За недостатком времени вынужден практически свести к нулю ленту для чтения.
Прошу прощения у всех.

Долголетний мой источник всяческих сведений о совершенно невероятных сторонах стабильной социалистической действительности, старший мой товарищ (да будет земля ему пухом), уже незримо поприсутствовавший здесь неоднократно, как-то начал очередной рассказ - в разгар того периода, когда секса в стране не было, видеомагнитофонов тоже:
- Пришлось мне однажды побывать на съемках любительского порнофильма...
Юный неопытный провинциальный я сразу вопросил:
- А участниц где брали? Гейш нанимали?
- Ну уж, гейш. Нормальные бабы, интеллигентные. Женщину хлебом не корми - дай раздеться при кинокамере...
Не очень я тогда поверил, доказательств ведь не было.
Но постепенно убедился в глубокой правоте моего героя сказового жанра. И продолжаю убеждаться, с учетом современных технологий.
Впрочем, давно это было, вам теперь не понять.

В 1979-ом, всего за несколько месяцев до того, как жизнь моя совершенно перевернулась (она-таки, как теперь видится, часто переворачивалась - но то был the overturn), довелось мне побывать с друзьями в замечательном путешествии в районе Западного Байкала (Тункинские Гольцы, кажется). Завершился поход несколькими днями, проведенными на берегу известной бухты Песчаной. Оттуда привез "полный рюкзак" разнообразных впечатлений, неожиданно найденную завалявшейся в кыренском книжном магазине вожделенную книжку Геннадия Алексеева "На мосту", пару собственных стихотворений, набросанных ночью у костра, и горсть байкальских камешков.

Читать дальше...

Припомнилось старое, из общей теории всего, автора не помню:

Фанатизм - это отсутствие чувства юмора в общественно опасной форме.

А ведь усиливается. То ли злокачественность повысилась, то ли текучесть информационных потоков.

Гостиница в альпинистской деревне Ла Берард, что в горах Эскринс, маленькая и, кажется, единственная. Поскольку альпинисты и скалолазы - народ, в основном, довольно юный, а главное - неприхотливый. Ночуют в кэмпингах, или в палатках, в крайнем случае - в многоместных "общежитиях" деревни. Но чаще всего - оставляют машины на стоянке и сразу уходят в благоустроенные высокогорные "убежища", из которых и совершают восхождения рано поутру, пока снег не раскис и проснувшиеся камни не начали сыпаться на головы.

Но наши планы были постационарнее, и, не знаючи толком французского, запросил я в гостиничке номер - у портье, весьма миловидной женщины, на великом и могучем английском. Нет ли, говорю, у вас для очень одиноких путешественников комнаты на двоих, double room, то есть.

Портье, она же хозяйка гостиницы, она же по совместительству метрдотель ресторана и барменша бара (оказавшаяся затем еще и художницей, воспевающей красоты местной природы вполне адекватными лирическими средствами), закивала - и вдруг проследовала из-за конторки администратора - в забарное пространство. Она достала бутылку чего-то крепкого и потянулась за чистым стаканом.

Интуитивно распознав признаки намечающегося когнитивного диссонанса, я залепетал что-то вроде антонпафнутьичского "Пуркуа ву туше, пуркуа ву туше, дормир, дормир!" - употребленного сим А.П. по случаю его форсмажорного общения с месье Дефоржем-Дубровским.

Но - выяснилось в конце концов. Она мне double rum решила нацедить, двойной ром, то есть. Йо-хо-хо... Но нашлась и комната, однако. Мы там впоследствии марочный кальвадос продегустировали, а вовсе не ром никакой.

Домашняя наша ж.-д. станция поставляет иногда материалы к несиюминутному размышлению ( Станционные смотрители, или Пропойте нам из песен Сионских ).

И сегодня вот. Рядом с той же застекленной комнатой проходит через турникет жизнерадостный завсегдатай вида транспорта, и для приветствия бросает знакомой администрации: "ЛО ТИРЦАХ!" - "Не убий!" мол, из десяти основных. И дальше следует, на эскалатор к поезду.

Вслед, изнутри, доносится невозмутимый ответ: "А! Мир тебе!"

Что-то они такое знают.

утилизация чудес - один из краеугольных камней практического рационализма.

Сегодня был оделен любопытным знанием из области психологии малых групп (возможно даже, свежеизобретенным).

Для чего придумывают ласковые и нежные прозвища партнерам по совместной жизни? Есть мнение, что для вытеснения и замещения неблагоприятного уклона уже сложившегося объективного образа. Возьмем, к примеру, вот этого Козла. Ну, вы понимаете: как можно его ласкать-обнимать-любить-целовать, вообще переносить на совместных квадратных футах? И что делать?

