Алексей Машевский

Художник: Brett Amory

* * *
Теперь ты куколкой становишься: хитин
Подвижности лишившегося тела.
Не соблазняет больше ни один
Объект желанья. Молодость хотела

Всего, а нынче главное – внутри,
Внутри уставшей, ставшей лишней плоти.
Ночь не долга. Давай, глаза протри! –
Ты снова внешне весь в своей работе,

В заботах, в нескончаемых клише
Дел, в гуле из открытых окон.
Но это – так: твердеющий уже,
Еще один тебе не нужный кокон…

Не зная и не думая, во мглу
Сознанья уходя, теряя нити,
Я где-то там… Не к свету, хоть к теплу
Свободный дух свободно отпустите!

И бабочкой он выпорхнет – в каком
Неведомом потустороннем мире? –
Над бездною витать, как над цветком,
В огнем зари пронизанном эфире.
 

Фото: Эдуард Перов – Девушка с флейтой

* * *
Иногда мне снятся иные дали:
Как несбыточное сбылось,
Как, узнав друг друга, мы всё узнали –
И не надо столетья врозь…

Суррогатной жизни ее подвохи
Чувств простим. Разве каждый сбой
Сердца, неба сполохи, ветра вздохи
Не сводили меня с тобой?

Потому-то и флейты далекий голос
Все настойчивей, все нежней,
Что реальность, кажется, прокололась,
Но мы встретимся там – за ней…

http://magazines.russ.ru/zvezda/2014/12/1mash.html

Но что-то связывает нас –
То, что рассудку неподвластно
Любовь Фельдшер

Всеволод Константинов

Художник: Anne Dewailly – Sous ton aile

музей античности
Твоё лицо, ставшее с некоторых пор близким,
Что, согласись, способно смутить близорукого человека,
Я брал в ладони — не лучшая в мире оправа
Для лица твоего, но ты, впрочем, не возражала.

Кто-то из нас, видимо, мало себя ценит.
Я ли, пишущий это, ты ли, позволяющая немолодому
Спутнику гладить твою голову, лоб высокий,
Поправлять выбившиеся пряди

И тянуть настойчиво и нежно
К губам своим
И не находить сопротивленья.

Странный был вечер, будто бы мы ходили
Среди римских статуй, где под каждой было
Написано: копия с греческого оригинала.

http://magazines.russ.ru/znamia/2015/1/9k.html

Вера Павлова

Фото: Katie Melua

* * *
А может быть, биенье наших тел
рождает звук, который нам не слышен,
но слышен там, на облаках и выше,
но слышен тем, кому уже не слышен
обычный звук... А может, Он хотел
проверить нас на слух: целы? Без трещин?
А может быть, Он бьет мужчин о женщин
для этого?

http://magazines.russ.ru/interpoezia/2014/3/3st.html

Андрей Коровин

Фото: Yuri Shalimov  – Silhouette

хочешь?
хочешь дожить до старости – наливай
сине-зеленой просени через край
хочешь дожить до странности – заходи
есть у меня старинный друг алладин

хочешь смотреть как чайки в тебе кружат –
тихо открой ту дверцу что наугад
хочешь любить – никогда не шепчи люблю
просто открой глаза и впусти зарю

там за последним домом где стынет сад
я тебя буду ждать сто веков назад
там где твой дом считает века и дни
не обмани его детка не обмани

трах-тибидох-тибидох потерял ключи
хрустнула дверца жар пошел от печи
света не будет уже не разжечь огня
сколько еще секунд у тебя – меня

хочешь сгореть рябиною под окном
вот тебе для пожара стихов проём
переходи на sos sms щелчок
– слышу тебя ты где почему молчок

http://magazines.russ.ru/interpoezia/2014/3/6st.html

…и движение к теплу
такое же немного погодя,
как пальцы барабанят по стеклу
навстречу тарахтению дождя
Иосиф Бродский

Иосиф Бродский

гвоздика
                                     М. Б.
В один из дней, в один из этих дней,
тем более заметных, что сильней
дождь барабанит в стекла и почти
звонит в звонок (чтоб в комнату войти,
где стол признает своего в чужом,
а чайные стаканы – старшим);
то ниже он, то выше этажом
по лестничным топочет маршам
и снова растекается в стекле;
и Альпы громоздятся на столе,
и, как орел, парит в ущельях муха; –
то в холоде, а то в тепле
ты все шатаешься, как тень, и глухо
под нос мурлычешь песни. Как всегда,
и чай остыл. Холодная вода
под вечер выгонит тебя из комнат
на кухню, где скрипящий стул
и газовой горелки гул
твой слух заполнят,
заглýшат все чужие голоса,
а сам огонь, светясь голубовато,
поглотит, ослепив твои глаза,
не оставляя пепла – чудеса! –
сучки календаря и циферблата.

Но, чайник сняв, ты смотришь в потолок,
любуясь трещинок системой,
не выключая черный стебелек
с гудящей и горящей хризантемой.

