Ковид свирепствует и танки наши быстры! Простите, кто скучал, но совершенно не было времени. Мне позвонили и предложили продолжить обучение на немецких курсах, за которые было уплочено, но из-за пандемии не срослось, но беда в том, что нынешний курс оказался интенсивом - три часа каждое утро и физически невозможно как-то увязать учебу, домашние задания, работу и домашние дела. Точнее, увязать можно, но интернет тут выпадает почти полностью. Поэтому не до блога было.
Все это было настолько нервно (в основном из-за волнений по поводу детей, которые «где-то там...»), что вчера я творчески превзошла сама себя. Умудрилась легким движением руки сбросить в корзину все (ВСЕ, Карл!!!) файлы на ноуте, включая две начатые книжки и два уже расшифрованных интервью, и очистить корзину. К счастью, у меня есть вредная привычка отправлять что-то из написанного особенно ценным для меня критикам, так что большую часть файлов удалось восстановить - извлечь из почты. Включая то, что было написано исключительно для личного пользования и не предназначено (пока) для широкой огласки.
Но в текущий момент у меня отходняк. От курсов, от работы, от того, что девочка Миша, появившаяся на свет ночью, весела, здорова, в меру увесиста, а её мама прекрасно себя чувствует, и вообще я завтра иду после курсов в хорошую компанию на льдину и, как говорится, вернусь поздно и пьяная
Среда у нас двойной семейный праздник, а четверг далеко - о нём пока можно не думать.
Под выходные напишу классный рецепт чизкейка. У меня из два — классных: один, который тренер по прыжкам в воду Джейн Фигуэйредо готовит по праздникам для своего ученика Тома Дэйли и всей английской сборной, но он классический и по времени затратный, второй — модный ныне обожженный каталонский. Вчера его и приготовила. Правда, не по рецепту, который гуляет в российском интернете, а по тому, что в свое время выудила из интернета испанского. Это гениальная вещь. Умереть и не встать! На весы — так точно.
Но в конце концов, у меня был повод для торжественного (под шампанское) десерта! Если серьезно, это реально чумовая вещь. Совершенная. Хотя на вид ужасен, надо признать... Этакое Квазимодо от кулинарии.
Всем хорошей недели!!!

Когда-то Владимир Кучмий учил меня всевозможным журналистским приёмчикам. Например, как написать заметку, если никогда раньше этого не делал.
— Берешь лист бумаги и пишешь на нем: «Дорогой Вова!». А дальше, как в письме, рассказываешь все то, что хочешь рассказать. Написала заключительную фразу, поставила точку и вывчеркиваешь слова «Дорогой Вова». Всё, заметка готова.
— А сокращать надо? — спросила я тогда.
— Для этого есть я, — был ответ. Правда, тогда Кучмий (всё-таки, он очень меня любил) сразу дал подсказку: «Приносишь текст редактору, никогда не уходи из кабинета. В присутствии автора текст всегда намного сложнее рубить»
Еще один лайфхак сводился к тому, что автору бывает очень полезно читать вслух то, что он написал. Если запинаешься, значит, фраза написана коряво или чересчур заумно, её нужно переписать.
Это я к тому, что уже три часа подряд (сейчас десятиминутный перерыв) сижу в крошечном скворечнике без окон и стенами из черного поролона студии и занимаюсь озвучкой собственной книги. Хорошо читается, кстати. Пять глав позади. Связки пока не убила, работаем дальше...

Просили сменить тему — меняю. Сижу по уши в работе и сокрушаюсь, что не сумела правильно рассчитать очередность: занималась одним текстом, хотя нужно было отложить его на неопределенный срок. Как минимум, на выходные. Потому что из намерений поговорить за жизнь получился в чистом виде роман выходного дня, не привязанный к каким-то конкретным событиям, но в меру захватывающий. Насколько «в меру» — судите сами. Не думаю, что текст выйдет в ближайшие дни, до этого мне хотелось бы поставить интервью, над которым работаю сейчас, но завлекалочки ловите:

...— В свое время меня, честно говоря, потрясло, с какой скоростью в рамках «Ледникового» у фигуристов начали распадаться вроде бы очень прочные человеческие отношения. В чём причина? Неужели всего лишь в том, что в руках появляется новое тело?
— Новое тело, новые эмоции, новые ощущения, плюс с этим человеком ты проводишь достаточно много времени и подсознательно хочешь понравиться партнеру. В своей профессии артисты так или иначе изначально заточены на флирт, на самоутверждение, но мне кажется, что многие зачастую и в обычной жизни играют. Просто когда сталкиваешься с этим впервые, не отдаешь себе в этом отчет. И тебя тоже начинает затягивать. А потом словно кипятком ошпаривает: что ты делаешь? Ладно бы в двадцать лет, когда нет ни семьи, ни детей.
— Многие фигуристы женятся на своих партнершах как раз в этом возрасте.
— Я большей частью со всеми своими партнершами на тренировках ругался. Уходил со льда с мыслью: «Не видеть бы тебя ещё неделю!». Какая уж тут женитьба?..

...— Поначалу все почему-то хотят сразу начать прыгать и непременно — тулуп.
— Ключевое слово «поначалу»?
— Ну, да. Моя нынешняя партнерша просмотрела много программ с «Ледникового» с моим участием, и вообще много чего смотрит о фигурном катании. Не так давно показывает мне видеоролик: «Вот так хочу!» А там олимпийские чемпионы Сочи, американцы Мэрил Дэвис/Чарли Уайт выполняют свою самую навороченную поддержку...
— И?
— «Да-да-да, — говорю, – в следующий раз»...

...В Америке, когда я стал там тренироваться, много чего случалось. По сей день не понимаю, как удалось избежать каких-то действительно серьёзных последствий. Не сесть в тюрьму, например. В первые четыре года очень давило вообще всё. Ты в чужой стране, ты уехал от всех своих друзей, ты абсолютно без собственных денег, тебе выдают 150 долларов в месяц, на которые ты питаешься и живёшь. Все питание — сосиски по доллару штука или «Бургер Кинг». Спасибо более старшим ребятам, помогали всячески, подкармливали...

...Присели в барчике ближайшего молла, начали выпивать. Я с радости, друг с горя. Потом вернулись на каток смотреть, как катаются девочки. Сорвали зачем-то пожарный огнетушитель со стены на трибуне, начали поливать друг друга... Потом уехали в гостиницу продолжать праздник. По телеку показывали какой-то боевик, вот и мы намотали на руки полотенца, начали крушить все вокруг. Порезались, стены кровью перепачкали, а после этого попёрлись на заправку купить чего-нибудь выпить. По дороге нападали на прохожих из-за кустов, то есть, просто какая-то шизофрения началась: мы солдаты, вокруг нас война...

Всё, творческая пауза закончена, завтрак съеден, продолжаю отрабатывать карму. А вам хорошего дня.

Мы в Мегаспорте поехали, поэтому переношу сюда комментарий Limonnaja_dolka (вы, кстати, на катке?) из прошюлой ветки
Танцы
ЗГ пора б уже как-то проявлять себя, может, к этому сезону прорыв увидим
4 молодые пары...по сути - это будущее российских танцев, следующий олимпийский цикл.

Мальчики
Возвращение Коляды - в каком он сейчас состоянии?
Насколько "вырос" за межсезонье Самарин

Пары
"Рубилово" между БК, МГ и ПХ

Девушки
Вынесет ли всех Валиева?
Ну и в принципе интересно посмотреть на девчонок

ППКС, как говорится

Весь день сегодня занимаюсь текстами (к большому футбольному интервью добавилась необходимость написать комментарий по фигурному катанию), и совершенно неожиданно наткнулась на очень давние зарисовки тех времен, когда одно из издательств уговаривало меня написать книжку о профессии журналиста. Книжку я так и не написала, но отдельные главы остались. В некотором смысле это в тему предыдущих рассказов — об авантюризме и крайней легкомысленности в связях, как сообщил мне за чашкой кофе Кучмий, когда я как-то принесла ему очередной материал, которого ни по каким раскладам не должно было быть.
Завтра днем у меня очередное интервью под условным названием ОПГ «Ромашка» (нет, это не про футбол), наверное, поэтому и вспомнилось...

