобострастное исчезновение (προσκυνήσεις καὴ ἐκστάσεις Arst.);
3) уход, уменьшение, убыль (αἱ κακίαι ἐκστάσεις εἰσίν Arst.; θερμότητος Plut.);
4) исступление (ἡ μανικέ ἔ. Arst. и ἔ. τῶν λογισμῶν Plut. — помешательство);
5) восторг, экстаз (ἐξέστησαν ἐκστάσει μεγάλῃ NT.).

[2] ἱερομανία = ἱερὰ μανία ἡ священное безумие;
μανία, ион. μανίη ἡ тж. pl.
1) сумасшествие, душевная болезнь, безумие Pind., Her., Trag.
2) исступление, вдохновение, восторженность (ἀπὸ Μουσῶν Plat.).

[3] ἔνθεος (ἔν-θεος) 2
1) боговдохновенный (γυναῖκες ἔνθεοι Soph. = βάκχαι, μαινάδες или θυιάδες);
2) воодушевленный (ἔ. πρὸς ἀρετήν Plat. — воспламененный любовью к добродетели).

[4] Эпитет Диониса Лисий несет в себе неоднозначную этимологию:
λύσιος
1) освобождающий (от проклятия), прощающий (θεοί Plat.);
2) отгоняющий заботы, дающий забвение (Βάκχος Plut.);
λύσις (-εως), эп.-ион. λύσιος ἡ освобождение, избавление (θανάτου Hom.; δειμάτων Thuc.; κακῶν Plat.);
λύσσα, атт. λύττα ἡ
1) ярость, неистовство (κρατερή Hom.);
2) порыв, исступление, неукротимая страсть (ἐρωτική Plat.).

Сам Дионис оказывался посредником между жизнью и смертью. Встречающиеся повествования о путешествии Диониса в Аид близки к подобного рода мифологическим сюжетам: человек спускался в царство мертвых, проходил ряд испытаний, прерывая на определенное время все отношения с людьми. Удачи достигал тот, кто выдерживал испытания, что в данном случае было равным погружению в себя, подчинению себя воздержанию и переходу на этой основе от царства тьмы к свету. Отзвуки древнейших религиозных представлений, ощущаемых в дионисизме, говорят о том, что Дионис обслуживает мистерии более древние, чем он сам. Дионис в определенной степени олицетворял жизненный континуум, частицей которого становился человек. Осуществляя спуск в Аид и выход на свет, Дионис опосредовал жизнь и смерть, снимал между ними непроходимую грань. Человек находил спасение в единении с Дионисом. Заключительным этапом было «превращение» человека в самого себя.

Любопытен тот факт, что источники сохранили описание преимущественно женских мистерий в честь Диониса, считавшегося божеством, приводящим в исступление женщин и расцветающим от «почестей безумствующих». Это дало возможность некоторым исследователям высказать точку зрения, что экстатические и оргиастические культы дионисийского круга были достаточно рано, вероятно, уже в конце архаической эпохи, выведены на дальнюю периферию религиозной жизни греческого полиса и в наиболее грубых и экстремистских формах (так называемый «менадизм») стали уделом женщин и неполноценных членов общества. Тем не менее критские истоки этого культа объясняют феномен женских оргий в честь Диониса весьма четко, поскольку Дионис в образе Загрея почитался на Крите еще в эпоху матриархата. С другой стороны, данному обстоятельству можно найти и социальное объяснение. Если мы вспомним о положении женщины в древнегреческом обществе, это не покажется удивительным. На этих диких лесных празднествах женщины, слишком долго жившие взаперти и порабощенные городом, брали реванш: насколько были суровы к ним общественные законы, настолько велик был энтузиазм их разнузданных радений. Едва раздавался призывный клич, как они переставали быть матерями, дочерьми, женами; покидали свои очаги и прялки и с этого мгновения всецело принадлежали производительной мощи природы — Дионису.

Примечательно, что женские оргии в честь Диониса не встречали в народе осуждения. Напротив, люди верили, что пляски вакханок принесут плодородие полям и виноградникам. В дни радений служительницы могущественного бога пользовались покровительством и уважением. Таким образом, точка зрения относительно несвойственности и маргинальности дионисийского культа в Греции, поскольку его служителями являлись неполноправные члены общества, вряд ли является до конца обоснованной. Вероятнее всего, здесь нужно говорить об умении греков на каком-то отрезке их истории гармонично сбалансировать в своем сознании две диалектические противоположности, благодаря чему впервые в истории стала возможной та свободная игра творческих сил, из которой в конце концов и возник сам уникальный феномен греческой культуры.

Еще одной точкой зрения, которая не находит достаточного подтверждения в источниках, является причисление культа Диониса к так называемым «народным культам». Известно, что этому культу в Аттике покровительствовал Писистрат в связи с борьбой с аристократическими культами во время своего правления в Афинах. Однако можно привести несколько источников, свидетельствующих в пользу высокого социального статуса участников вакхических мистериальных культов. По словам Плутарха (Alex. 2), мать Александра Великого Олимпиада принимала участие в дионисийских и орфических священнодействиях.⁵

Показательны также дорогостоящие произведения погребального искусства из Южной Италии и Сицилии, датирующиеся второй половиной IV в. до н.э. В них доминировали дионисийские темы с многочисленными символами, указывающими на распространение вакхических таинств. Такова амфора из Тарента (Базель, S.40; ок. 325г.), изображающая умершего со свитком в руках и танцующего перед ним Орфея, который протягивает лиру некоему молодому человеку, направляющемуся в сторону гермы — символа границы Аида. В одной могильной группе с амфорой, изображающей Орфея, были найдены и вазы с характерными дионисийскими мотивами. Кроме того, хорошо засвидетельствован тот факт, что в дионисийских мистериях только замужние женщины могли стать βάκχαι⁶ в полном значении этого слова.
____________________________
[5] …τοῖς Ὀρφικοῖς οὖσαι καὶ τοῖς περὶ τὸν Διόνυσον ὀργιασμοῖς… (Πλούταρχος. Αλέξανδρος 2).

[6] βάκχη, дор. βάκχα ἡ
1) жрица Вакха, вакханка Trag., Plat.
2) исступленная, ликующая.

Большинство городских и земледельческих религий ставило богопочитание в магическую зависимость от строгой системы ритуалов. Служение же Дионису, по определению Вяч. Иванова, было «психологическим состоянием по преимуществу». В нем грек находил то, чего ему недоставало в мистериях Элевсина: он был не только зрителем, но и сам сливался с потоком божественной жизни, в буйном экстазе включаясь в стихийные ритмы мироздания. Перед ним, казалось, открывались бездны, тайну которых не в силах выразить человеческая речь. Он стряхивал с себя путы повседневного, освобождался от общественных норм и здравого смысла. Опека разума исчезала, человек как бы возвращался в царство бессловесных. Поэтому Дионис почитался и божеством безумия. Платон говорил о дионисийском безумстве, отличая его от пророческого, музыкального и эротико-философского (Платон. Федр, 67с). Отличительной чертой дионисийских таинств было высокое эмоциональное напряжение. Не исключено, что экстаз достигался при помощи возбуждающих или одурманивающих средств. Чаша с вином неизменно находилась в центре внимания вакхических оргий. Зарождению и нарастанию экстаза также способствовали танцы и ритмичная музыка.

Представление об исключительности Диониса послужило причиной сепаратизма его почитателей, стремление людей, владеющих тайной познания божества, выделиться из общей массы. Это привело к образованию ими особых групп внутри полисного коллектива. Для членов дионисийских обществ были выработаны даже особые погребальные обряды. Подчеркнутая эзотеричность культа Диониса, приобщение к нему путем индивидуальных инициаций нередко придавали данным мистическим сообществам замкнутый характер. Члены вакхических сообществ не имели постоянных святилищ, в определенном отношении культ можно даже назвать бродячим, возникающим там, где находились подходящие условия. Институциональные структуры, превратившие Диониса в мистериальное божество, появляются только к концу I в. н.э. Для культа Диониса этой эпохи характерна чрезвычайная насыщенность эсхатологическими символами. Посмертные надежды приобщившихся к мистериям Диониса описаны философом платоновской школы Плутархом из Херонеи и в многочисленных иносказательных сочинениях.

Но главным событием в истории дионисизма стало его сближение с культом Аполлона. О «дионисийском» и «аполлоновском» началах в древнегреческой культуре написано много. Одна из последних трактовок этого вопроса принадлежит К.Юнгу, резко противопоставившему дионисийскому началу (как экстраверсии чувства) аполлоновское начало (как интроверсию разума). Аполлоновское восприятие мира в числе и мере оказывается в этом случае состоянием интроспекции, результатом интуитивного постижения мира идей. Светлый дельфийский бог воспринял от Диониса элементы оргиазма. Дельфийский храм принимает Диониса, отведя для его празднеств зимние месяцы. Особо сказалось влияние Диониса на саму процедуру прорицания. Этим было положено основание коренному переосмыслению и преобразованию религии Вакха. Именно из дельфийско-орфических корней развивалось в течение веков то умозрение о метафизической природе и взаимоотношениях Аполлона и Диониса, которое в форме, близкой к философеме, нашла более или менее определившаяся в мистических кругах философская школа неоплатоников. Согласно этой концепции, Аполлон — это начало единства, сущность его — монада (μονάδος),⁷ тогда как Дионис знаменует собой начало множества, что миф исходит из понятия о божестве как о живом всеединстве, изображает как страсти бога страдающего, растерзанного.
____________________________
[7] μονάς (-άδος) ἡ
1) мат. единица (ἡ μ. ἐλάχιστον ἐν τοῖς ἀριθμοῖς Arst.);
2) филос. монада (единое неделимое); δεῖ μονάδος μετασχεῖν Plat.

Таким образом, особенность культа Диониса заключалась в том, что служение ему не зависело от строгой системы ритуалов. Участники культа постигали бога в момент наивысшего душевного подъема. Отличительной чертой культа было высокое эмоциональное напряжение и подчеркнутая эзотеричность. Из мистического аспекта культа Диониса вырастает и учение орфиков. На этот источник указывает сам миф: Орфей изображается почитателем и Аполлона, и Диониса. Орфей поклонник Аполлона, «водителя муз», и учение его стало результатом облагораживающего влияния на дионисизм Аполлоновой религии. Умиротворяющий дар и гибель от рук вакханок, быть может, служат указанием того, что Орфей, подобно Мелампу, пытался реформировать Дионисов культ. Орфики учили, что человек сам должен идти навстречу Дионису-спасителю. Для этого они установили свои мистерии, участвуя в которых посвященные развивали в себе Дионисово начало. Как и в Элевсине, мистерии Орфея содержались в строжайшей тайне, и поэтому о них почти ничего не известно. Утвердить Дионисово богопочитание как афинскую государственную религию такова была цель орфических общин VI в. По некоторым признакам можно заключить, что первым шагом к достижению этой цели было введение Дионисова божества во все частные родовые культы. Тогда же культ Диониса был соединен с общими праздниками афинских родов в честь умерших родичей с Фейониями (Θειόνια) и Апатуриями (Ἀπατούρια).

Развитие дионисийской догмы совершалось в лоне орфической общины. Причем это не создание новой религии, а систематизация существующих религиозных представлений и мистическая интерпретация культа. Орфический гнозис опирался на предание, говоря о явлениях упадка национальных религий. По мнению орфиков, начало древней религиозной истории там, где заканчивается местный культ. Примечательно, что двуединство Аполлона и Диониса, намеченное орфиками, оказалось основным принципом космоса у Пифагора. Таким образом, Пифагор соединил две почти враждебные стихии греческой религии: Хтонос и Олимп, ночь и день, иррациональное и разум. Опыт дионисизма имел для Греции не только отрицательные последствия. Он яснее дал почувствовать человеку его двойственную природу. Появившись в Греции в эпоху кризиса ее гражданской религии, он дал начала в сфере познания и религиозной мысли. Именно на основе этого культа в Греции и сложилось учение орфиков посредством того, что в орфизме ценностный акцент переносится с настоящей земной жизни на предстоящую.


_______________________________

Обидина Юлия Сергеевна
МЕТЕМПСИХОЗ В РАННЕЙ ГРЕЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ:
ВОСТОЧНОЕ ВЛИЯНИЕ ИЛИ ЭВОЛЮЦИЯ ТРАДИЦИОННЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ


Одна из форм бессмертия, вера в которую существовала у древних греков — переселение душ. Под душепереселением, или метемпсихозом,¹ понимаются верование и учение, по которым душа после своего расставания с телом продолжает свое существование в более или менее продолжительном ряде странствований и переселений либо на земле, либо под землей, либо над землей. В первом случае, т.е. в своем странствовании на земле, душа переселяется в тела других людей, в животные, растения и даже неодушевленные предметы. Во втором случае, т.е. во время странствования под землей, душа, имея некоторого рода материальное сложение, проходит различные области подземного мира и оттуда, в зависимости от своего нравственного достоинства, начинает странствование третьего рода, в котором она, по мере своего восхождения из низших сфер в высшие области звездного и эфирного пространства, сбрасывает с себя все материальные элементы и, таким образом, очищаясь от зла, имманентного по древним представлениям материи, вытекает в мир горний, где в вечном и негасимом свете бытия совершенства царствует высочайшее божество, высочайший Разум, мировой Дух, с которым душа и сливается, как бы исчезая в неведомых пространствах и недосягаемых глубинах бытия.²
___________________________________
[1] Метемпсихоз (греч. μετεμψύχωσις, от μετά — пере- и ἐμψύχωσις — одушевление, оживление, т.е. дословно «переодушевление») — учение о переселении душ из одного тела в другое (человека, животного, растения, иногда, неодушевленного предмета). Μετεμψύχωσις — один из поздних греческих терминов, впервые встречается у Диодора Сицилийского (I в. до н.э.), широко употребляется неоплатониками, само же учение получило наибольшее развитие в религиозно-философских системах Древнего Египта и Индии.

