В 1983-ем году (а может, и в 84-ом уже, точнее я не помню, а сам отец сейчас делает вид, что этой истории вообще не было, и он не понимает, о чем я говорю! Так мол, смутно что-то припоминаю, но – без деталей, хе-хе) мой отец принес домой один доллар США.
Откуда он его взял, мне то неведомо. Принес, показал маме, что-то рассказал, смеясь (я палил в приоткрытые двери их спальни, делая вид, что занимаюсь с собакой), и – убрал в шкатулку, что хранилась у них в спальном к
омоде.
О, это была чрезвычайно интересная шкатулка. Честно говоря, от меня особо ее никто и не скрывал, но и не афишировал.
Там хранились самые разные деньги, собранные нашими дедами, прадедами, бабками и прабабками за истекшее столетие. То, что хранилось там, представляло, как я щас понимаю, не столько нумизматическую ценность, сколько – историческую, позволявшую проследить, кого и куда из моих предков кидала судьба.
«Экспозиция» начиналась с романовских, дореволюционных, очень красивых ассигнаций с «ятями», с портретами каких-то неведомых мне тогда людей. Были деньги плотно забытых сейчас времен первой мировой войны – марки кайзеровской Германии. Очень пестрая коллекция денег времен послереволюционного периода, смуты, гражданской войны: первый советский полноценный, чистого серебра, полтинник с молотобойцем, грубовато выштампованным, гордость моя (мне она несказанно нравилась почему-то) – деньга номиналом толи в 5 000 000, толи даже в 500 000 000 рублей…
Был и раритет, который я, как раз, не ценил, бо уж больно он напоминал халтуру, но тем не менее – это была самая настоящая деньга, которую выпустил какой-то атаман на Украине, не то под Петлюрой, не то – под Махно находившийся, в 1919, если мне память не изменяет, году. Типа – автономия и свои гривны, с портретом этого атамана, надо полагать.
Дальше шли более нормальные деньги, пяти- и десятирублевки конца 20-х начала 30-х годов, с летчиками, самолетами, и прочим олицетворением достижений советского общества.
Великая Отечественная война тоже здорово пополнила коллекцию, поскольку во второй половине войны среди обороноспособных жителей СССР стали очень популярны туры по Восточной Европе… Здесь, преимущественно, отметился дед по материнской линии, умудрившийся выжить в войне и дойти до Берлина. Монеты (марки), которые я показывал дружкам с таинственным придыханием: с орлом и свастикой, времен Третьего Рейха. По-моему, была даже одна монета с профилем Гитлера. Но могу ошибаться, конечно. Были там и не особо интересные нам, дуракам, деньги стран Восточной Европы: польские злотые, чешские кроны, болгарские левы, все – ещё ДО советского периода.
В финальной части были представлены те же злотые, кроны, марки и левы, но уже – советского периода, а венчала коллекцию убогая по стилистике, но – внушительная по количеству и весу, группа советских олимпийских рублей и прочих памятных монет СССР.
Вот в эту шкатулку и отправился доллар…
При первой же возможности, которая заключалась в отсутствии родителей дома, я – залез в шкатулку, и от радости заворожено замер: вот она, Америка!!!
Тут надо пояснить. Именно Америка, конечно, вызывала наибольший интерес у всех у нас. С одной стороны – наш самый заклятый враг. С другой – рассказы о жизни там… превосходили все допустимое. Сказывалось, видимо, ещё и то, что Америка, сцуко, - далеко. При всем железном занавесе в странах Восточной Европы, все-таки, много кто умудрился побывать, некоторые поездили и по Западной, но вот до Америки доезжали единицы, и то, большинство - чтоб уже не возвращаться.
Например, вертя этот доллар в руках, вычитывая незнакомые надписи: «In God We Trust», я совершенно не имел понятия, много это, или мало? Забегая вперед, скажу, что и все мои дворовые друзья имели познания о покупательной способности доллара на том же уровне.