...Часы в гостиной гулко ударили два раза. Это были любимые мамины часы. Когда-то я покупала их ей в подарок, зная, до какой степени маме нравится «живой» звук. И сама любила их слушать: после отъезда родителей на контрактную работу в Австрию бой часов лишний раз заставлял вспомнить какие-то домашние истории, чему-то улыбнуться. Но сейчас глубокий звук отозвался в громадной пустой квартире, где в тот вечер я была абсолютно одна, тревогой. Двумя часами ранее, ровно в полночь я вернулась из подмосковного Подольска, и почти сразу у меня зазвонил телефон. В трубке раздался голос человека, с которым я встречалась в тот вечер.
— Не спишь еще? Не ложись. Через два часа к тебе подъедут. Диктуй адрес.
В два пятнадцать я начала беспокоиться. Вышла на улицу с телефонной трубкой в руках и стала озираться по сторонам. Широченный проспект был абсолютно пуст.
Мне почему-то стало панически страшно. Отчаянно захотелось вернуться в квартиру (обе двери – на все замки! Непременно!) и отключить телефон.
В этот момент из-за поворота показался большой черный автомобиль с тонированными стеклами. Остановился у подъезда. Одновременно и почти бесшумно, как в каком-то уже много раз виденном боевике, распахнулись обе двери и из машины вышли двое незнакомых мне мужчин.
— Елена?
— Да.
Отчаянно проклиная себя за авантюризм, я пригласила гостей в дом. Механически достала чашки, включила чайник, заварила кофе. В голове крутилась одна-единственная мысль: «Черт, я ведь даже не знаю, как их зовут...»
* * *
В свое время авантюризм стал именно той причиной, по которой в стенах «Спорт-Экспресса» у меня сложился имидж журналиста, который может все. В самом конце осени 1996-го редакция готовилась запустить собственный журнал и, с энтузиазмом обсуждая содержание будущего первого номера, руководство пришло к тому, что до зарезу нужен центральный материал. Так называемая «тема». Нетривиальная и убойная. Обсуждая перечень возможных вариантов первый заместитель главного редактора Владимир Гескин сказал: «Кажется, я придумал. Нужно написать о допинге. Я готов за это взяться».
— О чем собираешься писать? – поинтересовалась я.
Гескин задумался.
— Пока не знаю. Надо подумать.
Сама не зная зачем я ляпнула:
— Вова, не гробь тему. Отдай ее мне.
— А с кем собираешься поговорить ты?
— Попробую для начала разыскать Анатолия Писаренко.
— У тебя ничего не получится. Он не станет говорить.
— Возможно...
Чемпион и рекордсмен мира в штанге Анатолий Писаренко в свое время побил все существовавшие мировые рекорды, в том числе и феноменальные - Василия Алексеева. А в 1984-м был задержан при въезде в Канаду за то, что в его багаже обнаружили партию запрещенных анаболических стероидов и, соответственно, дисквалифицирован.
После ухода из спорта выдающийся тяжелоатлет ушел в бизнес, быстро стал Очень Богатым Человеком — ему принадлежали чуть ли не все бензоколонки страны. Мы не были знакомы, но когда я раздобыла номер его телефона и дозвонилась, Анатолий согласился встретиться. При условии, что я приеду к нему в Киев.
Я и поехала.
Мои планы начали рушиться прямо на вокзале. Сначала никто не брал трубку. Потом вдруг звонок прошел, и я услышала:
— К сожалению, вынужден извиниться, я сейчас во Львове. Срочно пришлось выехать туда на переговоры с партнерами. Но вас встретят и привезут в гостиницу. А вечером я вернусь в город.
Ближе к вечеру телефон зазвонил снова.
— Елена? Вам звонят по поручению Писаренко. Анатолий будет в Киеве через час. Но завтра в восемь утра он улетает в США. Сегодня у него за городом заказана сауна, которую не хотелось бы отменять. Если нет принципиальных возражений, спускайтесь вниз — машина уже ждет у подъезда.
В сауне был накрыт стол, увидев который, я поняла, что вляпываюсь во что-то непредсказуемое. Ни о каком интервью в такой обстановке не могло быть и речи. Мне представляли каких-то людей («Это – чемпион Европы по боксу. Это – чемпион мира. Это – наш лучший массажист, тоже боксер... »). Возможно с точки зрения хозяев в антураже не было ничего странного. Я же видела лишь незнакомых, громадных, замотанных в полотенца мужиков и, забыв думать о каком бы то ни было интервью, совершенно не понимала, как буду выбираться на волю.
Последней каплей стали слова Писаренко: «Вещи у вас с собой? Отлично! Ночевать поедем ко мне домой».
Видимо ужас на моем лице проявился в этот момент до такой степени, что Анатолий расхохотался.
— Да не переживайте вы так, ничего с вами не случится. Квартира большая, если вас пугает мое присутствие, можете закрыться в любой из комнат на ключ, а утром вас разбудят и отвезут в аэропорт. Но вы же хотели поговорить? Следующая возможность, боюсь, появится нескоро: не знаю, когда вернусь из Америки.
Тот материал, в который составной частью вошли рассказы Писаренко, действительно стал «убойным». Главный редактор долго недоумевал: «Каким образом тебе удалось его разговорить?»
Гескин, который присутствовал при разговоре, лишь хмыкнул:
- Главное, вовремя сказать, что это невозможно. На нашу девочку это действует похлеще, чем красная тряпка на быка.
* * *
На «слабо» меня брали впоследствии много раз. Случай с Дмитрием Сычевым был как раз из этой серии. Cкандал, развернувшийся вокруг имени футболиста в конце лета 2002 года – сразу после чемпионата мира в Японии - стал, без сомнения, одним из самых громких в российском футболе. 19-летний игрок, признанный лучшим из россиян на том первенстве, ни с того ни с сего решил разорвать контракт с наиболее титулованным клубом страны – «Спартаком».
Информация, ежедневно появлявшаяся в газетах, была односторонней. Чем больше грязи выливалось на игрока со стороны спартаковского руководства, обвинявшего Дмитрия в рвачестве и прочих смертных грехах, тем сильнее хотелось понять: в чем же истинная причина. Но сам Сычев и его отец Евгений просто исчезли из поля зрения журналистов.
— Я слышал, они в Подольске, Димка вроде в больнице там лежит, — поделился со мной в редакционной курилке один из «юнкоров» отдела футбола.
— Что же вы его не разыщете? Профессионалы хреновы...
У парня округлились глаза.
— Так их с отцом вроде как насильно там удерживают. Какие-то местные бандиты. Как туда сунешься?
— А в «Спартаке» - одни Белоснежки собрались? – взорвалась я. — Ваши разговоры послушать – бандит на бандите в руководстве сидит и бандитом погоняет! Большая доблесть — пацана малолетнего запугать и сломать! Не умеете работать - так и скажите.
- Так Сычева ж никто найти не может, не только мы, - вконец растерялся от моего агрессивного напора коллега...
По пути домой я прямо из машины позвонила в Подольск хорошему знакомому, бывшему борцу. Он был достаточно влиятельной фигурой и в спорте и в городе и по моим понятиям никак не мог оказаться в стороне от громкой футбольной истории. Но едва начав говорить, я услышала:
— Ничего не знаю об этом, Лен. Честно. Вообще не в теме.
Не верить не было оснований. В борцовской среде, где мы, собственно, познакомились, собеседнику, которого уважают, крайне редко врут в глаза. Частенько недоговаривают, но с обманом по отношению к себе за много лет работы в этом виде спорта я не сталкивалась ни разу. Поэтому мысленно «закрыв» для себя тему, скорее по инерции продолжала:
— Понимаешь, какое дело: послезавтра заседание дисциплинарного комитета. Парню просто сломают жизнь, и клуб сейчас делает для этого всё возможное. Старается как можно шире распространить свою трактовку случившегося. Какую газету не откроешь – очередной пасквиль на эту тему. Сдается мне, что дело обстоит не совсем так, как это преподносится. Единственный вариант — выслушать самого Сычева. Или его отца. Причем — сегодня. Потому что это единственная возможность успеть опубликовать материал до начала заседания КДК. Чтобы люди, которым предстоит принять решение, хотя бы задумались о том, что все не так однозначно. Жаль, что не получается. Извини, что дернула тебя попусту.
На той конце трубки повисла пауза.
— Подожди. Ты на машине?
— Да.
— В Подольск подъехать сможешь?
— Могу быть там через полтора часа.
— Хорошо. Дворец спорта. Спросишь меня на служебном входе. Я постараюсь к этому времени что-нибудь выяснить.
За то время, что я продиралась через автомобильные пробки, выяснить ничего не удалось. Мы встретились в директорской ложе дворца и пару часов проговорили в общем-то ни о чем: о случившемся, о каких-то прежних соревнованиях, на которых бывали вместе, о хоккее (за стеклянной стенкой ложи при пустых трибунах гоняли шайбу какие-то местные команды), о спорте в целом. Когда игра закончилась, собеседник проводил меня к машине и сказал: «Извини, что не сумел помочь».
А два часа спустя раздался тот самый звонок: «Не спишь? Диктуй свой адрес...»