[2] Некоторые называют метемпсихозом только тот род душепереселения, в которых душа не переходит в другие тела, а только устремляется в горний мир к слиянию с Божеством, в отличие от метенсоматоза (μετενσωμάτοσις), в котором душа, в зависимости от своих нравственных качеств, переходит в тела растений и животных.

Если собрать и объединить общие черты верования и учения о странствии и переселении душ у греков, то мы можем выделить следующие моменты:

1. Встречаются более или менее ясные следы представлений, что души умерших, как демонические существа, странствуют с одного места на другое и пользуются жертвенными приношениями от живых.

2. В более развитом и ясном виде оказывается представление об определенных жилищах умерших, куда души отправляются как в обыкновенное путешествие, переходят мосты, переплывают реки и, достигнув места, ведут жизнь сообразно с чувственными представлениями о наградах и наказаниях.

3. Со всеми подобными представлениями соединяются верование и учение о странствиях и переселении душ под землей, в подземном мире, на земле, в животные, растительные и неодушевленные предметы и над землей, в эфирном пространстве неба до соединения с богами, или даже с единым Божеством. Но теперь душепереселение не только имеет определенную цель — достижение конечного блаженства, а получает ясное и вполне развитое значение очистительного процесса.

Все указанные виды душепереселения большей частью встречаются все вместе во взаимосвязи и происходят последовательно, один за другим, причем конечной целью всех странствований всегда остается Небо, бесконечное лоно Бесконечного.

При попытке выяснить происхождение учения о переселении душ в греческих философских системах мы сталкиваемся в первую очередь с двумя совершенно противоположными мнениями исследователей по этому поводу. Ряд авторов находит довольно подробное сходство учения о душепереселении у греков с египетским. Например, П.Милославский, считает, что это сходство нельзя объяснить только психологическими причинами, вывести из общих условий человеческого развития. Обмен идеями, которые касались не только социальной, но и религиозной жизни, был неизбежным последствием отношений Греции с Востоком. Ввиду этих общих соображений сношения греков с Востоком (через Малоазийские колонии) и Египтом получили еще большее значение, если вспомнить, что Восток и Египет издавна стали для любознательных греков странами, куда они отправлялись с познавательными и научными целями. Отсюда П.Милославский делает вывод, что воздействие восточных идей простиралось не только на круг народных верований и представлений, но и на развитие философской мысли. В этом, возможно, есть доля истины. Как известно, первые греческие философы появились не в Афинах и вообще не на Балканском полуострове, а в Малой Азии, в городах, в которых смешивались люди разных национальностей с различным мировоззрением. Однако это отнюдь не значит, что греки решались производить всю свою философию от восточной мудрости. Безусловно, что отдельные религиозно-философские идеи интересовали образованных греков и влияли на их сознание, скорее побуждая философскую мысль эллинов, нежели целиком попадая в философские системы.

«Сначала, недоступное для народного понимания, учение о душепереселении прививается и держится в мистериях как священное учение (λόγος ἱερὸς), и поскольку мистерии привлекали к себе лучшие умственные силы греческого народа, идея душепереселения, вместе с другими продуктами восточного религиозно-философского созерцания, влекла к себе греческое философское мышление». Правда, П.Милославский оговаривается, что учение о метемпсихозе входило в философию из двух систем — из мистерий и непосредственно с Востока. Поэтому, считает П.Милославский, учение о душепереселении не сразу получило определенное место в греческих философских системах и ни разу не достигло надлежащей философской формы, потому что оно, как продукт религиозно-философского созерцания, было выше диалектического выражения.

Другой исследователь, И.Чистович видит в учении о душепереселении у греков традиционный характер, который сам собой указывает на греческий источник его происхождения. С ним трудно не согласиться. Действительно, идея душепереселения присутствует уже в греческих мистериях. Странствие и переселение душ у греков, как и у других древних народов, было первоначальной формой представлений о посмертной жизни души.

Профессор М.П. Нильссон считает, что учение о душепереселении является продуктом «чистой логики» и что греки создали его потому, что были «прирожденными логиками». С Нильссоном, действительно, можно согласиться в том, что как только люди принимают учение о «душе» как о чем-то, отличном от тела, то у них естественно возникает вопрос, а откуда эта «душа» берется, естественным ответом на который будет следующий: она приходит из великого обиталища душ в Аиде. Свидетельства того, что подобный способ аргументации действительно имел место, можно обнаружить и у Гераклита, и в платоновском «Федоне» (Her, fr. 88 Diels; Секст Эмпирик. Три книги пирроновых положений. 3, 230; Платон. Федон, 70 с - 72 d).

Каким же образом учение о душепереселении согласуется с древнегреческими философскими системами? С точки зрения морали, идея реинкарнации дает возможность более удовлетворительного разрешения позднеархаической проблемы божественной справедливости, чем это позволяла сделать концепция наследственной вины или посмертного наказания в загробном мире. В условиях возраставшей эмансипации индивида, его ухода из круга древней семейной солидарности и роста правосознания как отдельного «лица», «персоны», обладающей самостоятельными правами, положение о неотвратимом наказании за чужие грехи становится все более неприемлемым. Как только гражданский закон признал, что человек несет ответственность только за свои собственные поступки, божественный закон должен был неминуемо рано или поздно сделать то же самое. Что же касается посмертного наказания, то, конечно, оно хорошо объясняло, почему боги допускают успех грешников в этой жизни и как они карают их потом. Новое учение лишь довело данное положение до совершенства, использовав сюжет «путешествия в загробный мир», чтобы сделать ужасы адских мук реальными и оказывающими на воображение сильнейшее воздействие. Но идея посмертного воздаяния не объясняла, почему боги не замечают человеческих страданий, а особенно — страданий невинных. Идея же метемпсихоза это объясняла. Согласно ей, нет невинных человеческих душ: все человеческие души несут расплату, хотя и в разных условиях, за преступления, совершенные в прошлых жизнях.³ И все страдания, в этом или ином мире — все это лишь одна из сторон длительного процесса воспитания души, высшей точкой которого является полное освобождение человеческой самости из круга смертей и рождений и ее возвращение к божественному первоисточнику. Только так, в этом космическом круговороте, может полностью, то есть в отношении каждой души, реализовать себя древнее представление о справедливости, справедливости в архаическом смысле, согласно которому «всякое действие влечет за собой страдание».
___________________________________
[3] На вопрос «Какое изречение самое истинное?», древний пифагорейский катехизис отвечал: «Что люди подлы» (Ямвлих. О пифагорейской жизни, 82).

Платон знает эту моральную интерпретацию душепереселения как «слово или сказание — как бы это ни называть», которое «рекли древние жрецы» (Платон. Законы, 872 d-e). Безусловно, это древняя интерпретация, но возможно, не самая древняя. Вероятно, опыт прошлых жизней — это не источник вины, а причина сверхъестественных способностей и могущества. Именно в этом видел основу величия Пифагора Эмпедокл, а еще раньше, насколько можно судить, Эпименид рассматривал свои прошлые жизни как источник своих познаний. Только после того, как идея душепереселения была распространена на все человеческие души без исключения, новое рождение стало восприниматься как наказание, а не как привилегия. Кроме того, концепцию метемпсихоза стали активно использовать для объяснения земного первенства, считая, говоря словами одного поэта-пифагорейца, что «в своих страданиях человек сам виновен».

Определенно можно говорить о том, что вера в переселение душ вызывала у людей отвращение к собственному телу и к жизни в чувственном мире. Для Греции это было ново и необычно. «Удовольствие, — гласит одно древнее пифагорейское наставление, — всегда плохо, ибо мы явились в этот мир понести наказание, и мы неизбежно будем наказаны».

Для людей, отождествлявших ψυχή с эмпирической личностью, каких в V веке до н.э. в Греции было немало, вышеописанные верования не имели никакого смысла. Они считали их фантастическим парадоксом, комические возможности которого не ускользнули от острого глаза Аристофана.⁴ Не больше смысла обнаруживали в вере в душепереселение и те, кто приравнивал «душу» к разуму, к мыслительным функциям человека.
___________________________________
[4] Аристофан. Лягушки, 420: «у небесных мертвецов». Там же, 1082: «говоря, что жизнь — не жизнь». В пародии на Эврипида (Лягушки) Аристофан представляет данное учение в максимально гипертрофированной пародийной форме.

И еще один важный момент. Чрезвычайно комплементарным аспектом учения о душепереселении была доктрина катарсиса (αἱ τῆς ψυχῆς καθάρσεις), повествовавшая о средствах, благодаря которым душа может подняться по лестнице бытия и получить освобождение. Если судить по названию одной из поэм Эмпедокла — «Очищения» — проблеме катарсиса в ней уделялось центральное место, хотя части, преимущественно повествовавшие об этом, практически полностью утрачены. Представление о катарсисе для греков той поры не было новым. Тема катарсиса главенствовала в религиозном сознании Греции на протяжении всего архаического периода. Но в новой системе верований она приобрела новое содержание. По-новому была осмыслена необходимость катарсиса: человек должен очистить себя не только от отдельных нечистот, но и, насколько это ему по силам, от скверны телесного существования вообще — таково было условие искупления. «Из общества чистых явилась я, царица вышних», — говорит душа Персефоне в поэме на золотых табличках (O.F., 32 c, d). Чистота, в большей степени, нежели справедливость, стала главным средством спасения.

На фоне этих новых представлений появляются и новые условия достижения очищения. Не последнюю роль в этом сыграли орфики и пифагорейцы. Центральным пунктом пифагорейской и орфической аскетики было вегетарианство, которое обычно понимается просто как следствие учения о переселении душ: животное, которое ты убиваешь себе в пищу, может вполне быть местом обитания человеческой души. Так объяснял это Эмпедокл. Но он не вполне логичен: такие же доводы можно привести и против поедания растений, тем более что сам Эмпедокл верил, что в одной из прошлых жизней был кустом (Эмпедокл, фр. 117). Возможно, за этим запретом поедания животной пищи лежит нечто гораздо более древнее — страх перед пролитием крови. В щепетильном архаическом сознании страх перед скверной пролития крови мог вновь упрочить свои позиции и даже расширить свои пределы, превратившись в запрет пролития всякой крови, как человеческой, так и животной. Как сообщает Аристофан, заповедью Орфея было «воздерживаться от пролития крови»; Пифагор, говорят, избегал общения с мясниками и охотниками — поскольку они представлялись ему не только порочными, но и нечистыми людьми, носителями всяческой скверны. Помимо пищевых табу пифагорейское общество налагало на своих членов и другие предписания, например, правила молчания для новичков и определенные сексуальные ограничения.⁵
___________________________________
[5] «Пифагорейское молчание» после Исократа (II, 29) стало пословицей. Ямвлих говорит о пятилетнем молчании для новичков (О пифагорейской жизни, 68, 72), однако это могло быть поздним представлением. О половом воздержании: Аристоксен (фр. 39 W.); Ямвлих (О пифагорейской жизни, 132, 209 слл). О вреде половых отношений: Диоген Лаэртий (8. 9); Диодор Сицилийский (10. 9. 3 сл.); Плутарх (Застольные беседы, 3. 6. 3, 654 b).

Таким образом, если мы правильно поняли древнегреческую традицию, то мы вправе предположить, что идея очистительного душепереселения не просто возникла в Греции в своем цельном и законченном виде, но и была доведена греческим сознанием до своего крайнего теоретического предела.

Насколько можно полагать, оригинальные и заимствованные элементы учения о душепереселении впервые получают ясное выражение и дальнейшее развитие в орфических мистериях. Эти мистерии соединили в себе миросозерцание, которое носит явно пантеистический характер. В одном из отрывков орфической теогонии Зевс представляется началом, серединой и концом всех вещей, корнем неба и земли, сущностью воздуха и огня, солнцем и луной, мужчиной и женщиной. Но этот владыка и сущность всех вещей встречает вражду со стороны чувственного материального мира, который от него же имеет свое начало. Отсюда на Зевса восстают титаны, увлекают за собой небесных духов и даже лишают жизни его сына — Диониса. Однако Зевс воскрешает Диониса, побеждает титанические силы и вместе с отпавшими духами заключает их в земные тела для наказания и исправления. Таким образом, у орфиков человек заключает в своем существе два противоположных враждебных начала: его разумная душа — божественного происхождения, и имеет своим идеалом Диониса, а тело — вместилище зла и нечистоты, в котором душа находится как в гробу, или темнице.⁶ Поэтому орфики смотрели на земную жизнь как на поприще очищения, цель которого составляет достижение душой первобытной чистоты, спасения и возвращение к блаженству божественной жизни.⁷ С другой стороны, жизнь — болезненное состояние, которое орфические мистерии стремились облегчить и усладить надеждами на лучшее будущее после смерти человека. В соответствии с мифом о Персефоне в Элевсинских мистериях и в орфических таинствах одна и та же идея возвращения от смерти к жизни, из Аида на небо выражалась в сказаниях о Дионисе Иакхе или Загрее, сыне Зевса, который был убит титанами и снова возвращен к жизни. При этом Дионис представлялся в различных превращениях, посредством которых он старался избежать угрожающей ему смерти, почему и назывался αἰολόμορφος — «многоόбразный» (Orphica, L, 5). Точно так же и посвящаемый в таинства возрождается после своей смерти и убегает от нее, принимая различные образы. Путем переселений очищаясь от греха и материи, его душа постепенно восходит в блаженные жилища богов, на луну, звезды и планеты.⁸ Впрочем, определенных указаний на орфическое учение о душепереселении мы не имеем. Только у Платона встречается небольшая заметка, в которой он, как считают некоторые авторы, имел в виду орфиков. Рассуждая о наказаниях и очищениях за разного рода случаи убийства, он замечает: «к этому следует прибавить, что многие, слушая рассуждения относительно подобных предметов в таинствах (ἐν ταῖς τελεταίς), сильно убеждены, что каждый понесет соответствующее наказание в Аиде, а по возвращении назад необходимо еще принять воздаяние (δίκην) соответственно природе, так что каждый потерпит тоже, что сам сделал; убийца закончит свою новую жизнь такой же насильственной смертью».⁹
___________________________________
[6] Платон в «Кратиле» (400, В-С): «некоторые говорят, что тело (σῶμα) есть гроб (σῆμα) души, как будто она погребена в нем в течение земной жизни. Последователи Орфея, кажется, потому особенно взяли это название (σῆμα), что душа должна потерпеть наказание за свои поступки».