Для того, чтоб составить более четкое представление, какое же состояние ввалилось в наш дом, я… открыл книгу «Том Сойер» Марка Твена – единственный доступный мне в тот момент источник знаний об американской жизни. Я помнил, что в месте, где Том нашел клад, ему, в итоге, в награду за труды, положили жалование толи 3 доллара в месяц, толи – доллар в месяц, и судя по радости, которую отписывал Марк Твен – это было очень нихуйво. То, что описываемое происходило в прошлом (а ныне уже – в позапрошлом, да) веке, меня как-то не смутило, а об инфляциях и прочих умных словах в свои десять лет мы, разумеется, понятия не имели.
Перечитав ещё раз нужное место, я пришел к однозначному выводу: один доллар – это МНОГО. Все. Круто! Теперь можно хвастаться!
При следующей возможности я назвал дружков со двора, и с гордостью продемонстрировал им появившуюся жемчужину «моей» коллекции. Ой, в каком все были восторге!
Что только мне за него не предлагали! Какие-то деньги, солдатиков, машинки, дальше всех зашел Димка Сафонов, которому доллар почему-то так понравился, что он предлагал мне за него – страшное дело! – новенький аудиоплеер, советский, не то «Нота», не то – «Соната», кондовый, размером и весом с хороший строительный кирпич. И с одним уже неработающим каналом.
Плеер хотелось очень, но я отлично понимал, что доллар, в отличие от монетки какой – заметная вещь, к тому же – недавно принесенная, и значит, батька мой легко увяжет воедино появление у меня несанкционированной родителями техники и – пропажу доллара. А посему – попе больно будет. Это обстоятельство заставляло меня быть непреклонным.
А потом доллар взял – и пропал. Я догадывался, конечно, что его по-просту украл кто-то из тех, кто вожделел, и даже догадывался, кто именно, очень горевал по этому поводу, но – не пойман, - не вор, сами знаете.
Я уже даже начал забывать об этом неприятном случае, и очень надеялся, что родители не заметят пропажи, когда доллар вдруг триумфально вернулся!
Димка Сафонов (а это именно он и попер доллар, когда мы играли в квартире в прятки), был мальчик практичный, на годок меня постарше. Что совершенно не мешало ему также заблуждаться в отношении покупательской способности американской валюты. Стырив доллар, он выждал пару недель, и – радостно отправился с ним в «Березку»!
Сеть магазинов «Березка» была едва ли не единственной сетью магазинов, где продавали за валюту, чеки Внешпосылторга и прочие суррогаты, что придумывала советская власть для своих граждан, которым удавалось таки поработать заграницей. Предназначена была она, в основном, для иностранцев, конечно же, но даже по их меркам считалась магазином необоснованно дорогим.
В «Березке», по-крайней мере, в той, в которой бывал я (в гостинице «Россия», ныне снесенной), продавались стандартные заманухи для пиндосов: матрешки, водка, водка в матрешках. Сигареты (всякие малодоступные простым гражданам СССР «Camel», “Marlboro” и прочие «Rothmans-ы”), ещё кое-что из предметов постоянного пользования и личной гигиены, парфюм, косметика, кое-что из шмотья, и – ТЕХНИКА. Причем, как наша, так и – импортная.
Иностранцы технику никогда не брали, насколько мне известно, а вот наши, надыбавшие чутка валюты или всяких там чеков – иногда прибарахлялись. Ибо разница в цене на технику между комиссионкой где-нить в Подмосковье и среднем лабазе Западного Берлина, к примеру, составляла разы.
Именно что-то из техники и надеялся прикупить наш герой, на свой геройский доллар. (наверняка даже на пару пальчиковых батареек бы не хватило, в «Березке»-то!)
Гордо помахав перед продавщицей своим долларом, Димка показал рукой на какой-то двухкассетник навороченный, стоявший на полке за продавщицей, и попросил дать ему его посмотреть.
Продавщица в задумчивости посмотрела на доллар, на Диму, после чего ответила вопросом на вопрос: «А откуда у тебя это, мальчик!»