Иосиф Бродский

зимним вечером на сеновале
Снег сено запорошил
сквозь щели под потолком.
Я сено разворошил
и встретился с мотыльком.
Мотылек, мотылек,
от смерти себя сберег,
забравшись на сеновал.
Выжил, зазимовал.

Выбрался и глядит,
как «летучая мышь» чадит,
как ярко освещена
бревенчатая стена.
Приблизив его к лицу,
я вижу его пыльцу
отчетливей, чем огонь,
чем собственную ладонь.

Среди вечерней мглы
мы тут совсем одни.
И пальцы мои теплы,
как июльские дни…

Помню всё: и лицо, и фигуру,
И на белой стене твою тень
Николай Шатров

Однажды увиденное – не может быть
возвращено в хаос никогда
Владимир Набоков

Николай Шатров

Художник: Anna Dittmann – Adorn

* * *
Я помню голос, помню смех счастливый,
Блестящие глаза, упругий стан,
И помню, как внимательно-пытливо
Прильнула ты к моим сухим устам.

Как, бросившись к тебе напропалую,
Я пробегал губами по лицу…
Как бабочками бились поцелуи,
Отряхивая с крылышек пыльцу.

И каждый был жемчужиной редчайшей
В полуоткрытой раковине рта…
И каждый был – моление о Чаше
И посейчас скорбящего Христа.

© http://www.netslova.ru/shatrov/stihi.html

И я об этом времени мало могу
объяснить, хотя всё помню, всё!..
Дан Маркович

Геннадий Рябов

* * *
Помню всё.
Даже то, что не мог и не должен был помнить:
как ты плод сорвала…
я его пополам разломил…
Это память воды.
Единение хрупких диполей.
Это то, что останется, если закончится мир.
Свет померкнет над морем,
и темень сгустится над сушей…
Но любовь не погибнет,
а значит, и я поживу.
Лишь вернемся назад:
соберемся в блестящую душу,
и последней слезинкой
из глаза сползем на траву…

© http://www.netslova.ru/gb/ryabov/

Александр Блок

* * *
Ночь. Город угомонился.
За большим окном
Тихо и торжественно,
Как будто человек умирает.

Но там стоит просто грустный,
Расстроенный неудачей,
С открытым воротом,
И смотрит на звёзды.

«Звёзды, звёзды,
Расскажите причину грусти!»

И на звёзды смотрит.

«Звёзды, звёзды,
Откуда такая тоска?»

И звёзды рассказывают.
Всё рассказывают звёзды.

Рома Фандорин

никому

Я это, правда, никому ещё не говорил,
Ты третьей станешь, после свитеров и рамки Бога…
И будешь самой главной, самой гладкой из морщин,
И вечной темой внутричерепного блога…

Ты будешь первой нервной новостью,
Я так тебя однажды спохвачусь,
Что наконец-то встречу по дороге к пропасти,
В которую сегодня, отчего-то, больше не хочу.

Найду тебя за лицами-капронами,
За толстой коркой капучинистого льда,
И, пристегнув к себе, своими почти тёплыми ладонями,
Мы молча простоим какие-то четыре с половиной дня.

Мы пролежим и проживем за всех,
Бесстыжие, нашедшиеся в мире,
Подкладывая новенький завет
Под головы во всех краях квартиры.

Нас познакомит всё, узнает и сместит
К двум выходам безвыходного входа…
Я это, правда, никому ещё не говорил,
Ты третьей станешь, после свитеров и рамки Бога…

© http://fandorinfm.livejournal.com/ (Edt)

Рома Фандорин

других не надо

Других не надо, мы давно все здесь,
Кто, правда, ближе к финишу, кто дальше,
И только мысль, что ты на свете есть,
Меня всё держит, чтоб свернуть к нему пораньше.

Не позабыл твой голос телефон,
И тем же именем, я слышал, здесь кого-то называют,
И что замёрзнет, точно также тает за окном,
Ты только не переживай – день каждый это проверяю…

Луна не выдаст, свет не сунется,
И облака ни капли не раздуют,
Пока вокруг всё ждёт чего-то, полосуется,
Я эту жизнь как будто бы себе придумал.

Всю эту жизнь, в которой было, было же,
И не прибавить, не отнять… не перепрятать,
А кто червит, не мироточит памятью в душе,
Тот никогда не будет больше счастлив.