Вот так иногда делаются интервью

Спустя какое-то время после переезда в новую квартиру мама снова начала работать тренером. В «Олимпийском». До этого она клялась и божилась, что никогда не станет работать где-то, кроме московского бассейна «Октябрь», где прошла большая часть ее тренерской жизни, но пару раз подменив в «Олимпийском коллегу», она, что называется, быстро почувствовала разницу: дорога в «Октябрь» на метро с двумя пересадками занимала больше часа, а до «Олимпийского», куда, помимо всего прочего, очень звал директор (с ним мама в свое время выступала в одной команде во Львове) было шесть минут пешком.
Вместе с работой у мамы начались частые отлучки на сборы и в летние лагеря, так что дома я большей степенью оставалась одна с родившейся к тому времени старшей дочкой.
Однажды, возвращаясь с прогулки, я была остановлена во дворе каким-то незнакомым мужиком.
— Ты же Лена?
— Да.
— А я Володя. Твой двоюродный брат. Ну, мамки твоей брата сын, из Запорожья. Жду уже три часа тут.
— Кого ждете?
— Ну так тебя и жду. У меня кроме вас в Москве никого нет, а мне через три дня жену и сына встретить надо — они с заработков возвращаются. Вот и познакомишься заодно. Пошли в дом, короче. Устал я что-то в вашей Москве...
Надо сказать, что у нас в доме, еще со времен моего школьного детства всегда был проходной двор. До Шереметьево было подать рукой, поэтому перед отправкой на тот или иной сбор на полу постоянно кто-то спал. Ночевали тренеры со всей страны и их ученики, отцовские иногородние аспиранты и просто знакомые. По выходным у нас в полном составе собиралась мамина группа пловцов — отец проводил с ними тренировку в лесу, потом вёл на Канал купаться, пока мама готовила на всех обед, и только к вечеру народ начинал разбредаться по домам. Словом, это был целый пласт жизни, навсегда заложивший в сознание некие неписаные правила: бульон варится сразу в пятилитровой кастрюле, котлеты лепятся дюжинами, первый, кто приходит домой, готовит еду для тех, кто придет позже, а гостя, откуда бы он не появился, следует первым делом накормить или хотя бы напоить чаем.
Но здесь был явно не тот случай.
— Кто это? — поинтересовался вечером пришедший в увольнение брат?
— А хрен его знает, — совершенно честно ответила я. — Родственник.
— Гони рубль, родственник! Мне Афоня рубль должен, — откликнулся брат фразой из некогда любимого им фильма и немедленно удрал на свидание.
Ад начался через три дня, когда Володя притащил в квартиру жену и сына. Первым делом семейка сожрала из холодильника все, что было предназначено для маленькой Алёнки и выпила весь ее сок. Когда я осторожно поинтересовалась, когда Володя собирается везти семью домой, он заржал:
— А куда торопиться? Надька денег заработала, по магазинам походить хочет. Сын книжки у тебя в шкафу нашел интересные - читает лежит. Да и просторно здесь. Домой-то мы всегда успеем!
Каким образом мы с братом тогда всё же выпихнули семейку из квартиры, я уже не точно помню. По-моему даже придумали какой-то безумный сценарий скоропостижной женитьбы, где фигурировала сильно беременная невеста, выгнанная из дома родителями, и, соответственно, необходимость поселить девушку с будущим ребенком у нас дома и перевезти ее вещи уже в ближайшие выходные. Помню, что я озвучивала все это на кухне и там же шлепнула на громадный деревянный стол три билета.
— Собирайтесь, ребята. Паровоз через три часа у вас...
Вместе с Володей и его семейством из дома пропали несколько книжек, серебряная чайная ложка, подаренная Аленке на первый зуб ее крестником, и мамины бриллиантовые серьги. Сначала я списала пропажу на свою привычку разбрасывать украшения где попало, но буквально пару недель спустя маме позвонила из Запорожья жена ее брата.
— Муся, я тут твои сережки вспоминала, помнишь, ты в них как-то к нам в село приезжала? Надька, сноха моя, точно такие из Москвы привезла, не снимает теперь...
К дорогим украшениям мама всегда относилась равнодушно, но те сережки были для нее особенно ценными, достались от свекрови — Антонины Савельевны. Та сорок с лишним лет была верной спутницей геройского деда и характером ему под стать — прямым и непреклонным. Она никогда особенно не одобряла выбор сына, считая маму человеком не их круга, меня же нежно любила. И, когда как-то приехала из Воронежа в гости, уже зная, что неизлечимо больна, оставила маме фамильное украшение в подарок со словами: «Не продавай, даже если совсем тяжело с деньгами будет. Пусть дочке останутся»

Спустя несколько лет Володя нарисовался в моей жизни еще раз. Он точно так же окликнул меня во дворе, когда я парковала машину, деловито перекинул объемную сумку с руки на руку:
— Долго работаешь. Который час на улице жду. Надька моя от меня ушла, решил вот в Москву наведаться, развеяться...
По-моему, он так и не понял, почему я захлопнула дверь прямо перед его носом.
А бриллиантовые сережки я заказала для мамы у ювелира как только появились деньги...

За первые пару месяцев узаконенного проживания в новом доме мы с мамой научились шпаклевать стены, шкурить и красить потолки, клеить обои, менять электропроводку (благо провода в сталинках укладывали в специальные шланги) и резать плинтуса под углом в 45 градусов. Головной болью был мусоропровод в кухне. Мы сыпали туда хлор, пытались мыть внутренние стенки раствором стирального порошка, но искоренить запах не удавалось. Длились эти ритуальные пляски до тех пор, пока нанятый мамой плиточник Семён Семёнович, весьма пожилой, но жилистый и сухой дядька, нам не сказал: «Не валяйте дурака, девочки. Мусоропровод в квартире - это и мухи, и тараканы, и вообще неправильно. Поэтому очень вам советую заложить его кирпичом, закрыть плиткой, и вообще забыть о том, что он когда-то у вас был. А до помойки ножками добежите, не развалитесь»
Семён Семенович много лет трудился бригадиром в УПДК — управлении по обслуживанию дипломатического корпуса. Считался мастером на все руки. Его посоветовал маме российский военный консул в Йемене, который в свое время учился с моим отцом в суворовском училище, потом в институте переводчиков, где получил прозвище Пундекичак. Учился отцовский приятель на корейском, кажется, факультете (или же корейским у него был второй язык) и когда герой знакомился с девушками (а бабником он был знатным), на просьбу сказать что-нибудь по-корейски, отвечал приглушенным бархатным голосом, глядя очередной красотке в глаза: «Пундекичак... Кевотанму...»
В переводе это означало что-то вроде: «Товарищ преподаватель, отделение к уроку готово!» Но кого тогда волновал этот перевод?
Семён Семенович был знаменит в ремонтном управлении тем, что был абсолютным бессеребренником. За свой труд он брал копейки, но работал, выйдя на пенсию, исключительно с теми, кто ему нравился. И с кем было интересно поговорить.
— Понимаешь, дочка, — рассказывал он маме. — Они ж безумные все, эти дипломаты. Особенно те, кто в Африке сидит. Звереют, что ли, там от жары? Обратно возвращаются, денег куча, капризов хоть отбавляй. Один повелел, чтобы я ему в кухне черной плиткой всё до потолка выложил. Потолок в черный цвет, мебель черная, стол в виде гроба. И свечи вместо ламп по стенам. Ну, сделал я всё ему, как он просил. А он мне и говорит: мол, как-то скучновато получилось, изюминки нет, так, чтобы в душу западало. Ну я и предложил руки в белую краску окунуть и по стенам отпечатки оставить. Ты бы видела, как он оживился! Нет, говорит, давай отпечатки на полу от входной двери проложим. Потом пусть они на стол идут, снова на пол, и через потолок обратно. Двойную цену заплатил за ремонт, тьфу, будь он неладен...
— А что так?
— Так в психушку его через две недели свезли. Встал ночью на кухню водички попить, а сердечко и прихватило...
Ночью мне снились ужасы. Семен Семёнович с измазанной краской руками зловеще хохотал на манер гоголевского Вия и искал во тьме мусоропровод. А утром в дверь позвонили два человека в милицейской форме. Поздоровались, представились.
— Давно здесь живете? Сколько людей в квартире прописано? Семья? Это хорошо. Не скандалите? Муж не выпивает? Не бьет?
В какой-то момент один из гостей вытащил из папки снимок.
— Посмотрите пожалуйста, может быть вам знаком этот предмет?
Не веря своим глазам, я завопила от радости: «Мама, мой любимый нож нашёлся!!!»
Оба мента мгновенно подобрались, как охотничьи псы.
— Вы уверены, что это ваш нож?
Ни тени сомнений по этому поводу у меня не было. Нож я привезла со сборов из Средней Азии. Небольшой, но очень аккуратный, причудливой формы, с наборной рукояткой. У продавца этот клинок оставался последним, и он отдал мне его за полцены, поскольку из рукоятки выпал крошечный костяной «глазок». На снимке дефект был виден очень хорошо, поэтому в опознании ножа я не колебалась ни секунды. Тем более что накануне сильно порезалась им и горевала, не найдя наутро нож в развалах ящика с кухонной утварью — собиралась засунуть его в кожаные ножны и убрать с глаз долой.
— Мой это нож! Точно — мой! Откуда он у вас?
Менты переглянулись.
— Давайте-ка вы проедете с нами в отделение. Обе.
Следователем оказался милейший разухабистый дядька, большой, как выяснилось, фанат спорта. Он и рассказал, что ночью в соседнем дворе был найден труп какого-то бродяжки. А утром дворничиха обнаружила в мусоропроводе окровавленный нож и прибежала с ним к участковому. Группа крови на ноже совпала с кровью убитого, вот наряд и пошёл по квартирам.
— Третья положительная, — грустно вздохнула я, даже не спрашивая, а утверждая.
— Что, простите?
— Кровь на ноже у вас третья положительная. Вот отсюда...
Я продемонстрировала менту забинтованную ладонь и уже совсем заискивающе добавила:
— Дяденька, верните ножик, а? Ну, пожа-а-алуйста...Обыскалась дома. А он, похоже, с очистками в мусорку улетел...
Самое удивительное, что нож, действительно, вернули — месяца через три. Следователь лично принес его к нам домой, за что мама отдарилась халявным абонементом в «Олимпийский» и обещанием научить клиента плавать баттерфляем. А мусоропровод Семён Семенович через пару дней заделал уже наглухо...