[7] В орфических мистериях символами падения и восстановления души служили две чаши (κρατήρ) и зеркало. Вкушение напитка забвения из одной чаши было знаком того, что душа, смотря на чувственный мир, который отражается в ее познании как в зеркале, увлекается его обольстительными образами, теряет память о небесном и ниспадает в узы тела, а вкушение из другой как бы возвращало память и служило залогом возрождения души для утраченного блаженства. (Creuzer, IV, 130).

[8] Сам Дионис, по учению орфиков, отождествляется с солнцем, к которому душа стремится как к центру всякой жизни. (Creuzer, IV, 131)

[9] Kαί πολλοί λόγον τῶν ἐν ταῖς τελεταίς, περί τά τοιαύτα ἐσπoυδακότων ἀκούοντες σφόδρα πείθονται, τό τῶν τοιούτων τίσιν ἐν Ἄδου γίγνεσθαι καί πάλιν ἀφικομένοις δεύρο ἀναγκαίον είναι τήν κατά φύσιν δίκην εκτίσαι, τήν τοῦ παθόντος ἅπερ αὐτός ἕδρασεν, ὑπ' ἄλλου τοιαύτη μοίρα τελευτήσαι τόν τότε βίον.

Отсутствие положительных и определенных свидетельств относительно учения о душепереселении у греков могло зависеть от того, что, сосредоточившись в мистериях, идея душепереселения, по-видимому, не проникла в народные массы. В произведениях изящной литературы и на барельефах большей частью проходят общеизвестные народные взгляды на посмертную жизнь, укоренившиеся на почве греческого миросозерцания. Идея душепереселения дальнейшее развитие получила уже в философских системах, и распространение ее всегда ограничивалось только кружками философски образованных людей. Причем, только начиная с Платона, нам открывается возможность изучать философское учение о душепереселении по подлинным сочинениям древних писателей и философов. Во всех остальных случаях нам приходится довольствоваться лишь отрывками из различных сочинений, время написания которых не всегда может быть установлено с определенной точностью.


https://cyberleninka.ru/article/n/metempsihoz-v-ra...ya-traditsionnyh-predstavleniy
_______________________________

Безверхин Андрей Сергеевич
ГЕНЕЗИС И СТРУКТУРА ОРФИЧЕСКОГО МИСТЕРИАЛЬНОГО КУЛЬТА


Орфический культ возник во Фракии в VIII-VI вв. до н.э. и получил распространение в Македонии, Греции, Южной Италии и Сицилии, позднее — в Риме. Мифическая биография основателя культа Орфея Самофракийского содержит следующие символические элементы: он был божественного происхождения и родоначальник тайных культов. Согласно Берлинскому папирусу 44 (II в. до н.э., парафраза орфической версии гимна к Деметре): «Орфей был сыном Эагра и Музы Каллиопы. Царь Муз Аполлон вдохновил его, посему, став боговдохновенным, он сочинил гимны, которые, слегка исправив, записал Мусей. Он научил эллинов и варваров чтить священные обряды и был весьма рачителен во всяком богопочитании: посвящениях, таинствах/мистериях, очищениях и оракулах» [1, c. 42].

Кроме своего божественного происхождения, Орфей сам, как сообщает Диодор Сицилийский, был посвящен в таинства идейскими колдунами Дактилями (δάκτυλοι¹): «Они (…) подвизались в заклинаниях, обрядах посвящения и мистериях, и во время своего пребывания в Самофракии приводили этим в немалое изумление местных жителей. В это время Орфей, одаренный замечательными природными способностями к поэзии и пению, сделался их учеником и впервые ввел у эллинов посвящения в мистерии» [1, c. 39].
_______________________________
[1] δάκτυλοι Ἰδαῖοι — дактили горы Ида, т.е. жрецы Кибелы.

Следует упомянуть и миф об Орфее, изложенный Овидием (Метаморфозы, 1, 1-85; 11, 1-66) и Вергилием (Георгики 4, 454-526), согласно которому, Орфей спустился в Аид, чтобы вернуть погибшую от укуса змеи свою жену — нимфу Эвридику. Звуки его музыки укротили Цербера, исторгли слезы у Эринний и растрогали Персефону, которая разрешила вернуть Эвридику на землю, но с условием не оглядываться на тень своей жены и не разговаривать с ней до выхода на дневной свет. Орфей нарушил запрет и навсегда потерял жену. Самого его растерзали менады за то, что он отказался принять участие в оргии, после смерти жены избегая женщин. В этом мифе важно отметить, что Орфей, по словам Платона, «исхитрился войти в Аид живым» (Метаморфозы, 1, 1-85; 11, 1-66). Этот элемент мифической биографии Орфея обосновывал его статус миста-инициатора, преодолевшего такой аспект Мойры-Судьбы как смерть.

В целом, мифологическая фигура Орфея, полубожественного поэта, музыканта и богослова, оставившего гимны и поэмы, посвященные богам и их отношениям со смертными, была конституирующим элементом орфического мистериального культа. Именно сочинения Орфея, содержавшие сакральное знание, тайное учение, а также способы посвящения в него, передавали в рамках своего культа орфики. Попытаемся реконструировать из имеющихся источников это тайное учение.

Олимпиодор: «у Орфея рассказано о четырех царствах: первое — Урана, которое наследовал Крон, оскопивший своего отца, после Крона царствовал Зевс, который низверг отца в Тартар, приемником Зевса был Дионис, который, как говорят, по наущению Геры был растерзан Титанами, которые и вкусили его плоти. Разгневавшись на них, Зевс поразил их молнией и из копоти испарений, поднявшихся от них (которая стала материей), произошли люди. мы не должны выводить себя сами (из тела), поскольку мы часть Диониса, коль скоро мы состоим из копоти Титанов, вкусивших его плоти» [1, с. 59].

Следует отметить, что этот орфический миф о растерзании Диониса Титанами не внешний мир описывал, а задавал знание о том, что человеческая природа состоит из смеси низменной (титанической) и божественной (дионисийской) частей и тем самым определял и формировал человека в его бытийном статусе. Кроме того, другие аспекты мифа сообщали, что через свою титаническую часть человек причастен к связанному со страданиями кругу рождений и смертей. Согласно Проклу: «После мифического суда над Титанами и рождения от них этих смертных существ [Орфей] говорит, во-первых, что души сменяют жизни через определенные периоды времени и многократно вселяются в различные человеческие тела; во-вторых, о том, что возможно переселение человеческих душ и в других животных» [1, с. 60-61]. Путем освобождения из круга метемпсихоза и выступала орфическая мистериальная инициация. Прокл: «у Орфея посвящаемые в таинство Диониса молятся: кругу конец положить и от зла вздохнуть с облегчением». Симпликий: «[Души] привязаны воздающим всем по заслугам богом-демиургом к колесу судьбы и рождения, от которого, согласно Орфею, невозможно освободиться, если не умилостивить тех богов, «коим приказ от Зевса отвязать от круга и дать от зла передышку «человеческим душам». Олимпиодор: «Дионис — источник избавления, поэтому его зовут Лисием (Избавителем)»² [1, с. 60-61].
_______________________________
[2] Λύσιος
1) освобождающий (от проклятия), прощающий (θεοί Plat.);
2) отгоняющий заботы, дающий забвение (Βάκχος Plut.)

Тайный аспект орфического культа, связанный с растерзанием бога Диониса, служивший своего рода ритуальной моделью для организации состояний разделения составной природы посвящаемого, осуществлялся через некоторое символическое растерзание тела. Климент Александрийский (ум. в 215г. н.э.), христианский писатель и теолог, сообщает следующую зловещую деталь:

«Таинства Диониса совершенно бесчеловечны. Когда он был еще ребенком и вокруг него плясали вооруженные Куреты, к нему обманом подкрались Титаны и, обманув его детскими игрушками, растерзали его еще младенца, как говорит поэт таинства фракиец Орфей:

Шишка сосны, трещетка и гнуточленны игрушки,
Дивные яблоки в злате от Гесперид звонкогласых.

Символы этого таинства: … игральная кость (ἀστράγαλος), мяч, сосновая шишка (или волчок), яблоки, трещетка, зеркало, клок шерсти» [1, с. 58].

Неизвестно как буквально воспроизводился ритуал. Смутные сведения содержит так называемый «Гуробский папирус», датируемый III в. до н.э. Текст плохо сохранился, но по отрывкам мы можем судить, что совершалось ритуальное жертвоприношение «козла или барана», мясо которого съедал непосвященный и обращался к богам с молитвой Единства Диониса, возрождения. Упоминаются символы таинства — роковые игрушки: шишка, трещетка, астрагалы, зеркало [1, с. 43]. Суть ритуала видимо состояла в том, что он задавал состояние индивидуального проживания мифа о растерзании Диониса, в результате чего посвященный преодолевал свою титаническую природу (склонную к разрушению и насилию), изживал ее и обретал как бы «второе рождение», вступал в новое состояние. Некоторое подтверждение нашей гипотезы находим у Плутарха в сочинении «О плотоядии», где утверждается, что миф о страстях и расчленении Диониса Титанами в аллегорической форме говорит о новом рождении (παλιγγενεσία), связанном с преодолением иррациональной, неупорядоченной, демонической, титанической части человека, приверженной насилию.

Важнейшим элементом ритуальной практики орфических мистерий были гимны. Происхождение самого слова «гимн» (ὕμνος) связанно с глаголом «ткать» (ὑφαίνω), отсюда понимание гимна как «сотканной» песни, обращенной к богам [2, с. 5]. На ритуальный характер орфических гимнов указывают предваряющие их примечания. Перед магическим воззванием к божеству следует воскурить фимиам, различные ароматические вещества: ладан, смирну (или миро), смолу-стиракту, либо дым от сжигаемых семян бобов и кусочков благовонного дерева. Общая структура гимнов состоит в призывании богов через произнесение их имен, бытийных характеристик (происхождение бога или богини, место в иерархии божественных существ и т.п.), а также заключительной просьбы участников ритуала. Главная цель гимнов — эпифания (επιφάνια, «явление») божественного существа, вмешательство и помощь сверхчеловеческой силы в дела смертных. Приведем для иллюстрации несколько текстов орфических гимнов.

ДИОНИСУ (фимиам, стиракта)

Я Диониса зову, оглашенного криками «эйа»!³
Перворожденный и триждырожденный, двусущий владыка,
Неизреченный, неистовый, тайный, двухвидный, двурогий,
В пышном плюще, быколикий, «эвой»⁴ восклицающий, бурный,
Мяса вкуситель кровавого, чистый, трехлетний, увитый
Лозами, полными гроздьев, — тебя Персефоны с Зевесом
Неизреченное ложе, о бог Евбулей,⁵ породило.
Вместе с пестуньями, что опоясаны дивно, внемли же
Гласу молитвы моей и повей, беспорочный и сладкий,
Ты, о блаженный, ко мне благосклонное сердце имея!
___________________________
[3] εὖα interj. эва! — возглас ликования в честь Вакха Eur., Anth.
[4] εὐαί или εὐοῖ — вакхические возгласы-приветствия;
[5] Εὐβουλεύς (εὐ-βουλεύς), -έως adj. подающий благие советы (эпитет Зевса, Гадеса и др.) Diod., Plut.


САБАЗИЮ (фимиам, ароматы)

Отче Сабазий, внемли, сын Крона, о демон преславный!
Ты Диониса, шумливого Вакха, ты Эйрафиота⁶
Вынул на свет из бедра, дабы он, посвященный, явился
С Гиптой прекраснопланитной на Тмол, священный и славный,
Ныне, Фригийский владыка, всецарственный, ты, о блаженный,
К мистам гряди благосклонно, гряди как оплот и подмога!
___________________________
[6] εἰραφιώτης (-ου) adj. m предполож. {ῥάπτω} зашитый (подразумевается в бедро Зевса), эпитет Вакха HH.


СЕМЕЛЕ (фимиам, стиракта)

Кличу я Кадмову дщерь, всецарицу, прекрасную видом,
Кличу Семелу я пышнокудрявую, с грудью высокой,
Многовеселого мать Диониса, носителя тирса,
Ту, что познала великие роды средь огненных вспышек
Молний потока, рождая от Зевса, метателя молний.
Почести смертные ей воздадут наряду с Персефоной
Достопочтенной, трехлетие каждое празднуя праздник
В честь появленья на свет Диониса, способного к жизни,
Трапезой благосвятой и чистым обрядом мистерий.
Ныне, Кадмида,⁷ богиня, владычица, я умоляю, —
К нам призывая тебя, — будь к мистам вовек благосклонна!
___________________________
[7] Καδμηΐς (-ΐδος) ἡ дочь Кадма, т.е. Семела HH.