И память я уже почти благодарю,
Нет ни малейшей, даже крохотной печали,
На паперти дождю края одежды подаю,
За талый снег стою я со свечами…

Я обожаю прошлое, но верю в новый день,
Который утро мне со всех районов постоянно тащит.
И только мысль, что ты на свете есть,
Меня удержит, чтобы к финишу свернуть пораньше…

© http://fandorinfm.livejournal.com/ (Edited)

Фото: Артём Кашканов

 

В Новый год
Даже горы вырядились
В яркие снега!
                                                  Муро Сайсэй



Как великолепна
Над чайными холмами гора Фудзи
В новогодний день!
                                                       Томиясу Фуусэй



Лепестки розы,
Расцветшей на Новый год,
Схватил иней.
                                                              Мидзухара Сюуооси
 

Перевод  Александра Белых
© http://www.netslova.ru/belyh/jap5.html

Новогодний праздник длится пышно
Анна Ахматова

Юрий Левитанский

Фото: Ян Богомолов

как показать зиму
…Но вот зима,
и чтобы ясно было,
что происходит действие зимой,
я покажу,
как женщина купила
на рынке ёлку
и несёт домой,
и вздрагивает ёлочкино тело
у женщины над худеньким плечом.
Но женщина тут, впрочем,
ни при чём.
Здесь речь о ёлке.
В ней-то всё и дело.
Итак,
я покажу сперва балкон,
где мы увидим ёлочку стоящей
как бы в преддверье
жизни предстоящей,
всю в ожиданье близких перемен.
Затем я покажу её в один
из вечеров
рождественской недели,
всю в блеске мишуры и канители,
как бы в полёте всю,
и при свечах.
И наконец,
я покажу вам двор,
где мы увидим ёлочку лежащей
среди метели,
медленно кружащей
в глухом прямоугольнике двора.
Безлюдный двор
и ёлка на снегу
точней, чем календарь нам обозначат,
что минул год,
что следующий начат.
Что за нелепой разной кутерьмой,
ах, Боже мой,
как время пролетело.
Что день хоть и длинней,
да холодней.
Что женщина…
Но речь тут не о ней.
Здесь речь о ёлке.
В ней-то всё и дело.

Юрий Левитанский

AS столкнулся с рассказиком…

Евгений Гордеев

рассказ…

Иван Бунин

* * *
Беру твою руку и долго смотрю на нее,
Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:
Вот в этой руке — все твое бытие,
Я всю тебя чувствую — душу и тело.

Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?
Но ангел мятежный, весь буря и пламя,
Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,
Уж мчится над нами!

Иван Бунин

* * *
Снова сон, пленительный и сладкий
Снится мне и радостью пьянит, —
Милый взор зовет меня украдкой.
Ласковой улыбкою манит.

Знаю я — опять меня обманет
Этот сон при первом блеске дня,
Но пока печальный День настанет,
Улыбнись мне — обмани меня!

Максимилиан Волошин

Художник: Willem Haenraets

* * *
Обманите меня... но совсем, навсегда...
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда...
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум...
И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,
Кто ведет лабиринтом неведомых зал,
Чье дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке...
А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман...
Обманите и сами поверьте в обман…

Георгий Иванов

Художник: Aram Nersisyan

* * *
Все дни с другим, все дни не с вами
Смеюсь, вздыхаю, и курю,
И равнодушными словами
О безразличном говорю.

Но в ресторане и в пролетке,
В разнообразных сменах дня
Ваш образ сладостно-нечеткий
Не отступает от меня.

Я не запомнил точных линий,
Но ясный взор и нежный рот,
Но шеи над рубашкой синей
Неизъяснимый поворот, —

Преследуют меня и мучат,
Сжимают обручем виски,
Долготерпенью сердце учат,
Не признававшее тоски.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Борис Корнеев

Художник: Willem Haenraets

девушка в розовом
Девушку в розовом как-то я встретил,
Розовым взор мой был затуманен.
Она улыбнулась,
Ей я ответил.
Был я улыбкою тайною ранен.

Девушка скрылась...
В томлении грезовом
Вижу улыбку приветливых глаз.
Нежная, где ты?
Девушка в розовом –
Встречу ль тебя еще я хоть раз?

Лев Эллис

Художник: Willem Haenraets

моя звезда
В час утренний, в прохладной дали,
смеясь над пламенем свечи,
как взор, подъятый ввысь, сияли
в мгле утренней, в прохладной дали,
доверчиво твои лучи, –
и я шептал, молясь: «Гори,
моя звезда, роса зари!»

В вечерний час, в холодной дали,
сливаясь с пламенем свечи,
как взор поникший, трепетали
в вечерний час, в холодной дали,
задумчиво твои лучи, –
и я шептал, молясь: «Гори,
моя звезда, слеза зари!»

Александр Блок
(из поэмы «Снега»)

Художник: Xie Chuy

её песни   
  Не в земной темнице душной
       Я гублю.
     Душу вверь ладье воздушной –
       Кораблю.
Ты пойми душой послушной,
       Что люблю.

       Взор твой ясный к выси звездной
       Обрати.
И в руке твой меч железный
       Опусти.
   Сердце с дрожью бесполезной
       Укроти.
Вихри снежные над бездной
       Закрути.

Рукавом моих метелей
       Задушу.
   Серебром моих веселий
       Оглушу.
   На воздушной карусели
       Закружу.
     Пряжей спутанной кудели
       Обовью.
             Легкой брагой снежных хмелей
       Напою.
 

