Караваджо. OMNIA VINCI AMOR, или любовь все побеждает

Они земных страстей отлучены,

Но лишь Эрот стрелою их уколет -

Как смертные страдать принуждены!

Вяземский

Эрос (или, если привычнее, Эрот) - бог неудержимой любовной страсти. Позже стал богом романтической влюбленности и из негодного злобного шкоды с луком, которого боялись все другие боги, коих он мог легко и просто лишить разума одной стрелой, превратился в пухлявого младенца. Но это случилось гораздо позднее.

Современное слово «эротика» происходит от имени Эроса – греческого бога любви, в лице которого древние греки поклонялись культу плодородия. Божеству, которое сегодня ассоциируется с весьма недвусмысленным чувством – в древности приписывались понятия также любви духовной, направленной на исцеление, свободу, красоту, а также любви к людям и друг к другу.

Именно древние римляне – виновники того образа Эроса, который популярен сегодня. Они превратили сексуального мужчину Эроса в пухленького херувимчика Амура. Как правило, Амур изображался с завязанными глазами, ведь любовь слепа – далеко не всегда стрелы, которыми он пронзает сердца, попадают в намеченную цель. В преддверии Дня Святого Валентина Амура часто изображают в виде Купидона – бога чистой любви.

Внешность Эроса: В ранних изображениях Эрос предстает в виде крылатого мужчины с великолепным торсом и прекрасной внешностью. В более поздних описаниях он уже упоминается, как миленьких пухленький мальчик с крыльями.

Символы и атрибуты Эроса: Эроса (Амура, Купидона) иногда изображают верхом на дельфине или льве, но обязательно с колчаном, луком и стрелами. Он всегда на охоте и всегда готов пронзить сердце жертвы чувством безумной любви.

 Эрос - старейший бог любви

Вильям Бугеро. Девушка, сопротивляющаяся Купидону 1880

 

Зигмунд Фрейд, человек, несомненно, кое-что понимавший в Эросе, как-то заметил: "Самое глубокое различие между любовной жизнью Древнего мира и нашей состоит, пожалуй, в том, что античный мир ставил ударение на самом влечении, а мы переносим его на объект влечения. Древние уважали влечение и готовы были облагородить им и малоценный объект".


Кто поймет этих древних, как это у них выходило – то ли плотская энергия у них била через край, то ли ценный объект от малоценного отличить не умели, но только явно знали они что-то такое про жизнь, что и не снилось нашим мудрецам. Нашим поклонникам античности только и остается, что собирать фрагмент за фрагментом, прилежно вгрызаясь в зачерствелую землю чужих пепелищ, чтобы выложить потом осколки яркой, праздничной, давно канувшей в Лету жизни в музейных витринах, подсветить нежным светом, сопроводить шумом волн на специальных экранах... Одним словом, создать иллюзию присутствия, уловить отголоски радостного переизбытка, полнокровного веселого буйства, воспетого и оплаканного еще Ницше, пишет tiras.ru.

Pompeo Batoni (Italian, 1708-1787), Diana & Cupid, 1761

Эрот же властвует безраздельно: в уединении ли ложа, на шумных ли симпосиях, то бишь пирах, где веселье идет полным ходом, с гетерами, флейтистками, акробатами, певцами и танцорами, и где, конечно же, не обходится без соответствующей "тематической" утвари. Чего тут только нет, выдумка античных мастеров поистине поражает воображение. Лепные и рисованные эротические сценки на внешней и внутренней стороне сосудов для вина дело уже привычное, есть штуки и позатейливей. Например, чаша на "трехпалой" ножке в виде фалла; чаши-мастосы в форме женской груди, с секретом – не допьешь до дна, на стол поставить не сумеешь, не удержится; канфар с носиком в виде все того же фалла. Пить из него гость может, понятно, только через носик, под одобрительные возгласы сотрапезников...


Украшенные эротическими изображениями светильники, чаши, коробочки для благовоний, амулеты, пряжки, подвески в виде мужских гениталий – вот чем наполнен доверху дом античного человека, вот среди чего живет он, "не ведая стыда"...

Чуть более двух тысячелетий назад римский поэт Публий Овидий Назон так описал триумф Амура:

О, почему мне постель такою кажется жесткой,
И покрывало мое плохо лежит на софе?
И почему столь долгую ночь провел я бессонно,
И, беспокойно вертясь, тело устало, болит?
Я бы почувствовал, думаю, будь я терзаем Амуром,
Или подкрался хитрец, скрытым искусством вредит?
Да, это так. Уже в сердце сидят тонкоострые стрелы;
Душу мою покорив, лютый терзает Амур...
Да, признаю, Купидон, я твоей стал новой добычей,
Я побежден и себя власти твоей предаю.
Битва совсем не нужна. Милосердия, мира прошу я.
Нечем хвалиться тебе; я, безоружный, разбит...
Свежий улов твой — я, получивши недавнюю рану,
В пленной душе понесу груз непривычных оков
Ум здравый сзади с руками в цепях поведут за тобою,
Стыд, да и все, что вредить станет могучей Любви...
Спутники будут твои Безумие, Ласки и Страсти;
Будут упорно толпой все за тобою ходить.
Этим-то войском людей и богов постоянно смиряешь,
Этой поддержки лишась, станешь бессилен и наг...

