Ахтырка. Осень. 1901

 

 

Этюд к картине Шлюз. 1901

 

 

В 1896 году знаменитый Дерптский университет в Тарту предложил молодому ученому почетное и перспективное место профессора юриспруденции. Но у него уже созрели другие планы: он решает оставить науку, отказаться от многообещающей карьеры и посвятить себя искусству живописи. А было ему к тому времени ни много ни мало тридцать лет.

В том же году будущий художник прибывает в Мюнхен, считавшийся тогда одним из центров европейского искусства, и записывается в частную художественную школу Антона Ажбе, где учатся также А. Явленский, Дм. Кардовский, И. Грабарь и другие его соотечественники. Однако скоро он начинает испытывать неудовлетворенность школой и процессом обучения.

В 1900 году он поступает в Мюнхенскую академию художеств, в класс Франца Штука, считавшегося «первым немецким рисовальщиком».В конце мая 1901 года несколько художников и скульпторов, объединившись, создали общество «Фаланга» («Phalanx»). Одним из его организаторов был Василий Кандинский. А через год он уже сам преподавал живопись в созданной при обществе школе.

 

Променад. 1902

 

Кохель. Пейзаж с поместьем. 1902

 

 

Там в 1902 году и произошла встреча с начинающей художницей Габриель Мюнтер - ей 25, ему 36 лет. После посещения выставки общества «Фаланга» девушка записалась в класс живописи к Василию Кандинскому. Спустя долгие годы, будучи уже в очень преклонном возрасте, пережив их любовь да и самого Кандинского, Габриэле Мюнтер запишет в дневнике: «Для меня было совершенно новым художественным впечатлением то, как Кандинский, принципиально иначе, чем все другие преподаватели, все подробно и основательно объяснял и воспринимал меня как сознательно устремленного к своим целям человека, способного ставить перед собой собственные задачи».

Кандинский первый распознал в Мюнтер творческое видение и природный дар рисовальщика, рекомендовал ей воспринимать рисунок как «преображение действительности», а в частной беседе откровенно ей заявил: «Тебя ничему нельзя научить. У тебя все от природы. Единственное, что я могу для тебя сделать, это оберегать и пестовать твой дар, чтобы к нему не пристало ничего неверного». Весной 1902 года, счастливая, вдохновленная удачей Габриэле писала своим родственникам, что «наконец нашла правильного, настоящего учителя».

 

Русский витязь. 1902

 

Синий всадник. 1903

 

 

Тем временем Кандинский приглядывался к Габриэле не только как к ученице. Казалось, в человеческом и творческом плане она была полной его противоположностью. Она была нетщеславна, спокойна, уверена в себе. О Кандинском же один из его современников высказывался в том духе, что хоть он и производит впечатление человека не от мира сего, на самом деле твердо стоит на ногах и знает, чего хочет в жизни. Однако беспокойство, тревога, неуверенность были всегда рядом, опутывали его, мешали двигаться вперед.

Их притянуло друг к другу как разнозаряженные частицы, как подтверждение принципа: каждый тянется к своей противоположности. Двойная переписка, двойная жизнь Летом 1902 года Кандинский вывез группу учениц в баварский городок Кохель на пленэр. Он рассредоточил учениц по берегам одноименного озера и объезжал их на велосипеде. А поскольку Габриэле, единственная из девушек, с велосипедом была знакома довольно коротко, они стали ездить вдвоем. Разговоры во время поездок, совместные купания в озерах все больше сближали их.

 

Габриэль Мюнтер, рисующая в Калльмюнце. 1903

 

Древняя Русь. 1904

 

 

Однако зарождающиеся чувства изначально не были безмятежными. Вскоре в Кохель к Василию приехала жена Аня. Опасаясь невольно выдать себя и тем самым причинить ей боль, Кандинский... попросил Габриэле уехать пораньше. 22 августа она с грустью оставила Кохель. Между ними началась переписка. Их переписка носила «двойственный» характер. Тексты, которые могли попасться на глаза другим, писались на почтовых открытках и были нейтрально-официальными. Письма интимного характера запечатывались в конверт и опускались в почтовый ящик в другое время и в другом месте. «Дорогая фройляйн Мюнтер! — обращается учитель к своей ученице в „официальном“ письме. — ... То, что Вы с большим успехом и удовольствием работаете шпахтелем, мне очень и очень приятно. ...Со времени Вашего отъезда я сделал четыре этюда». И так далее... И в тот же день любимой отсылается тайная открытка с видом Москвы.

 

Нимфенбург. 1904

 

Арабский город (темпера). 1905

 

 

Осенью оба снова в Мюнхене. А Кандинский между тем продолжает ежедневно писать своей Элле. (Так он называл ее, и так она подписывала свои письма к нему). Зачастую это были «стоны израненной души», выплески сиюминутных мыслей, ощущений. Звучала в них тема одиночества, непонятости, непокоя. Иногда он спрашивал ее о впечатлениях от своих работ и огорчался, если ей в них что-то не нравилось. Он жаждал, чтобы Элла целиком настроилась на его волну, чувствовала каждое движение его мысли, все вибрации его души, мечтал, чтобы стерлись границы между «я» и «ты».