Художник: Ivailo Petrov

снежное вино
И вновь, сверкнув из чаши винной,
Ты поселила в сердце страх
Своей улыбкою невинной
В тяжелозмейных волосах.

Я опрокинут в темных струях
И вновь вдыхаю, их любя,
Забытый сон о поцелуях,
О снежных вьюгах вкруг тебя.

И ты смеешься дивным смехом,
Змеишься в чаше золотой,
И над твоим собольим мехом
Гуляет ветер голубой.

И как, глядясь в живые струи,
Не увидать себя в венце?
Твои не вспомнить поцелуи
На запрокинутом лице?

Рэй Дуглас Брэдбери
(из сборника «Полуночный танец дракона»)
 

Фотохудожники: Zé Diogo & Diamantino Jesus (DDiArte)
 

после бала

 Огни над зданием с облупившейся вывеской «Танцевальный зал Майрона» замигали, будто собираясь погаснуть, и крошечный оркестрик заиграл финальную тему. Гости, шурша одеждами и шаркая подошвами, стали направляться к выходу. Через минуту музыка смолкла, огни мигнули в последний раз и зал погрузился в темноту.
 В следующее мгновение внизу открылась боковая дверь и из нее на улицу вышли пятеро (а может быть, и шестеро) музыкантов, несших футляры с внезапно потяжелевшими инструментами. Музыканты поспешили рассесться по своим машинам, явно не желая встречаться с многоголосой шумной толпой, спускавшейся по главной лестнице. К тому времени, когда на улицу вышли все участники бала – шестьдесят женщин весьма пожилого возраста и примерно такое же количество старых мужчин, – машины музыкантов уже исчезли в ночи, объятой наползавшим с гор и с моря туманом.
 Около тридцати участников праздника выстроились на южной стороне улицы в ожидании трамвая местной линии, все же остальные, почему-то более шумные и веселые, перешли на находившуюся напротив остановку дальнего трамвая, который должен был отвезти их на тихоокеанское побережье.
 Выстроившись в очередь и дрожа от знакомого всем калифорнийцам ночного холода (особенно чувствительного после дневной тридцатиградусной жары), мужчины чертыхались сквозь зубы, а дамы в цветастых вечерних платьях молча вглядывались в даль так, будто это могло ускорить появление транспорта.
 Как ни странно, это, похоже, сработало.
 – Едет, едет! – оживились дамы.
 – Да, черт побери! – отозвались кавалеры.
 Все это время они не смотрели друг на друга.
 Даже когда огромный, похожий на трансконтинентальный экспресс сдвоенный трамвай остановился, рассыпая искры и шипя тормозами, кавалеры в измятых пропотевших смокингах галантно помогали своим разодетым в пух и прах дамам подняться по железным ступенькам, стараясь не смотреть на их лица.
 – Оп-ля!
 – Я уже наверху!
 – Вот и умница!
 Вслед за дамами по стальным лесенкам в трамвай забрались и мужчины.
 Прозвенел колокольчик, прогудел клаксон, и огромный трансконтинентальный экспресс, идущий, правда, только до Венеции[8] (до которой было всего тридцать миль), тронулся с места и поспешил к сокрытому в полуночном мраке месту своего назначения.
 Это вызвало бурный восторг как у утомленных танцами дам, так и у мужчин, мечтавших поскорее отстегнуть накрахмаленные белые манишки и распустить галстуки.
 – Мне душно, откройте, пожалуйста, окошко!
 – Меня знобит, поскорее закройте все окна!
 Разделившись на арктических и экваториальных жителей, эти старые дети дружно устремились к безмятежным морям и к берегам безумной надежды.
 Пара, сидевшая в первом вагоне прямо за вагоновожатым, зачарованно наблюдала, как движениями, напоминавшими взмахи дирижерской палочки, он переключал медные рукоятки – левую, правую, среднюю – и при этом непрерывно всматривался в туман.
 Стальной экипаж вез их от Майрона к Нептуну.
 Первой молчание нарушила дама:
 – Вы не позволите мне сесть возле окна?
 – Разумеется! Я и сам хотел вам это предложить.
 Они поменялись местами. Она повернулась к окну и стала следить за проплывавшими мимо темными зданиями и деревьями, над которыми виднелись редкие звезды и узкий серп луны.
 – О чем вы думаете? – поинтересовался он.
 Ее силуэт смутно виднелся на фоне этих проплывающих за окном теней.
 – Когда сижу в такой древней развалюхе, – тихо сказала она, – мне всегда кажется, будто я путешествую сквозь время, в прошлое.
 – Никогда об этом не задумывался, – хмыкнул он, вытягивая шею, чтобы получше ее разглядеть, но она сидела, отвернувшись к окну, казавшемуся ему телевизионным экраном, на котором нерезко настроенные каналы переключались ежесекундно. Он принялся рассматривать свои руки. На них были надеты белые перчатки. – Никогда.
 – Так задумайтесь, – вздохнула она.
 – Простите, не понял?
 – Задумайтесь об этом, – повторила она чуть-чуть погромче и вновь углубилась в созерцание мелькавших за окном ночных картин. – Мне кажется, это связано не только с временем и пространством. Я испытываю донельзя странное чувство…
 – И что же вы чувствуете?
 – Мне кажется, что я таю, ну, как будто теряю вес. Чем дальше мы едем, тем легче я становлюсь. Разве это не странно? Может быть, и вы испытываете нечто подобное?
 – Признаться, нет.
 – Так не теряйте же времени зря! Расслабьтесь. Сначала невесомыми станут ваши ступни, затем лодыжки, потом колени… Останется только ваша одежда!
Он озадаченно покосился на соседку, но так и не смог увидеть ее лица.
 – Ну так давайте, – шептала она. – Расслабьтесь! Снимите все зажимы! Ну как, получается?
 – Я действительно начинаю что-то чувствовать.
 Он откинулся на спинку сиденья.
 – Не надо ничего говорить, просто расслабьтесь, – продолжала она, не оборачиваясь.
 – Уже, – пробормотал он, принявшись массировать колени руками. – Почти…
 – Не лгите!
 – С чего вы взяли, что я лгу?
 – Мужчины привыкли лгать – они всю жизнь только этим и занимаются. Пора бы и остепениться.
 – Нет-нет, – запротестовал он. – Я действительно это чувствую!
 – Я рада за вас. Только не надо так волноваться. Какое странное чувство, правда?
 Он молча кивнул. Большой красный трамвай ехал все дальше и дальше, оставляя позади маленькие приморские поселки, открытые поля, детские сады и рощи.