А вот что. Будем теперь называть его, к примеру, "Зайчик Мой". И вот уже имеем перед собой вновь созданную сущность, с другими коммуникационными признаками. Старые признаки куда-то вытеснены, задвинуты и чем-то замещены. И рождаются новые надежды. И даже завтраком его кормить не так противно.

(Противоположные по гендерности примеры тоже возможны, подобрать самим.)

Рассказав о культпоходе в Лувр, у меня слетела шляпа зашевелилось смутно-знакомое чувство неудобства. Памятуя о незадачливой судьбе недавно еще безупречных реноме отдельных особо активных литераторов, я все-таки обратился за разрешением на публикацию к одному из авторов/участников этой истории. Разрешение было получено, с условием сослаться на возможное в будущем использование сюжета самими авторами/участниками, вместе или порознь.

Посему - ссылаюсь. Тем более, что за покладистость мне было позволено доложить и маленькую предысторию того культпохода.

Любой опытный путешественник знает, что носить с собой некоторый запас крепкого спиртного не мешает в любых обстоятельствах. Вас может застать ливень, мороз, буря, неожиданная холодная ночевка, снежная лавина, негаданная переправа через ледяную горную реку, необходимость подкрепить силы уставшему или просто поднять общее настроение после склоки между напарниками. Закон проверен неоднократно и исключений не имеет.

Посему, у участников планируемой экскурсии в Лувр с собой, конечно, было - 3/8-литровая фляжка виски, лучшего из тех, что только можно было найти в пройденном еще на родине Duty-Free. Но при входе в Лувр охрана запротестовала - в этот музей уже давно нельзя вносить никакие жидкости, для сохранения имеющихся шедевров, на которые разнообразные бездельники завели привычку выплескивать едкие реактивы в знак протеста против чего-нибудь.

Поскольку гардеробная служба принять фляжку на хранение отказалась, наши участники вышли наружу для военного совета. Совет был коротким, ибо вылить виски такого качества в ближнюю урну трудно, практически невозможно. Пришлось его употребить внутрь, пропорционально способностям. А затем, предъявив музейной охране еще ароматный, но уже пустой сосуд, двинуться на освоение вожделенного культурного пространства.

Для определения художественной ценности.

Пара, состоящая из дамы - вдохновенного деятеля всяческих искусств, женщины слабой и беззащитной, и ее супруга, господина инженера, также большого любителя живописи, впервые попала в Париж и, соответственно в Лувр. Ненадолго.

Им не оставалось ничего иного, как попытаться использовать отведенный на культуру день наиболее эффективно - и наконец-то заместить не совсем адекватные образы великих картин, данные нам в репродукциях, на нечто истинное, без подделок.

Сначала замещение шло успешно, даже очень успешно, с лихвой компенсируя каждую вложенную в путешествие условную валютную единицу, добытую непосильным инженерным и артистическим трудом.

Но затем вступили в действие неумолимые законы бесконечной длины луврских анфилад и ограниченности ресурсов человеческого организма. Расчетливый инженер предложил заканчивать культпоход в сокровищницу мировой живописи - и уходить на отдых, а недобранное добрать в будущем. Но артистическая душа дамы не могла с этим смириться, хотя ноги ее уже практически отказывались двигаться.

И тогда было договорено, что супруг будет заходить во встречающиеся по дороге залы один, производить краткую рекогносцировку, и сообщать ждущей снаружи супруге, обнаружены ли в данном помещении особо ценные живописные шедевры. И даме тогда тратить на обнаруженное остатки сил.

Последующий путь оказался довольно однообразным. Высылаемая разведгруппа каждый раз быстро возвращалась - и провозглашала один и тот же вердикт: "художественной ценности не представляет". И успокоенной артистической совести можно было постепенно продвигаться к выходу.

Вхожу я в кассу - а билетов нет.
Закрыт Париж, и Рим закрыт. ПРЕВЕД.

Надо бы освоить тему ПРЕВЕДа. Идти в лапу со временем.
В принципе, тема неисчерпаема, как мирный атом.
Для затравки, несколько атомов преведа:

I

...С печальным шумом обнажались,
а тут - ПРЕВЕД. вот мы наржались!..

II

Мишка с ПРЕВЕДом выходит из лесу,
чтоб поддержать загрустившую прессу.

III

...Пока недремлющий ПРЕВЕД
не прорычит ему обед.

