Не могу остановится:

"И опять деревья: вверху, рядом, вокруг внизу, как море, только лучше моря. Чистота, тишина и свежесть. Конечно, это лучшее, что есть на свете. Но не хватает мужества жить только этим. Все на остренькое тянет: бабы, водочка.

Я долго путал свою влюбленность в Ленинград с влюбленностью в ленинградских женщин.

Был на похоронах Зощенко, с которым познакомился с полгода назад.  Панихиду скрыли, поэтому народу было мало. Впрочем, не так уж мало, если принять во внимание всеобщее охамление, равнодушие и его долгую опалу. Когда выносили гроб, переулок от улицы Войнова до набережной Невы был запружен толпой. Ленинградские писатели выглядели так, что печальное торжество напоминало похороны в богадельне. У всех лица пойманных с поличным негодяев, на плечах лохмотья. Было два выходца с того света: актер Мгебров и его жена. Они приплелись с Каменного острова, из дома ветеранов сцены. У него штаны подшиты внизу сатином, , вместо галстука – веревка, грязные серые волосы ложатся на плечи всей тяжести перхоти, лицо трупа.
    Зощенко отказались хоронить на “Литературных мостках”, по этому поводу вспомнили похороны Пушкина, также происходившие в тайне. Зощенко повезли хоронить в Сестрорецк. Было много бестактностей. У гроба Александр Прокофьев затеял дискуссию о том, считать ли Зощенко предателем Родины или нет.
    Жалкая, худенькая жена; жалкий, очень похожий на него сын, глупо и растерянно улыбающийся; жена сына – типичная кондукторшаю Когда усаживались в головной автобус, она кричала что-то, напоминающее: «Граждане, местов свободных нет!..»"