 – Вы меня просто сразили! – сказал он неожиданно.
 – Тсс! – прошептала она.
 – Нет, правда, – продолжал он. – Вы были душой этой вечеринки, заворожив собравшихся своими рассказами, идеями, и все послушно делали то, что вы предлагали! И я действительно теряю вес, в точности как вы и сказали.
 – Вот и прекрасно.
 Он обернулся и обвел взглядом покачивавшихся в такт движению трамвая пассажиров.
 – Вы обратили внимание на то, – сказал он, – что все участники сегодняшнего бала были в белых перчатках? Вы, я, все?
 – Хотелось бы знать почему? – Она отвернулась.
 – Я хотел спросить об этом у вас.
 Мерно покачивавшийся трамвай все глубже и глубже погружался в пучину постепенно сгущавшегося тумана. Он долго смотрел на ее собранные в узел темные волосы и наконец спросил:
 – Простите, как вас зовут? Помнится, там, в зале, вы назвали свое имя, но оркестр играл так громко, что я, к сожалению, его не расслышал…
 Ее губы едва заметно шевельнулись.
 – Простите? – переспросил он.
 Ее губы шевельнулись вновь.
 – Вот мы и приехали, – сказала она.
 – Если вас интересует мое имя, то я могу назвать его хоть сейчас…
 – Мы уже приехали, – повторила она, отмахнувшись от него и направляясь по проходу между сиденьями к выходу, и была уже на полдороге к двери, прежде чем до него дошло, что она ушла и что состав замедляет ход.
 Он увидел огни за окном, дверь с шипением растворилась, и он не поспел за своей спутницей, чтобы, выйдя первым, помочь ей сойти. Но наконец он встал рядом с ней, и прозвучали колокольчик и клаксон, и огромный ночной трамвай исчез в ночи, а она все стояла и смотрела на звезды.
 – Мне кажется, нам следовало бы сойти с дороги, – сказал он. – Мы мешаем движению.
 – Здесь нет машин, – спокойно ответила она, направившись к обочине.
 Он поспешил вслед за ней.
 – Вы только на меня не обижайтесь.
 – Безлунная темная ночь… Как я ей рада… Настоящая романтика.
– Мне всегда казалось, что луна и лунный свет…
 – Ни луны, ни света, – оборвала она его. – Так лучше всего.
 Она переступила через бордюр и двинулась по дорожке, ведущей к ее жилищу, которое находилось на втором этаже четырехквартирного дома.
 – Тихо, как мыши! – прошептала она.
 – Да!
 – Говорите потише!
 – Да, – повторил он шепотом.
 Они уже стояли на лестничной площадке. Увидев, что она сняла туфли, он сделал то же самое. Пройдя несколько шагов, она обернулась и, убедившись, что он несет ее туфли, повторила:
 – Как мыши!
 И стала бесшумно подниматься по лестнице. К тому времени, когда он добрался до площадки второго этажа, она была уже в своей квартире, состоявшей из просторной гостиной, в центре которой стояла большая двуспальная кровать, небольшой столовой и кухни. Дверь ванной комнаты беззвучно закрылась.
 – Что вы там стоите?
 Он расценил эти слова как предложение снять смокинг. Немного подумав, он снял с себя манишку и воротник и, еще немного поколебавшись, отстегнул подтяжки, стянул брюки и повесил их на спинку стула, обнаруженного им в полутемной, освещенной лишь тусклым светом ночника комнате. Но оставшись только в нижнем белье и носках, он, не получая ясных указаний, заметался в нерешительности, то направляясь к кровати, то отступая от нее.
 – Вы уже на месте? – послышалось из-за двери.
 Он посмотрел на кровать.
 – На месте? – спросила она еще раз очень тихо.
 Он подошел к кровати, ответил: «Кажется, да» – и лег. Пружины откликнулись мягким звоном.
 – Да! – сказала она.
 Дверь ванной открылась, и показался высокий силуэт. Прежде чем он мог хорошо разглядеть фигуру, свет погас.
 – Надеюсь, вы закрыли глаза?
 Он молча кивнул. В следующее мгновение она уже лежала рядом.
 – Откройте глаза.
 Он открыл глаза, но, как и тогда, в трамвае, не сумел разглядеть ее лица, только там она все время отворачивалась от него, так что он видел лишь ее силуэт на фоне окна, а здесь она хотя и повернулась к нему, но так пригасила ночник, что виден был только холмик тени, лишенный деталей.
 – Добрый вечер, – сказала она.
 – Добрый вечер.
 – Как долго мы ехали…
 – Слишком долго. Я едва дождался…
 – Ничего не говорите.
 Он вновь посмотрел на длинную тень, лишенную ясных очертаний.
 – Но…
 – Молчите.
 Он вздохнул и замолчал, предоставив право говорить ей.
 – Говорят, если хочешь написать рассказ, не определяй заранее его тему. Пиши – и только. Когда напишешь, узнаешь о чем. Так что… не надо ничего говорить.
 Это была ее самая длинная тирада за весь вечер. Теперь она молчала. И как бы без всякого ее вмешательства погас ночник.
 Он уловил какое-то едва приметное движение и услышал, как что-то мягкое упало на пол. В следующее мгновение он понял, что это были ее белые перчатки. Она сняла свои перчатки.
С удивлением он подумал, что единственная одежда, которая на нем еще осталась, это его перчатки. Но когда он попытался снять их, обнаружилось, что он как-то уже их стянул. Теперь его руки были открыты и уязвимы.
 – Ничего не говорите, – прошептала она, придвигаясь к нему. – Ответьте только на один вопрос…
 Он озадаченно кивнул.
 – Скажите, – прошептала она еле слышно. Он так и не мог рассмотреть ее лица, по-прежнему казавшегося ему бледным таинственным отражением, которое он видел в окне ночного трамвая, темным силуэтом на фоне телевизионного экрана с мелькающими ночными программами. – Скажите, сколько вам лет?
 От изумления он разинул рот, его охватила паника. Она повторила свой вопрос. И внезапно ему открылась простая и поразительная истина. Он зажмурил глаза, прочистил горло и пробормотал:
 – Мне…
 – Да.
 – Мне восемнадцать, в августе будет девятнадцать, рост пять футов восемь дюймов, вес сто пятьдесят фунтов, волосы темно-русые, глаза голубые. Не женат.
 Ему показалось, что он слышит, как она мягко повторяет, подобно эху, каждое его слово.
 Она придвинулась еще ближе и прошептала:
 – Скажи это ещё раз.