Орфическая традиция сохранила нам уникальные свидетельства о сакральных состояниях мистериального посвящения в новые состояния бытия. Речь идет о золотых пластинках из погребений орфиков-мистов содержащих тексты, которые должны были помочь умершему освободиться от колеса перерождений через припоминание сакрального, инициатического знания. Приведем полный текст одной пластинки [1, с. 45], из погребения в Гиппонионе (Hipponion, греч. Ἱππόνιον, Южная Италия), датируемого началом IV в. до н.э.:

Эта могила принадлежит Мнемосине.
Когда тебе суждено будет умереть,
Ты пойдешь в хорошо сделанный дом Аида.
Справа — источник. Рядом с ним стоит белый кипарис.
Здесь охлаждаются опускающиеся души мертвых.
К этому источнику даже близко не подходи.
Дальше ты найдешь текущую из озера Мнемосины
Холодную воду. Над ней — стражи,
Которые спросят тебя проницательно:
«Что ищешь ты во мраке губительного Аида?»
Скажи: «Я сын Тяжелой и звездного Неба.
Я иссох от жажды и погибаю. Так дайте же быстро
Холодной воды, текущей из озера Мнемосины».
И они сжалятся над тобой, повинуясь Подземному Царю,
И дадут тебе пить из озера Мнемосины.
И ты пойдешь по многолюдной священной дороге,
По которой идут и другие славные вакханты и мисты…

Как видим, смысл и функция инициатического текста пластинки состояли в сохранении памяти умершего миста тайного орфического знания о двусоставной природе человека и необходимости отделения дионисийской части от титанической для освобождения из круга метемпсихоза. Необходимо подчеркнуть важную роль богини памяти Мнемосины. Так, в посвященном ей орфическом гимне сказано: «Память ее не подвластна забвенью, губящему разум. Держит с душой съединенным весь ум человека, бодрая вечно, способная тотчас в памяти вызвать у нас, что когда-либо в душу запало». Отсюда ритуальная просьба: «блаженная, память у мистов буди об обряде — Благосвященном, богиня, забывчивость прочь отгоняя!» [2, с. 257]. Таким образом, память о своем божественном происхождении давала возможность душе миста избежать череды перевоплощений после смерти, сохраняя индивидуальное сознание, направленное мистериальным посвящением на сакральное знание своей дионисийской части и руководствующимся ритуальными правилами поведения после смерти.

Другие золотые пластинки из погребений Фурии (Южная Италия, ок. 300 до н.э.), Петелии (Южная Италия, ок. 400-350 до н.э.), Фарсала (Фессалии, ок. 350-320 до н.э.), Фурии (Южная Италия, ок. 400-350 до н.э.) содержат напоминания умершему мисту о его происхождении от счастливого рода бессмертных богов, о том, что он «словно быстроногий бегун» вырвался из многострадального, мучительного круга, что он «дитя Земли и звездного Неба», но род его именно небесный и подлинное имя — Астерий (Ἀστέριος, «Звездный»), а поэтому стражи должны напоить его водой из озера Мнемосины и тогда, «счастливый и блаженный», мист посвящался в главную тайну: «Радуйся, испытав испытанное, прежде ты не испытывал этого никогда. Ты стал богом из человека. Ты — козленок [который] упал в молоко» [1, с. 43-45].

Как замечает в своей статье «Орфизм и греческое общество в VI-IV вв. до н.э.» И.А. Макаров, орфическая мистериальная идея об изменении онтологического статуса смертного на божественный «не имеет параллелей среди того, что нам известно о греческих мистериях рассматриваемого времени» [3, а 12]. Именно этот аспект отличал орфические мистерии от общегреческих Дионисий и Вакханалий, определял особый способ существования орфической традиции. Скудость источников позволяет нам реконструировать следующие моменты: согласно Геродоту (V в. до н.э.), орфики ходили в белых льняных одеждах-хитонах, избегая шерстяных одежд и запрещая в них хоронить своих мистов [1, с. 42]. Платон (V-IV в. до н.э.) сообщает, что орфики были бродячими жрецами и прорицателями, имевшими у себя кучу книг Орфея и Мусея, по которым они совершали жертвоприношения, «убеждая не только частных лиц, но и целые города, что де и для тех, кто еще жив, и для тех, кто уже умер, существуют избавления и очищения от прегрешений посредством посвящения в таинства», что избавляет нас от загробных страданий, а кто жертв не приносил, тех ожидают ужасы» [1, с. 40]. Теофраст (372-287 до н.э.) пишет, что орфеотелесты (ὀρφεοτελεστής)⁸ занимались снотолкованием, провидением и гаданием и пользовались большим спросом у греков [1, с. 39].

Как видим, функция орфического братства состояла в обслуживании сакральных состояний (сон, смерть) через воспроизводство ритуальных действий (жертвоприношений, снотолкований, посвящений) фиксированных в традиции, восходившей к божественной фигуре Орфея Самофракийского. И.А. Макаров в вышеобозначенном исследовании на основании анализа орфических захоронений (пластинки из золота, обширность самих захоронений), антропогонии, космогонии, учении о метемпсихозе и реинкарнации, связях с пифагорейской традицией, относительно социального статуса орфиков делает вывод о том, что «влияние орфизма (в VI-IV вв. до н.э.) обнаруживается не столько в широких слоях греческого общества, сколько среди представителей полисной аристократии» [3, с. 19]. Мы присоединяемся к этому мнению исследователя, выступающего против распространенных представлений об орфизме как религии простого народа (поскольку в орфизме центральное место занимал миф о Дионисе, а Дионис — божество, почитавшееся по преимуществу простонародьем [4, с. 149-156]). Тайный, инициатический аспект культа Диониса, связанный с изменением онтологического статуса, посвящением в божественные состояния мог быть доступным лишь избранным, лучшим. Не случайно такой аристократ как Гераклит Эфесский (конец VI — начало V вв. до н.э.) относительно общенародных празднеств и воздвижений фаллосов в честь Диониса скептически замечал: «Но тождествен Аид… с Дионисом, одержимые коим они беснуются и предаются вакхованию»⁹ [1, с. 217]. Действительно, то, что для простого смертного было праздником жизни, для посвященного выступало символом смерти и инициатического перерождения в божественное существо.
_______________________________
[8] ὀρφεοτελεστής (ὀρφεο-τελεστής), -οῦ ὁ орфеотелест, посвящающий в орфические таинства Plut.
τελεστικός 3
1) связанный с посвящением в таинства (ἐπίπνοια Plat.);
2) проникнутый таинствами, посвященный в таинства (βίος Plat.; σοφία Plut.);
3) умеющий доводить до конца, целеустремленный (τ. καὴ ἀνυστικός Arst.).

[9] βακχεῖος, βάκχειος
1) вакхов, вакхический (βότρυς Soph.; νόμος Eur.; ῥυθμός Xen.; ὄρχησις Plat.);
2) исступленный, неистовый, ликующий (κάρα Eur.; Διόνυσος HH. и θεός Soph.).

Таким образом, орфический мистериальный культ был тем инструментом сакральной самоорганизации античного человека, в рамках которого орфеотелесты (странствующие орфические жрецы), ведшие, согласно Платону, особый образ жизни — Ὀρφικός βίος (орфический образ жизни), основанный на ритуальных ограничениях и воздержаниях, передавали тайное учение божественного певца и поэта Орфея Самофракийского об отношениях богов и людей и путях инициатического освобождения последних от своей титанической природы, ради приобщения к сонму бессмертных богов и героев.

_______________________________
Ссылки в тексте:
[1]. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики // Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989.
[2]. Античные гимны. М., 1988.
[3]. Макаров И.А. Орфизм и греческое общество в VI-IV вв. до н.э. // Вестник древней истории №1. 1999.
[4]. Лосев А.Ф. Античная мифология в ее историческом развитии. М., 1957.


https://cyberleninka.ru/article/n/genezis-i-strukt...ficheskogo-misterialnogo-kulta
_______________________________

Под именем орфиков известны последователи особого религиозного учения, основателем которого считали мифического поэта Орфея (Ὀρφεύς), сына фракийского царя Эагра и музы Каллиопы. Уже в самой древности существовало мнение, что Орфей — выдуманное лицо; так думал, например, Аристотель, по словам Цицерона. Гомер и Гесиод ничего не знали об Орфее, а известное суждение Геродота, что все поэты, которых считают древнее Гомера и Гесиода, на самом деле жили позднее их, доказывает, что и он, хотя не отвергал прямо существования Орфея, все-таки признавал приписывавшиеся ему стихотворения за произведения позднейших времен. Во всяком случае имена Орфея и другого, обыкновенно сопоставляемого с ним, поэта Мусея были уже вполне известны во 2-й половине VI в. до н.э., при Писистратидах, когда начинают подложно приписывать им разные поэтические произведения.

Начало орфизма олицетворяло собой могущество искусства. Отправившись (как некогда Иштар за Таммузом) в преисподнюю за своей погибшей от змеиного укуса женой Эвридикой, Орфей укрощает своим пением под звуки кифары стража подземного царства мертвых трехголового пса Цербера, исторгает слезы у безжалостных богинь мщения Эриний и трогает сердце владычицы Аида Персефоны. Она отпускает Эвридику с условием, что Орфей до выхода из царства мертвых не оглянется на идущую за ним жену. Однако Орфей не выдержал и оглянулся. И навсегда потерял Эвридику.

Позднее Орфей был растерзан жрицами бога Диониса — менадами, или вакханками. Дионис — бог растительности, покровитель виноделия, сын Зевса и дочери фиванского царя Кадма Семелы. Мистерии в честь Диониса переходили в неистовые оргии, освобождавшие человека от обычных запретов. Эти оргии назывались вакханалиями (βακχεία).¹ Во время одной из таких вакханалий чуждающийся женщин однолюб Орфей и был растерзан вакханками. В другой интерпретации он был принесен в жертву Дионису.
_______________________
[1] βακχεία ἡ
1) тж. pl. празднество в честь Вакха Aesch., Eur., Plut.
2) вакхическое исступление, неистовство Plat., Plut.
3) ликование Aesch.

Как религия, орфизм противостоял олимпийской религии и мистериям, в том числе мистериям в честь традиционного Диониса. Орфизм имел большое мировоззренческое обоснование в системе мифологического мировоззрения, в которой уже просвечивали элементы философии. Это особенно сказывается в орфическом представлении о первоначале, или о первоначалах.

Уже сами древние расходились между собой в вопросе о том, что же орфики принимали за начало мира. Одни называли Ночь — Нюкту, другие — Воду, третьи — слитность Земли, Неба и Моря, четвертые — Время. Поздний античный философ Прокл (V в.) усматривал превосходство Орфея в том, что если Гесиод принял за первоначало возникшее во времени (Хаос), то Орфей нашел первоначало в самом времени. Но это, по-видимому, модернизация орфизма в духе неоплатонизма, к которому Прокл принадлежал. Наиболее вероятно, что орфики принимали за исходное состояние мироздания Воду.

Теогония орфиков более космогонична, чем теогония Гесиода. У орфиков космогонические ступени перемежаются с теогоническими. В космотеогонии орфиков можно насчитать 12 ступеней. Это:

1. Первовода (Хаос).
2. Хронос [Время], он же крылатый и трёхглавый дракон Геракл (не путать с героем Гераклом, сыном Зевса и Алкмены) и его спутница Адрастия (у Аполлония Родосского, Гигина эта пара фигурирует под именами Офион (Ὀφίων, «змей») и океанида Евринома (Εὐρυνόμη).
3. Эфир (Αἰθήρ), Эреб (Ἔρεβος, «мрак») и Хаос (Χάος, «бездна»).
4. «Яйцо».
5. Бог Фанес (Φάνης, Φάνητος, «сияющий», лат. Phanes, Пан).
6. Богиня Нюкта, Никта (Νύξ, Νυκτός, «ночь»).
7. Боги Уран (Οὐρανός, «небо»), Гея (Γαία, «земля») и Понт (Πόντος, «море»); (Гесиод говорит о четырех космических началах, выделяя Эрота (Ἔρως), представляя его всевластной мировой силой: …«и между вечными всеми богами прекраснейший — Эрос». Причем Эрот носит эпитет Фанес, «сияющий»).
8. Киклопы, гекатонхейры и титаны, в числе последних Крон (Κρόνος) и Рея (Ῥέα).
9. Зевс (Ζεύς).
10. Кора-Персефона (Κόρα, «дева»; Περσεφόνη).
11. Дионис (Διόνυσος) — сын Зевса.
12. Человек (ἄνθρωπος).

Уже из этого перечисления видно, что мировоззрение орфиков — беспорядочное смешение теогонии с космогонией. Демифологизированное начало мироздания порождает некое чудовище Геракла. Это двуполый крылатый дракон «с головами быка и льва и ликом бога между этими двумя головами». Его сопровождает Адрастия — Неотвратимая. В целом Геракл с Адрастией — образ-символ нестареющего неотвратимого времени. Отсюда и возникла неоплатоническая версия орфизма, согласно которой орфики приняли за первоначало время. Но это все-таки, по-видимому, второе начало.

Зато полностью демифологизированы третья и четвертая ступени. От дракона происходят такие вполне естественные формы вещества, как влажный эфир, беспредельный хаос и туманный эреб (мрак). В хаoce как зиянии из вращающегося в нем эфира зарождается космическое «яйцо».

Но этим тенденции и демифологизации в орфизме исчерпываются. Фанес рождается из «яйца». 12 знаков Зодиака, окружающих его, показывают, что «яйцо» представляет собой космос. Змея, обвивающаяся вокруг тела, — распространенный атрибут бога Айона (Αἰών, «Эон») — бога «вечности», «бесконечного времени». Фанес часто отождествлялся с Айоном и воспринимался как неизменный порядок бесконечного возвращения. Фанес (Φάνης, «сияющий») — златокрылый, двуполый, многоименный бог. Он содержит в себе зачатки всех миров, богов, существ и вещей.