Ревность его была столь же всеобъемлюща, как и любовь: от Эллы требовалось, чтобы она была сконцентрирована только на нем одном. Кандинский мучается. Мюнтер тоже. Она никак не может решиться на тайные отношения, хочет ясности, пытается доказать себе и ему, что вариант «учитель — ученица» ее устраивает и другого ей не нужно. Она не хочет встречаться потихоньку, украдкой, не желает жить с нечистой совестью и начинает избегать Кандинского и его семью. Но совсем не видеться они не могут. Тогда возникает идея чистой дружбы. Им следует прекратить тайные встречи, разговоры о любви — ибо пока их отношения остаются на этом уровне — и положиться на время, которое либо усилит, либо погасит взаимное влечение.

 

Портрет Габриэле Мюнтер. 1905

 

Характер у Эллы начинает портиться. Она ощущает, что их с Василием «брак» постепенно превращается в деловой союз единомышленников. Чтобы не думать о печальном и неприятном, она с головой уходит в работу. Но чем дальше, тем больше осложняется их совместная жизнь. Когда в октябре 1912-го Кандинский опять едет в Россию, Элла прочитывает в его письмах равнодушие к себе. «Ты живешь... для себя, обо мне не думаешь», — жалуется она. Ее собственные письма по большей части унылы и безрадостны, полны негативных эмоций. Кандинский старается быть корректным и сдержанным в своих ответах, но его внутреннее раздражение нет-нет да и прорывается на поверхность.

 

Кринолины. 1909

 

Группа в кринолинах. 1909

 

 

Когда начинается Первая мировая война, все русские, как «нежелательные лица», вынуждены в кратчайшие сроки покинуть Германию. Василий с Эллой, а также бывшей женой Анной отбывают в Швейцарию. Сначала он рассчитывает на скорое возвращение, но, видя, что война затягивается, отбывает в Москву. Перед отъездом он предлагает Элле больше не жить вместе и в дальнейшем встречаться как друзья.

Элла возвращается в Мюнхен. Они продолжают переписываться. «...Часто думаю о том, как тебе сейчас одиноко, — пишет Кандинский 25 декабря 1914 года. — Мне это очень больно. Тем не менее, мне кажется, что предложенная мной форма (отношений) — наилучшая. ...Совесть мучает меня, равно как и сознание того, что многое, что я должен был сделать, не в моих силах: против своего естества я идти не могу. Но время лечит. Вынужденно долгая разлука наверняка внесет ясность...»

 

Зимний пейзаж. 1909

 

Мурнау. Пейзаж с зеленым домом, 1909

 

 

Но для Эллы никакой ясности нет. Она понимает одно: он обещал и ей, и ее родным узаконить их отношения и не выполнил своего обещания. Поэтому она будет и дальше верить и ждать. Он должен, обязательно должен официально закрепить их многолетний «брак»! Это ее стремление Кандинский не до конца понимал. Зачем и кому нужна юридическая казуистика, если вместе они больше не будут?! Он не слишком задумывался, что в то время в общественном мнении связь вне брака считалась недопустимой и порочной.

Они договаривались о встрече в Стокгольме, но Кандинский раз за разом откладывает приезд. Его письма становятся все более отчужденными, он вдруг начинает заявлять, что Элла его никогда не любила по-настоящему. ...18 июля 1915 года Элла приезжает в Стокгольм. Кандинский все не едет, вместо него приходят письма: «Я приеду, чтобы увидеть тебя. Я этого очень-очень желаю. Но я не могу с тобой жить, как раньше. ...Я тебя все время вводил в заблуждение лишь потому, что сам насчет себя заблуждался». На полях этого письма ремарка Мюнтер: «Ты изменился. Ты прекрасно знаешь, что обещал в 1903 году. Надо отвечать за свои слова!»

 

 

 

Она остается жить в Стокгольме, встречается с творческой молодежью и занимается делами Кандинского. Зная его тяжелое материальное положение, организует ему выставку-продажу. Наконец 23 декабря 1915 года Василий приезжает. Встреча получилась нерадостной. Он не привез ни одной картины и принялся интенсивно восполнять их отсутствие, работая у Эллы в ателье. Она тем временем всячески старалась сделать ему паблисити.

1 февраля 1916 года состоялось открытие выставки. Критика, в целом, была доброжелательная. Сам Кандинский комментировал свои абстрактные работы, объясняя публике их содержание. Кое-что ему удалось продать. С 1 по 14 марта проходила выставка Габриэле. Она вызвала широкий резонанс в прессе, а одна из художественных школ в Берлине предложила ей вести мастер-класс. 

 

День всех святых. 1911

 

Дама в Москве. 1912