— И зачем, Маша, тебе всё это сдалось? Это ж никаких денег не хватит такой сарай в человеческий вид привести...
Давняя родительская подруга стояла в центре абсолютно пустой квартиры и скептически обводила глазами пространство. Рассохшиеся оконные рамы гудели и вибрировали. Разглядеть что там, за стеклом, не было никакой возможности, поскольку стекла были покрыты снаружи толстенным слоем жирной уличной грязи. Если их когда и мыли, то точно не последние владельцы, а та военная аристократия, для которой дом, собственно, и строился — в 1936-м. Спустя год аристократию стали арестовывать и стрелять, в связи с этим процессом роскошные апартаменты начали стремительно превращаться в коммуналки. Наша квартира на момент заселения оказалась во всем доме едва ли не единственной, где предстояло жить одной семье.
Полы выглядели под стать окнам — цветом они сильно смахивали на земляные и были усыпаны солидным слоем тараканьих трупиков, по которым периодически бродили живые насекомые величиной с большого жука и надо сказать, тараканов такого размера я больше не встречала ни до, ни после. Потом уже мастер-циклевшик обнаружит под слоем грязи роскошный дубовый паркет, но заподозрить это раньше было решительно невозможно. С темно-серых потолков свисала закопченная паутина, а сами потолки хоть и были высоченными (в сравнении с хрущевкой), но имели крайне странный скругленный по углам свод. Короче, вместо крошечного, но любовно облагороженного жилья мы получили в собственность громадное и до последней стадии запущенное пространство, в котором не было даже дверей — их в силу раздолбанности сразу же вынесли на помойку, приспособив занавеской для туалета старую простыню.
Денег на ремонт и обустройство тоже не было. Отец фактически никогда не находился дома в связи с постоянными сборами-соревнованиями, брат поступил в военный институт и переехал в казарму, а мы с мамой в четыре руки принялись за приведение жилья в человеческий вид.
Это был совершенно удивительный период открытий и сюрпризов. Скругленность потолка, как очень быстро выяснилось, объяснялась тем, что сорок с лишним лет его густо белили (к счастью, это была не краска!), не удаляя предыдущий слой побелки. Под десятисантиметровой коркой размоченных белил по периметру каждой из комнат обнаружился геометрически безупречный многоступенчатый резной карниз. Его мы отдраили шпателем, тщательно проходя каждый желобок. Стекла отмыли уксусом — они засияли. В сочетании с белоснежным, свеже-покрашенным потолком и дешёвенькими, но чистыми обоями, пространство становилось все более и более привлекательным. Не хватало вишенки на торте. Ею стали люстры.
В те годы пловцы частенько выезжали на соревнования в Европу. В Германии победителям и призерам дарили мейсенский фарфор, в Болгарии — дубленки, в Чехии — хрусталь. Первые две люстры были добыты именно так — чисто спортивным образом. Просто до переезда они валялись в коробках на антресолях в связи с полной бытовой бессмысленностью - не вешать же их было в хрущевках с потолками в два с половиной метра? В новой квартире они пришлись как нельзя кстати.
Третья люстра появилась в доме уже после переезда совершенно экзотическим образом. Одна из маминых коллег из Чехословакии и её тёзка Мария — как-то сказала, что ее босс, крупный начальник одного из силовых ведомств страны, мечтает купить для себя и дочери цветные телевизоры Шилялис — такие тогда производились в Прибалтике, были недорогими, но считались страшным дефицитом не только у нас в стране, но и в ближайшем зарубежье. Наводить контакты с нужными людьми мама всегда умела великолепно, так что телевизоры был куплены, вручены гостье, и Мария повезла их в Чехию, оформив, как командный багаж. Спустя какое-то время она позвонила маме в Москву.
— Мария, мой босс пытался отдать деньги, а когда узнал, что ты с меня их не взяла, сказал, что хочет сделать тебе подарок. Ты должна приехать в аэропорт к завтрашнему рейсу и получить коробочку. записывай...
«Коробочка» оказалась деревянным ящиком в человеческий рост. Струганные доски были со всех сторон облеплены всевозможными наклейками, смысл которых наиболее точно могла бы передать фраза: «Не влезай, убьет!» Вручал посылку маме чуть ли не начальник таможни, который был крайне удивлен тем, что за грузом приехала женщина.
— Вам точно не понадобится сопровождение? — допытывался он. — Может быть удобнее просто оставить адрес, а мои ребята все доставят в лучшем виде?
Ситуацию спас коллега и приятель мамы — динамовский полковник. Он в тот день провожал команду на какой-то международный турнир, а поскольку вечером собирался быть у нас в гостях, мама вызвалась поехать в аэропорт вместе с ним, а заодно попросила помочь на обратном пути с транспортом.
Ситуацию товарищ оценил с полпинка, отодвинул маму в сторону и хорошо поставленным командным голосом сказал таможеннику: «Расслабьтесь, коллега. Всё под контролем. И сопроводительные бумаги не забудьте принести. Жду...».
Загрузив маму с ящиком в динамовский автобус, полковник иронично поинтересовался:
— Ну и во что ты, старушка, на этот раз вляпалась? Таможенник мне ведь доложил, что это — секретный подарок для Брежнева от чешского министра иностранных дел, а тут бабу прислали...
Когда ящик был вскрыт, в нем оказалась невероятной красоты люстра. Не знаю уж, на какое пространство она была рассчитана, но дома с нее пришлось снять весь нижний ярус хрустальных подвесок — фактически, уменьшить вдвое. В таком формате светильник вписался в интерьер идеально.
Отец в связи с тем подарком впоследствии любил развлекать гостей историей о человеке, который по наследству получил квартиру в доме дореволюционной постройки и, перекладывая там паркет, обнаружил квадратную бронзовую плиту, прикрученную по углам четырьмя громадными болтами. Три болта ему удалось скрутить, а вот четвертый внезапно ушел в пол, и дом содрогнулся. Выяснилось, что плита была частью крепежа многоярусной люстры, висевшей этажом ниже в центральном зале ресторана. К счастью, время было дневное...