Фанес порождает свою противоположность — Нюкту (ночь), а от нее — Урана (небо), Гею (землю), Понт (море). Таковы пятая (Фанес), шестая (Нюкта) и седьмая (Уран, Гея и Понт) ступени орфической космотеогонии.

Восьмая и девятая ступени сходны с соответствующими частями теогонии Гесиода. Уран и Гея рождают трех Киклопов, трех Гекатонхейров и (этого, правда, у Гесиода нет) трех мойр (у Гесиода мойры — дочери Фемиды). Стыдясь своих детей, Уран удерживает их в Гее-земле. Титанов пока еще нет. Их Гея рождает в знак протеста против насилия Урана. Крон свергает своего отца Урана, пожирает своих детей. Рея спасает Зевса. Зевс вступает в брак с Герой. Все это здесь, как и у Гесиода. Но на этом сходство кончается. Далее Зевс вступает в связь со своей матерью Реей, отождествленной орфиками с Деметрой, а затем со своей дочерью от своей матери. Эту дочь зовут Кopa, она же Персефона. Кора-Персефона рождает Диониса-Загрея. Подстрекаемые ревнивой женой Зевса Герой титаны пожирают Диониса-Загрея. Загрей — эпитет Диониса «первого» как сына Зевса и Персефоны, растерзанного титанами сразу же после его рождения. Зевс испепеляет титанов. Афина приносит Зевсу подобранное ею сердце Диониса, которое титаны не успели пожрать. Поглотив сердце своего сына, Зевс снова производит Диониса от Семелы. Это второй Дионис (отсюда эпитет Δίγονος, «дважды рождённый»). Из титано-дионисийского пепла Зевс творит человека. Так орфическая теогония прямо перерастает в антропогонию. В орфизме человек — не побочный продукт теогонии, а прямой ее результат, цель всего космического процесса.

Человек двойствен. В нем два начала: низшее, телесное, титаническое, и высшее, духовное, дионисийское. Если у Гомера земная жизнь предпочтительнее загробной, то у орфиков наоборот. Жизнь — страдание. Душа в теле неполноценна. Цель жизни — освобождение души от тела. Это нелегко, так как душа обречена переселяться из тела в тело — так называемый метемпсихоз. Благо человека в парении духа, его несчастье в подчиненности плоти. «Тело гробница есть» поучали Учителя. Душа порабощена телом и в смерти не находит покоя. Титанова природа вновь и вновь заставляет душу возвращаться на землю и нет конца мукам Дионисовой искры. Таков предопределенный судьбой «тяжкий горестный круг». Но при этом люди остаются причастными Дионису и капли Божественной Крови тянутся к своему первоисточнику. Хотя Дионис был жертвой, но эта жертва станет полной когда бог вырвет земнородных из «колеса Рока» и приведет в небесный мир. Фицинус нам прямо указывает «Поелику люди были порождены от Титанов, насытившихся плотью Дионисовой, назвал Орфей их Дионисическими, так как некоторая их часть была от титанов, и потому частично человеческое тело Дионисическое (психическое) и частью земное (физическое) по природе».

Метемпсихоз — древнеиндийская сансара. Избавление от проклятия бесконечных перерождений приносит Орфей и его вакхические посвящения (в Индии это избавление называлось мокша, в Древней Греции соответствующего термина не было). Средством освобождения служили очистительные обряды орфиков, сам их образ жизни в общине, полный аскетизма и воздержания от всего, что ведет к смерти. Освободившись от колеса перерождений, метемпсихоза, душа благочестивого орфика достигает «острова блаженных», где она живет беззаботно и счастливо, не испытывая ни физических, ни душевных мук, тогда как непосвященные пребывают в грязи, а хулители культа испытывают несказанные ужасы.

Посвященным возбранялось употреблять в пищу мясо, имел место запрет на лишение жизни живых существ. Существует мнение, что в орфизме индийская мифология оказала значительное влияние на греческую. Место воспитания Диониса — Ниса — помещалось то в Египет, то в Индию. Название одежды Диониса — бассара² — не греческого происхождения. Однако если такое влияние и было, то оно весьма древнее. Ведь имя Диониса прочитано на табличке из Пилоса, которая датируется вторым тысячелетием до н.э.
_______________________
[2] βασσάρα ἡ лисья накидка;
βασσάριον τό ливийская лисица Her.

Безусловно, существовала связь между орфизмом, зерванизмом и митраизмом. Орфический бог Фанес отождествлялся с Митрой. Сохранилась скульптура из святилища Митры в Англии, демонстрирующая появление бога Фанеса, родившегося из мирового яйца. Все эти три религиозные течения существовали в одно время — в VI веке до н.э. и исторически были действительно взаимосвязаны. Голландский математик Ван-дер-Варден (1903-1996), крупный специалист в области астрономии в древнем мире, называет «персидское религиозное учение» зерванизмом, согласно которому «Зерван, или Зурван, бог Времени, является наивысшим богом и прародителем всех вещей». Бог Зерван отождествляется с судьбой не только на Востоке при Сасанидах, но и на Западе.

Еще одно божество, изображавшееся схожим образом, антропоморфно, в круге Зодиака, иногда обвитого змеей, с крыльями и головой льва — Айон (Αἰών, «вечность»). Считался сыном бога времени Хроноса (Χρόνος). Почитался в восточных территориях Римской Империи, также многими персидскими сектами и астрологами (1-3 век н.э). Отождествлялся как с Зерваном, так и с Янусом, будучи так же богом входов и выходов, дверей и всякого начала. «Айон — бог богов безграничного времени», «Янус сотворил все и правит всем» (Мессала, римский предсказатель, I в. до н.э.). Его называют создателем и Богом Богов, предтечей всего Божественного ареопага. В Элевсине, в предместье Афин — центре греческих мистерий, была найдена статуя Айона с надписью: «Айон пребывает всегда неизменно; не имеет ни на­чала, ни конца, ни середины, который сотворил все».

ВЕЧНОЕ ВРЕМЯ

Орфей обозначает Высшую Причину как несказанную реальность, Хронос (χρόνος, «время»). Это Время и с другими неизрекаемыми силами предшествовало Небу, Урану (Прокл). Как мы видим, Хронос приближает Орфея к имени Кроноса-Сатурна, и по предположению Прокла, который в некоем пассаже речет Боговдохновенные слова (Оракулы) характеризующие это божество (Кронос) как «Однажды Извне». Это может означать, что Хронос есть Бесконечная Длительность и Кронос Время Проявленное; хотя остается необъясненным термин «Однажды Извне», находимый в Халдейской Системе. Эти же положения находимы в других местах работ Прокла. Фило речет (Quad Mand. Incorr., p.952,b): «Время было, когда Космоса не было», Тимеем Локрийским это названо «Эоном (Αἰών), Нерожденным Временем». Это «Первый, Сверхсубстанциональный, неизрекаемый принцип». Соответственно, мы находим очевидные параллели с Эйн Соф Каббалы, Байтосом Гностиков, Тьмой Неведомой Египтян, Парабрахманом Вед и Кроносом Митраизма.

ЭФИР, ХАОС, НОЧЬ

Следующими пришли Эфир и хаос, дух-Материя, Предел и Бесконечность Платона, Пуруша-Пракрити. Орфей называл этот эфир Могучим Вихрем, Magna Vorago. Прокл говорит о Хаосе, «Последняя бесконечность, которой также ограничена Материя-Контейнер, поле и план идей». В нем «нет предела, нет основы, нет местоположения, но лишь чрезмерная Тьма». Се Мулапракрити Вед, и Эфир также названный первым Логосом, Эфир-Хаос стал вторым. «И сумрачная ночь охватила и скрыла все ниже Эфира, означая, что Ночь пришла первой.» Затем явился Восход Первого творения. В Бесконечном Времени, Хаосе, оплодотворенном вихрением Эфира, сформировалось Космическое Яйцо.

КОСМИЧЕСКОЕ ЯЙЦО

Прокл зовет этот Хаос «Туманом тьмы». «Се первый просвет Восхода Творения, и может быть сравнен со стадией «огненного тумана» в ощущаемой Вселенной. Посему автор Recognitions (X. VII.316) речет нам: «Имевшие великую мудрость среди народов провозгласили, что Хаос был первее всех вещей; в течение вечности дальше части стали тоньше и составили стороны и окончания, обретя образ и форму гигантского Яйца.» Перед этой стадией другие авторы подчеркивали, что Орфей декларировал, что первым существовал Хаос, вечный пустынный и никем не созданный — не было ни света, ни тьмы, ни влаги, ни сухости, ни тепла, ни холода, но все перемешано. Согласно Апионы, Орфей уподоблял Хаос Яйцу в котором перемешаны все первичные элементы. Яйцо сие было порождено из бесконечности первичного. Первыми принципами были первичная материя врожденная с жизнью и определенный вихрь в вечном течении и неупорядоченном движении — из этого взошло упорядоченное течение и смешение эссенций, и каждая, что лучше всего подходила для возникновения жизни, потекла к центру Вселенной и окружающий дух проник внутрь, как пузырек в воде. Так возникло сферическое вместилище. А затем, оплодотворенное в себе божественным духом, обратилось в проявление — явившееся на периферии как яйцо. Прокл указывает, что сферическая форма наиболее близка к объединению всех вещей. Этот образ/форма есть патернальная форма Вселенной и является тайным диакосмом (первичное или Интеллектуальное Творение). Подобная идея есть во многих древних религиях. Сие Космо-яйцо имеет аналогию с зародышевой клеткой из которой развивается человеческий или иной эмбрион. Также соотносится с «аурическим яйцом» человека о котором много писано и мало известно. Цвет этой ауры сильнейшая форма опалесценции. Дамасциус, ссылаясь на Орфея, сообщает, что яйцо было «серебряно-белым», «мать жемчуга» или «Облаков».

КРАТИР (ЧАША)

Се имеется в виду Чаша (Κρατήρ) которой Божество души поило, чтобы они испили разума всех вещей. Прокл речет о некоторых таких чашах, что Платон в «Филебусе» сообщает о традиции Вулкановой Чаши (Кратира Огня) и Орфей знакомит с Чашей Диониса и классифицирует многие другие такие Чаши вокруг Солнечного Стола. То есть имеется в виду то, что различные сферы были каждая в своей Чаше, содержащей эссенцию Сфер или Яиц. Мы можем сравнить это с Чашею Анакреона и суфийских мистиков. Кратир назван источником или причиною Души. Есть Божественная Чаша Сверхчувственного мира и Чаша Материального Мира, что удовлетворяет высказыванию Гермеса «что вверху, то и внизу».

ФАНЕС, ЭРИКЕПАУС И МЕТИС

Тройной Бог родившийся из яйца был назван Фанесом, а также Метисом и Эрикепаусом, три аспекта одной силы. Мистериальное яйцо распалось надвое и, соответственно, внешняя мембрана содержала диакосмическую эволюцию (точнее, два диакосма, или другими словами, верхняя половина есть вместилище интеллектуального Космоса, а нижняя — Ощущаемый мир). Но Фанес председательствовал на Небесах (лежащих между) и помещенных на высоте высших гор и скрыто сиял по Безграничному Эону.

Через пророческое видение Орфей постиг, что Фанес, Эрикепаус и Метис были единой мощью и силой Одного Единого Бога, непостижимого человеком и от его силы были созданы все вещи, и нематериальные принципы, и Солнце и Луна и Звезды. Соответственно они есть Воля, Свет и Светодатель (или Сознание, Свет и Жизнь). Это Божество также названо Протогонусом, Первенцем.

Прокл цитирует виршу Орфея, в которой Божество именуется Сладкой Любовью, сыном наипрекраснейшего Эфира. Также некий философ-мистик речет нам: «Он самый сияющий из Ноетических сил,³ Ноетического Разума и Излучающего Света, что поражает ноерические⁴ силы и заставляет Отца дивиться (Зевса, Демиурга). И Гермиас так цитирует Орфея: "И ни один не мог пристально глядеть на Фанеса своими глазами, сохраняя святую Ночь одну". Другие, пораженные, созерцали внезапный свет в пространстве. Таков был свет струящийся от бессмертности Фанеса».
_______________________
[3] ноетический (νοητός) — умопостигаемый, умозрительный, от греч. νόησις — «мышление»;
[4] ноерический — умопостигающий, интеллектуальный.

В Платоновых терминах Фанес был «отцом», Эрикапеус «Силой», а Метис «Интеллектом». Прокл описывает сию фигуру в символах Орфея «Первый бог, по Орфею, нес головы многих животных, барана, быка, змеи и ясноглазого Льва; он пришел из первичного Яйца, в котором Животное содержалось в зародыше». Дамасский описывает эту фигуру так: «Бог без тела, с золотыми крылами на плечах и с каждой стороны головы быков, и на его голове чудовищный дракон с подобием каждого вида дикой твари». Этот символизм более прост в другом пассаже «Дракон с головой быка и льва и в середине лицо Бога, с крыльями на плечах». Се был символ Пана, Всеотца, Вселенской Творящей силы или абсолютного «Животного» — источник всех живых тварей.

