Джек-с-фонарем (Сергей Лачинов)
ВОСХОЖДЕНИЕ. ВЕРБЕНА

Раз мои стихи так тебе к лицу — расскажу один, а пока танцуй. Колесо судьбы не придет к концу, не сгорит, обернувшись сажей…

…А мотив известен давным-давно: прокляла колдунья веретено, и забылась дева волшебным сном, вместе с замком и верной стражей. И легенды ходят — один смельчак разорвать способен оковы чар, (поцелуем — не остротой меча!), он придёт, только дайте время.
Но его все нету — идут года, а в соседних землях бежит вода, зацветают вишни в чужих садах, вырастает иное племя.
Где его найти? Может быть, сбежал, может, кто-то в сердце воткнул кинжал, может быть, фрегат не увидел скал, иль нога соскользнула с мыса…

Не тревожит солнце её покой, убегает, прячется за рекой.
А прекрасный замок зарос травой:
белладонна,
полынь,
мелисса.

***
Что еще могу я тебе сказать? Не проспи момент, не смыкай глаза. Колесо судьбы не свернет назад, не вспорхнёт воробьиной стаей.

Вот обычный город, обычный день, вот обычный парень — лентяй, студент, и неважно, в общем, что куча дел, ему некогда — он мечтает. А мечта работает — ах! — в кафе, и прекрасна, словно рассказы фей, и конечно же, мысли весь день о ней — даже комната пахнет лесом. В этом сонном царстве столов, ножей, черствых тостов, стейков, толстенных шей, эта девушка — чувствуешь свет в душе? — словно сказочная принцесса.

И колюч к ней путь — через гул толпы, темноту дворов, городскую пыль, сквозь бурьян и мглу не найти тропы, где, заснувши, застряло детство. Запереть бы дверь на стальной засов, истереть мечты бы в труху, в песок…

…Но несётся вечное колесо, и уже никуда не деться.

Чей-то взгляд растопит кинжал в груди — скоро май и в город придут дожди, не робей, расслабься и выходи танцевать под тугие струи.
Золотится мир в молодой весне, и решимость — больше, светлей, ясней, он поедет, чтоб повидаться с ней,
и наверное,
поцелует.

5 марта 2011

________________________________________________________________
Джек-с-фонарем (Сергей Лачинов)
ВОСХОЖДЕНИЕ. ЭВТАНАТОС

Императору бояться не пристало ни огня, ни молний, ни досужих слухов. Император не страшится горькой стали, ни болезней, ни проделок древних духов. Он пройдет по океану, как по саду, сапогом касаясь гребня темной пены…
Император не боится ни засады, ни любви, ни расставаний, ни измены. Он в руках державу, словно мячик, вертит, ветер дует — одобряя ли, ругая?

Но запомни, сын — бояться стоит смерти. У таких как мы, она совсем другая.

Позабудь про косы, кости, злые лики — пусть народ боится, в это я не верю. Если ты — потомок древних и великих, то она придёт к тебе в обличье зверя. За тобой следит с порога, с колыбели, ждет ошибок, страха, тьмы — чего угодно, за окном скользит бесшумно тенью белой, и смеётся — век от века, год от года. Для неё пусты, нелепы все законы, маски смерти — сын, запомни, — просто игры. Говорят, мой дед скрывался от дракона, я — клянусь! — её видал в обличье тигра. Если встретишь ты её — начни охоту, бей первее, будь сильнее, злее, звонче…

Как же зябко в замке в это время года… Не забудь, мой юный принц.
Спокойной ночи.

***
На опушке всё сильнее запах леса, птичьи стаи чертят небо вереницей. И когда тебе четыре — мир чудесен, август тянется, печёт, щекочет Шицу. Юный Шицу убежал из душной детской, прямо в лето из дворцового чертога. Осторожно — не увидел бы дворецкий! — принц бежит в волшебный бор, к лесным порогам.
А в лесу — огромный мир, нездешний, дикий, смех дриад — не заблудиться бы спросонок, на тропинке — цепь следов, цветные блики…

…И еще — в капкан попавшийся лисёнок.

Что поделать — убежать ли, кликнуть стражу — подскажите, старый бор, сухие листья? Пленник смотрит неподвижно и бесстрашно, и глаза его — чужие, как не лисьи.

Иногда хватает мига для решенья, иногда и сотня слов не стоит дела.

…Лис рванулся в омут чащи серой тенью — слишком быстро, будто лапа не болела.

