Дмитрий Ольшанский 05.08.2015 в программе Радио РСН "Без вопросов":

Н. ДАЛМАТОВА: Только что мы говорили об этом страшном словесном разрыве между людьми из телевизора и между теми, кто его смотрит. Как показывают опросы, почти каждый шестой не понимает, что ему говорят из ящика.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: На мой взгляд, люди часто ругаются, что там мат или что-то ещё, наличие англицизмов, иностранных слов – я думаю, это ханжество по большей части. А серьёзная проблема заключается в том, что у нас страшно довлеет канцелярит, казённая речь.

Н. ДАЛМАТОВА: 18% не понимает слов чиновников.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Они не говорят на человеческом языке, у них язык власти. Это особый язык, который всё время подчёркивает отчуждённость человека от этой системы. Слово «население» – и всё безлично. "Население будет оповещено о порядке проведения мероприятий". От лица непонятно кого непонятно кому говорится. У нас немыслима речь, которая используется в американской политике, когда человек выходит на площадь и говорит, что он пришёл, мой народ, сказать то-то и то-то. Здесь утрачен язык личного обращения к людям, к избирателям, к гражданам. Здесь нет граждан – есть непонятная масса как бы в представлении начальства, а начальство тоже является безличной субстанцией. Как это при советской власти сложилось, так и довлеет над нами.

Н. ДАЛМАТОВА: Это механизм ухода от ответственности? Барьер, страх?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Тут очень много причин – и политических, и культурных, и исторических. Одна из самых глубоких, древних причин связана с неразвитостью культуры проповеди в русской традиции. Личное обращение человека к богу у нас не очень развито в нашей религиозной культуре. У нас это такая общая соборная молитва.

Н. ДАЛМАТОВА: Это давление коллективного над индивидуальным?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Даже не коллективного, а безличного. У нас более обезличенная традиция изначально в этом смысле. Светское происходит от церковного, и поэтому у нас обезличенная культура политики возникла. Но всё-таки до революции всё было не так плохо. Потом на это наложился советский опыт с невероятным засильем аббревиатур, на голову человека после 1917 года упали аббревиатуры, над которыми издевались потом писатели, упали административно-канцелярские бесконечные формулировки, определения. Из-под всего этого личной речи как-то не слышно.

Н. ДАЛМАТОВА: Нам пишут: «Почему в России мы не видим на радио, в СМИ журналистов; не те говорящие головы, что сейчас повсюду – они не способны мыслить, способны читать готовые тексты и болтать. Их не научили на журфаках, что их основная задача – быть четвёртой властью».
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: В телевизоре, скорее, главная проблема – это крик, дикий, злобный, который там происходит, потому что там сидят толпы людей, которые орут друг на друга.

Н. ДАЛМАТОВА: Задача громче прокричаться в те секунды, которые им дали.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Я бы с удовольствием придушил человека, который это придумал, потому что это ужасно и полностью отшибает способность к разговору, дискуссии.

Н. ДАЛМАТОВА: Вы написали сегодня в одном из своих постов в Facebook, что в России дома, но не все. Вот эта фраза меня зацепила. Что стало отправной точкой к такому выражению?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Я подумал, что несколько скандалов, которые всех волновали за последнее время: скандал с Машей Гайдар, которая пошла работать в одесскую администрацию, с певцом Борисом Гребенщиковым, который сфотографировался с Михаилом Саакашвили, с Дмитрием Песковым, которого ловили на том, что у него часы за полмиллиона долларов, – все эти скандалы объединены воедино тем, что у нас в стране совершенно не существует никакой гражданской солидарности, каждый за себя, каждый существует в своём мире, и нет института солидарности, который есть во многих странах в мире, которые ничуть не слабее, чем институты армии, школы или налогообложения. И в материальном смысле у нас люди не стесняются того, что они в миллион раз богаче, чем официально отчитываются, что они на фоне кризиса, на фоне бедности являются миллионерами – у них нет солидарности никакой, даже ханжеской, наносной, лицемерной, никакой нет. Это работает социально. И точно также это работает национально и внешнеполитически, потому что другие люди уже не стесняются, что оказываются в объятиях госслужащих Украины. Там, где столько людей погибло, и за что никто не понёс ответственности, и никаких трибуналов по этому поводу никто учреждать не собирается – я про Одессу говорю. И они не стесняются того, чтобы дружить с местной властью – это нормально, нет никаких проблем. И это всё одно и тоже. Казалось бы, история про деньги – это одно, а про войну – другое. На самом деле везде видно отсутствие солидарности.