- А мне один дядя дал, вон там! – и находчивый Димка показал рукой на пустой огромный балкон перед входом в ГЦКЗ «Россия».
- А ты что ему в обмен?
- Я? Я… спасибо сказал! – продавщице не понравились взаимоотношения между дядей и мальчиком, и она вызвала наряд, который, к слову, сидел в соседней комнате.
Увидев милицию, и будучи ещё и отведен в соответствующую комнату, Димка для начала разрыдался, а потом начал колоться про все. Так, он поведал милиционерам, что доллар этот он украл, у своего товарища, соседа по подъезду, и теперь раскаивается, и готов понести суровое, заслуженное наказание, только из пионеров не-исключайте-пожалуйста-дяденьки-о-о-у!!! – огласилась детскими рыданиями будка околоточных.
Наверняка все бы кончилось тем, что корыстные гостиничные лентяи - менты, отлично знающие толк в валюте, в душе – поржав, отобрали бы у него этот доллар, и, закошмарив бы пацана до сиреневых соплей – выпиздили бы его вон. Наверняка, так бы все и было. Не скажи Димка в порыве самообличения ещё одну, роковую, фразу. На вопрос, а откуда у товарища, у которого он, поросенок, украл, - доллары-то? - Димка ляпнул в цвет: «А у него ещё много таких е-есть!».
Крякнув, менты недовольно переглянулись. Придется работать. Скорее всего – ерунда, но – чем черт не шутит? Вдруг малолетний сынишка какого-нить серьезного валютчика добрался до папиных тайников, а? История знала и такие случаи…
Теперь представьте: мы ведь понятия не имели обо всем том, какие качели приключились с Димкой. Все семейство мирно ужинало, когда в дверь позвонили. Позвонили нехорошо – длинной, непрерывной, настойчивой трелью. Так звонят только те, кто… мы-то с сестрой, мелкие, тогда этого не понимали. Впрочем, отец тоже решил, что это его на работу вызывают – такое в их ведомстве тоже бывало частенько:
- Доставай тревожный чемодан, мать… Эх, чо ж там стряслось-то?! – с злостью в голосе сказал он, и все семейство, вслед за ним, отправилось в прихожую.
В проеме двери оказалась целая делегация: впереди – зареванный Димон, за его спиной – его родители с суровыми лицами, рядом с ними – элегантный черт, в прекрасном костюме-тройке нежно-шоколадного цвета, с аккуратной прической и импозантной проседью в густых черных волосах, с удивительно правильным и красивым лицом. Сзади маячили ещё двое в штатском, замыкал же колонну наш местный участковый, явно находящийся в не лучшем своем состоянии.
- Вот, у него! – ткнул в меня пальцем Димон. Шоколадовый и два его товарища выдвинулись резко вперед, все предъявили отцу свои ксивы, но тут возникла заминка – бо отец тоже успел достать ксиву, а был он уже в приличном звании, не мелкая сошка. Шоколадовый неуставно кивнул: «Угу…» - будто не заметил (видимо, они были примерно наравных), двое его спутников поспешно козырнули, а участковый стормозил, кому вдруг козыряют, и только хлопал глазами по сторонам, будто прикидывая, чо отсюда можно ляпнуть.
После этого нехитрого обозначалова Шоколадовый прямиком направился ко мне, с долларом в руках.
Едва увидев злосчастный доллар, по моей заднице побежали неприятные мурашки. Я уже понял, что чем бы не закончилась сия канитель – быть мне битым, к гадалке не ходи!
- Привет! – обратился ко мне Шоколадовый, и тонкий, почти безгубый, рот треснул змеисто, чуть обнажив крепкие желтые зубы хищника. Вероятно, это должна была быть приветливая улыбка, типа. – Из твоей шкатулки добро? – он снова помахал перед моим носом долларом.
- Здравствуйте, дядя. Из моей. – я не мог отвести от него глаз, как загипнотизированный. Самое страшное в Шоколадовом оказалось – глаза! Светло-серая радужка, до бесцветности, практически сливалась с глазным яблоком, и только два черных зрачка, как холодные и мертвые дула, смотрели на тебя… Страшные глаза.