Начало истории здесь

Зина позвонила через два дня:
— Он согласен встретиться...
Демонстрационная поездка с гаишником и его женой в родительскую квартиру прошла успешно. Мужик деловито поинтересовался дополнительными опциями и, услышав, что кооператив выплачен, но на деньги родители не претендуют, деловито спросил:
— Что насчет мебели? Уж больно моей половине ваша спальня понравилась.
Спальня действительно производила впечатление. Гарнитур был арабским, из какого-то экзотического резного массива на витых, толстых, как у слона, ножках. С какой именно оказией он был приобретен, я уже не помню, но то, что мебель не помещается в предназначенную для нее комнату, выяснилось уже после покупки.
Высокая кровать чисто арабских габаритов (2,5х2,5), шкаф и комод занимали процентов 95 всей площади небольшой комнатушки и каждый, кто пытался протиснуться вдоль стены, в кровь сбивал ноги о многочисленные резные шишечки и вензеля.
— Мебель ваша, — с готовностью выпалила мама и, как мне показалось, даже облегченно вздохнула при этом. — Вся мебель. И ковры, и кухня, и цветы на балконе, и даже место на автостоянке.
— По рукам, хозяйка!
Гаишник еще раз оглядел необъятного размера резной сексодром и игриво шлепнул жену по обширной заднице:
— Ну, надо начинать паковаться, что ли...
Радоваться, как выяснилось, было рано. Из райжилконторы, где мама путем мелких, но частых подношений в виде конфет и косметики успела закорешиться со всеми инспекторшами и секретаршами, бумаги вернулись с резолюцией: «Обмен невозможен». Причиной была та самая «ничья» комната. Ее нельзя было выкупить, а, значит, обмен однозначно срывался.
Возвращая документы, инспекторша придержала маму за руку:
— Я не должна вам этого говорить, но, мне кажется, возможен вариант. Если многодетная семья проживает в коммунальной квартире, где есть свободная комната, можно подать бумаги на улучшение жилищных условий. Нет никакой гарантии, что это одобрят, но жильцы могли бы попробовать присоединить комнату к двум своим. Какая там площадь? Я могу взглянуть на поэтажный план?
Вытащив нужную бумагу тетка долго в неё вглядывалась, потом извлекла из шкафа папку с номером дома и принялась с озадаченным видом ее листать.
— Голубушка, да вам, похоже, невероятно повезло. Видите? Да вот же, сюда смотрите! Эта комната должна быть изолированной. Во всех квартирах интересующего вас дома она проходит, как изолированная. А конкретно в вашем случае, на вашем поэтажном плане она указана, как смежная. Потому и не подселяли никого много лет. Так что пусть хозяева немедленно несут бумаги на оформление. Немедленно!
— Но ведь на самом деле комната изолированная, — попыталась возразить мама. Тетка замахала руками:
— Я кому сейчас всё это объясняю? Кого вообще интересует, как и что на самом деле? Поэтажный план видели? Печать на нем видели? Это докУмент, между прочим. Идите уже с богом, не злите меня!
Спустя какое-то время сосед официально стал на одну комнату богаче, и начался обменный процесс. Когда все формальности были утрясены, гаишник почти сразу съехал из квартиры. Зина какое-то время оставалась в прежнем жилье — мама обещала ей помочь перевезти вещи. Когда переезд был закончен, Зина достала бутылку коньяка, отметить начало новой благоустроенной жизни поставила на стол рюмки и сказала маме:
— Вы ж не знаете, а ведь сосед мой чуть всю сделку нам не сорвал.
Дело, по ее словам, было так: при очередной пятничной попойке успевший изрядно набраться гаишник стал в очередной раз изгаляться по поводу соседкиной личной неустроенности и брякнул:
— Что, думаешь, квартира тебе теперь отдельная обломится? Мужиков водить будешь? А вот хрен! У меня аж три комнаты теперь! Что я, дурак, что ли, 75 квадратов в центре менять на 40 в какой-то жопе?
Это стало роковой ошибкой. Зина, уже намертво сроднившаяся в мыслях с югославской стенкой и лазурным кафелем, была разъярена до такой степени, что здравый смысл ушел на второй план, остались чисто ментовские инстинкты. В бешенстве она взяла пьяненького гаишника за шкирку и что есть сил хрястнула его тушей о табуретку:
— Сидеть, сука! А ты помнишь, тварь, как по-пьяни в меня стрелял и свою жену ранил? А как руку ей ломал, когда она беременная ходила, помнишь? Не заявляла? А вот хрен тебе, не заявляла. Я лично показания дам. Не подпишешь бумаги по-хорошему, дело завтра же будет открыто. И ты сядешь. Надолго. Это я тебе обещаю...
Я узнала обо всем этом значительно позже. Месяцев через шесть после того, как был совершен обмен. Точнее — ровно через шесть месяцев. По тогдашним законам в течении этого времени любая из сторон имела право отыграть все назад. Так по крайней мере объяснила мне мама.
Как же мы тогда надрались...

Пока есть время — держите. Маме в этом месяце исполнилось бы 89 лет, наверное, поэтому очень часто вспоминаются связанные с ней семейные истории. Сегодня — квартирная. История грандиозной авантюры, фрагменты которой я всегда с удовольствием рассказываю тем, кто впервые приходит в гости.

Вводные, как я уже написала в предыдущем посте, были простыми: две «хрущёвки»: малогабаритная родительская кооперативная (из самых дешёвых) трёшка, в которой мы вчетвером прожили 17 лет, и крошечная однушка, выделенная мне после Олимпийских игр). 15 минут до метро пешком от моей квартиры в Кунцево, столько же, но на автобусе - от родительской — в Ховрино возле МКАДа.
Взамен мама хотела четырехкомнатное жилье с большой кухней, причем в центре и непременно в сталинском доме.
На тот момент мама была заслуженным тренером России, считалась одним из самых квалифицированных специалистов баттерфляя в стране, ее ученица Алла Грищенкова плыла в комбинированной эстафете на Играх-80 и выиграла бронзу, так что с тренерскими карьерными позициями было все в порядке. Но мама психанула. Уволилась с работы, заявив, что, пока не будет решен квартирный вопрос, ни на что другое она отвлекаться не намерена. Произошло это в тот день, когда отец в третий раз не удосужился приехать в какое-то министерство за смотровым ордером, заявив, что готовит команду к сезону и не намерен заниматься какими-то бытовыми пустяками в ущерб работе. Это автоматом лишало нашу семью права остаться в списке очередников Спорткомитета.
Выбрав в перечне возможных вариантов обмена 400 адресов, мама села за телефон.
Насколько помню, ни один из этих разговоров не оказался продолжительнее тридцати секунд. После уточнения, что обе квартиры находятся на четвертых этажах хрущёвок без лифта, люди просто вешали трубку. И так — 400 раз подряд.
Мама упорно не сдавалась. Когда стало понятно, что прямой вариант обмена невозможен, она принялась искать сложносочиненные. То есть, принялась выписывать из обменных бюллетеней данные всех тех, кто по каким-то причинам стремился уехать из коммуналок.
Именно так спустя несколько месяцев от начала квартирной эпопеи мама нашла Зину.
Зина была майором МВД. У нее имелась форма, табельное оружие и история о постановке на учет в психдиспансер с диагнозом «шизофрения». Не спрашивайте меня, как такое возможно, но, видимо, жизнь бывает причудливее наших о ней представлений.
В квартире Зина занимала 12-метровую комнату с двумя окнами и пятиметровую каморку при кухне, которые предусматривались в «сталинках» для прислуги.
Еще Зина вела непримиримую войну с соседями — капитаном ГАИ и его достаточно молодой деревенской женой, которая, судя по возрасту своих трех отпрысков, большую часть совершеннолетней жизни ходила беременной. Семья занимала в квартире две смежные комнаты по 20 с лишним квадратных метров каждая, а кроме того капитан самовольно вселился в третью «ничейную» и самую большую во всей квартире изолированную комнату: там у бравого гаишника был склад охотничьего и рыболовного обмундирования и отработанных «боеприпасов» — пустых бутылок из под водки. Там же он хранил экспроприированные у кого-то колеса для «Жигулей» в количестве трех комплектов, хотя своей машины у него не было.
Добрососедские скандалы обычно доходили до стадии максимального обострения в пятницу: в этот день напивался не только капитан, но и Зина, оплакивая свою по-женски неудавшуюся жизнь. Сценарий был стандартен: посиделки достаточно мирно начинались на кухне, потом слово за слово возникала ссора, потом озверевший гаишник бросался в комнату, вынимал из шкафа ружье и начинал палить во врага сквозь закрытую дверь — она располагалась аккурат напротив соседкиной. Та (и тоже сквозь закрытую дверь) отстреливалась из табельного.
Не знаю уж, насколько сия история реальна, но, когда уже переехав, мы принялись за ремонт, двери пришлось выбросить: с обеих сторон они были разбиты в труху и в несколько слоев заколочены поверх пробоин фанерками.
Зина искала комнату в коммуналке. В любой. Хоть на Марсе. Мама посадила ее в машину и повезла показывать мое однокомнатное жилье.
Ту квартиру я когда-то получила за олимпийскую медаль. До меня в ней жил один из начальников хоккейного ЦСКА и почти вся мебель (книжные и кухоные полки, шкафы в прихожей и скамейки) были сооружены из черенков клюшек. При выезде рачительный хозяин все это забрал с собой, срезав заподлицо все потолочные лампочки, выключатели и вывинтив дверные ручки. Входной замок он тоже забрал с собой, оставив в двери дыру. Но на момент появления в квартире Зины, квартирка была превращена в произведение искусства: югославская стенка, вставшая точно в размер по торцевой стороне комнаты, дубовый паркет, лазурно-голубой кафель в ванной, медные импортные светильники над кухонным столом, да и сама кухня со множеством непривычной для тех лет посуды и техники всегда были предметом восхищения подружек. Надо ли говорить, что Зина потеряла дар речи.
Дав гостье возможность переварить увиденное, мама тихо сказала:
— Если вы уговорите своих соседей уехать в трехкомнатный кооператив на Речном вокзале, эта квартира и вся эта мебель — ваши...