Н. ДАЛМАТОВА: Для солидарности нужен какой-то повод, и чаще всего самый лёгкий – это какая-то проблема.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Для солидарности сначала нужен фундамент, нужно понять, что за общность существует, кто это и зачем. В России проблема в том, что непонятно, чья это страна, кто в ней живёт. Она официально ничья.

Н. ДАЛМАТОВА: Спорное утверждение, мне даже хочется узнать аргументы.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Украина – страна украинцев, Польша – поляков, Грузия – грузин, а Россия – многонационального российского народа.

Н. ДАЛМАТОВА: Россияне.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Это миф, никаких россиян нет в природе. Плюс она страна продолжающегося в экране телевизора советского человека, которого тоже уже почти нет, который уходит исторически. Но под маской россиянина он якобы существует и борется с виртуальным фашизмом. В реальности это непонятно. Реальный наш народ никак не зафиксирован.

Н. ДАЛМАТОВА: По национальному признаку мононациональные государства – это прошлое.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Подавляющее большинство государств являются национальными, кроме религиозных или экзотических. У нас в стране довольно внятное процентное национальное сочетание, что превосходит аналогичные цифры Израиля или Прибалтики. У нас в этом смысле более чёткая национальная картина, но, тем не менее, мы не понимаем, чья страна, кто в ней живёт. Запрет на идентичность, который у нас существует, приводит к абсурду, как в истории с возвращением Крыма. Можно задать простой вопрос: почему Крым был возвращён? И на это идут совершенно неубедительные ответы про то, что это сакральная Корсунь, сакральное православное место для нашей культуры – а Киево-Печерская лавра не сакральное место для нашей православной культуры? Почему тогда Донбасс не вернуть, если борьба с фашизмом? И мы все вместе жили когда-то в СССР, но мы и Киргизией жили вместе. Крымская весна у нас, оказывается, была. Начинается бесконечное влияние, потому что нельзя сказать правду: потому что там русские.

Н. ДАЛМАТОВА: Потому что это тоже слабый аргумент.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Нет, не слабый.

Н. ДАЛМАТОВА: Русские везде.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Нет, не везде. Существует такая вещь, как компактное проживание нации, и нация образует автономии, государства, национальные республики и так далее.

Н. ДАЛМАТОВА: Что же мы, Брайтон Бич себе вернём?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Нет, на Брайтон Бич они немного по другому национальному признаку существуют. А компактное проживание нации – совершенно нормальные вещи в определённом месте, но у нас это запрещено. Структура нашей федерации устроена так: у нас федеративное государство, есть национальные республики, прекрасно, самые разные, а есть ещё некие области. Республики составляют меньшую часть нашей страны по количеству населения, по географическому масштабу. А большую часть составляет население областей – там кто живёт? Они составляют республику? Нет, не составляют. У нас большая часть страны – это некое непонятное население, живущее в областях, а меньшая – нормальные автономные республики, имеющие юридически закреплённые национальные права. У нас такой перекос: на меньшей чаше весов всё правильно, понятно, всё как и везде, а на большей чаше лежит непонятно что, страшно сказать, что это.

Н. ДАЛМАТОВА: В данном случае вообще можно ставить вопрос о том, что не стоит автономные области выделять по национальному признаку. Я не совсем согласна, что у нас существует некий запрет на упоминание национальности. Педалирование этой темы приводит порой к печальным результатам. Никто не говорит, что национальную идентичность у нас жёстко подавляют.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: У нас одну подавляют, другие идентичности не подавляют.

Н. ДАЛМАТОВА: Никто у нас никого не подавляет, позвольте с Вами не согласится.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Нет, у нас одна идентичность практически запрещена.

Н. ДАЛМАТОВА: В чём это проявляется?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Хотя бы в том, что пришлось официально переименовать Русскую весну в Крымскую.

Н. ДАЛМАТОВА: Хорошо, ещё примеры, пожалуйста.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Примеров много, но факт остаётся фактом. Всё равно неизбежно движение к тому, чтобы люди, которые не имеют сформировавшейся идентичности, которая есть у других, чтобы она у них возникла. Я думаю, это будет неизбежный исторический процесс, и он к чему-нибудь придёт.

