Мне вспомнилась история «Золушки Романовой» – так называли в эмигрантских кругах Великую княгиню Марию Павловну. Пережив тяжелейшие времена, потеряв родных и Родину, она находила силы жить и радоваться каждому Божьему дню.

Великая княжна Мария Павловна, 1901 год

19 апреля 1890 года в Санкт-Петербурге, в семье Великого князя Павла Александровича и греческой принцессы Александры Георгиевны родилась дочь. Крестной матерью малышки стала Императрица Мария Федоровна, супруга Александра III. В ее честь и в честь бабушки – супруги Императора Александра II – девочку назвали Марией. Ей не суждено было в полной мере узнать тепло материнской любви, поскольку, когда Марии было всего полтора года, мать скончалась во время преждевременных родов. Это случилось в подмосковной усадьбе Ильинское, где семья гостила у Великого князя Сергея Александровича и его жены Елизаветы Федоровны. Горе Павла Александровича было столь велико, что несколько месяцев он не желал видеть новорожденного сына Дмитрия, который едва не умер вместе с матерью. Спустя 6 лет, оттаяв сердцем, Павел Александрович увлекся женой гвардейского полковника, императорского адъютанта – Ольгой Валериановной. У них родился сын, вследствие чего Ольга с громким скандалом развелась с мужем и пошла под венец с Павлом Александровичем. Этот морганатический брак стоил ему лишения всех титулов, званий и чинов, а приговором стала высылка из России. Спустя много лет, получив монаршее прощение, он с семьей вернется на Родину.

Великая княгиня Елизавета Федоровна с племянницей Марией на руках, ее супруг Великий князь Сергей Александрович и Великий князь Павел Александрович с сыном Дмитрием

Мария и Дмитрий росли под опекой Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны, тети Эллы, как называли ее племянники. Дети воспитывалась английскими нянями, и до шести лет Мария не говорила по-русски. Позже она напишет в мемуарах:

«Меня преднамеренно держали в неведении относительно высокого положения, принадлежащего мне по рождению. В противовес тому великолепию и роскоши, которые меня окружали, со мной обращались достаточно просто. Такая же простота требовалась от меня в отношениях с другими людьми, особенно низшими по положению».

Дважды в неделю приходил священник обучать Закону Божьему, а в 7 лет на первой Исповеди она покаялась в воровстве нескольких шоколадных конфет и пролила много слез. До февраля 1905 года жизнь Марии и Дмитрия текла спокойно и размеренно. Тетя Элла не отпускала их от себя ни на шаг, ездила с ними за границу, прихватив полный штат бонн, гувернанток и прислуги. Став постарше, племянники обязательно сопровождали Елизавету Федоровну на праздничных церковных службах. В то время шла Русско-японская война, Елизавета Федоровна занималась организацией госпиталей в Москве: отправляла полевые госпитали и перевязочные пункты на фронт; создавала комитеты для вдов и сирот войны. В Кремле устроили склад, куда со всей Москвы собирали белье и перевязочные средства. Мария приходила работать на склад по воскресеньям. Когда в Москву начали прибывать раненые, Елизавета Федоровна часто навещала их, брала с собой племянницу, и целые дни они проводили в госпиталях.

Мария Павловна в детские годы. Царское село

С тревожной частотой в Москве вспыхивали забастовки и студенческие демонстрации, активизировались бомбисты. Однажды ночью, через несколько дней после Рождества, Марию и Дмитрия разбудили по приказу дяди и велели быстро одеваться, чтобы покинуть Нескучный дворец. «Мы переезжаем в Кремль», – сказал Сергей Александрович, встретив детей в вестибюле.

«Лошади на полной скорости рванулись в ночь. Занавески в карете были опущены. Взрослые молчали, и мы не осмеливались задавать вопросы. Мы хорошо знали дорогу до Кремля, и хотя ничего не видели, догадывались, что едем туда окольным путем. За нами в тишине улиц раздавался галопирующий цокот копыт эскорта», – вспоминала Мария Павловна.

Потрясением для нее, тогда 15-летней, стало убийство дяди – Великого князя Сергея Александровича. Февральским днем, когда оглушительный взрыв потряс окрестности настолько, что во дворце все дрожало, Мария с тревожным любопытством прильнула к окну.