***
Май стучится во дворец, сухой и жаркий, бросить всё, тайком из дома — и купаться! Облака сплетают путь в тугие арки, мир безбашенный, когда тебе тринадцать. Прыгнуть свечкой, осветить на солнце брызги, догрести до мыса, как могучий воин…

Чёртов камень оказался слишком близко, и смыкается вода над головою.

Тьма уходит вместе с холодом и кашлем — вроде выплыл? быть не может, как же странно. Вроде кто-то спас, но… нет, не помнит дальше.

…Лисий след уносит вместе с океаном.

***
На войне неважно — шут ли, император, бой кипит непримиримо, неустанно. Шицу знает — кровь за кровь и брат за брата, ясным соколом разит его катана. Враг испуган и растерян — стало легче, воин Шицу наступает и смеется.

Но вдали его заметил арбалетчик: лишь секунда, всё закончится, прервется. Воин Шицу не боится зла и ночи, отсидеться бы, не лезть бы на рожон, но…

…Что случилось — до сих пор не знают точно, но стрелок упал, как будто поражённый.

Неприятели играют отступленье, войско Шицу нагоняет — дерзко, звонко…

В суматохе не заметить серой тени, не увидеть неподвижного лисёнка.

***
От далёкого востока до границы, от глухих лесов до ягоды последней, да пребудет вечно Император Шицу, да восславится родившийся наследник! Император судит строго, правит мудро, сколько песен спето, сколь еще не спели!..

У дворцового порога, ранним утром, Ши с наследником сидит у колыбели. До чего похож — улыбкой и глазами, только мамины черты, и нос прямее. Ши поёт — от звуков мир как будто замер, песня тянется, ползёт лукавым змеем. Слышишь, песня где-то близко, очень близко, льётся, манит, оплетает руки Шицу…

Император не боится василисков, и чудовищ под кроватью — не боится. Он весь шар земной увидит, как под лупой, он могучий и великий — как с картины…
А еще, сынок — бояться смерти глупо. Бойся страха — он единственный противник…

Кликнуть слуг, тихонько натянуть ботинки, напевать под нос глупейшую из песен.
Оглянувшись, Ши шагает по тропинке. Сорок ли тебе, четыре — мир чудесен.

Кто бы знал, как на душе легко и просто, если ты не возвращаешься обратно.
Лис сидит и ждёт его на перекрестке. Ши смеётся, и кивает, словно брату.


________________________________________________________________
Джек-с-фонарем (Сергей Лачинов)
ВОСХОЖДЕНИЕ. ГОВОРЯЩИЕ-С-ГРЁЗАМИ

Вот июньское солнце играет в траве, вот по рыжему склону ползет муравей, вот старик Акимару зовет сыновей — погляди-ка, вон скачут, заразы! По заросшему саду летает перо, сыновья Акимару бегут вчетвером, вроде разные, словно арканы таро, а с лица — все легки и чумазы.
Сулу знает: он старший, а значит — боец, и его не сразят ни стрела, ни свинец. "Что за храброе сердце!" — гордится отец, — "Он другим и стена и защита". Средний, Хапу — умён, он увидит огни в бесконечных долинах потрепанных книг, даже сны не всегда поспевают за ним, чтоб узнать, где секреты зашиты.
Самый младший из братьев — бродяга Тору, он любую беду превращает в игру, и дорожные знаки в сплетении рун он отыщет, хитрющее пламя!
…А Тамуки-подкидыш бежит позади, он не воин, не маг, не искатель пути, но забытые песни он держит в груди, согревает ладонями память.

Паутинкой невидимой тянется стих, Акимару в далёкие страны нестись, говорите, чертята, что вам привезти, выбирайте, что на душу ляжет!
Просит Сулу клинок, чтоб ветра рассекал, чтоб свободно и плавно скользила рука, чтоб с хозяином славу по миру искал, не боясь ни бандитов, ни стражи.
Хапу думает долго, светлеет лицом, просит книгу заклятий — и дело с концом! — из затерянной жаркой страны мудрецов, из песочного томного плена…
Младший просит отца отыскать сапоги, чтоб бежать по дорогам быстрее других, чтоб его никогда не нагнали враги ни в одной из попутных вселенных.
А Тамуки-подкидыш лишь просит фонарь, весь задумчивый, тихий, прямой как струна. Остальные смеются, не могут понять, недоверчиво смотрят на брата.
Акимару кивает — мальцам невдомёк: пусть быстры сапоги, пусть ужасен клинок, но покуда в руках не погас огонёк — ты отыщешь дорогу обратно.