Attributed to Michelangelo Maestri (Italian, d. 1812) аукцион christies

Новейшее искусство очень часто изображало бога Амура. В одной из комнат Ватикана Рафаэль написал Амура на колеснице, везомой бабочками и лебедями.

Эрос пронизывает быт и бытие древних, и присутствие его, как мы начинаем догадываться, не ограничивается сферой частного, интимного, сферой плоти, которая, как известно, слаба. Все эти разграничения между пресловутой плотью и духом – изобретение куда более позднего времени и совсем иной культуры. Античный Эрос носит мистериальный характер, но его божественная тайна, по сути, внятна любому смертному просто потому, что Эрос – это сама жизнь, ее изначальный принцип, одинаково одушевляющий жизнь людей и богов.

Тем самым отношения между телом и душой, земным и божественным, возвышенно-серьезным и комически-непристойным простраиваются особым, мало привычным для современного человека образом. Именно об этом рассуждает в платоновском "Пире" силеноподобный Сократ, ведущий речь о "восхождении" души, направляемой Эросом.


Древний могучий Эрот, старейший из богов, и он же пухлый капризный мальчонка, мечущий стрелы из детского лука куда попало. Образ двоится, то внушая благоговейное почтение, то вызывая буйный вакхический смех, а то и попросту провоцируя на ядреные балаганные шутки.


Величавые боги, уязвленные стрелой Эрота, впадают в любовное неистовство, под разными обличьями посещая смертных. Особенно воспета эротическая мощь верховного божества Зевса, чаще всего являющегося своим возлюбленным в облике животных. Мифологическое преувеличение, метафора, символ, тотем, наконец? Как бы не так!
 

Время отсечения крыльев у Купидона

У древнегреческого поэта Анакреона есть несколько прелестных стихотворений на эту тему. Вот одно из них:

«Посреди ночи, в тот час, когда все смертные спят крепким сном, является бог Эрот и стучит в мою дверь. “Кто там стучит? — восклицаю я. — Кто прерывает мои сны, полные очарования?” — “Отвори! — отвечает мне бог Эрот. — Не бойся, я мал, я весь промок от дождя, луна куда-то скрылась, и я потерял дорогу в ночной темноте”. Услышав слова Эрота, мне становится жалко бедняги, я зажигаю мой светильник, открываю дверь и вижу перед собою дитя; у него крылья, лук, колчан и стрелы; я подвожу его к моему очагу, согреваю его холодные пальчики в своих руках, вытираю его мокрые волосы. Но едва успел бог Эрот немного оправиться, как берется за лук и стрелы. “Я хочу, — говорит Эрот, — посмотреть, не отсырела ли тетива”. Бог Эрот натягивает ее, пронзает мне сердце стрелой и говорит мне, заливаясь звонким смехом: “Мой гостеприимный хозяин, радуйся; мой лук совершенно здоров, но зато сердце твое больное”».

Античному человеку свойственно очень конкретное и реалистическое мышление, поэтому излюбленный сюжет античной культуры – Леда с лебедем – будет чередоваться с многочисленными и крайне натуралистическими изображениями женщины, совокупляющейся с ослом, или погонщика в недвусмысленной позе с мулом, а также с буколическими описаниями пастушеских будней в обществе пасомых...


В дионисийском хороводе теряются и становятся неважными различия пола, возраста, биологического вида, наконец... Древние не знают, что такое зоофилия и гомосексуализм. Зато они убеждены, что только те мужчины, что испытывают склонность к юношам, наиболее пригодны к государственной деятельности. "Поклонник может сделать юношу умнее и добродетельнее", а знаменитый "отряд любовников" – самая грозная сила в бою, ибо спаян он любовью, верностью и желанием не осрамиться в глазах возлюбленного. Про педофилию они тоже не догадываются: "тринадцать лет наступило ему – он вожделеннее стал. Годом позднее пришел еще более сладостный возраст... а семнадцатилетний юноша не для меня: создан для Зевса лишь он".


Почему же откровенно-непристойные, шокирующие, не ведающие стыда, вины и границ эротические забавы древних не производят впечатления грязи и пошлости? Почему же у них – тончайшая философия, "божество и вдохновенье", дионисийское веселье и комический смех, развенчивающий излишне серьезное отношение к самому себе, а у нас – "mea culpa" (моя вина) и чванливые гламурные советы опытных развратников? Обидно как-то за современников и хочется сказать: "О времена, о нравы..."