Владимир Спектор

Художник: Андрей Белле

* * *
Самолёты летают реже.
Только небо не стало чище.
И по-прежнему взгляды ищут
Свет любви или свет надежды.
Самолёты летят по кругу.
Возвращаются новые лица.
Но пока ещё сердце стучится,
Мы с тобою нужны друг другу.
 

Фотохудожник: Anna O. – Endless melancholy

* * *
Увидь меня летящим,
                       Но только не в аду.
Увидь меня летящим
                          В том городском саду,
Где нету карусели,
                            где только тьма и свет…
Увидь меня летящим
                         Там, где полётов нет.

http://www.netslova.ru/spektor/stihi.html

Изяслав Винтерман

* * *
Вода течет, набирая мужскую силу,
по глиняным трубам, по насыпным валам.
Входишь в бассейн харибду любить и сциллу –
голые их тела плывут по волнам.

Можно любить, желаний своих не пряча,
грудь полновесную, полный тепла живот.
Каждое утро жизнь начиналась с плача
и заплеталась струями слов и вод

по мрамору пола и чистому небу лепному,
где солнечный ветер метет лепестки.
Душа погружается полностью, по-любому,
в желание страсти на глубину тоски.

http://www.netslova.ru/winterman/bk.html

Николай Шатров

* * *
Ангел мой, ангел мой темнокудрый...
Ты незримо со мной ночь и день.
Помню все: и лицо, и фигуру,
И на белой стене твою тень.