IV

Что-то кони мне попались
ПРЕВЕДредливые...

V

И долго так смотрел ей вслед...
Вдруг кто-то по-плечу: "ПРЕВЕД!"

Как-то всё гулко и колко. И события уплотняются - со стороны мироздания, хотя бы. Приближаются ко всюду плотному множеству.

Вчера, например, устроили нам парламентские наши выборы, а сегодня - солнечное затмение, или, по-древнему, "Убытое Грело". На 83 максимальных процента в какой-то момент убыло это самое Грело. А остряки утверждают, что было бы и 100% убытия, но Налоговое Управление отчислило 17 процентов налога на добавочную стоимость, и вот - не увидел налогоплательщик пресловутых протуберанцев.

Понаблюдали мы это обложенное налогами событие, как и принято в Hi-Tech-е, через две дискеты со сдвинутыми их забралами, глаз не обожгли, протуберанцев не заметили, и пошли обедать - почему-то совершенно вегетарианским обедом на этот раз.

Надо бы компенсировать эти гулкость и колкость каким-нибудь открытием, или даже изобретением. Вот возьмем топологию, например. Есть в ней такое понятие: связность. Зависит от количества сквозных дырок в объекте. Яблоко - односвязное, бублик - двусвязный, а крендель - трехсвязный. Или вот Тойота какая нибудь, цвета сиреневый металлик, если открыть все дверцы и багажник - будет уже шестисвязная.

Так вот: связность понятие есть, а развязности понятия нет, в топологии. А как было бы удобно сказать: он одноразвязный, или двуразвязный... ну там, шестиразвязный.

Но вот беда: не люблю развязности вообще. Публичной - особенно. Так что ну его, это изобретение. Забирайте, кто хочет, топологи. Пойду дальше рейс до-Рима-и-обратно искать, что вдруг оказалось потруднее открытий чудных, топологических. Ибо во всюду плотном множестве точкособытий наметилось еще одно: в те же сроки состоится Пасха наша - Праздник Свободы.

иногда просто необходим фотоаппарат для запахов. особенно весной.

Я читаю такую Николь_Ли. Она чудесна, если кто не знает.

http://www.liveinternet.ru/journalshowcomments.php?journalid=805765&jpostid=13013569

Так она написала там:

"...Не знаю, зачем вы занимаетесь любовью.
Я затем, чтобы в самый лучший её момент вспомнить про то,
как сижу
в кафе разных городов мира
одна."






...Ну, ладно. А мне как раз в эти дни попадается на глаза в книжных лавках один и тот же справочник. К чему бы это.
.

Бывают же интересные лекции.

Для расширения нашего корпоративного кругозора, на ежегодную конференцию разработчиков был приглашен с лекцией университетский профессор, из теоретико-игровых.

Предполагалось, что он вкратце пояснит, как нам, используя последние достижения теории игр - включая и те, что Нобелем отмечены, - работать, изобретать, продавать, преуспевать на бирже, богатеть и продвигаться к корпоративному и персональному счастью.

Моложавый брюнет крепкого сложения прежде всего огорошил дилетантов той изящно поданой мыслью, что участие в играх с ненулевой суммой гораздо сложнее и психологичнее, чем то же самое, но с суммой нулевой.

То есть, если в некоей игре имущество, проигранное кем-то одними, выигрывается кем-то другими, - то это еще приемлемо. А вот если в игре проигрывать могут все, или даже все - выигрывать, но каждый по-своему, то - беда.

Вступает в нездешнюю силу фактор "не оказаться фраером", то есть - зависть человеческая. Этот могучий фактор может собрать участников игрища в толпу, где каждый будет делать все, чтобы только "не быть глупее других" в каждый данный момент, "не оказаться фраером". И куда только исчезают способности рассчитывать наперед, кооперироваться ко взаимной выгоде...

И вот - огромное стадо бизонов убегает от одного-единственного льва, хотя могло бы растоптать его в каминный коврик. И лев догоняет и съедает того, кто удирает медленнее. Ибо для каждого бизона невыносима мысль остановиться и встретить опасность лицом к лицу с риском стать единственным сегодняшним обедом одинокого, но наглого врага, причем стать по собственной фраерской воле! А то, что одного отставшего догнали-таки и сожрали - ну что ж, на то судьба...

И вот что сказал нам тогда профессор игр: в таких условиях, когда обстановка резко изменилась, правильной стратегией и будет - делать то, что делают все - то есть драпать, чтобы тебя не съели.