***
Время ходит околицей, горной тропой, вечерами в деревне трезвонят отбой, стих бежит по дорогам каймой голубой, сквозь года завивается плетью. Не тревожат покой безмятежной страны, не вторгаются тени в полночные сны, Акимару пирует в чертогах иных, подрастают вчерашние дети.
Сулу нынче недурно владеет клинком, и сложнейшие битвы даются легко, путь-дорога уводит его далеко — эй, дорога, храни полководца!
Что до Хапу — он вычитал тысячи книг, в их секреты неслышной змеёю проник, часто кажется ночью, что смотрят они темнотою бездонных колодцев.
А Тору увлекает иная игра — он в Серебряном Море известный пират, по земле ли, по морю — шаг легче пера, парус бьется подстреленной птицей…

Далеко за горами, один в маяке, обитает Тамуки, не видясь ни с кем…
…но почувствуй, фонарик теплеет в руке.
Перелистывай смело страницу.

***
Кровь — своя ли, чужая? — течет по лицу, всё смывая предателю и храбрецу, но большое сраженье подходит к концу, сталью звонкой победу рисуя.
А на самом пригорке, с раненьем в груди побежденного войска лежит командир — он тревожно и прямо на небо глядит, а над ним возвышается Сулу.
Что для воина — сердце? Здесь главное — честь, и в любом поединке всего не учесть, вот солдаты глядят, как свершается месть, вот на шпаге смыкаются руки…
Что для воина — жизни? Не медли, дурак, получи, ненавистный, поверженный враг…
Но за сотни земель загорелся маяк и доносится песня Тамуки.
…Вот вернулся отец — от песка словно бел, вот подаренный меч, вот грифон на резьбе. Ты, счастливо вздохнув, обещаешь себе — оставаться бойцом, не убийцей!..
И уходит куда-то кровавый морок, Сулу, хмыкнув, бросает под ноги клинок.
Вот рассказ ручейками бежит между строк, не давай-ка ему заблудиться.

***
Вот минуты летят на исход сентября, вот оплывшие свечи во мраке горят, вот и Хапу-колдун завершает обряд над зловещей распахнутой книгой. Заклинанья зовут, поднимаясь со дна — милый Хапу, забудь всё что было до нас, нам великая сила богами дана — как дышал ты до этого мига? Что для мага — быть пленником в клетке людской? Ведь такие, как ты, не находят покой…
Заклинанья уносят его далеко, остужают горячее сердце.
И уже ворожба заплелась до конца, и уже в зеркалах не увидеть лица… Но когда запирают ворота дворца — где-то сбоку откроется дверца.

А ладони Тамуки белее, чем мел, море снизу ревёт и бушует во тьме, вот уметь бы сражаться, и плавать — уметь, но увы — не умеет, хоть тресни!
Ах, вот был бы Тамуки пират или маг — он бродил бы по свету, сводил бы с ума…
Но сверкает фонарик, пронзая туман, и журчит переливами песня.

…Деревенские ночи — черней, чем смола, и погасшая свечка мягка и тепла, умыкнуть фолиант из отцовских палат и читать, опираясь на звезды…
Вырывается Хапу из липких сетей, покатился котёл по гранитной плите, заклинания плачут, зовут в темноте — но уже понимают, что поздно.

***
Быть рубакой, по чести, такая тоска — тяжеленную саблю с собою таскай, и погибель твоя, как подруга, близка, обласкает же, где бы ты не был!
Быть волшебником — скука, позволь уж сказать — над потрёпанной книгой испортишь глаза, и тебя не спасает меж пальцев гроза, коль звенит настоящая в небе.
А подайся в пираты, хоть сердце скрепив — и услышишь, как старая мачта скрипит, под тобой океан — не жалеет, не спит, норовит обвенчаться с кормою…
А пиратская доля — лиха и легка, и флагшток задевает порой облака, и ветра угоняют тебя на закат, расстилаясь дорогой прямою…

…Иногда горизонта полоска темна, и вокруг — не рассвет, а сплошная стена, и подруга-погибель — ох, как же страшна! — вновь маячит угрюмым оскалом…

И врывается песня, светла и добра, и дрожит незабудкой среди серебра — то поёт в маяке мой неназванный брат. Он не даст мне разбиться о скалы.