Если ты хоть когда-то любила,
Мне поверишь – нисколько не ложь
Притяженья небесная сила,
Вне которой напрасно живешь,

Без которой работа – обуза
И не стоит ни пить и ни есть…
Капля веры в возможность союза
Говорит уж, что счастие есть.

Так тянись ко мне порами всеми,
Всеми клетками плоти иной:
Да проникнет бессмертное семя
В райский грунт, осязаемо твой!

http://www.netslova.ru/shatrov/stihi.html

Маргарита Пальшина

Из: Книга ветра
(рассказы)

история любви

Борхес пишет, историй бытия всего четыре:
об укреплённом городе, о возвращении,
о поиске, о самопожертвовании.
Бог молчит о том, что история только одна.
О Мужчине и Женщине.
Мужчина есть путь и поиск.
Но путь его – это поиск Женщины, возвращение к ней.
Ибо Женщина – это дом и крепость.
Рядом с Женщиной Мужчина обретает себя.
Рядом с Мужчиной Женщина теряет себя.
Все жертвы мира совершаются во имя Любви.
Все истории мира написаны о Любви.

http://www.netslova.ru/palshina/kniga-vetra.html

Вильгельм Кюхельбекер

* * *
Пусть другие громогласно
Славят радости вина:
Не вину хвала нужна!
Бахус, не хочу напрасно
Над твоей потеть хвалой:
О, ты славен сам собой!

И тебе в ней пользы мало,
Дар прямой самих богов,
Кофе, нéктар мудрецов!
Но сколь многих воспевало
Братство лириков лихих,
Даже не спросясь у них!

Жар, восторг и вдохновенье
Грудь исполнили мою –
Кофе, я тебя пою;
Вдаль мое промчится пенье,
И узнает целый свет,
Как любил тебя поэт.

Я смеюся над врачами!
Пусть они бранят тебя,
Ревенем самих себя
И латинскими словами
И пилюлями моря'т –
Пусть им будет кофе – яд.

О, напиток несравненный,
Ты живишь, ты греешь кровь,
Ты отрада для певцов!
Часто, рифмой утомленный,
Сам я в руку чашку брал
И восторг в себя впивал.

Мне не_постижимо пространство иное.
Где жизнь протекает за каждой стеною –
Творится, бранится, случается, длится…
А здесь – происходит лишь кофе с корицей.
Ника Алифанова

* * *
Я сварю тебе кофе, большущую кружку,
И укутаю в теплый и пестрый плед.
Превратится квартира в лесную избушку,
Глупый ящик накроем, погасим свет.
Нас согреет свеча на тарелочке белой,
Я сыграю на флейте, потом спою…
Расскажу тебе сказку, как рыцарь смелый
На погибель пошел за любовь свою.

Этот вечер уйдет и останется в прошлом,
Я не знаю, любимая, что впереди.
Умирает твой рыцарь.
И больше не может.
Слышишь? Просто… Пожалуйста…
Приходи.

© Арчет
http://www.stihi.ru/2010/06/25/4988

Мой Дон Хуан

Ах, Дон Хуан! Вы у себя, в Севилье,
А мы – в Кордобе, стынем под мистралем.
Промчались мимо рыцари. С Граалем.
Им не до дев, в поход пошли, канальи!
Мой Дон Хуан!

Подстать им, здесь промчались слухи,
Что вы на дев теперь не очень падки.
Сложили шпаги, маску, плащ. И грядки
Лопатой роете. И всё у вас в порядке!
Неужто вы, Хуан?

Не требуют вас на дуэль супруги,
Вас не волнуют песни, а подруги
Всё больше те слезливые старухи,
Ланиты чьи морщинисты и гадки!
Не может быть, Хуан!

Как вы могли, как даже вы посмели
Меня забыть? Ведь были вы у цели!
Мы от таких страданий просто онемели,
А на моих воротах петли заржавели!
Без вас, Хуан!

Колотит ночью страсти лихорадка,
Сбоит дыханье, прямо вся трепещешь,
Когда без вас проходит каждый вечер.
В тоске, я кутаю в лохмотья плечи…
Приди ж, Хуан!

Нет, дело не в мехах, что вы дарили!
Мне не хватает ваших рук горячих
И неги вкрадчивых тех слов. Незрячей
Брожу Кордобой словно Дон с Ламанчи!
Взгляни ж, Хуан!

Ах, Дон Хуан! Я все прощу, вернитесь!
Мне не под силу выстоять в сей схватке
С моею страстью. Сгину в лихорадке
Покуда вы свои возделаете грядки

Там, у себя, в Севилье…
Ах, вы ли это,
Вы ли,
Мой Дон Хуан?!

© Goncharova (Edited)
 

Ослепительная снежность,
Усыпительная нежность,
Безнадежность, безмятежность –
И бело, бело, бело…
Дмитрий Мережковский

Художник: Steve Hanks

Василий Фёдоров
* * *
Радость,
Нежность
И тоска,
Чувств нахлынувших
Сумятица,
Ты – как солнце
Между скал:
Не пройти
И не попятиться.