Но вот что добавил: "впрочем, в зависимости от того, какие цели вы лично ставите перед собой в этой игре"...

да, завязывать-то надо, но этот вот римелик возник тем же утром, еще до решения о завязке:

Затевая у берега Тибра
упражненья в искусстве верлибра,
разве ведать он мог,
что сопрут кошелек
у поэта такого калибра?

В утренней поездной дремоте привиделся такой сомнительный лимерик:

Говорят, что прекрасным Аглаям
Помогает гилуах раглаим*.
Окончательный ж лоск
Там наводит им воск,
Ну а мы -- в волосах щеголяем...

(вариант: "Ну а мы -- только слюнки пускаем...")

-----------------------------
*гилуах раглаим (иврит) = бритье ног

Завязывать надо с этими лимериками, это как семечки грызть - не остановишься.

ох, не зря утверждала пословица:
к выступлениям надо готовиться...
если ж нет - то на "Нью-
тона" скажешь "свинью",
то на "Лейбница" скажешь: "Лейбовица"

...поругивал мертвых, а с живыми так и вообще разговаривать не хотел...

Время от времени поднимаются то там, то сям волны пейоративно-топонимических восторгов.

Вот Nahui, например. Чтоб туда попасть, не надо даже, как Шендерович или Быков Д., стремиться в труднодоступную горную Перу, где есть и это, и Huina (http://www.sobesednik.ru/issues/102/rubr/1400/tambyl/?3226)

Можно обойтись и без вящей заброшенности, есть же сей Nahui даже и в очень большом городе Мехико:
http://www.quintanahui.com/QN_ENG.htm

Не надо удивляться. Ведь nahui - это просто "четыре", на Nahuan-ском наречии корачольско-ацтекского языка, диалект Nahuatl, чтоб он был здоров:
http://www.zompist.com/came.htm

Между прочим, "четвертый" на этом диалекте тоже неплохо звучит: ipan-nahui.

Но, как известно, Европа тоже насыщена лингвистикой. Про австрийский Fucking давно уже все знают:
http://botinok.co.il/node/8065

А вот другой австрийский городок пока не так прославился.
Cтарая запись из дорожного дневника. Предпоследний день отпуска, вторник, 03 Августа 2004 г. По направлению от Альп к Мюнхену, ну, вы понимаете...

хорошо структурированная лингвистика

С220 неуклонно продвигался с гор на север, в невыносимо знойные объятья равнин, к выходу. Не утешала даже обычно радовавшая приемистость мерседесовского дизеля на обгонах - а стоит ли теперь спешить?
Штурман, глядя в карту, мрачно сказал: "Через километр - еббс".
Водитель мрачно же хмыкнула, и мысленно констатировала что-то вроде: "Корнеев груб. Как всегда."
Через километр дорожный указатель сверкнул названием населенного пункта: Ebbs. Водитель хмыкнула громче.
Проехали.


http://www.ebbs.at/tourismus/willkommen.shtml, кто не верит. Прелестный, между прочим, городишко.

Поправка: у Mela-ni, на всякий случай, прошу прощения по этому поводу.

И последняя на сегодня история, из тех же уст.

Героиня добралась вместе с заводским коллективом до места эвакуации, и была поселена по разнарядке в комнатке маленького домика в "частном секторе" -- в центра города, ставшего в одночасье одним из главных средоточий эвакуированной промышленности, науки и культуры. В том самом частном секторе, который позже нашел свое адекватное воплощение на полотнах Романа Мерцлина.

И вот однажды, в один из дней, героиня встретила на улице молодую женщину, которой просто некуда было деться. Она -- директор детского дома, из области, ее воспитанникам практически нечего есть, продукты не завозятся, нет даже хлеба. Она бегает по областным учреждениям, пытаясь раздобыть для детей положенную им по пайкам муку, но кончились деньги -- и ее "попросили" из снятого на время хлопот угла.

И вот наша героиня берет к себе на ночлег замученную молодую директоршу, и они живут в той маленькой комнатушке несколько долгих недель. Ни муки, ни хлеба для детей раздобыть не удается, ведь детских учреждений так много и в городе и в области... Но вдруг улыбается счастье, и на детдом дают трехтонку бубликов в мешках.

Но чтобы вывезти это туда, в район, детям, нет транспорта. И свежеиспеченные детские бублики, в мешках, складируются прямо во дворике (а дворик -- как с полотен Мерцлина). И снова проходят недели. И тут весна, дождь. Бублики мокнут -- укрыть их негде. Потом их удается высушить. Потом обнаруживается, что их тронула плесень. И две женщины (одна из них -- после работы допоздна в своей огромной технической библиотеке, которой вовсю пользуется их оборонный завод) отскребывают эти три тонны засохших бубликов от напасти, иногда им помогает хозяйка, иногда заходят и подруги нашей героини...