Великий князь Сергей Александрович с женой и племянниками

Потрясением для нее, 15-летней, стало убийство дяди – Великого князя Сергея Александровича

«…Сани тети Эллы, которые ожидали ее внизу, чтобы отвезти на склад Красного Креста, подъехали ближе к ступеням. Тетя выбежала из дома в наброшенном на плечи манто. За ней бежала мадемуазель Элен в мужском пальто. Обе были без шляп. Они забрались в сани, которые тут же рванули с места», – будет вспоминать она спустя годы.

Страшное событие, повлиявшее не только на жизнь близких ей людей, но и на ход истории в целом, навсегда осталось в памяти:

«Тетя Элла, как мы видели, спешила к трупу на снегу. Она собрала части тела мужа и положила их на армейские носилки, которые спешно доставили с ее склада. Солдаты из казармы напротив покрыли тело своими шинелями, подняли носилки на плечи, принесли под кров Чудова монастыря и поставили в церкви, примыкавшей к дворцу, в котором мы жили. Только тогда было позволено привести нас. Мы спустились на первый этаж и по маленькому коридору дошли до внутренней двери, ведущей в монастырь. Церковь была заполнена людьми, все стояли на коленях, многие плакали. Близ ступеней алтаря, прямо на камнях, лежали носилки. Они казались почти пустыми, то, что прикрывали шинели, представляло собой небольшую груду. С одного края из-под покрывала высовывался сапог. Капли крови медленно капали на пол, образуя маленькую темную лужицу. Тетя на коленях стояла около носилок. Я не осмеливалась взглянуть на нее».

Мария с братом Дмитрием

Самообладание, с которым Елизавета Федоровна пережила те дни, поразило юную Мари и послужило примером на всю жизнь.

«Несколько раз тетя спрашивала о кучере дяди. Он лежал в госпитале, состояние его было безнадежным, он был ранен той же бомбой, которая убила дядю. Около шести вечера тетя Элла отправилась навестить раненого и, чтобы не тревожить его трауром, надела в госпиталь то же самое нарядное голубое платье, в котором была днем. Мало того! Когда кучер спросил ее о муже, она нашла в себе мужество с улыбкой ответить ему, что именно Великий князь послал ее справиться о нем. Бедняга спокойно умер той же ночью», – вспоминала Мария Павловна.

И еще:

«В день после убийства она, одевшись в траур, уехала в карете и долго не возвращалась. Оказалось, она ездила в тюрьму увидеться с убийцей! Меня и брата отчасти восхищал ее столь благородный поступок».

Великая княгиня Елизавета Федоровна с племянниками Марией и Дмитрием

Елизавета Федоровна передала убийце Евангелие, сказав, что от имени Сергея Александровича прощает его. Позже она подала прошение Императору Николаю II о помиловании террориста, но оно не было удовлетворено. Елизавета Федоровна уже никогда не снимала траур и редко куда-то выезжала.

«Она словно переродилась. Сильная духом, она преодолела кризис и вернулась к жизни, став тверже душой, деятельной, более мудрой и терпимой к людям», – спустя много лет напишет Мария Павловна.

Вскоре после пережитого потрясения ее с братом отправили в Санкт-Петербург, где члены императорской семьи окружили их целительной атмосферой спокойствия и уюта. Их приглашали на домашние спектакли, в оперу, на пикники, конные прогулки и балы. Однако шумным увеселениям Мария предпочитала занятие вышивкой. Больше всего ей нравилось сидеть за пяльцами в гостиной Александровского дворца, где вечерами собиралась семья, чтобы послушать главы из романа «Война и мир», которые вслух читал Император. О политике говорить считалось дурным тоном. За чаем обычно рассказывали истории, девочки подтрунивали друг над другом, а, рассматривая вышивки Марии, хвалили их и сокрушались, что не так терпеливы и искусны в этом деле. Императрица, баюкая на руках новорожденного Цесаревича Алексея, с улыбкой шептала дочерям по-английски: «Я вам всегда говорю, больше терпения и усидчивости».