НОЧЬ

Ночь близко ассоциируемая с Фанесом, как Мать Жизни, или Жена, или Дочь, Ночь может быть соотнесена с Майей или авидьей Вед. Также как есть три аспекта Фанеса, так есть и три ночи. Орфей говорил, что Ночь кормилица Богов. Все Боги вышли из Яйца, сначала Фанес, потом Ночь, а затем остальные. Прокл сообщает, что Ночь получила скипетр из рук Фанеса. Также он говорит, что Фанес и Ночь предшествовали Ноетическим порядкам и навечно обосновались в Адитуме (Обитель) Богов в ноетическом Порядке. Ночь получила высокое искусство дивинации от Фанеса. Первой Ночи он дал пророческий дар, средней Влажность, а третьей справедливость. Ночь дала рождение нуминальной⁵ и феноменальной⁶ Вселенным. Словами Орфея она явила Землю (феноменальную Вселенную) и широкое Небо (нуминальное), так отделилось и проявилось видимое от невидимого.
_______________________
[5] νοούμενον умопостигаемое, но непознаваемое (не данное в опыте);
[6] В естественной науке под феноменом понимается наблюдаемое явление или событие (от греч. φαινόμενον — «являющееся», «явление»).

НЕБО

Главным из детей Ночи был Уран (Небо), повелитель Ноетическо-Ноерической триады в терминологии Платона. После порядка Ночей три порядка Божественных сил — Небо, Циклопы и Сторукие. Первыми от Фанеса явились/произошли Небо и Земля, Уран и Гея. Земля стала первой сферой ощутимого мира. Небеса же были Границей и Стражей Всего. Между небом и Землей случился первый свадебный союз. Орфей звал землю первой невестой. Между же Фанесом и Ночью брака не было, они были едины в ноетическом союзе.

ДЕТИ НЕБА И ЗЕМЛИ

От союза Урана и Геи произошло странное и загадочное потомство — Парки, Сторукие и Циклопы. Афинагор повествует, что, объединившись с Землей Небо породило женские силы Клото, Лахезис и Атропос; и мужские, Сторуких, Кота, Гигеса и Бриарея; и Циклопов Бронтеса, Стеронеса и Аргоса; которых он связал и бросил в Тартар, прознавши, что будет изгнан своими детьми из своего царства.

Парки суть Кармические силы, Сторукие и Циклопы суть Строители, или вернее, Ноетические Архитекторы, присматривающие за Строителями Ощущаемого Мира. И они придумали громы Зевсу и смастерили молнию, и они были теми, кто обучил Минерву и Вулкана всем хитрым задачам которыми Уран озадачивался. То, что первое потомство Земли было в Тартар брошено означает, что они отправились трудиться во всех вещах и проникли, растворились во всех царствах природы. Затем, втайне от Урана, земля явила семь прекрасных дочерей, чистых и яркоглазых, и семь волосатых сынов. Дочери суть Фемида (Θέμις, «закон»), Тетис (Τηθύς, Тефия, жена Океана), Тея (Θεία, жена Гипериона), Мнемосина (Μνημοσύνη, «память»), Феба (Φοίβη, «Сияющая», жена Кея), Диона (Διώνη), Рея (Ῥέα, жена Кроноса). Сыны — Кронос (Κρόνος), Океан (Ὠκεανός), Гиперион (Ὑπερίων, «высочайший»), Япет (Ἰαπετός), Кей (Κοῖος) и Криос (Κριός). То титаны и титаниды, семь небесных сил (блуждающих светил), по титану и титаниде на каждую небесную силу. Гиперион и Тея владеют силой Солнца, Феба — силой Луны, Криос — Марса, Кей и Метида (Мнемосина) — Меркурия, Япет (Эвримедонт) и Фемида — Юпитера, Океан и Тефия — Венеры, Крон и Рея — Сатурна. Потом Гея произвела на свет от Урана мириады Ореад (Ὀρειάδες), Наяд (Ναϊάδες) и Дриад (Δρυάδες) — Нимф гор; дождевых потоков, источников, родников и ручьев; растений (деревьев). Их начала, истоки и корни залегают глубоко в Тартаре. Нимфы составили окружение титана Океана (Океаниды), Нерея (Нереиды), Артемиды, Диониса (Нимфы Менады). Бесчисленные виды душ живых существ были также порождены Геей и Ураном.

Разгневанная изгнанием своих первенцев Госпожа Наша породила от Урана Титанов (Карающих) потому, что алкали покарания Звездного Неба. Среди всех Титанов Ночь, Мать матерей, кормилица Богов, возлюбила Кроноса (Сатурна) и посредством своего пророческого дара она узнала, что быть ему правителем мира. И она лелеяла его и заботилась о нем так, что он стал самым тонкомыслящим из всех. По наущению Матери Титаны восстали против Неба, все, исключая Океан. Следует сказать, что духовные силы разбили оковы удерживающего их Неба и снизошли в материю, кроме Океана, ставшего океаном Пространства в Царстве Отца. И Кронос стал их лидером. Порфирий указывает, что первым кто пошел против Урана был Кронос, и так Кронос получил силы низошедшие от Урана, и Зевс также получил их от Кроноса. Титаны расчленили отца и из его крови родились Гиганты. Сатурн основал свое царство над Титанами, воссев на небесном Олимпе. Но Океан обитал в бесконечных водах и не было власти над ним.

В Ощущаемом мире Гиганты играли ту же роль в отношении Зевса, как Титаны в отношении Урана. Высший из Титанов, Океан, из Семерицы, пребывал и продолжался в единении с Отцом своим Небом быть и не был отделен от его царства. Но все остальные Титаны, радующиеся в продвижении, сотворили исполнение воли Земли, напали на своего Отца, и сим отделили себя от Его царства и перешли к другому Порядку.

КРОНОС-САТУРН

Было шесть царей или правителей, скипетродержащих Богов: Фанес, Ночь (Нюкта), Уран, Сатурн, Юпитер и Вакх. Сатурн назван Платоном Великой Дианоэтической силой Интеллектуальной Вселенной и соответственно управителем дианоэтической части души. Ноэтический порядок сил состоит из Сатурна, Реи, Юпитера, трех Куретов и отдельной монады Океана. Но Сатурн это вождь семерых, и таким образом Ноэтическая сила Ноэрического Порядка. Орфей сообщает нам, что Сатурн правил первым среди людей. Благословенная раса жила на Елисейских полях под покровительством Отца Сатурна, в исполненном мира Раю. Здесь следует сделать несколько замечаний касаемо рас и эпох. Первая эпоха принадлежит Сатурну и это Золотой Век, затем Юпитеру, потом Нептуну, затем Плутону. Кунейская Сивилла разделила эпохи среди металлов, по сообщению Сервиуса. Сей период именуется Magnus Annus или Маха-Манвантарою в Санскрите. Цензорикус указывает, что середина Зимы Великого Года это разрушение посредством Воды, но Середина Лета это разрушение Огненной Стихиею. По Проклу Орфей обрисовывал завершение Великого Года, то есть он принимает власть над первичной тьмой, зодиакальными циклами, что правят звездами. И Плиний речет, что вечная и финальная ночь надвигается на мир.

Люди Золотого Века живут свободно от нужды и страданий, земля одаряет их урожаями и когда к ним приходит смерть они мирно засыпают. После своей смерти они становятся Стражами «завернутыми в облака», крылатыми в своем полете над землей и надзору за ее обитателями. Люди Серебряного Века далеки уже от совершенства. Они умирают в молодости, нечестивы и хулители Богов. После смерти они становятся Гениями, но злыми вместо благотворных и погружены они в подземные обители. Они раса волшебников Черного Пути.

Люди Бронзового Века сильны и яростны. Их сердца тверже стали. Четвертый период это железный век — его люди есть или будут «праведными и добродетельными», но век Железа еще в своем развитии.

РЕЯ

Согласно Орфической и Платоновой теогонии Рея занимает среднее положение между Кроносом и Зевсом в Ноэрическом порядке. Рея Мать Жизней, мистическая Ева, «мать всего живущего». Она наполнена от Сатурна разумной и плодородной силой, которой она придает движение Юпитеру, Демиургу Вселенной; наполняя его сущностью с животворной распространенностью. «Эта Богиня, когда рассматривается объединенной с Сатурном самой возвышенной частью ее эссенции, зовется Реей; но рассматриваемая как производящая Юпитера, и вместе с ним раскрывающая полные и частичные порядки богов (то есть силы ощутимого Мира) она зовется Церерою». Это по Проклу и это важное замечание. Возможно ее имя этимологическим связано с именем египетской богини Рэит (паредр бога Ра). Она олицетворяет солнечную энергию, преломленную планетой Сатурн. Но нам известны теории и сказы о солнечности самого Сатурна.

Стихия Реи — Земля. Астрологические дома Волопас и Дева. Ее цвет фиолетовый, иссиня черный. Священное дерево липа, животное-кобыла. Поэтому она имела прозвище «Кобыльей Матери», фригийское Matar Kubileja. Рея именуется «бронзозвучащей» и «барабаногремящей». Музыка и мантры играли большую роль в Орфизме. Мы также знаем о роли музыки в культе Кибелы. Также Прокл сообщает, что «Полюс мира назван Пифагорейцами Печатью Реи». Полюс ведь проводник жизненных и магнетических сил земной оболочки, и поэтому и назван таким именем как печать и сигнатура жизненных сил Божественной природы, посредством чего все болезни могут быть исцелены и оживотворены все состояния души.

ЗЕВС (ЮПИТЕР)

Когда Зевс родился мать его, Рея, чтобы обмануть Сатурна пожиравшего детей, дала ему вместо Юпитера завернутый в пеленки камень. Сатурн немедленно пожрал сверток, а Зевс был отправлен в убежище, где тайно и воспитывался. Камень сей есть «совершенный куб» и «краеугольный камень», как замена Юпитера. Твердая фигура куба в плоскостной геометрии является квадратом. А квадрат это символ ощутимого или неизменного мира и его правителя Юпитера, тогда как треугольник глиф Высшей Силы Мира. Уместно вспомнить черный куб Кибелы и версию ее имени. Выдача Реей камня Сатурну имеет значение как прямое установление отпрыска Реи в Сатурне. Зевсова сущность есть творящая сила осязаемого мира и соответственно соотносится с творческой душой или разумом в человеке, близко ассоциированной в его творении с Кармой. Он строит Вселенную согласно Кармическому закону установленному предшествующими Вселенными.

Прокл пишет, что согласно Орфею «Демиург (Зевс) взлелеян Адрастией («та, из которой ничто не выходит»), но он женится на Необходимости и рождает дочь — Судьбу. Адрастия это одна Богиня, что остается с Ночью (самой божественной Матерью) и ее сестра есть Форма». Сказано мистически, что Адрастия бьет в цимбалы перед пещерой Ночи. Сие значит, что она направляет звук, который расходится по всем мирам и сим звуком все формы созданы. Во внутренней палате, позади нее, восседает Свет (Фанес) и в середине пещеры Ночь, которая изрекает пророческие суждения богам, устами Адрастии. Прокл сообщает, что Орфей учил, что Адрастия охраняет Демиурга «с бронзовыми кимвалами и звучными барабанами в руках» и посылает могучие звуки всем богам могущим оборотиться к ней».

В ощутимой Вселенной язык богов представлен звуком и цветом. Звуки и Цвета привлекают определенных элементалов, которые немедленно и механически отвечают зову. Разберемся теперь со Стражами и кормильцами Зевса. Некоторые рекут, что то были Адрастия (Ἀδράστεια, «Неотвратимая»), Эйде (Εἴδη, «форма») и Дике (Δίκη, «правосудие»), и затем снова они рекут, что это были трое Куретов. Прокл сообщает «Жизнетворящая богиня разместила Куретов первее всего как таких стражей, коие окружили Демиурга целого, и плясали вокруг него, явленного в правление Реи». И когда Зевс достиг своего полного статуса то использовал мед для повержения родителя своего, Кроноса. И Кронос напился до предела меда и стал пьяным как с вина. Тут же был он захвачен и расчленен, подобно тому как сие было с Ураном.

И обретя полновластие Зевс сотворил Вселенную, с помощью сил Сатурна и Ночи. Боги ниже Зевса не были объединены с Фанесом (Идеальной причиной), но только Зевс, и значит, он ближайший Ночи (супруге Фанеса). Сказано, что сим образом Зевс «поглотил» Фанеса. Для кративного⁷ божества и архитектора ощутимого мира необходимо ассимилировать идеальные и вечные типы вещей перед их моделированием в чувственном осязаемом обличье. И таким образом ноэтическое творение пришло в контакт с ощущаемым миром; и что Вверху окружилось тем, что внизу. Орфей поучал, что после поглощения Фанеса все вещи были генерированы в Зевсе; все вещи были проявлены первично и целостно в составителе, но вторично и частично в Демиурге, причине мунданного (мирового)⁸ порядка.
_______________________
[7] κράτος (-εος) τό
1) сила, мощь, крепость (τὸ σιδήρου κ. Hom.);
2) могущество, власть (τὸ πᾶν κ. ἔχειν Her. — быть всемогущим);

[8] mundus, -i, -m 1) мир, вселенная, мировое тело; 2) небо; 3) земной шар, земля.

Итак, Зевс обладает началом, концом и серединой вещей, прямо направленных по своему пути, следующему согласно естественному закону, и Справедливость изыскивает воздаяние для отклоняющихся от пути божественного закона. Прокл прокомментировал творение Интеллектуального и Ощущаемого миров, говоря, что «Ноэрическая эманация бытия Богов связана была царем божественных порядков целого (Фанес), но продлена тремя Ночами и небесными ипостасями (аспекты Урана) в Титанический порядок (божественные Архитекторы или Строители), которые сперва отделились от Отцов (Фанес и Уран, затем Кронос восстал супротив Урана), и затем из сего взошел целый демиургический порядок Богов. И Зевс перед всеми другими творящими силами вошел в объединяющую силу целой Демиургической Линии… И был наполнен всеми силами выше себя (имеется в виду поглощение Фанеса).
_______________________________
ТЕОГОНИЯ ОРФЕЯ

Прежде миров были: Хронос бессменный и мудрый
Хаос, зияющий бездною предожиданья…
Хаос от Хроноса суть проявил Мирозданья:
Тартар угрюмый и Никту явил Черногрудный.