Она сказала еще: сколько слез мы тогда пролили над этими бубликами.

Грузовик, в конце концов, раздобыли, и отскобленные тороидальные сухари все-таки уехали с директоршей в детский дом.

Вот еще одна из ее историй.

Их завод отправился в эвакуацию летом 1941-ого. Но к месту назначения составы ползли месяцами -- . Главным начальникам и их семьям достался пассажирский вагон, а остальным пришлось ехать на открытых платформах, вместе с оборудованием. Наступала осень, в "желтых и синих" размышляли под стук колес о настоящем и будущем, а в "зеленых" плакали и мерзли, особенно ночами.

Дождь и ветер были беспощадны, и летние ситцевые сарафаны оказались не по сезону.
Детей пытались укрывать, чем придется, и на каждой станции старались найти что-нибудь из одежды. Наконец, на одном полустанке обнаружился действующий киоск, в котором, по законам сюрреализма, случилась залежавшаяся партия хлопчатобумажных чулок, никому в тот момент первоначальной военной неразберихи еще не нужных.

Всю эту партию и закупили заводские эвакуанты. Чулки можно было натягивать и на ноги и на руки -- по самые плечи. Так было немножко теплее. Но укрытия от дождя на платформах не находилось, и люди начали потихоньку выламывать доски из стенок огромных ящиков со станками, пытаясь найти в них полости, где можно было спрятать от непогоды хотя бы детей.

Дошло дело и до самых важных контейнеров, особо запломбированных. В первом же из них неожиданно обнаружился рояль. Кто-то узнал в нем рояль жены директора. После долгого путешествия от фронта в тыл на открытых платформах люди оказались уже не те, что грузились в июле. Рояль полетел под откос, за ним прочая мебель и иные подобные ценности, обнаруженные в других особых ящиках. На ближайшей станции директору и его жене пришлось на коленях вымаливать пощады у разъяренных подчиненных. А дети, да и все остальные, нашли свое укрытие от ветра и осадков.

Потом составы дошли до назначенного Саратова, и завод возобновил выпуск продукции в самые кратчайшие сроки, как и требовалось в ту войну.

А.Д.

У этой женщины с мягким сочувственным характером и фамилия была подходящая -- рыбка с ласкательным суффиксом. И хобби соответственное: она делала маленьких кукол из подсобных материалов, обшивала их, одевала-обувала, выставляла на выставках народного творчества "della mano", отдавала детским учреждениям... И две ее дочери были такими же чудесными созданиями.

И еще я успел услышать от нее несколько историй, которые стоило бы поведать городу и миру. Вот один такой рассказ. Наверное, он про особый свист, а точно не знаю.

В 1941-ом году, когда началась война, срочно эвакуировали промышленность запада СССР на восток, подальше от наступающего противника. Обычаи были жестокие: работников отправляли со своими предприятиями, как ресурсы, со всем оборудованием и документацией, чтобы как можно быстрее восстановить производство на новом месте. Невзирая на семейные связи.

Так юная Буба Нейман, лишь недавно вышедшая замуж, конструктор одного из украинских заводов, добралась до Саратова. Где вдруг выяснилось, что ее муж, эвакуированный по другому маршруту, пропал.

Она стала его искать. Писала во все возможные инстанции, в Центральное справочное бюро розыска эвакуированных в Бугуруслане... Тщетно. Белобилетник, да еще и бронированный специалист, вряд ли был послан на фронт, но она писала и в Наркомат Обороны. И оттуда -- никаких намеков.

И Буба стала ходить на почтамт. Каждый раз, когда могла. Она подходила к тем, кто писал письма, чтобы тут же их и отправить, и просила: допишите, пожалуйста, в конце вашего письма несколько слов. Просто: "Буба Нейман в Саратове," -- вот так. Вы не знаете никакой Бубы Нейман? Это я. Напишите, пожалуйста. Вдруг это поможет.

И многие соглашались внести этот знак чужого присутствия в своё сугубо личное, иногда очень горестное пространство.

Прошло еще много военных месяцев до того момента, когда некто, получивший где-то в Свердловске письмо от саратовских родственников, обратил внимание на странную приписку. И спросил кого-то из товарищей: "а у нас в техотделе, не Нейман какой-то работает? Может, это из его кто-нибудь?.."