Интересно, они на собственных детей тем же взглядом смотрят? Тогда, наверное, их детей должны мучать неосознанные ночные кошмары… Или это – как форма? Пришел домой, снял, повесил, одел треники и майку (вот как мой отец щас), и сразу - почеловечнел, стал домашним, уютным, заботливым отцом? Интересно…
Но ведь ксива у моего отца каким-то загадочным образом оказалась даже в трениках? Хотя я не видел ни разу, чтоб он ее туда перекладывал. Глаза, взгляд для этих людей, как ксива, как форма, как табельное, как все они сами – тоже, оружие! И ещё о-го-го, какое…
- А ещё есть? Я посмотреть хочу. Очень, знаешь ли, интересуюсь. – и он хмыкнул.
- Конечно, есть, дядя! Щас принесу! – я даже обрадовался возможности сбежать с этой линии огня его жутких глаз, и мухой умчался в спальню. Вернулся, волоча шкатулку. Она классная такая была: белого толстого стекла, с красивым портретом Гагарина на крышке.
Сбросил крышку прямо на пол, в нее высыпал все содержимое шкатулки, и приготовился рассказывать. Шоколадовый аккуратно подтянул свои брючки, чтоб на коленках не вытягивались, и присел на корточки: - Свет сюда дайте… - буркнул он в сторону. Мать щелкнула выключателем.
- Так, что тут у нас… - он вяло, без интереса, поводил пальцем в мешанине разномастных денег, - ему, похоже, сразу стало все понятно – пустое. Повертел в руках марку со свастикой, ещё что-то потыкал там, и, наконец, спросил:
- А откуда у вас все это? – я опередил с ответом всех: - От деда досталось! Дед всю войну воевал, до Берлина дошел, и после ещё много чего строить за границей помогал, вот и привез! – рапортовал я с искренней пионерской гордостью – я гордился дедом.
- Ясно-ясно! – прервал меня Шоколадовый. – А где сейчас дедушка? – этот вопрос он уже, встав, адресовал матери.
- Помер в прошлом году. – сухо ответила мать.
- Ясно-ясно… - также равнодушно повторил Шоколадовый, и глянул на дату выпуска доллара. Там стоял 1982 год…
Ещё немного покрутив его в руке, он бросил доллар в мою крышку от шкатулки, и, бормоча «ясно-ясно», как будто отправился на выход. Возле отца задержался, бормотнул что-то, я не расслышал, но мне показалось что-то вроде: «Ты что, законов наших не знаешь?!» - отец громко ответил: - Да я вообще в эту шкатулку не заглядывал никогда. Осталась от тестя – и осталась, у нас с ним не очень теплые отношения были, царство ему, небесное…
- Ясно-ясно… - и уже почти собрался уходить, как вдруг его взгляд упал на Димона, про которого все, до поры, забыли.
- Ну-с, а ты, значит, у нас – ВОР, Дмитрий Викторович?! Так? – Димка усиленно зашмыгал носом, и, понимая, какой сейчас в него вперился взгляд, я ему искренне сочувствовал, мне его даже жалко стало.
- Причем крадешь ты – у своих товарищей, пользуясь их доверием! – он говорил так веско, так фундаментально, словно кирпичи бухал, и даже мне уже казалось сделанное Димоном – страшным преступлением!
- Значит, сегодня ты, войдя в доверие к товарищам, крадешь у них коллекционный раритет, причем – в корыстных целях крадешь! – завтра ты, войдя в доверие к Родине, и ее обманешь?! – крещендо его речи нарастало, на слове «Родина» словно в литавры ударили. – Придется тебя забрать к нам, на перевоспитание. Вот увезем тебя сейчас на годик – на два, повоспитываем своими методами – может, и выйдет из тебя что-то путное. Так что давай, пойдем собираться! – деловито и буднично закончил он, словно сажать в тюрьмы 10-11 летних детей для него – рутинная ежедневная работа.