Никта — богиня ночи, а зовут Эвриномой,
Встала из Хаоса сущего и воскричала:
— Не на что мне опереться, конца и начала
Нет в окружении, где я парю обнаженной…

Тут же она расчленила сам Хаос на части,
Гею создав полногрудую, следом Урана,
Чтобы прикрыл ее всюду волной Океана
Звездного мира, да шумного Понта в участье.

В танце она продвигалась из холода к жару,
Волнами Понта любуясь. И тут за спиною
Ветер возник, порождаемый этой игрою,
Он для творенья годился и был ей по нраву.

Вмиг обернувшись, поймала она Ветер хладный,
Сжала в ладонях своих, согревая немного,
Тут же возник Змей Великий — Всецелого Око,⁹
Змей Офион загляделся на стан ее ладный…

Страстно желая согреться, спешит Эвринома
Танец ускорить, неистовой пляской вскипая.
Вмиг в Офионе, желаньем могучим пленяя,
Страсть проявилась ответная силою стона.

Чресла — божественны, обнял, обвившись, их Змей,
Чтоб насладиться желанием и обладать
Чудом Никты Чернокрылой и в танце взлетать.
Вспыхнуло тут же желанье ответное в ней.

Ночь зачала неизвестное миру дитя,
Следом, в морскую голубку уже превратившись,
Села во чрево Эреба, на волны спустившись,
И Мировое Яйцо понесла из себя!

Свет серебра воссиял, осеняя Яйцо!
Ветер семь раз облетел, как просила Никта,
И опустился высиживать дальше птенца.
Время прошло — на две части распалось оно.

Так появился Эрот, что Фанетом зовут!
Самый прекрасный и смелый из сонма богов.
Крылья златые, двуполый, являться он мог
В обликах разных… исходно начальных Минут.

В облике Зевса весну сотворил, а потом
Лето явил ликом Гелиоса первородным.
Осень создал Офиону явленьем подобным,
И Дионисом-Загреем сомкнул мир замком.

Космос привел он в движенье, Минуты в Года!
Солнце с Луною тогда же явились для мира.
Землю и Небо, и Море извлек из Эфира:
Сущее все рождено было им из Яйца.
_______________________
[9] Змей Великий — Всецелого Око… Здесь очевидное заимствование египетской традиции, где урей являлся символьным обозначением солнечного Ока, видимо, в силу игры слов:
iˁrt — кобра;
irt — глаз, око (irt Rˁ — Око Ра).


Орфика
Орфическая религия
Орфические гимны
_______________________________

Королев К.М.
АНТИЧНАЯ МИФОЛОГИЯ


На пороге исторической жизни Греции новый культ, резко несовместимый с всегдашним чувством меры и предела, проник в нее из страны буйных сил и бурных страстей, из Фракии, — культ Диониса. Первоначально это было, вероятно, магическое воздействие на плодородие земли, и в необузданной варварщине половой разгул как симпатическое средство побуждения земли к плодородию не был ему чужд; при переходе, однако, на почву «благозаконной» Эллады, этот элемент должен был отпасть; осталось, как характерная черта новых таинств, исступление, достигаемое при помощи оглушительной музыки тимпанов, кимвалов и флейт и главным образом — головокружительной «оргиастической» пляски. Особенно подвержены чарам исступления были женщины; вакханки составляли поэтому главную свиту нового бога; в своих «небридах» (νεβρίς, ланьи шкуры), препоясанных живыми змеями, с тирсами в руках и плющевыми венками поверх распущенных волос — они остались незабвенным на все времена символом прекрасной дикости, дремлющей в глубине человеческой души, но прекрасной лишь потому, что красотой наделила ее Эллада.

…«Жрец праздновать дал приказанье
И госпожам повелел и служанкам, работы покинув,
Грудь свою шкурой покрыв, развязать головные повязки,
И обрядиться в венки, и листвою обвитые тирсы
Взять, предрекая, что гнев божества оскорбленного будет
Страшен. Покорны ему и матери и молодицы;
Вот отложили тканье, корзинки, начатую пряжу,
Ладан несут и зовут Лиэя, Бромия, Вакха,
Отпрыск огня, что дважды рожден и двумя матерями,
И добавляют: Нисей, Тионей нестриженый, имя
Также дают и Леней, веселящих сеятель гроздьев,
Также Иакх, и Эван, и отец Элелей, и Никтелий,
Много имен и еще, которые некогда греки
Дали, о Либер, тебе! Ибо юность твоя неистленна,
Отрок ты веки веков! Ты всех прекраснее зришься
В небе высоком! Когда предстаешь, не украшен рогами, —
Девичий лик у тебя»…
(Овидий, Метаморфозы IV, 4-20)

В исступлении пляски душа положительно «выступала» из пределов телесной жизни, преображалась, вкушала блаженство внетелесного, слиянного с совокупностью и с природой бытия; на собственном непреложном опыте человек убеждался в самобытности своей души, в возможности для нее жить независимо от тела и, следовательно, в ее бессмертии; таково было эсхатологическое значение дионисизма. Он завоевал всю Грецию в VIII-VII вв. в вихре восторженной пляски. Эрвин Роде убедительно сравнивает с этим явлением «манию пляски», обуявшую среднюю Европу после великой чумы XIII в. Конечно, умеряющая религия Аполлона постаралась сгладить излишества нового культа: Дионисовы оргии¹ были ограничены пределами времени и места, они могли справляться только на Парнасе и притом раз в два года (в так называемых «триетеридах»). В прочей Греции дионисизм был введен в благочиние гражданского культа; его праздники приурочивались к работе винодела, и лишь в играх ряженых и поэтическом преображении Дионисова театра сохранились следы первоначального исступления.
_________________________
[1] ὄργια τά
1) культ. оргии, тайные обряды, мистерии (ὄ. θεαῖν Arph. — мистерии в честь обеих богинь, т.е. Деметры и Персефоны);
2) священнодействие или жертвоприношение (ὀργίων μαντεύματα Soph. — пророчества жертвоприношений);
3) празднество, праздник (Μουσῶν Arph.)

По-видимому, это укрощение первобытного дионисизма вызвало новую его волну из той же Фракии, отмеченную именем Дионисова пророка Орфея. И эта волна подпала умеряющему воздействию Аполлоновой религии; результатом этого воздействия были Орфические таинства, состоящие из трех частей: космогонической, нравственной и эсхатологической.

Космогоническая часть орфического учения примыкала к более старинному мифу о победе Зевса над титанами и основанном путем насилия царстве богов. Чтобы иметь возможность передать его из запятнанных насилием рук в чистые, Зевс делает матерью царицу подземных глубин Персефону, и она рождает ему первого Диониса — Загрея. Но мстительные титаны завлекают младенца Диониса к себе соблазном его отражения в их зеркалах и, завлекши, разрывают на части, которые и поглощают. Сердце спасает Паллада и приносит Зевсу; поглотив его, он вступает в брак с Семелой, дочерью Кадма, и она рождает ему (второго) Диониса. От испепеленных титанов же произошел человеческий род.

Здесь к космогонической части, в которой первобытная фракийская дикость так странно преображена греческим глубокомысленным символизмом, примыкает нравственная. Раз мы происходим от поглотивших первого Диониса титанов, значит, наше душевное естество состоит из двух элементов — титанического и дионисийского. Первый тянет нас к телесности, к обособлению, ко всему земному и низменному; второй, наоборот, к духовности, к воссоединению в Дионисе, ко всему небесному и возвышенному. Наш нравственный долг — подавить в себе титанизм и содействовать освобождению тлеющей в нас искры Диониса. Средством для этого служит объявленная в Орфических таинствах посвященным «орфическая жизнь».

Из нравственного учения вырастает эсхатологическое. Живой Дионис, сердце Загрея, жаждет воссоединения со всеми частями его растерзанного тела. Целью жизни каждого человека должно быть поэтому окончательное освобождение той его частицы, которая в нем живет, и ее упокоение в великой сути целокупного Диониса. Но путь к этому очень труден. Титанизм является постоянной помехой, соблазняя к новому воплощению. И вот мы рождаемся и умираем, и вновь рождаемся, все снова и снова замыкаем свою душу в «гробу» тела, все снова и снова воплощаемся — между прочим, и в звериных телах, и нет конца этому томительному «кругу рождений», пока мы, наконец, не внемлем голосу Диониса, не обратимся к «орфической жизни». И тогда мы спасемся не сразу. Трижды мы должны прожить свой век безупречно и здесь, на земле, и в царстве Персефоны, пока, наконец, не настанет для нас заря освобождения, воссоединения и упокоения.

Пребывание в царстве Персефоны перед новым воплощением понимается как время очищения от грехов жизни; ее обитель — для большинства людей чистилище. Кто безгрешно провел земную жизнь, тот и на том свете проводит жизнь в блаженстве, во временном раю — пока голос необходимости не призовет его обратно на землю для новых испытаний. Но есть и такие, которые запятнали себя «неисцелимыми» злодеяниями; для них нет очищения, они терпят вечную кару в аду. Вот почему каждую душу после смерти ждет загробный суд; строгие и неподкупные судьи должны определить, в которую из трех обителей ей надлежит отправиться.

Орфические таинства, в отличие от Элевсинских, не были прикреплены к какому-нибудь городу: повсюду в Греции, особенно в колониальной, на западе, возникали общины орфиков, жившие и справлявшие праздники под руководством своих учителей. Конечно, от личности последних зависели и чистота, и духовный уровень самого учения; и если с этой точки зрения большинство орфеотелестов,² пугавших простой народ ужасом загробных мучений, и вызывало подчас насмешки просвещенных, то с другой стороны серьезные проповедники учения сумели поднять его на такую высоту, что не только поэты, подобно Пиндару, но и философы подчинялись его обаянию. Великий Пифагор сделал орфизм центральным учением своего «ордена». И через пифагорейцев, и независимо от них подпал орфизму и Платон; правда, в специально догматической части своего учения он не делает ему уступок, но в тех фантастических мифах, которыми он украсил своего «Горгия», «Федона» и в особенности последнюю книгу «Государства», сказывается в сильнейшей степени влияние орфической эсхатологии. И оно им не ограничилось: отчасти через широкое русло платоновской философии, но более посредством подземных струй, лишь ныне отчасти раскрываемых, она вливается и в христианство. Церковь иногда старалась воздвигнуть против нее плотину Евангелия, — иногда же и нет, находя, что те или другие частности (например, учение о чистилище) не противоречат ему и даже, пожалуй, им рекомендуются. Как бы то ни было, орфизм в значительной степени скрасил христианские представления о загробном мире: без Орфея и Данте он просто немыслим.
_________________________
[2] ὀρφεοτελεστής (ὀρφεο-τελεστής), -οῦ ὁ орфеотелест, посвящающий в орфические таинства Plut.


ДИОНИСИИ

Цикл праздников Диониса открывался веселыми Осхофориями (ὀσχοφόρια или ὠσχοφόρια, «ношение гроздьев»). Осхофория, праздник жатвы, праздновавшийся в Афинах 7-го пианопсиона (Πυανοψίων, октябрь-ноябрь). Во время этого праздника 20 взрослых юношей (по два от каждого сословия) бежали из храма Диониса в Лимнах в храм Афины Скирас (Ἀθηνᾶ Σκιράς) на Фалероне, неся в руках виноградные ветви с гроздями, гроздья винограда были даром от Диониса богине-покровительнице страны. Каждый из 10 победителей получал в награду чашу, наполненную напитком, составленным из пяти главнейших продуктов года (вина, меда, сыра, муки и оливкового масла — πενταπλόα), и почетное место в следовавшей затем процессии. Праздничное шествие (причем впереди поющего хора шли два мальчика в женской одежде) совершалось от Осхофории, площади перед храмом Афины, к храму Диониса, где Фиталиды приносили жертву. Праздник оканчивался жертвенным пиром.

Остальные праздники были приурочены к различным стадиям брожения молодого вина; то были сельские Дионисии в декабре, Ленеи в январе и Анфестерии в феврале. Все они были обставлены отчасти веселой, отчасти серьезной обрядностью и расцвечены прелестными мифами и легендами.

«В шестом месяце Ποσείδεων (Посидеон, приблиз. декабрь-январь) главными праздниками были Ἁλῶα (Алои, афинский праздник урожая) и μικρὰ Διονύσια (Малые Дионисии или Сельские, τὰ κατ΄ ἀγροὺς). Первый был земледельческий праздник молотьбы, совершавшийся в честь Деметры, Коры (Персефоны) и Диониса. Праздновавшиеся в этом месяце Дионисии назывались «сельскими» (в отличие от «городских», или «великих», совершавшихся в месяце Элафеболионе)».

«Ленеи или Ленейские Дионисии (Διονύσια Λήναια) — афинский праздник виноделия в 8-11 дни месяца Гамелион (Γαμηλιών — «брачный месяц», январь-февраль) в честь Вакха (Диониса); к нему приурочивались состязания драматургических произведений. У ионийцев, а в древнейшие времена и в самой Аттике, этот месяц (Гамелион) назывался Ληναίων (Ленеон, «месяц виноделия») от названия Дионисовского празднества Ληναία». Этот праздник совершался в течение нескольких дней. Местом праздника было древнее святилище Диониса. Празднование было сходно с сельскими Дионисиями, только пышнее и торжественнее; важную роль играло исполнение дифирамбов в честь божества киклическими (κυκλικός) хорами, называвшимися так потому, что во время исполнения дифирамба они двигались мерным, ритмическим шагом вокруг алтаря. Особая роль отводилась театральным представлениям.»