Великая княгиня Мария Павловна Романова

В 1906-м году было объявлено о помолвке 16-летней Марии Павловны с наследником шведского престола принцем Вильгельмом, герцогом Сёдерманландским, сыном короля Густава V. Свадьбу решили сыграть через 2 года. Тем временем Мария штудировала шведский язык, а неподалеку от Стокгольма началось строительство замка в английском стиле – свадебный подарок от тети Эллы. На церемонию бракосочетания, состоявшуюся в сентябре 1908 года в Павловске, прибыл весь шведский Двор во главе с королем Густавом V и цвет монархической Европы. На невесте был комплект драгоценностей, принадлежавших в свое время Екатерине II: бриллиантовые диадема, ожерелье и серьги. Серьги оказались настолько тяжелыми, что их закрепляли специальной золотой проволокой, аккуратно обмотав вокруг ушей. Мария, не выдержав сущей экзекуции, сняла серьги во время свадебного обеда и повесила их на край своего фужера.

Свадьба Марии Павловы и шведского принца Вильгельма, 1908 год

Ни для кого вокруг, и для самих молодоженов в том числе, не было секретом, что брак заключался по политическим и династическим соображениям. Трепетных чувств Мария и Вильгельм друг к другу не питали. Они пытались быть образцовой семьей, но получалось это с натяжкой, и даже рождение в мае 1909 года сына Леннарта не укрепило союз. Спустя 4 года Мария покинула мужа. Решение далось ей непросто, поскольку сын, как наследник престола, остался в Швеции. Забегая далеко вперед, следует отметить, что, повзрослев и, в свою очередь, встав перед выбором «корона или любовь», Леннарт сделает выбор в пользу любви: он женится на дочери фабриканта, потеряв право стать шведским королем.

«Я была счастлива, что вернулась в Россию», – вспоминала о том времени Мария Павловна. В 1914-м году она получила официальные бумаги о разводе. Следующей страницей в ее жизни стала Первая мировая война.

Она приняла решение ехать на фронт сестрой милосердия, для чего прошла специальное обучение

Она приняла решение ехать на фронт сестрой милосердия, для чего прошла специальное обучение в одной из городских больниц. «Отправление на фронт назначено на девятое августа», – написала она тете Элле. Та, в свою очередь, сообщила, что обязательно приедет в Петербург, чтобы проводить племянницу.

Мария Павловна с мужем и сыном Леннартом

«В то утро я впервые надела на себя форменную одежду; помню, в каком смущении я вышла на улицу. После завтрака тетя повезла меня в часовню домика Петра Великого, где находилась очень почитаемая икона Спасителя. Пока мы были там, лакей, должно быть, сказал прохожим, кто мы такие, и когда мы вышли, то оказались в окружении толпы. ‟Ох, дорогая наша, и ты тоже отправляешься на войну. Благослови тебя Бог”, – запричитала одна старушка. Другие, в слезах, присоединились к ней с добрыми пожеланиями: ‟Спасибо тебе… Будешь заботиться о наших солдатах… Бог в помощь!.. Спаси и сохрани тебя Господь… Дай нам силы, Боже, одолеть врага!..” …Тетя Элла, Великая княгиня Мария и Володя Палей, мой сводный брат, отправились вечером провожать меня на вокзал. Поезд тронулся, прозвучали последние пожелания и напутствия. Мы видели, что на платформе многие плакали. Но у меня на душе было легко, даже радостно. В ту ночь я впервые в жизни сама вынула постельные принадлежности из небольшой дорожной сумки. Я редко путешествовала без горничной. Когда я повесила свой черный передник и серое хлопчатобумажное платье на стену купе, подумала, как легко и просто изменилась моя жизнь и как легко и естественно я себя чувствую. Размышляя об этом, я погрузилась в сон, и мне грезились героические свершения», – вспоминала Мария Павловна.

Два с половиной года проведет она в псковском военном госпитале, и всю оставшуюся жизнь будет считать это время самым счастливым, поскольку «с радостью делала нужную и полезную работу». Она всегда была, что называется, «на подъеме», во время обходов смеялась и шутила, вызывая ответную реакцию раненых, за что получила прозвище «веселая сестра». В госпитальных стенах существовал свой, особый мир, куда часто наведывалась смерть, где всегда мучились и страдали, а врачи и медсестры воспринимались как люди, приближенные к Богу.