Н. ДАЛМАТОВА: А как поступать в таких случаях, когда чётко сформулировать национальную идентичность невозможно: смешанные браки, очень сложные истории.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Это здесь ни при чём. Это не вопрос того, кто где этнически, у кого какая бабушка. Этнос и нация – совершенно разные вещи. Этнос – это происхождение человека, а нация – это его идентичность: мой язык, мой выбор, моя культура – это то, с чем я себя связываю сам.

Н. ДАЛМАТОВА: Нации к этому в макросмысле не имеют отношения.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Бывают нации малых народов, жёстко увязанные с этносом. Но не у больших народов, таких как немцы, французы и многие другие. Нация – это не этнос, это в нашем случае именно гражданская идентичность людей.

Н. ДАЛМАТОВА: И это как-то связывается в Вашем понимании с понятием «солидарность»?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Кончено: если мы понимаем, кто мы такие, почему мы все вместе, чем соединяемся – дальше у нас возникает солидарность. А если мы живём практически мёртвыми символами XX века, при всём уважении – мы далеко не уедем. Бесконечная попытка продлевать советского человека – когда никто, кроме нас, не занят его продлением – рано или поздно обвалится, и будут такие же трагические последствия, как в Киеве. Там делали видимость, потом она обвалилась, возникли персонажи с битами.

Н. ДАЛМАТОВА: Солидарность должна фиксироваться вокруг чего-то. Для меня, например, очень практичный смысл имеет быть солидарным по какому-то признаку, в отношении какой-то темы, вопроса, солидарность соседская – по месту проживания. Я понимаю прекрасно, когда люди разных возрастов и профессий объединяются, чтобы что-то сделать с местом, где они живут, сделать его более безопасным и чистым.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Я с Вами согласен, но на всех уровнях это должно начинаться и заканчиваться на национальном уровне всё равно: есть нация, а дальше есть семья.

Н. ДАЛМАТОВА: А что может стать пробным камнем для выражения солидарности на национальном уровне? Внешние угрозы?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Например, да. Украинская история это проявила, начинается национальное самоопределение. Несмотря на все попытки России запретить об этом говорить и назвать людей на Донбассе украинцами, антифашистами – кем угодно, только бы не русскими. Тем не менее, всё равно немного движется в эту сторону: люди начинают понимать, что они, наверное, русские, раз Украина их не устраивает.

Н. ДАЛМАТОВА: Кроме внешней угрозы, должна быть ещё какая-то движущая сила, чтобы быть национально солидарными, потому что внешняя угроза, как страх – плохой стимул; он эффективный, но со знаком минус. У нас должна быть конструктивная, со знаком плюс внутренняя сила для выражения собственной солидарности. Не согласны?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Согласен. Но человек так устроен, что на него сильнее всего воздействуют отрицательные стимулы.

Н. ДАЛМАТОВА: Пришли сообщения, что начались авиаудары в Сирии, в них принимает участие ВВС США, была использована турецкая авиабаза.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Это я так понимаю, они не с ИГИЛ, а с Асадом воюют, как обычно?

Н. ДАЛМАТОВА: Да.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Конечно, все проблемы не от ИГИЛ, а от Асада. Понятно, что это всё большая политическая мерзотина. Но хотелось бы обратить внимание на то, что со стороны России у нас имеются поползновения встрять в эту войну и сделать так, чтобы нас попросили в ней участвовать, и это будет, конечно, ужасно. Совершенно не хочется, чтобы жизни наших солдат были принесены в жертву американским интересам в Сирии, а также интересам Саудовской Аравии, куда Лавров летал на Персидский залив. Это все производит чудовищное впечатление, потому что очевидным образом имеет место попытка вписаться в эту войну в обмен на что-нибудь: вы нас простите, а мы вместе с вами повоюем. Это не то, чем нужно заниматься России, учитывая не только возможные потери, но и то, что всё может перекинуться к нам домой, а этого бы очень не хотелось.

Н. ДАЛМАТОВА: Сегодня мы обсуждали петицию в поддержку передачи изъятых санкционных продуктов в пользу малоимущих, она набрала более 200 тысяч подписей.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Если ещё передавать бедным, Система просто не может так повернуть свою коллективную безличную мысль. Но тут ещё содержится важное нарушение другой неформальной вещи, которая пропагандируется: что нельзя ничего бесплатно, бесплатно – зло. Нужно искоренять с точки зрения Системы любые лазейки, чтобы кто-то что-то получил, не срубив с него денег. Мы тут рубим бабло, воруем, бесконечно нарушаем все на свете законы, пытаемся обогатиться, придумываем нескончаемые законы, правила, и в это время кто-то что-то бесплатно получит – это же этическое, моральное преступление против Системы. Это тоже важно.