21 июля 2011

________________________________________________________________
Джек-с-фонарем (Сергей Лачинов)
ТИМ И СНЕГ

Раньше любое чудо в двери рвалось без спроса, раньше: приходит праздник — словно открылась дверь. Знали — когда в ноябрь ночью уходит осень, бойся огней болотных, прячься в густой траве. Знали — в закат февральский спрячь под подушкой волос, ночью тебе приснится — может быть! — твой жених. Время бежит по крышам, песни теряют голос, сказки случайных чисел — что ты забыл о них?

Южный ленивый город, в небе, как летом, чисто, тихо шуршит декабрь листьями во дворах. Тиму уже семнадцать. Тим — ученик флейтиста. Щурится год устало, году уже пора. Город — огнём обряжен, в городе — шум и ёлки, всяк ознакомлен с ролью, курит тайком в фойе. Тимми идёт, вздыхает — в праздниках мало толку, если вся сказка — это фильмы да оливье.

Тим еще помнит: раньше воздух гудел морозный, раньше в окне наутро было белым-бело. Слово, что дал в сочельник, было законом грозным, ангел следил с балкона — видишь его крыло?
Раньше, в далёком детстве — ты еще помнишь сам-то? — каждая встреча в праздник — это дела судьбы. Раньше любой прохожий мог оказаться Сантой, каждый сюжет из книжки мог обратиться в быль.
Нынче — одни названья, нынче — другое дело. Чудо осталось в прошлом, свой прекратило бег.

…Но не даёт покоя Тиму одна идея. Тимми идёт на крышу. Он вызывает снег.

В детстве твердили Тиму: музыка — это ключик, лучшее из заклятий, самый крутой радар. Мысли вплетай по нотам, думай светлей и лучше, дай ей ожить, струиться в венах и проводах. Город затих, не дышит, ветер толкает Тима, тёплый мотив по пальцам — мягок, спокоен, прост. Музыка тонкой флейты тянется паутиной, Тим представляет сотни снежных колючих звёзд. Облако, как подушка — туча летящих перьев, скрип под ногами утром, холод на языке. Кажется, вот немного, только шагни, поверь и…
Но неподвижно небо. Флейта дрожит в руке.

Тимми уйдет, нахмурясь. Он не фальшивил вроде — значит, всё это сказки, чей-то дурацкий бред.

…Только гирлянда Тима — отзвук его мелодий — в каждом окне и сердце свой оставляет след.

Знаешь, к мечте уводят сотни дорог на свете, вроде идешь налево — вправо ведёт судьба. Ты опоздал на поезд — позже кого-то встретил, ночью пойдешь работать — а попадешь на бал, в драку влезаешь в парке — и обретаешь друга; делай хотя бы что-то, смейся, живи, дыши…
Песня флейтиста-Тима — пусть и не дышит вьюгой — лучше любого слова, громче чем шум машин.

***
Платье горит в витрине, словно картина в раме, Бобби проходит мимо, цокает языком. Помнит, такое платье вроде хотела мама — он бы купил, но деньги… ну, а кому легко? Нет, он купил бы точно, только такие траты — дача, друзья, подарки, будет совсем же в ноль…
Музыка бьётся пульсом, каждом окном-квадратом, флейта приносит веру — и, почему-то — соль.
Сказки не в старых книжках с алыми парусами, мир состоит из мыслей, что сохранишь, любя.
Бобби стоит и мнётся, злится, губу кусает…
…быстро подходит к двери, дёргает на себя.

***
Часто начало ссоры — глупость штамповки крайней, только идёт лавиной, злость собирает в ком. Вот на дороге Руперт, вот на дороге Лайни: раньше — друзья друзьями, не разольешь рекой. Нынче — проходят мимо невозмутимым Буддой, время — безумный гонщик, вот бы успеть за ним.

Руперт не смотрит прямо, Лайни зевнула будто…
…Помнишь, в далёком детстве — озеро и огни? Помнишь, бежим по лесу, где-то по самой кромке, трешься щекой (щекотно!), прячем носы в траве.
Флейта летит по миру, мысли легки и звонки.

Руперт подходит к Лайни и говорит "Привет".

***
Тот, кто уже не верит, тот, кто затянут тиной — помни, приходит время и выпадает шанс. Громче, подруга-флейта, лейся по пальцам Тима, в каждом прикосновеньи — новый несмелый шаг. Кто-то услышав, вспомнит старое обещанье, кто-то бежит на поезд, чтобы приехать в дом, город скрипит мостами, город шуршит вещами, в озере бьют куранты, чтобы одеться льдом. Кто наберётся воли, бросит свою рутину, кто-то приедет в полночь, чтобы ответить "да".
Громче, нежнее, Тимми — сотня таких, как Тимми, дышат в окошки флейты, рвутся в глухую даль.