Продолжение следует )))

На лестничной площадке зацвел плющ. Сразу вспомнился чей-то пост в фейсбуке, что, мол, пора топать в Аптекарский огород, потому как там вот-вот зацветет восковой плющ. У меня же плющ с незапамятных времен стоит на лестнице рядом с огромным египетским кактусом и, несмотря на то, что о его существовании. (а значит, и о поливе) я вспоминаю через раз, буйно цветет каждый год, заставляя вспомнить времена, когда мы только-только переехали в дом на Проспекте мира.
Тот переезд был совершенно нереальной историей, которую каким-то фантастическим образом сумела реализовать мама. Для начала в те годы (почти 40 лет назад) понятия продать или купить квартируне существовало в принципе, если речь не шла о кооперативе. Квартиру можно было только поменять. На нашей стороне имелись две «хрущёвки» (малогабаритная родительская трёшка и крошечная однушка, выделенная мне «за выездом» после Олимпийских игр), обе квартиры располагались на четвертых этажах в древних пятиэтажках без лифта, имели пятиметровые кухоньки. В родительской был еще балкон, зато там при косом дожде текли стены. 15 минут до метро пешком от одной квартиры в Кунцево, столько же, но на автобусе - от другой в Ховрино.
Взамен мама хотела четырехкомнатное жилье с большой кухней в центре и непременно в сталинском доме. То есть, задача ставилась чисто по спортивному принципу — была абсолютно недостижимой. Знакомые крутили пальцем у виска, мама, насупившись, собирала картотеку обменного квартирного фонда столицы.
Каким образом авантюра удалась, я напишу как-нибудь позже — это, безусловно, заслуживает отдельного повествования. А когда ровно через год после начала обменной эпопеи, увенчавшейся вопреки всем прогнозам, успехом, мы въехали в новую квартиру, я познакомилась с соседом.
Не познакомиться с ним, собственно, было трудно: когда на лестничной клетке расположены всего две двери, а в подъезде 16 квартир, довольно быстро запоминаешь всех жильцов, детей и домашних питомцев. Игорь Петрович (его звали именно так) уже не работал, был довольно стареньким, за 70, и, наблюдая за нашим переездом, с удовольствием вызывался помочь с вещами, придержать лифт или подсказать, где находится ближайшая аптека или химчистка. Иногда зазывал меня к себе в гости — чай у него всегда был отменным.
В ходе тех не слишком частых посиделок я узнала, что Игорь Петрович - художник, что его собственная квартира досталась ему и его семье по обмену от приятеля — ректора МГУ Рэма Хохлова, трагически погибшего в горах в конце 70-х. Хохлов в свое время получил эту квартиру от государства, но жить в этом районе ему не нравилось — душа требовала большего природного пространства.
Семья у Игоря Петровича была странной. При том, что сам он был интеллигентом до мозга костей, прекрасно знавшим музыку, историю, литературу, жена выглядела классическим люмпеном, несмотря на степень кандидата наук. Готовить, стирать и убирать она не то, чтобы не хотела, но откровенно не понимала, зачем это нужно делать каждый день, если ту же посуду можно мыть раз в неделю. А то и реже, если есть из бумажных тарелок и резать хлеб и колбасу на газетке. Тарелки и прочий кухонный мусор обычно складировались в углу прихожей — чтобы ближе было выносить на помойку.
Еще у Игоря Петровича имелась приемная дочь — необъятных размеров дама лет тридцати пяти, которая работала в какой-то госконторре возле дома.
Ни дочь, ни мать с Игорем Петровичем не разговаривали. Друг с другом они тоже не общались. При этом они никогда не то, что не ругались, но даже не выказывали ни малейшего видимого недовольства друг другом. Просто три человека, десятилетиями вынужденно живущие под одной крышей - каждый в своей комнате.
Писать картины дома Игорю Петровичу, судя по всему, не разрешалось, хотя его работами более раннего периода были увешаны все стены. Он как-то обмолвился: мол, аллергия у Катеньки на краски... На самом деле, подозреваю, причина была в другом: отчим раздражал и дочь, и жену одним лишь фактом своего существования. Если мать работала и появлялась дома лишь вечером, то он постоянно находился в квартире, ломая, по словам Катерины, всю личную жизнь. Иначе как «этот» она Игоря Петровича не называла. Причину я не знаю: возможно, девочка в свое время не приняла нового мужа матери, а может, просто такой был характер — чисто потребительский. Членство Игоря Петровича в Союзе художников в свое время помогло семейству получить лишние квартирные метры, а когда он вышел на пенсию, стал не нужен. Внуков не предвиделось, улучшения отношений внутри семьи — тоже, и отдушиной стали цветы.
Узнала я об этом много позже, когда Игоря Петровича не стало. Вскоре не стало его жены, и Катька тут же принялась искать покупателей на квартиру, картины и антикварную утварь отчима. Чтобы на эти деньги, как сама сообщила мне при очередной встрече в лифте, купить жилье в Болгарии и свалить нафиг из «этой страны».
Когда пришло время освобождать квартиру под новых хозяев, соседка, столкнувшись со мной в лифте, попросила помочь ей вытащить на помойку цветочные горшки, буркнув: мол, «этот» всю квартиру ими уставил. Тогда-то я, собственно, всё и поняла про последнюю стариковскую любовь Игоря Петровича. Сами цветы давно завяли и скукожились, поэтому Катька просто переваливала их в мешки, а сами мешки выставляла на лестницу.
Оттуда уже совсем под вечер я и выудила спутанный клубок пожухлого воскового плюща. Толстые, мясистые листья превратились в папиросную бумагу, но в прежней реальности накопили, видимо, достаточно влаги, чтобы растение, почти засохнув, сохранило едва уловимые признаки жизни.
А сейчас оно занимает почти весь подоконник, и, когда зацветает, будит в памяти целый пласт воспоминаний: как когда-то его хозяин наливал в тонкие чашки густо-красный индийский чай, ставил на скатерть серебряную вазочку с собственноручно сваренным вишнёвым вареньем и рассказывал самые разнообразные истории из прошлой жизни.
А так подумать — просто мимолётное знакомство...

Часто бывает так, что по какому-то поводу начинается бурное обсуждение (ну как, например, сейчас вокруг перехода Алёны Косторной), придумываются какие-то утопические схемы в чью-то защиту, но за всем этим уходит главное - причина. Почему, собственно, вдруг разгорелся шум и гам. Сегодня на сайте RT должно выйти небольшое, но предельно четкое интервью на этот счет. Из которого выясняется, что ничего нового в этом мире не придумывается. Лично мне почему-то стало смешно. Вспомнился переход одной хорошей спортсменки, вслед которой тренер сыпала всевозможными обещаниями вообще никогда больше не знаться, а когда совершенно посторонние люди помогли спортсменке заключить небольшой контракт, чтобы было, на что жить, тренер тут же стала обрывать телефон менеджеру: «Где мои проценты?»
Хорошего всем дня, а у меня творческая пауза - дрова в поленницу складываю )))

Сегодня отцу исполнилось бы 90 и по этому поводу мой коллега Денис Косинов сделал мне поистине бесценный подарок (Денис, я очень надеюсь, что вас после этого не уволят)))
Мы разговаривали и вспоминали какие-то истории, потом Денис, как водится, начал прошаривать интернет, проверяя какие-то факты, я со своей стороны занялась тем же самым и обнаружила очень любопытный факт из биографии отца, о котором не знала. Он много раз, рассказывая о своей работе в Германии, упоминал название городка (точнее, это я была уверена в том, что это название городка), где он был комендантом в послевоенное время. Висмут. Но дело в том, что это ни разу не населенный пункт, а название секретного советско-немецкого предприятия СГАО Висмут. Основное производство базировалось в Карл-Маркс-Штадте, а в тех городках, что вокруг, комендатуры усиливали советскими офицерами-переводчиками. Хотя, какие к черту тогда могли быть «просто переводчики» с учетом того, что в военный иняз набирали людей не только по знаниям и желанию учиться, но строго по внешности. «Павел Андреевич, вы шпион? —... Видишь ли, Юра...»
И понятно теперь, каким образом отец оказался там уже в период работы со сборной - в Карл-Маркс-Штадте проводился матч СССР-ГДР.
Короче, кому любопытно — читайте.