От жуткого, липкого страха, что он сейчас отправится с этим страшным Шоколадовым дядькой, неизвестно куда да ещё на такой огромный срок, Димон не выдержал, и – заорал в голос: «А-а-а-а!!! Дядя-а-а-а! Я больше не буду-у-у-у! Я больше никогда не буду-у-у-у-у!!!» - ну и так далее. Родители Димона стояли бледные, как смерть.
Вот этот момент, врезавшийся в мою детскую память, мне до сих пор странен. Нет, ну понятно, что весь монолог Шоколадового – чистой воды, типа, педагогика. Так расшалившегося где-то в публичном месте малыша может унять кто-нить сердобольный: «Щас заберу тебя с собой!» - и малыш, испуганно прижавшись к маме, замолкает. Примерно тоже и – здесь: псевдопедагогический эффект, закошмарить так, чтоб помятуя о детском страхе, - в руки не брал чужого!
Но! Почему тогда так испугались его родители? Не понимаю…
Мать его (она первой не выдержала экзекуции), когда открыла рот – стучала зубами так, что было слышно всем. Даже прикемаривший было участковый открыл свои красные глаза и посмотрел на нее с интересом.
- Товарищ… Федор… (от волнения она забыла, видимо, отчество Шоколадового) мы – компенсируем… - и она клацнула зубами в нашем направлении с такой силой, как моя собака, поймавшая муху. После чего сконфуженно замолчала.
- Федор Михайлович я. Как Достоевский. – не без позерства представился элегантный черт. – Ну, насчет компенсаций – это вы уж тут сами, а Дмитрий Викторович, думаю, поедет с нами… (новый виток воплей от Димона, вцепившегося мертвой хваткой в мамину юбку).
Отец Димона оказался по-проще и по-тверже. Он с силой сжал плечо сына, и сказал:
- Я щас ему дома из жопы такой «коллекционный раритет» сделаю! Враз забудет, что такое – чужое красть! – Шоколадовый, который, как выяснилось, «как Достоевский» - только этого, казалось, и ждал.
- Так что, не забирать пока тебя, Дмитрий Викторович? (подтверждающий рев Димона) – Дать тебе ещё один шанс?! (ещё более утвердительный рев) – Ладно… Идите домой. Но имей ввиду, Дмитрий, нам за тобой придется первое время последить. И ни дай, Бог! – последнее Шоколадовый уже явно говорил без энтузиазма, словно актер, дорабатывающий заученную антрепризу в полупустом уже зале. Удаляющийся рев Димона был ему ответом.
После этого непрошенные гости отбыли.
С Димкой мы после этого общались мало – сами понимаете, у обоих остался неприятный осадочек. Тем более, что «коллекционный раритет» из жопы сделали не только ему, но и – мне. Совершенно заслуженно, в общем-то. Отец орал: может, ты ещё перед своими дружками наши карманы вывернешь?! Может, сберкнижки начнешь наши показывать?!?! – ну и так далее, в опчем.
А доллар этот ещё раз от меня уходил и возвращался: спустя лет эдак пять я его подарил одной девочке на день рожденья, в которую был без памяти влюблен. А ещё года через три-четыре она сама принесла мне его в палатку, поменять на рубли. ) Помнится, я дал ей тогда 450 рублей за него. Это было уже в самом начале 90-х…
С тех пор этот «счастливый» доллар до сих пор лежит в одном из моих бумажников. И я не беспокоюсь – если даже он вдруг пропадет – он обязательно ко мне вернется!
© baxus
http://the-cheerful-robot.diary.ru/p203596209.htm
Было холодно и мерзко, около нуля.
Был у меня сосед - очаровательный дедулька, интеллигентный, добродушный, непьющий, наверное поэтому и добродушный. И был у него старый друг, вместе воевали они. Тоже дедулька прикольный, интеллигентный, правда циник и злюка, тоже непьющий, наверное поэтому - циник и злюка.