Она всегда была «на подъеме», во время обходов смеялась и шутила, за что получила прозвище «веселая сестра»

«Я была старшей медсестрой. То есть в моем подчинении находились 25 женщин, и я должна была следить, чтобы они хорошо выполняли свою работу, защищать их интересы и заботиться о них. А мне никогда раньше не доводилось отдавать приказы, – вспоминала Мария Павловна. – Напротив, с детства меня приучали к покорности и послушанию. Для меня было естественно исполнять чужие приказы, но сама я приказывать не могла и не умела. Во мне воспитывали скромность и смирение, и я всегда считала, что другие знают лучше меня».

Мария Павловна перед отправкой на фронт, 1914 год

Распоряжения она обычно передавала через помощницу – сестру Зандину. Эта простая русская женщины вызывала в ней неподдельный интерес и чувство глубокого уважения:

«Она относилась ко мне с почтением и опекала меня. По утрам, во время завтрака, она приходила ко мне с отчетом. Она никогда не садилась в моем присутствии, хотя я каждый раз предлагала ей стул».

Персонала в госпитале не хватало, и потому Марии Павловне приходилось работать в операционной и перевязочной, а по необходимости выполнять несложные операции – извлечь пулю или ампутировать палец.

«Раненые прибывали с фронта в ужасном состоянии – только после двух или трех ванн удавалось смыть с них грязь, накопленную за долгие месяцы пребывания в окопах. Приходилось сбривать им волосы, сжигать одежду. Линия фронта проходила всего в 250 километрах от Пскова, но раненые, как правило, добирались до нас несколько суток, в товарных вагонах, без всякой медицинской помощи. Повязки на них затвердевали, словно каменные, пропитывались запекшейся кровью и гноем. Снимать такие повязки было одинаково мучительно как для пациента, так и для медсестры», – писала Мария Павловна.

Ее руки огрубели, лицо привыкло к холодной воде, крем и пудра казались атрибутами далекой сказочной жизни

Ее руки огрубели от постоянной работы с дезинфицирующими средствами, лицо привыкло к холодной воде, крем и пудра казались атрибутами далекой сказочной жизни. Она вставала очень рано, чтобы до работы в госпитале успеть на утреннюю службу в близлежащем женском монастыре. А в начале декабря 1915 года, когда руководство госпиталя уговорило взять двухнедельный отпуск, отправилась повидаться с родней – сначала в Петербург, а потом в Москву, к любимой тете Элле.

«Она хотела отшельнической жизни и втайне надеялась, что я заменю ее и возглавлю ее детище. Если бы не революция, может быть, сейчас я была бы настоятельницей Марфо-Мариинской обители милосердия», – вспоминала Мария Павловна.

В госпитале среди раненых

Вернувшись в госпиталь, она обнаружила среди новых пациентов архимандрита Михаила, давнего знакомого ее тети Эллы: наставник отца Михаила, отец Гавриил, был духовником Елизаветы Федоровны. Отца Михаила еще в молодости назначили деканом семинарии в крупном провинциальном городе. Во время беспорядков 1905 года один из учеников выстрелил ему в спину, повредив позвоночник, и с тех пор нижняя часть его тела до пояса была парализована. Отец Михаил оказался одним из тех немногих значимых для духовного формирования Марии Павловны людей, которые «дали то, что никто не давал – возможность развиваться».

«В разговорах с ним я поняла, что Православие – часть русской души, что оно тесно связано с психологией людей, что оно отличается широтой взглядов и наполнено простой и мудрой поэзией. …Он оживил во мне веру», – вспоминала она.

Зима 1916 года выдалась необычайно суровой, начавшиеся в ноябре морозы набирали силу с каждым днем. На реке Великой пилили лед для нужд госпиталя, и вереницы крестьянских саней, нагруженные прозрачными глыбами, со скрипом взбирались на высокий берег. Госпиталь пополнялся новыми пациентами, а медикаментов не хватало настолько, что даже гангрену приходилось оперировать голыми руками из-за дефицита резиновых перчаток. «Наш дух упал. Мы работали по инерции. Наши пациенты были подавлены и с трудом переносили страдания», – вспоминала Мария Павловна. В те дни пришло известие об убийстве Григория Распутина, обернувшееся для Марии Павловны тяжким испытанием, поскольку в преступлении был замешан ее брат Дмитрий. Мария спешно выехала в Петербург. Наказанием для Дмитрия стала высылка на персидский фронт. Провожая его на вокзале, она с отчаянием вглядывалась в родные черты, пытаясь запомнить до мелочей, понимала, что, может, они никогда уже не увидятся.