Не тебе
Такой наряд:
Сердце вон
За поглядение.
Ты светла,
Как водопад,
С дрожью,
С ужасом падения.

Ты извечная,
Как Русь,
Ты и боль
И врачевание.
Я не скоро
Разберусь,
В чем
Твое очарование.

Георгий Иванов
* * *
Повторяются дождик и снег,
Повторяются нежность и грусть,
То, что знает любой человек,
Что известно ему наизусть.

И, сквозь призраки русских берез,
Левитановски-ясный покой
Повторяет все тот же вопрос:
«Как дошёл ты до жизни такой?»

Василий Кубанёв
нежность
…и я –
твоя чуднáя часть.
Твой верный,
твой родной придаток.
Мне жить нельзя,
когда ко мне
Твоя судьба не притекает.

Помню жизнь на запах и вкус
Елена Безрукова

Александр Руденко

Художник: Михаил Картузов – На чердаке

* * *
Рядом со связками красного перца сушёного,
тыквой на дряхлом буфете и банкой хурмы
Дух Чердака бережет паука воскрешённого,
отогревая гамак его средь зимы.

Дух Чердака одиноко скрипит половицами,
запах кофейный вдыхает, золу ворошит
и пожелтевшими от ожиданья страницами
рукописей,
как осенней листвою, шуршит.

Он умирает, прощаясь с химерами давними,
тянется к снегу густая его борода…
Но, ощущая, как холоден ветер за ставнями,
Дух Чердака воскрешает себя…

И, когда
по вечерам раскаляется печка чугунная,
в легком пальто – и уже не боясь паука –
к доброму Духу является женщина юная –
тяжесть его ощутить
в гамаке чердака.

http://magazines.russ.ru/nj/2006/245/ru3.html

Художник: Steve Hanks

* * *
Приснитесь мне таинственной и томной,
В колье из огнедышащих камней.
Приснитесь мне однажды ночью темной,
Приснитесь мне…

Приснитесь мне нагой и беззащитной,
Вне страсти, вне томленья, в тишине,
Когда итог измерен и сосчитан –
Приснитесь мне…

Приснитесь мне владычицей видений
И неисповедимым колесом
Скрипичной лжи оркестра – браво, гений! –
Вкатитесь в сон…

Приснитесь мне в унылой тьме алькова.
О, легиона девственниц скромней,
Изнемогая в страсти, как в оковах,
Приснитесь мне…

…Приснитесь мне нелепой, небывалой,
Невиданной нигде и никогда,
Предчувствием вселенского обвала
Шепните: «Да…»

Слова – оправа вечности резная;
Приснитесь мне, сама того не зная…
 

Из романа «Кукольник» Генри Лайона Олди

Аня Логвинова

* * *
В жизни бы не узнала, в чем смысл маникюра,
если бы не открыла почтовый ящик,
это ведь так красиво: синее с красным,
а если пришло письмо – красное с белым.

В жизни бы не узнала в чем смысл маникюра,
если б не мыла сиреневую посуду,
если бы не читала зеленую книгу,
если бы не бросала серую трубку.

В жизни бы не узнала в чем смысл маникюра,
если б сейчас не гладила твою светлую голову,
если бы не увидела, как исчезают
и опять появляются в свежей сухой соломе
десять земляничных ягод.

© http://www.netslova.ru/logvinova/stihi.html

ЗЫ Собака-хроматограф так и не хочет нормально работать… А ещё – сегодня дочка прилетает из Лондона, потому… так кратко… извини(((

Ринат Валиуллин

– Привет, сегодня встречаемся как обычно?
– Нет.
– Что значит "нет"?
– Сегодня я хочу необыкновенно…
из романа «В каждом молчании своя истерика»

Память — это любимая комната в моей голове,
в которую ты вошла,
и мало того что наследила,
так еще заняла диван.
До сих пор не могу никого приглашать
к себе в гости
или тогда лучше сказать — к нам.
из рубрики «Стихи» (edt)

– у тебя не бывает такого ощущения
что чего-то не хватает
даже когда вроде всё есть
– это капризы
– как с этим бороться?
– бороться бесполезно
единственный способ:
найти того
кто их исполняет
из рубрики «Стихи»

– Никогда не знаешь где шляется твой мужчина: может сидит в баре,
может прохлаждается с кем-то в кровати, а завтра ты встретишь его
и он поймет, что столько времени потерял не с теми, подтверждая это
признаниями в любви. И ты будешь соглашаться с ним… медленно,
макая свои губы в шампанское, глаза в любовь, а душу — в счастье.
из романа «В каждом молчании своя истерика»

– Я чувствую как врастаю в тебя,
ты вторгся в мою жизнь,
ты забираешь ее целиком,
но самое опасное,
что мне это жутко нравится.
Только один вопрос:
зачем она тебе, если у тебя — есть своя?
– Для настоящей любви
никогда не хватит одной…
из рубрики «Стихи»