Вот говорят, что чудо раньше просилось в руки, нынче же — каждый резок, как цирковая плеть…
Если ты им не веришь — пальцы рождают звуки. С ними в любом прохожем что-то начнёт теплеть.

***
Город — сильней и мягче, город — как будто выше. Тимми устал и вымок, что-то сопит во сне…

Где-то в районе неба, где-то в районе крыши.
Заспанной белой кошкой
тихо
кружится
снег.

6 декабря 2011

________________________________________________________________
Джек-с-фонарем (Сергей Лачинов)
ВОСХОЖДЕНИЕ. КУЛЬТ ЭКСТАЗА

За окном — деревья, мосты, посевы, поезд мчит, дорога ведёт на север, ты кого-то ищешь? Наверно, Севу — поищи его во втором купе.

Севе двадцать: смуглый, веселый, грубый, укротитель лучших московских клубов, только взглянешь — сердце танцует румбу, Севе двадцать: время любить и петь.
А вагон бежит, громыхает грузом, продают сканворды и кукурузу, завтра будет лето, но Севе грустно — впереди три месяца скучных дней.

Папа — важный босс, у него проблемы, что-то с фирмой, банком, налогом левым, уезжай на лето, сынок, в деревню — от Москвы подальше, к чужой родне.

Позади остались огни и цены, и громады вечных торговых центров, позади друзья, что, наверно, ценят (эй, пойдёмте в Мак, угощаю всех!), повернуть обратно б, вот там бы, там бы… застилает дымом гремящий тамбур, позади — высотки, кафешки, дамбы, рассекают рельсы поля в росе. Всё собрать в кулак, потерпеть, не бросить, подождать, пока не наступит осень, повернуть обратно б — но слишком поздно. Что ж, сиди, к стеклу прислонись спиной.

Вроде всё понятно — вот едет поезд, на часах другой остывает пояс, засыпает Сева, совсем расстроясь, он приедет завтра под утро, но…

…Он не знает — скоро всё станет ярким, вспыхнет жаркой свечкою из огарка, обернётся скука судьбой, подарком, всё вокруг изменит, перевернёт. Всё начнётся с первой случайной встречи — вот он с кем-то вместе идёт на речку, чьи-то песни, шутки, гитара, вечер — и внутри как будто бы тает лёд. Самых близких сложно найти нарочно — в вереницах дней, в вычисленьях точных — мир не терпит end'ов, концовок, точек, кораблей, навеки зашедших в порт.

Самых близких жди по биенью пульса, череде событий, совпавшим вкусам, рассыпает лето черешню-бусы, оставляет след на кармане шорт. Вот июнь — знакомства, дожди и листья, догонять кого-то по тропкам лисьим, по утрам заваривать чай с мелиссой, отыскать Медведицу в полутьме, вспоминать самим (интернет не ловит!) — как готовить кексы, солянки, пловы, хвастать всем в деревне своим уловом — в полдень речка белая, словно мел. Вот костёр в июле — и запах дыма, руки после ужина пахнут дыней, "подари мне велик!" "отстань, дубина!", "господа, мне кажется, мы шпана!"
Отраженье в озере — ты ли это? Вот загар и кудри как у поэта, колыхает майку под жарким ветром… а мобильник? Месяц в других штанах.

Вот и август — словно всю жизнь здесь прожил, набивать рюкзак золотистой рожью, наблюдать, как стало трухой и ложью всё что так терзало тебя внутри.
Сохрани же лето волшебным гребнем — пусть в тебе живёт, колосится, крепнет, сохрани и в холод тепло деревни — в ней любой из страхов твоих сгорит.
На прощанье в воду — гурьбою, вместе, закусить зубами железный крестик, если будет грустно и будет пресно — по полям письма побежит строка.
Ветер дует с юга — велик и вечен, в твоей жизни будет сто тысяч речек, и не раз еще мир возьмёт за плечи, оглушит тебя переменой карт.

Позади — стоянки, леса, траншеи, Сева едет — камень с реки на шее, в голове — с полсотни лихих решений на сентябрь, год, на десяток лет.
Сева станет — боссом ли, дипломатом, музыкантом, мимом, речным пиратом — всё возможно, коль не свернёшь обратно, если лето спит на твоём крыле.
На вокзале — куча друзей, знакомых, из купе доносится запах дома, вся столица стала большим паромом — всё дымит и крутится допоздна.