Революционная ситуация росла как снежный ком. В начале марта до еще спокойного Пскова, где в госпитале продолжала трудиться Мария Павловна, стали доходить слухи о голодных бунтах и стрельбе в Петрограде. А вскоре стало известно, что Император отрекся от престола от своего имени и от имени Наследника в пользу Великого князя Михаила Александровича. «Я не могла сдвинуться с места. У меня было такое чувство, словно от меня оторвали кусок плоти», – вспоминала Мария Павловна о событиях 14 марта. А 17 марта пришло официальное подтверждение об отречении Великого князя Михаила Александровича. Вскоре был обнародован приказ № 1, изданный Советом рабочих и солдатских депутатов без ведома Временного правительства, отменявший дисциплинарную субординацию солдат перед офицерами и запрещавший офицерам обращаться к солдатам на «ты».

«На фронте солдаты начали калечить, мучить и убивать своих офицеров. Я сама была офицером, и мое положение становилось опасным», – вспоминала о том времени Мария Павловна, ставшая невольной свидетельницей того, как толпа пьяных солдат у всех на глазах избила генерала, командующего Псковским гарнизоном, и бросила его в реку. С каждым днем становилось очевидным, что оставаться в госпитале нельзя. 21 марта, прочитав манифест Временного правительства, солдаты госпиталя, как и во всех воинских частях, присягнули на верность новому режиму. «Я стала врагом для моих соотечественников, которым отдавала все свои силы», – вспоминала Мария Павловна. Накануне возвращения в Петроград она укладывала в чемодан свои вещи и, перебирая их, вдруг ясно осознала, что прошлая жизнь закончилась, и все, что собирала она с такой любовью, стало теперь попросту «дорогим хламом».

Накануне возвращения в Петроград она укладывала свои вещи и, перебирая их, вдруг ясно осознала, что прошлая жизнь закончилась

Весь персонал госпиталя пришел на вокзал проводить Марию Павловну. Прощаясь, каждая из медсестер целовала ей руку, как полагалось в прежние времена. Поезд до Петрограда являл собой пугающее зрелище: повсюду – на крышах, на платформах, даже на буферах – сидели солдаты с рюкзаками и винтовками, в проходах толпились люди. Ехать в таких условиях было небезопасно, но выбора не оставалось.

«Сестра Зандина решительно заявила, что поедет со мной до самого Петрограда. …Каким- то образом мы вошли в вагон и заняли места в купе, которое с большим трудом штаб зарезервировал для себя. Штабной офицер, закрыв за нами дверь, опечатал ее. По прибытии в Петроград печать должен был сорвать военный комендант вокзала. Эта печать была нашей единственной защитой», – вспоминала Мария Павловна.

Сергей Михайлович Путятин, второй муж Марии Павловны

Они благополучно добрались до Петрограда, несмотря на то, что поезд опоздал на несколько часов. Печать взломал помощник коменданта. Никто не встречал Марию Павловну на вокзале. Императорские комнаты, через которые она обычно проходила, были закрыты. Лакей без своей привычной ливреи ждал на улице, а вместо машины стоял наемный старый экипаж, запряженный двумя замученными клячами мышастой масти. Мария Павловна устало поднялась на высокую ступеньку и села на продавленное сиденье. В нос ударил запах плесени. Тронулись. Все вокруг казалось чужим и страшным. На улицах было тихо и пустынно, а Сергиевский дворец на Невском, куда приехала Мария Павловна, теперь напоминал склеп. Жизнь города стала вялой и бесцветной: улицы почти не убирали, повсюду бесцельно слонялись толпы солдат и матросов, а хорошо одетые люди, у которых были кареты и автомобили, прятались по домам. Полиции не было видно. Кругом царил беспорядок. От ужаса, который вселял Петроград, она переехала в Царское Село. Здесь она встретила давнего знакомого Сергея Путятина, вынужденного уехать с фронта, поскольку положение стало опасным.

«В глубине моего сердца зашевелились чувства, которых я никогда прежде не испытывала. Вокруг все рушилось, мы жили в неизвестности и страхе, но молодость и умственная энергия брали свое. …Нам хотелось счастья, нам хотелось взять от жизни все, что она могла дать. Так на руинах нашего старого мира мы рискнули попытать счастья, начать новую жизнь», – вспоминала Мария Павловна.

Продолжение следует...