Жил старик, колесо крутил,
Целый век он кувшин лепил свой,
На ветрах замешивал воздух.
И скрипел друг, гончарный круг,
Тихо пел рано поутру он,
Старец и мудрец, талым звёздам:

«Ты вертись, крутись, моё колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет лёгким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, будто горный хрусталь.
Тоньше самой тонкой струнки души
Будет лунный мой кувшин».

Годы шли, спину сгорбили,
Круг скрипел, ветры гордые, взвив,
Затихали в пальцах покорно.
И смеясь, а что худого в том,
Люд кричал: «Сумасшедший он!»
Но им в ответ шептал старец вздорный:

«Ты вертись, крутись, моё колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет лёгким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, будто горный хрусталь.
Тоньше самой тонкой струнки души
Будет лунный мой кувшин».

Зло своё кто осудит сам?
Раз в сто лет чудо сбудется,
И засверкал кувшин круторогий.
Полон был до краёв водой,
Голубой ледяной росой.
Пей, путник, он стоит у дороги.
И теперь зависть белая,
И теперь люди веруют,
И чудеса в цене потеряли.
А дожди грустной осенью
С неба ветром доносят нам
Лишь обрывки песенки старой:

«Ты вертись, крутись, моё колесо,
Не нужны мне ни вода, ни песок,
Напоит людей росой мой кувшин,
Мой серебряный кувшин.
Будет лёгким он, как крик птичьих стай,
И прозрачным, будто горный хрусталь.
Тоньше самой тонкой струнки души
Будет лунный мой кувшин».