Поезд едет — чинно и осторожно — всё случится, только немного позже.
А пока он просто сойдет с подножки.
и никто
не сможет
его узнать.

6 мая 2012

________________________________________________________________
Джек-с-фонарем (Сергей Лачинов)
КРУГ

Если ночь настигла в глухом лесу, не ходи за дровами вглубь,
Отыщи у ели корявый сук, что-то острое: нож, иглу.
Острием веди по сырой земле, на промозглом чужом ветру,
И не бойся воя, давай смелей: ты рисуешь защитный круг.

Проследи, чтоб не был забит листвой, ни травинки, ни муравья —
И простое старое колдовство сбережёт тебя от навья.
На края насыпь белену и соль (если сера — то самый блеск),
И едва закатится колесо, как к тебе подкрадется лес.

Не ходи на свет, где журчит вода, никого не зови к огню,
Если ты не струсишь, им никогда не нарушить твою броню,
Не пугайся криков, не верь в мольбы (пусть за кругом — отец и брат!),
А иначе в чашу твоей судьбы не насыпать и серебра.

А теперь послушай — мы здесь одни, только мы и клочок костра,
Если их прогонишь — уйдут они, позовут на подмогу страх —
Он вопит на разные голоса, обращает дыханье в лёд;
Отыщи отвагу в моих глазах, и не вздумай шагнуть вперёд.

Чтобы там не чудилось — мертвецы, гобелены шипящих змей,
Или призрак, чёрный, как антрацит, чья-то кровь на льняной тесьме,
Или даже пули — тускла латунь, ярок блеск золотых монет…
Если просто станет невмоготу, то покрепче прижмись ко мне.

Это старый фокус, но он спасёт, не позволит сойти с ума —
Закрывай глаза, поцелуй в висок, не пускай на порог обман.
Если словно в венах течет стекло, и взведенный готов курок,
Вот моя ладонь, вот твоё тепло — им не страшен любой морок.

***
Вот и в этом городе мы вдвоем, словно тысячу лет подряд —
Здесь недобро смотрит любой проём и бессилен любой обряд,
Только принцип тот же — коснись и верь, на ладонях — изгибы рек,
И у наших ног, как волшебный зверь, загорается оберег.

И пока он светит — полынь и мёд, можжевельник, морской прибой,
Нас ничто не ранит и не возьмет, не разлучит меня с тобой.
Даже если кажется — все горит, и проблемы не по плечу:
Нам осталось высидеть до зари, нам осталось совсем чуть-чуть.

Заржавеет нож и растает соль, догорят, затрещав, угли,
И взойдет ленивое колесо, и исчезнет оно вдали,
И оставит нас на конце пути, где примята росой трава,
Где проснусь с тобою под пенье птиц и начну тебя целовать.

23 мая 2013

________________________________________________________________
Джек-с-фонарем (Сергей Лачинов)
СТРЕЛА

Слушай старую няню, не бойся, гляди смелей:
Завтра братьям с тобой достанется по стреле,
Не желай ей упасть на вотчины королей,
Ни в купеческий двор с деньгами и теплым ложем.

Выходи на рассвете — братьев других первей,
Не держи ни мечты, ни ужаса в голове,
Убаюкай стрелу, как чадо, на тетиве,
И пускай к горизонту — так далеко, как можешь.

Пусть тебя поджидает счастье в любой из верст,
Посреди одиноких скал и колючих звезд,
У сверкающих городов в исполинский рост,
В деревушках забытых, чуждых любого слова.

Находи и влюбляйся, смейся и прорастай,
Разделяй на двоих привычки, слова, места,
Смейся, ссорься, клянись, что будете жить до ста…
А настанет пора прощаться — что ж, целься снова.

Потому что разлуки — важная часть пути,
Потому что пока тебе плохо — стрела летит,
Потому что и боль, и счастье дают расти,
Оставляют в тебе истории, как зарубки.

Потому что любой услышавший — побратим,
Потому что всяк день уходящий необратим,
Потому что не страшно, если не долетит,
А действительно страшно — если опустишь руки.

Потому отпускай. Смотри на её полет:
Через темные волны юга и невский лед,
Через тех, кто предаст и тех, кто тебя поймет,
В направлении к горизонту и выше, выше…

Твоя сказка — соленый ветер и свист в ушах,
Без тебя самого не стоящая гроша.
Сохрани, проживай, учись и приумножай,
Интересней её никто уже не напишет.

31 января 2017

_______________________________