Так они снова встретились. И Буба добилась перевода в этот, кажется, Свердловск. И они пережили войну, и жили вместе -- долго, и, по рассказам, счастливо.

Дальше, видимо, тишина. Но он был, этот особый свист.

оссобенности национального спеллера не раз обсуждались. мне вот это на душу легло:
.

Давно это было. Коловращался я тогда по своим отдельным молодым горным и негорным делам, преодолевая пространство физичными, но немеханизированными методами, стараясь максимально сократить время таковых преодолений.

Взбегать в тот раз надо было на собственный пятый хрущевский этаж. И тут, уже при вбеге в родной подъезд, обнаружился объект для приложения недавно благоприобретенных навыков горного спасания. На первой ступеньке первого лестничного марша печально копошилась знакомая соседская пара -- слегка безумная миниатюрная девица-брюнетка позднешкольного или ранневузовского возраста, и ее не менее слегка безумная мать, тоже брюнетка, но плотная, преподававшая английский в некоей отдаленной от центра школе. Жили они вдвоем в соседней 17-ой квартире.

Вкуса и цены легкого безумия я тогда не знал еще. Но гипсовая шина вдоль всего левого бока девицы и неуклюжие парные попытки переместить загипсованную барышню на вторую ступеньку -- взывали ко вмешательству, по-соседски. Спасание одного пострадавшего одним непострадавшим мы к тому моменту уже проходили в наших альпинистских кулуарах, поэтому я просто взял на руки это нетяжелое произведение ортопедической скульптуры и понес его к вершине.

читать дальше

Герцог Федерико обращался в своих владениях, не нуждаясь ни в охране, ни в кольчуге. Он мог не бояться и яда -- и это во времена, когда других властителей не могли спасти даже самые тщательные меры предосторожности. Его охраняла любовь подданых. Низкие налоги, поощрение сельского хозяйства и ремесел, то-се.

И сын его, герцог Гвидобальдо, не изменял обычаям отца. Даже зашел в этом столь далеко, что при угрозе штурма города войсками победоносного Цезаря приказал снести крепостные стены хорошо укрепленной своей столицы, дабы не вводить верных горожан в соблазн обороны -- и тем не причинить им горя, смертей и разорения.

Остается позавидовать тем, кто обходится без кольчуги в ежедневных своих коловращениях.

В.С.


Предыдущая история - о кромешной любви на сеновале - почему-то оказалась грустной. Тогда вот другая история, про любовь на лугу. В которую никоим образом не вовлечены disabled persons.

Итак, тот же молодой специалист и атлет, уже в своей спортивной ипостаси, выезжает на республиканскую спартакиаду. И как водится, встречается ему изумительного обаяния юная спортсменка же, и вспыхивает между ними пламенное взаимное стремление.

пенальти - дальше...

философы собрались на ежегодный спинозиум

В.С.

Рассказчик он был, как уже говорилось, замечательный. Хотя к его сказам надо было относиться с осторожностью: иногда выяснялось окольными путями, что на самом деле история, изложенная от первого лица, произошла не с ним, а с его знакомым, или вовсе была заимствована из городского фольклора. Что, впрочем, не снижало остроту сюжетов. Такой вот, например, случай.

Занесла как-то судьба его, молодого специалиста, свежего инженера-электроника и по совместительству спортсмена, на недельку в отдаленную деревню С-ской области, в соответствии с неведомыми мотивами правившего тогда уже лет 50 с лишком удивительного полурелигиозного режима – хотя и стареющего, но еще бодренького, ох, бодренького...

змейка - дальше...

Помидоры у нас оранжерейные, растут на песке и воде, побуждаемые к должному налитию известной капельной мелиорацией. По количеству получается сколько надо - кого хочешь прокормим, а вот вкус не совсем тот. Не назовешь их настоящими астраханскими помидорами, или самаркандскими, или какими там.

И так иногда их хочется, настоящих, что, попадая в Италию, чуть не в каждом ресторанчике прошу нарезать мне "помодоро", просто так, не в салате (а то ведь овощ считается плебейским, так просто не принесут, даже в меню нет). И нарезают. Солим, перчим, поливаем оливковым маслом и - немного - славным моденским уксусом... Полузабытый вкус волжского детства (хотя при чем тут это масло и этот уксус, да и без черного хлеба?)

Тут уже можно начать вспоминать по ассоциации знаменитого итальянского скульптора Арнальдо Помодоро, который где только не разложил свои "томатные" вскрытые сферы... Но это в Гуугл - Arnaldo Pomodoro, и нажать Image. А сейчас я о другом.