25 лет назад меня внезапно упекли на операцию в военный госпиталь, который уже не помню по какой причине был фактически закрыт для посетителей на карантин, но, разумеется, какие-то люди туда просачивались, и от безделья я предложила заглянувшей ко мне коллеге-приятельнице расшифровать для нее трех или четырехчасовую беседу с волейбольным тренером — Вячеславом Платоновым. Разговор был интереснейшим: человек рассказывал о профессии так ярко, что у меня скулы сводило от зависти, что это был не мой собеседник.
А потом я увидела готовый материал и, честно говоря, потеряла дар речи. Поскольку там было убрано всё, что, собственно, о профессии, а оставлены какие-то чисто бытовые ситуации, соревновательные, комментарии тренера о каких-то игроках, чьих фамилий я сейчас и не вспомню, в общем, всё то, что наверняка вычеркнула бы я сама.
Периодически, вспоминая ту ситуацию, я задаюсь вопросом: а как правильно? На что ориентироваться? На свой собственный интерес, или действовать в тренде современных реалий, внезапно интересуясь у собеседника пикантными подробностями его личной жизни или вынуждая его произнести вслух и под запись матерное слово? Например, в пятницу, делая интервью с очень интересным для меня тренером Сергеем Давыдовым, я достаточно долго расспрашивала его о взглядах на профессию. Текст получился большим, сокращать для публикации пришлось больше, чем втрое (изначальная расшифровка составила почти 40 тысяч знаков). Из того, что убрала - рассказы Сергея о тренерской строгости, о разнице работы с девочками и мальчиками, о работе в команде, о том, как правильно разговаривать с детьми и зачем ребенку в 13 лет выступать на чемпионате России... Какие-то куски, признаться, было жалко, но нужно было ужиматься в размер. А вот сейчас думаю: наверняка ведь найдутся те, кто, прочитав интервью, скептически скажет, что лучше было бы выбросить все то, что там написано, а поставить что-то другое. О тренировочной конкуренции Софы Самоделкиной с Максимом Белявским, например. Или о том, почему для участия в Кубке России для Самоделкиной предпочтительнее совсем поздние этапы.
Воскресенье — вредный день, короче. Много свободного времени, вот и лезет в голову всё подряд.
Сайт я, как обещала, обновила, интервью с Давыдовым залью сегодня, но чуть позже — после того, как оно будет опубликовано на RT, а это должно произойти в точности по Корнею Чуковскому - от двух до пяти сегодняшнего дня. Там (на сайте) могут местами не совпадать заголовки и быть чисто технические опечатки и огрехи, поскольку тексты я ставлю в своей редакции — в том виде, в котором они были отправлены. Но это не суть принципиально, как мне кажется. Завтра добавлю еще материал со своим интервью об отце (ему 24 августа исполнилось бы 90 лет и по этому поводу Серёжа Фесенко уже вывесил на фейсбуке свои очень личные воспоминания)
Хорошего всем дня и простите, кому обломала кайф, отодвинув предыдущую тему

С открытием зимнего сезона вас, господа. Притянуто за уши, конечно, но первое из столь ожидаемых мероприятий в фигурном катании завершилось (я про юниорские прокаты, если что), по этому поводу вчера был написан отдельный текст, который должен появиться на сайте RT в обозримом будущем, но когда именно - не скажу. Это вопрос выпуска, а выпуск живет на сайте по своим собственным законам. Сегодня во второй половине дня интервью с интересным человеком о том, как не стать в профессии ресурс-базой, хотя возможно мой собеседник захочет поговорить о чем-то совершенно ином.
Завтра еще одно интервью и снова о фигурке. Такой экскурс в прошлую жизнь. В общем, раз уж пришлось в силу обстоятельств вернуться с дачи в Москву и, несмотря на то, что вся работа продолжает идти в удаленном режиме, стараюсь использовать это время с максимальной эффективностью. И обновить наконец сайт...

Моя хорошая приятельница Наташка, о которой я неоднократно здесь упоминала, занимается интерьер-дизайном. Точнее той его частью, которая предполагает обустройство жилого пространства после того, как сделан ремонт: выбор мебели, текстиль и так далее. Занимается она этим профессионально и хорошо, достаточно сказать, что даже в период разгара пандемии работы у человека было — не продохнуть. Сейчас же, когда стало можно передвигаться, я вообще не понимаю, как Наташка справляется с заказами (видимо спортивное прошлое спасает), учитывая, что с квартирами она давно уже перестала работать, берет большей частью дома и мотается в связи с этим по всей области.
Так вот Наташка как-то мне сказала, что, входя впервые в дом заказчика, сразу понимает, чем навеян архитектурный стиль. Отдыхал человек с семьей в Эмиратах, или катался на лыжах в Тироле и запал на местный домашне-деревенский антураж. Или восторгался итальянскими палаццо. Или же просто «Рабыня Изаура» был первым сериалом, который семья посмотрела на цветном ТВ. И тоже залипла на убранстве фазенд и внутренних двориков.
Второй знакомый мне дизайнер (она как раз специализируется на обустройстве квартир с нуля) — отчаянная любительница всевозможных путешествий. И все ее проекты по сути — отель. Ну, убежден человек в том, что ничего более удобного и правильного для жилья, нежели отель, в природе не существует.
Своя «Рабыня Изаура» есть у нас в деревне. Точнее, в предпоследней по курсу деревне с большим количеством дворов. Постройки, перетекающие одна в другую, выполнены в белом цвете, крыши малиновые, на втором этаже открытая веранда-патио с башенками, ну и прочие прибамбасы.
Так это выглядело лет десять назад. Очень богато выглядело — деревенские толпами ходили смотреть и языками цокать. Сейчас обсыпались кирпичные столбы забора, возведенные из дерьмового кирпича, лег набок то ли орел, то ли ястреб флюгера, постройки потеряли белизну, да и вообще все это давно продается, но никто никак не покупает. Прямо напротив ворот на деревенской дороге стоит здоровенный контейнер для мусора, куда свозят мешки и пакеты все, кто едет мимо. Запах привлекательности антуражу тоже не добавляет...
Так вот, к чему это я: юниорские танцевальные прокаты почему-то напомнили мне именно эту историю с архитектурой. Смотришь — и сразу понимаешь, от чьего (заграничного) катания фанатеет тот или иной тренер. И реализовывает свои представления о прекрасном на учениках. Иногда хорошо реализовывает, иногда не слишком, но периодами хочется взвыть: ребята, ну, придумайте уже что-нибудь свое, чтобы все охнули и сдохнули, как говорится. Чтобы запомнили, чтобы внимание задержалось. Тем более, что в танцах это гиперпервостепенно — выделиться и заставить себя запомнить. Как заставили Тесса со Скоттом, Мэрил с Чарли, Габриэла с Гийомом, Пайпер и Поль, в конце концов (хотя лично я не фанат этой пары). Но это ни разу не повод их копировать.
Расстроилась, короче.

Деревенский быт — как вечный квест: никогда не знаешь, где подстережет та или иная засада. Например, приходит в голову мысль поменять плинтус в бане, ты его отдираешь, а там... Там проходит центральная балка рубленого дома, насквозь гнилая - за тридцать с лишним лет. И как эта самая баня не «схлопнулась» — сие тайна великая есть.
В итоге два дня спустя новая балка, новый пол, новый линолеум и новый плинтус, разумеется.
На понятии «деревенский быт» лет двадцать назад с соседками по деревне круто схлестнулся мой братец. У него, как, наверное, у всякого нормального бизнесмена, был тогда период неуемного желания сделать жизнь прекраснее. И не только свою. Братец восстановил церковь Покрова пресвятой Богородицы в селе Тропарево, куда вся округа уже тогда ездила за продуктами и всяческой хозяйственной мелочью, а в нашей деревне поставил на достаточно большом и удаленном от соседей куске земли два крепчайших рубленых хоздвора - для овец и лошадей. Ветеринара исправно привозил, на лошадях детвору катал, конский навоз предлагал бесплатно на огороды забирать всем желающим. Потом животные стали болеть. И ветеринарка — милейшая молодая женщина — посоветовала брату сделать анализы. «Траванул кто-то вашу скотину», - сказала.
Выяснилось, что была права. Братец наудачу закинул удочку - спросил соседок, тогда еще не глубоких старух: это вы,что ли, на моих животных зло вымещаете? А они в ответ: мол, мы тебе еще не то сделаем! Убирай отсюда свою скотину немедленно, не то и тебя самого отравим, как до этого птицу потравили у твоей матери!
Суть претензий, изложенных при посредстве древнего и богатейшего русского языка на максимуме децибел сводилась к тому, что не хрен в деревне говно и вонь разводить. На робкий вопрос: какая от лошадей-то с овцами вонь? - последовал очередной вопль: «Не уберешь, сожжем всё нахер».
С тех пор агрессивные бабки совсем состарились и стали просто дряхлыми сплетницами. Не сказать, что безобидными — все склоки и дрязги, периодически возникающие между деревенским народом, брали начало именно их этого источника, но, поскольку окружающий народ знал за семейством эту милую особенность, то как-то мирились. А пару лет назад в деревню заехал добрый молодец из ниоткуда. В смысле, никто толком не знал, откуда он, чей родственник, и кем приходился бывшей хозяйке земли. Соседний участок, принадлежавший брату и давно ставший никому не нужным, добрый молодец тоже купил, присоединив к своему.
По профессии новый житель деревни оказался юристом — из породы тех, кого во времена не столь давние называли в народе «решалами». Каждый день он мотался то в Можайск, то в Москву по каким-то судебным имущественным делам, кои, как правило, выигрывал, ну а после того, как ковид сильно поубавил число работы, мужик решил затеять у себя на земле экологически чистое подсобное хозяйство: нанял работника, пристроил к хозяйственным постройкам два громадных выгула, огородив их плетнем, и завез скотину. Штук восемь свиней и семь — бычков. Не по дням, замечу, растущих, а по часам.
Когда запах стал накрывать участок соседок-старух сплошным облаком (а это, замечу, далеко не тот слабый аромат конского навоза, что был когда-то), те привычно пошли к забору — ругаться. Хозяин живности терпеливо все это выслушал, стоя на крыльце, а потом зычно рявкнул: «Всё сказали? А теперь жопы в горсть и брысь отсюда!» С той поры тех старух я в деревне и не видела, не знаю даже, живы или нет. Но больше не приезжают — пустой дом стоит.
Жизнь — она всегда бумеранг вообще-то...