«Название восьмого месяца Анфестерион (Ἀνθεστηριών, февраль-март) произошло от третьего большого Дионисовского праздника, называвшегося Ἀνθεστηρία; это был месяц, в котором природа на юге пробуждается от зимнего сна; кроме того, молодое вино, приготовленное осенью, заканчивало к этому времени свое брожение и становилось годным к употреблению. То и другое, т.е. пробуждение природы и окончание брожения вина, составляло предмет праздника Анфестерий».

Праздник Анфестерий продолжался три дня, каждый из которых имел особое название. Первый день назывался днем открытия бочек и пробы нового вина. Каждый домохозяин приносил богу жертву, при которой совершал возлияние свежим напитком, и все домочадцы, не исключая и рабов, предавались праздничному веселью и удовольствиям. Первыми весенними цветами украшались сосуды и дети как распускающиеся цветки человеческого рода. В этот день в Афинах был рынок игрушек, которые покупали и дарили детям.

Второй день — «крýжки» — также был посвящен праздничным удовольствиям. Веселые компании, в которых участвовали ряженые, представлявшие сатиров, нимф и пр., ходили по городу и заходили к знакомым, где составлялись пирушки и даже состязания: кто скорее выпивал свой кубок вина, получал в награду плющевый венок и мех вина. При этом не забывали также и умерших родственников: ходили к ним на могилы и совершали возлияния вином. По-видимому, первоначально этот день был посвящен главным образом поминовению усопших и имел целью умилостивить силы подземного мира, владычеству которых при наступлении весны приходил конец. Поэтому-то этот день вместе со следующим принадлежал к числу «тяжелых» и храмы богов в эти дни были закрыты; однако впоследствии такое значение этих дней вполне уступило место веселью и наслаждению.

От имени государства совершалась таинственная церемония в древнем храме Диониса в Ленее, открывавшемся только в этот день. Главную роль в этой церемонии играла βασίλισσα или βασίλιννα, супруга архонта-царя, которая должна была быть родовитой гражданкой и выйти замуж девицей. При совершении церемонии ей помогали четырнадцать жриц (γεραραί, «старицы»), избранные архонтом-царем из наиболее уважаемых гражданок. «Царица» в присутствии священноглашатая брала с них торжественную клятву в том, что они удовлетворяют условиям, требующимся для участия в церемонии, и будут соблюдать строгую тайну. Жрицы совершали священные обряды на 14 алтарях, а затем «царица» отправлялась в святилище-буколеон,³ вблизи пританея,⁴ и там будто бы сочеталась браком с Дионисом.

Древний закон об этом обряде, вырезанный на камне, еще во времена Демосфена стоял в святилище Диониса подле жертвенника. Впрочем, подробности обряда неизвестны, а значение его объясняется различно; проще и естественнее всего принять, что «царица» как представительница страны соединялась брачными узами с богом возрождающейся весною растительности в знак того, что страна вполне предана его служению и надеется на его защиту и помощь; или, быть может, эта церемония совершалась в воспоминание брака Диониса с Ариадной.⁵
_________________________
[3] Βουκολίων (-ωνος) ἡ святилище пастыря (βουκόλος);
βουκόλος (βου-κόλος), дор. v. l. βωκόλος (-ου) ὁ погонщик или хранитель крупного рогатого скота, волопас, пастух Hom., Plat., Arst., Theocr.

[4] πρυτανεῖον, ион. πρῠτᾰνήϊον τό пританей, судилище (в Афинах), в котором заседали пританы (πρυτάνεις, члены коллегии из 50 человек) Plut.

[5] «Любовь супруги Миноса к Критскому быку является, по всей вероятности, фантастическим отражением древнего критского религиозного обряда, совершавшегося женой царя-жреца. Характерно, что и в Афинах, сохранявших, судя по первым строкам «Афинской политии» Аристотеля (III, 5), древние связи с критскими жрецами, жена архонта-царя вступала в ритуальный брак с Дионисом в Буколионе. Буколион был храмом Диониса, пастыря быков, и сам Дионис иногда представлялся греками в образе быка. Ритуал этот мог быть заимствован с Крита.
Если сблизить культ быка, по-видимому существовавший на Крите, с культом быка Аписа в Египте, то мы увидим, что в Египте бык Апис был явленным богом Осирисом, так же как и фараон: бык, бог и царь в египетской теократической деспотии оказывались связанными сходным образом». (Аполлодор. Мифологическая библиотека III.)

Третий день Анфестерий назывался «днем горшков» потому, что тогда приносили Гермесу Хтонию (χθόνιος, подземный) в жертву за души усопших горшки с вареными плодами всякого рода, которых сами жертвователи не могли пробовать, как при всех вообще жертвах подземным богам; ни одному из Олимпийских богов в этот день не приносили жертвы.

…«последний день Анфестерий был посвящен хтоническим культам, жертвоприношению душам умерших и подземному Гермесу. Души собирались на угощение, им приготовленное, и потом изгонялись из соседства живых заклинанием. (…) До нас дошла любопытная формула изгнания подземных гостей: "к дверям, Керы!⁶ Миновали Анфестерии!"» (В.Иванов)

_________________________
[6] Κήρ, Κηρός ἡ Кера (богиня насильственной смерти); ex. ὦ φθερσιγενεῖς Κῆρες Ἐρινύες! Aesch. — о, губительные Керы-Эринии!

Вообще видно, что три дня Анфестерий были богаты различными религиозными обрядами, подробности которых, однако, мало известны.

Прекраснейшим из всех дионисийских праздников были Великие Дионисии (μεγάλα Διονύσια), учрежденные тираном Писистратом.

«Девятый месяц Ελαφηβολίων (Элафеболион, соответствовал 2-ой половине марта и 1-ой апреля) был посвящен Артемиде, которой вообще у греков посвящался месяц, приходившийся около весеннего равноденствия.

Нет прямых указаний на существование в Аттике праздника Ελαφηβολία, встречающегося в других местностях Эллады, но предполагать его существование можно с большой вероятностью. Главным же праздником в этом месяце были великие Дионисии, продолжавшиеся несколько дней. Великие Дионисии торжествовали полную победу весны над зимой, были праздником радости и свободы, когда отпускали на поруки узников, оставляли в покое должников и никого не арестовывали, для того чтобы все могли принимать участие в веселье».

Празднование великих Дионисий начиналось торжественной процессией, в которой несли древнюю статую Диониса из Ленея в древний храм его, стоявший близ Академии, и оттуда обратно, с хоровыми песнями и веселыми прогулками по городу. Главной и существеннейшей частью этого праздника были театральные представления.

________________________________________
ДИОНИС, ИЛИ ВОЗВРАЩЕННОЕ БЛАЖЕНСТВО
(отрывок из книги Элиаде М. История веры и религиозных идей. I. XV:125)

Миф о расчленении младенца Диониса Загрея известен нам в основном по трудам христианских авторов, которым, как и следует ожидать, он не импонировал, а потому был представлен ими фрагментарно и тенденциозно. Однако, благодаря своей свободе от запрета говорить о сакральных и тайных вещах, христианские писатели донесли до нас ряд ценных деталей. Гера посылает к маленькому Дионису Загрею титанов, которые сначала завлекают его игрушками (погремушками, зеркальцем, бабками, шариком, волчком, трещоткой), а потом убивают, разрезают на части, варят в котле и, по некоторым версиям, съедают. Сердце Диониса Загрея удается сохранить Афине (варианты: Рее или Деметре). Узнав о преступлении, Зевс поражает титанов ударом молнии.

Христианские авторы не говорят о воскресении Диониса, но античные авторы о нем знали. Эпикуреец Филодем, современник Цицерона, пишет о трех рождениях Диониса: первом — от своей матери, втором — из бедра Зевса, и третьем, состоявшемся, когда Рея сложила куски его растерзанного титанами тела, после чего он вновь вернулся к жизни. Фирмик Матерн заключает свое сочинение рассказом о том, что на Крите (где, в его толковании, происходит действие) это убийство отмечается ежегодными ритуалами, воспроизводящими все, что «делало и испытывало дитя в момент смерти»: «в глубине лесов они страшно кричат, изображая яростные метания души» — как бы давая понять, что преступление было совершено в момент безумия, — «и зубами разрывают на части живого быка».

Мифо-ритуальная тема страданий и воскресения младенца Диониса Загрея породила бесчисленные споры, особенно в связи с ее орфическими интерпретациями. Мы сейчас ограничимся лишь указанием на то, что сведения, сообщенные христианскими авторами, находят подтверждение в более ранних документах. Впервые имя Загрея встречается в эпической поэме фиванского цикла Alcmaeonis (VI в. до н.э.); оно означает «великий охотник»,⁷ что соответствует необузданной, оргиастической природе Диониса.
_________________________
[7] Непонятно, когда Дионис успел стать «великим охотником», если титаны растерзали его в самом раннем младенчестве. Этимология эпитета «Загрей» явно происходит от териоморфного образа «первого» Диониса. В одних интерпретациях Дионис, пытаясь скрыться от титанов, перевоплощается в разных животных. И когда он обратился в быка, титаны настигли его и растерзали. По другой версии, Дионис изначально имел образ быка.

Ζαγρεύς — Загрей, эпитет Диониса в образе быка;

ζά — усилит. приставка со знач. очень, весьма, вполне;
ex. ζάχολος (ζά-χολος) раздраженный, гневный (Διόνυσος Anth.);

ἀγρεύς (-έως) ὁ охотник, ловец Pind., Aesch., Eur., Luc., Anth.

ἄγριος
1) дикий;
2) жестокий, свирепый, лютый, злой;
3) неукротимый, необузданный, грубый;
4) мучительный, тяжелый;
5) бурный, ужасный.

Что касается злодеяния титанов, то о нем кое-что рассказывает Павсаний (VIII, 37,5), и это свидетельство остается для нас ценным, несмотря на скептицизм Виламовица и других исследователей. Павсаний сообщает, что некто Ономакрит, живший в Афинах в VI веке до н.э., при Писистратидах, написал поэму на эту тему: «Взяв имя титанов у Гомера, он учредил дионисийские оргии, сделав титанов злодеями и мучителями божества».

Согласно этому мифу, титаны, прежде чем приблизиться к младенцу, вымазались алебастром, чтобы их не узнали. Так вот, в проводившихся в Афинах сабазийских мистериях один из посвятительных обрядов состоял в том, что лица инициатов покрывали мелом (τίτανος)⁸ или алебастром. Эти факты связывались вместе со времен античности. Но на самом деле мы имеем здесь одну из форм архаического посвятительного ритуала, хорошо известного в первобытных обществах: инициаты натирают лица мелом или золой, чтобы походить на призраков, т.е. они проходят через ритуальную смерть.
_________________________
[8] Обращает на себя внимание созвучие слов Τιτάν («титан») и τίτανος («мел»), которым покрыли лица титаны, дабы не быть узнанными:
τίτανος ἡ гипс Hes.; известь или мел Arst.; меловая пыль Luc.
Τιτάν (-ᾶνος), ион. Τῑτήν (-ῆνος) ὁ (эп. dat. pl. Τιτήνεσσιν) Титан (Τιτᾶνες и Τιτανίδες — титаны и титаниды, дети Урана и Геи).

«Мистические игрушки» тоже давно известны: в папирусе III века до н.э., найденном в Файюме и, к сожалению, испорченном, упоминаются волчок, трещотка, кости и зеркало (Orphicorum, fr.31).

Самый драматичный эпизод мифа — и в особенности то, что, растерзав ребенка, титаны бросили куски его тела в котел, сварили, а потом зажарили, — был известен еще в IV веке; более того, все эти детали «репетировались» в связи с празднованием мистерий. О подобной традиции знал Эвфорион в III веке. Жанмэр убедительно показал, что кипячение в котле и прохождение через огонь — это обряды инициации, дарующие бессмертие (ср. историю Деметры и Демофонта) или омоложение (дочери Пелия зарезали своего отца и сварили в котле).

Таким образом, в «злодеянии титанов» мы можем распознать древний посвятительный сценарий, первоначальный смысл которого оказался забытым. Титаны ведут себя как «магистры инициации», т.е. они «умерщвляют» посвящаемого, чтобы он «заново родился» на более высоком уровне существования (в нашем примере они даруют младенцу Дионису божественную природу и бессмертие). Однако в религии, провозгласившей абсолютное верховенство Зевса, титаны могли играть только демоническую роль, за что и были испепелены Зевсовой молнией. По некоторым версиям этого мифа, важного для орфической традиции, люди были созданы из пепла титанов.

Инициатический характер дионисийских обрядов ощущался и в Дельфах, когда женщины чествовали возрожденного бога. Как свидетельствует Плутарх (De Iside, 35), в дельфийской корзине лежал, готовый к возрождению, растерзанный Дионис Загрей, и этот Дионис, «который вновь рождался под именем Загрея, был в то же время фиванским Дионисом, сыном Зевса и Семелы».

Возможно, и Диодор Сицилийский имеет в виду дионисийские мистерии, когда пишет, что «Орфей перенес растерзание Диониса в мистериальные обряды» (V, 75,4). А в другом месте Диодор представляет Орфея как реформатора дионисийских таинств: «Вот почему посвятительные обряды в честь Диониса называются орфическими» (III, 65,6). Для нас сообщение Диодора ценно в той мере, в какой оно подтверждает существование дионисийских мистерий. Но в то же время вероятно, что уже в V веке до н.э. эти таинства содержали некоторые «орфические» элементы. Тогда Орфея, действительно, провозгласили «пророком Диониса» и «основателем всех инициаций».


_______________________________