Н. ДАЛМАТОВА: Дмитрий, сегодня обсуждали, есть ли вообще шансы переломить, найти, выработать совместно другие способы использования таких правил?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Это сложно, потому что тут ещё один важный принцип Системы: что если против чего-то протестуют, нужно назло стоять на своём.

Н. ДАЛМАТОВА: Принято решение, пускай плохое, но оно должно быть реализовано.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Да, любой маразм должен отстаиваться до бесконечности, как круговая порука, иначе окажется, что мы виноваты, мы отступили, что мы что-то делаем не так – такого быть не может. Редко бывает, чтобы Система откатывала назад.

Н. ДАЛМАТОВА: Слушатель пишет: «Самое ужасное, что для себя они могут ввозить эту еду, для личного пользования по указу». И маленькая зарисовка: «Пока нашу Васильеву все искали, Сердюкова видели в числе уничтожающих санкционку путём поедания, причём за рубежами».
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Я читал об этом. Всё так устроено: чем выше твоё место в иерархии, тем больше тебе можно того, чего нельзя другим. В этом есть польза нахождения в иерархии, иначе что это мы будем как на Западе: чем выше место человека, тем больше ограничений на него накладывается? Нет, наоборот.

Н. ДАЛМАТОВА: У нас ограничения накладываются на вхождение в Систему, потому что все не могут туда войти.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: А дальше чем выше – тем больше понтов.

Н. ДАЛМАТОВА: Ещё сообщение: «Сирию надо защитить от американских ударов, от бандитов ИГИЛ. Даже посылка экспедиционного корпуса – России это жизненно важно, ибо расправившись с Асадом, США примется за Россию».
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Может быть, начнём с Донбасса, насчёт экспедиционный корпусов и всего остального? Давайте сначала защитим Донбасс, – а то бомбят и бомбят, не прекращают. Мне кажется странным претендовать на влияние где-то там далеко на Ближнем Востоке, не будучи в состоянии остановить враждебную нам армию в 100 километрах, а иногда и в 50, от нашей границы. Мне кажется это очень странным.

Н. ДАЛМАТОВА: Приходит сообщение: «Дмитрий абсолютно прав: вместо советской пытаются создать другую искусственную общность, россиянство, тем временем русские составляют 80% населения, и по данным ООН, мы должны считаться мононациональным государством».
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Конечно. Но чтобы никого не ссорить, я даже не хочу об этом говорить. По большому счёту, мирным решением было хотя бы уравнять русских людей в правах с национальными меньшинствами. Никто не покушается на права национальных меньшинств, никакого экстремизма, но чтобы хотя бы были равные права у русских и у других народов.

Н. ДАЛМАТОВА: У нас конституция вроде декларирует основные права, и там по национальному признаку никак не разделяется.
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: В тот-то и дело, что при этом на самом деле всё по-другому.

Н. ДАЛМАТОВА: Нужно внести какое-то особое положение?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Естественно, было бы правильно.

Н. ДАЛМАТОВА: То есть у русских больше прав, чем у всех остальных?
Д. ОЛЬШАНСКИЙ: Не больше, а равные права. Что русские точно также заслуживают место в конституционных и юридических актах, документах, как и татары, чеченцы, дагестанцы, буряты. Они же все обозначены где-то в качестве национальной общности в России, а у русских нет, русские – никто; продолжается советская история, когда в каждой советской республике была своя компартия, свои культурные языковые программы, свои министерства, даже у Украины и Белоруссии свои места в ООН были. А у РСФСР ничего не было – он был общим, казённым.

Н. ДАЛМАТОВА: Ещё одно сообщение: «Короче, в России феодально-рабовладельческий строй завуалирован под демократически-либеральный режим». Нас с Вами послушали и пришли к такому выводу.

Серия сообщений "Дмитрий Ольшанский":
Часть 1 - Россия ведёт себя как страна третьего мира
Часть 2 - В России проблема в том, что непонятно, чья это страна и кто в ней живёт
Часть 3 - В межнациональных конфликтах "миротворчество" - главное зло
Часть 4 - У нас системы привилегий и наказаний сословные, как в средние века
Часть 5 - Не бывает Ялтинского мира, если Ялту не признаёт Россией ваш собственный госбанк