Стою на улице, такси ловлю. И вдруг вижу - в нескольких метрах от меня валяется на тротуаре большой полиэтиленовый пакет с помидорами, теми самыми - не оранжерейными, а почти астраханскими или царицынскими, которых у нас вообще быть не должно. Крупные, спелые плоды, глубокого алого цвета, а не какого-нибудь там розоватого. Большая часть, правда, разбилась от падения, но есть там целенькие, есть...

И такой непреодолимый соблазн меня охватил - как в отпуске в Италии. Но - стесняюсь, не принято как-то с земли пищу поднимать. Да и люди проходят - вот, например, неспешно шествует эта элегантнейшая дама, в золотом 60-летнем возрасте, бизнес-стиль, прическа, макияж...

про помидоры, дальше...

Когда моей дочери было столько месяцев, сколько нужно, чтоб уже начать ходить, но еще не говорить, она получила в подарок великолепный костюм-тройку: вязаные зеленые шерстяные штанишки, свитер и шапочку.

И так оказалась полностью оборудована к наступавшим холодам, а потом и к студеной зиме это пригодилось. И к следующей тоже бы да, но вдруг штанишки пропали. Скрылись, как говорили тогда в империи зла, с экранов радиолокаторов.

Тот, кто догадывается, что значит было достать хороший детский шерстяной костюмчик в далеком от центров коммунистической цивилизации провинциальном волжском городе, может себе представить и практическую невероятность такой пропажи в результате небрежности владельцев, и интенсивность последовавших поисков. Совершенно безрезультатных.

Шло время, и дочь научилась уже и говорить, и читать стишки наизусть, и напевать песенки, и будить родителей громкими осмысленными призывами, и изрекать эти милые ненамеренные каламбуры. Очнулась, так сказать, к лексической деятельности.

И однажды, уложенная на ночь в постель, после пропетых для нее любимых колыбельных "на далекой Амазонке", и "вслед за императором", и еще каких-то, она вдруг задумчиво произнесла: "Папа, а ты помнишь те мои зеленые штанишки?"

"Конечно", -- сказал я, слегка холодея от предчувствия, - "а что с ними?"
"А я их тогда в форточку выкинула. И они полетели!"

И я представил себе эти выпорхнувшие из форточки пятого этажа вязаные зеленые шерстяные рейтузы, привезенные из стольного города Киева одним очень хорошим человеком, и как они полетели над тополями, липами и ивами нашего двора, пугая голубей, и куда там они могли только приземлиться -- и зачем...

Спи, дочка.

Потом, правда, F-16 у нее уже порхали, но это про другое.

Пропойте нам из песен Сионских


Светлое, очень современное здание ж-д станции пригородных поездов.
Рядом с турникетом - застекленная комната администрации. В ней сидят двое - начальник станции, в полной форме, в галстуке, за компьютером, и еще один железнодорожник, мощного сложения, в накинутой на форму ветровке. Оба в вязаных кипах.

Тот, что в ветровке, держит раскрытый молитвенник и читает из него нараспев, как это принято у нас. Начальник станции погружен в работу, но время от времени откидывается от компьютерного экрана и с увлечением подхватывет молитву в полный голос. И тогда, через открытую дверь, песнопения становятся лучше слышны пассажирам, идущим на пригородный поезд в Тель-Авив.

на Парнасе я парнЮ
так сказала: "парвеню!.."

и опять в такси.

не поверите:

хозяин т. средства: Саул
водитель: Давид

а вот Соломона не оказалось. не вписался пока.

еду на такси. внутри -- табличка:

хозяин транспортного средства: Илия
водитель: Иеремия

пазл.

"большинство читателей не согласны с авторской трактовкой авторского замысла..."

хорошая книжка, значит, получилась.

"я звоню тебе (имею право) --
сообщить, что кончилась халява!"

кто они, эти интеллигенты?

1) прощают нам больше того, что мы заслуживаем.

2) благодарны нам больше, чем мы того заслуживаем.


так думаю, сегодня. что буду думать завтра -- пока не знаю.

(окончание)

Жизнь начинает налаживаться. По таксофону он звонит отцу за океан. Отец с помощью телефона находит (в полшестого утра по библейскому времени) Однокашницу, проживающую на Святой Земле, с просьбой принять на время блудного его сына.

Блудный сын является к едва проснувшейся Однокашнице на такси. Он мечется по квартире, беспрестанно выскакивая на балкон курить.