Настроение дачное, диалоги тоже.
— Нам надо одомашнить нашу мышь. Дать ей имя.
— И кормить?
— И кормить.
— А сначала поймать?
— Зачем поймать? Ну, сама подумай: зачем тебе может быть нужна пойманная мышь?..

Дачное настроение не мешает работе, поэтому даже обновила сайт, поставив туда всё написанное (почти всё) за два с лишним месяца, и как всегда нарушив собственные принципы ставить новые тексты сразу, а не дожидаться, когда их скопится чертова прорва. И поскольку дождалась именно этого, провозилась с сайтом весь вчерашний день под просмотр ISU Award. Сильно была разочарована (не итогами, а как всё было реализовано). Возможно, не права, но мне казалось, что формат телевизионных шоу отработан уже давно и хорошо. Достаточно хорошо, чтобы не превращать дебютное шоу в зрелище, интересное разве что узкому кругу номинантов и их родственников. Почему бы, например, не делать включение жюри - с какими-то комментариями? Почему бы не добавить иной движухи? Вместо этого - дежурно-унылые слова лауреатов и никакой интриги от слова «совсем». Расстроилась, короче. Очень хотелось, чтобы на выходе получилось действительно классное шоу.
И не нужно здесь про пандемию, разрушившую планы. Все шоу мирового уровня давно уже делаются под ТВ-формат прежде всего.
И поздравления всем лауреатам, тем не менее!

Пойду кормить мышь...

Можно я не о Ефремове? Многочисленные комментарии на тему ничего, кроме недоумения, у меня не вызывают: как будто сейчас имеет какое-то значение, за какой клуб человек болел и каким был актером. Просто сам прецедент заставил в очередной раз задуматься о жизни и о профессии. Как-то так получилось, хотя не уверена, что произошло это только сейчас, что большинство людей активно живут чужими жизнями, не всегда замечая это. Фанаты - жизнью своих кумиров, сами кумиры - придуманными биографиями, причем зачастую - плохо придуманными.
Музыка навеяла, как говорится. Прочитала интервью хорошего и очень интересного парня. И парадокс: парень интересный, а интервью унылое, как позавчерашняя горбушка. Второй парадокс - парень лет пять назад завел себе агента. "Зачем?" - спрашиваю. Отвечает: мол, агент меня раскручивать будет. Тогда же я предложила поговорить - для интервью, полтора часа тянула ответы клещами, и в итоге текст так и не опубликовала по причине все той же унылости.
Тогда я, кстати, и задумалась: в чем причина? Почему люди не умеют рассказать о себе так, чтобы это было интересно, чтобы хотелось слушать, читать, познакомиться, наконец? Ответ нашла, хотя не факт, что верный. Мне кажется, дело в том, что все современные пиар-технологии, осуществляемые большей частью троечниками профессии, направлены не на рассказ о себе, а на избегание вопросов и определенных тем. Это становится привычкой, а потом и второй натурой. Возможно, кто-то не согласится, но лично я, например, значительно чаще, нежели раньше, сталкиваюсь с тем, что собеседника нужно долго "раскачивать", прежде чем он заговорит нормальным человеческим языком, а не штампами-лозунгами.
А с другой стороны, штампы-лозунги удобны. Не всякий готов быть собой в тех или иных ситуациях. Мне так кажется почему-то...
Ну а по существу - первая рыба нагулялась/наотдыхалась, пришло время немножечко поработать.
Всем хорошей окружающей!

Частенько сейчас думаю о том, что мне от родителей досталась очень высокая способность к самокомпенсации — назовем это так. Немножко мне об этом как-то сказала Даша Домрачева еще до своих громких многочисленных побед:
«Мой организм устроен таким образом, что очень четко дает понять, когда что-то не в порядке и требуется передышка. Либо у меня ни с того ни с сего начинает болеть горло, либо я вдруг внезапно на что-то наступлю и порежу ногу. Словно сам организм старается себя уберечь от излишнего насилия над ним»
Тогда я мысленно отметила фразу, подумав, что подобная компенсация — это так или иначе свойство очень многих спортсменов, иначе банально можно свихнуться от нагрузок и стрессов. А сейчас вдруг очень четко осознала, что сама до сих пор интуитивно и очень быстро переключаюсь, если вдруг организм чувствует, что находится на грани. Головой я раньше долго пыталась себя убеждать в подобных ситуациях, что нужно собраться, нужно продолжать работу или какие-то занятия, что я лентяйка, и что нет мне никаких оправданий. Только толку с этого было мало — получалось все хуже, а настроение портилось капитально, до состояния, близкого к депрессии.
«Грань» может быть любая. Физическая, психологическая, перенасыщение чужой информацией, за которой у многих творческих людей (да и врачей с психологами тоже) начинается стадия профессионального выгорания, и вот именно в этих случаях я позволяю себе просто поплыть по течению. Режим называется «отключить вторую рыбу» Ибо, как сказано в моем любимом и очень ироничном гороскопе про Рыб, «одна рыба всегда плывет по течению, а вторая - туда, куда надо».
Режим первой рыбы подразумевает полное переключение головы, но вот парадокс: чем больше у меня заняты руки, тем лучше голова начинает работать в направлении планирования будущих рабочих дел: интервью, книг, поездок, раскладывания всяких разных мыслей по полкам и так далее. То есть сказать, что я полностью отключаюсь от работы нельзя, хотя я реально от нее отключаюсь. Видимо, так выглядит принцип, сформулированный Геннадием Гариковичем Габриляном в отношении Маши Ласицкене: все свои лучшие результаты она выдает на подсознании.
Как бы то ни было, период вынужденного самоизолированного времяпрепровождения позволил абсолютно привести голову в порядок и, страшно сказать, мне даже понравилось жить в подобном режиме. Тем более что штук 15 интервью и дополнительную главу для книжки я за это время все-таки написала. Но это так, в режиме автопилота.
А теперь буду реально хвастаться.
Вышила две подушки (вторая в стадии завершения) и две картины, которые долго подбирала для кухни, потом пару лет они лежали в ожидании, когда я за них возьмусь.
Связала свитер себе и кучу вещичек для мелких детенышей.
Посадила на деревенском участке две яблони, четыре гортензии, семь кустов жасмина, по четыре — калины и крылатого бересклета (вы когда-нибудь видели, как упомрачительно красив он осенью? Погуглите — получите удовольствие), плетистую розу и 19 сосен. И две липы еще. И три шиповника. И два барбариса. И разгребла и упорядочила малинник, что собиралась сделать лет 15 последних, наверное.
И научилась готовить виноградных улиток, одновременно решив для себя, что нет таких сил, которые могут заставить меня их есть — у них все-таки глазки жалобные...
Короче, я снова почти готова к работе. Даже подстриглась, ради чего первый раз за два месяца проснулась по будильнику чтобы ползком во тьме просочиться в парикмахерскую. Вот только подушку ещё дошью...
А вы как? Гуляете по расписанию?




И привет всем от девочки-Дракона