Потом Однокашница звонит на оставленный на вражеской территории мобильник, чтобы вызволить паспорт. Вражеская территория становится безмерно счастлива, потому что в поисках ушедшего за ночь обметала полстраны (страна маленькая), прочесала даже единственный международный аэропорт, но уже никого нужного не нашла.

И она тоже является на такси. Теперь они мечутся по квартире Однокашницы вдвоем, вдвоем курят на балконе и бурно выясняют отношения.

Потом они все-таки мирятся. Семья Однокашницы, не совсем проспавшись, кормит юных завтраком, и заодно узнает много интересного о загадочной жизни за океаном. Которой, оказывается, недостает душевной теплоты.

Вот и все пока. Надеюсь, быстрого продолжения не будет.

(...)

И вот он лежит на лавочке, закрыв глаза, еще не умея принять нужного позитивного решения.

А когда снова их открывает, видит лицо склонившейся над ним аэропортовской служащей, ответственной за поддержание чистоты. Уборщицы, в общем.

Лицо заботливое, и напоминает что-то из детства. "Вы, наверное, вещи свои ищете?" -- говорит она, не на местном древнем гортанном наречии, на котором написана Книга Бытия, и не на гордом галечном языке нынешних владетелей морей, суш и виртуальных пространств, а на богатом мелочишкой суффиксов и флексий (а также префиксов) языке давнопокинутой первоначальной родины. -- "Так я тут все сохранила, что у Вас вывалилось -- и деньги, и кредитные карточки, и ключи, и пиво вот."

(окончание следует...)

(...)

И вот под утро юноша просыпается на лавочке в зале чужого аэропорта.

Он обнаруживает, что при нем нет уже ни платежных средств, ни ключей, ни даже запасного пива. И плюс к этому алкогольный эбьюз. И минус вечная великая любовь.


(продолжение следует...)

(...)

А в это время безутешная юница мечется по ночным улицам и паркам города с библейским названием, разыскивая блудного дружка. Поскольку мобильный телефон имелся один на двоих -- и остался там же, где и паспорт.


(продолжение следует...)

Бывший российский мальчик в возрасте помещика Лидина прилетает из-за океана на Святую Землю, с подругой сердца своего, навестить родственников подруги, поучаствовать в местной свадьбе, и вообще -- для культуры.

Не успевают молодые гости поселиться у названных родственников в некоем городе с неким библейским названием, как тут же безнадежно и грязно ссорятся. Гордый юноша, в чем был, добирается до аэропорта с целью немедленного отлета обратно за океан. По дороге умудряется напиться в соответствии с кризисной ситуацей и обычаями первоначальной родины.

В аэропорту обнаруживается, что паспорт остался в городе с библейским названием, хотя платежные средства имеются. Немедленно улететь становится трудно (практически невозможно). Держа при себе бутылку запасного пива, рыцарь пристраивается на ночлег на лавочке в зале ожидания.

Тут появляется лучшая в мире израильская аэропортовая безопасность, требуя объяснений и документов. Информация о мерзкой ссоре с подругой, поданная на английском, неожиданно их удовлетворяет. За документ сходит кредитная карточка, и герой забывается тревожным, но крепким сном, закрепленным алькогольным эбьюзом.

(to be continued, а то спать хочется.)

в славном городе Калуге
знатно пляшут буги-вуги

пусть тыщу булочек несут
на самый страшный суд

Про книжные магазины ближе к ночи.

Самый поздний книжный магазин случился как-то в Болонье. Он работал до полуночи и еще немножко. Располагался в огромном подвальном зале под каким-то солидным зданием времен то ли позднего сталинизма, то ли среднего умбертизма или викторизма-эммануилизма.

Полуночные книжные магазины Болонье вообще подходят -- она считается Ученой (первый в Европе университет, 12-й век). Еще -- Жирной (по одной причине) и Красной (по двум). Об этом, правда, не ко времени. Там еще проспект Сталинграда имеется.

А книжные магазины в Италии -- это да. Еще они напоминают лондонские.

И книжка там подходящая нашлась, толстенький удобный карманного формата иллюстрированный каталог галереи Уффици, как раз для дела. Можно было выбрать из нескольких евроязыков, взяли на естественном английском.

Наутро, правда, этот явный английский оказался французским.

Может, когда-нибудь выучу. Его, или албанский.

две умных вещи сказало мне сегодня младшее поколение:

1) надо учиться правильно страдать.

2) не всякий обязан знать, что такое ноябрь.



век живи.

"прежде чем есть самому, накорми сначала своих ездовых котов..."

так, кажется, у Джека Лондона?