По обстоятельствам, от редакции не зависящим, этот блог закрывается. На прощание хочу сказать, что мне было очень интересно его вести и еще интереснее — общаться с вами. Надеюсь, что и вам было не особенно скучно. Читайте книги, пользуйтесь OZON.ru и помните: жизнь коротка, число книг бесконечно, выбирайте стоящие.

Книга Эмиса — который вообще-то серьезный британский автор — успешно притворяется детективом. Во всяком случае, все ингредиенты, необходимые для хорошей истории с убийством, в наличии.

Во-первых, имеется загадочная смерть молодой женщины. Все указывает на суицид, вот только мотивов не обнаруживается: Дженнифер Рокуэлл умна и красива, счастливо влюблена, увлечена работой и не имеет ни проблем, ни врагов. Во-вторых, есть главный герой, детектив и рассказчик в одном лице — женщина за сорок, с проблемами с алкоголем в прошлом и со здоровьем в настоящем. Вдобавок Майк Хулигэн обязана жизнью отцу погибшей, а потому не может бросить расследование даже тогда, когда очень хочется.

Есть и разнообразные отвлекающие маневры, с помощью которых Эмис если не запутывает читателя, то не дает ему заскучать. Коллеги Дженнифер рассказывают Майк о проблемах познаваемости вселенной; Майк рассказывает читателям о закономерностях и статистике самоубийств; примерно в середине романа автор оставляет демонстративную подсказку, которая, разумеется, обманет — да не совсем.

Присутствует, наконец, неожиданный финал. Неожиданный тем, что выводит "Ночной поезд" за границы детективного жанра. Майк поймет, что произошло, но никогда не узнает, зачем и почему. И никогда не сможет рассказать правду отцу Дженнифер, потому что тому нужна не истина, а возможность жить дальше. Собственно, роман Эмиса не про убийство или самоубийство, а про то, что прекрасный мир, в котором все логически объясняется и торжествует если не закон, то хотя бы справедливость, может существовать только в плоских жанровых декорациях, отгораживающих читателя от хаоса обычной жизни.

В этом сборнике, как обычно у Брэдбери, есть самые разные рассказы: "гринтаунские", "марсианские", "ирландские" (нет только "мексиканских"). Необычно же то, что во многих рассказах есть сквозная тема. В оригинале сборник называется по самой большой вещи — "Электрическое тело пою" — и несколько текстов в нем именно о том, можно ли заменить человека роботом, живое — артефактом.

В "Электрическом теле" семья заменяет умершую мать "электрической бабушкой" — бессмертным образцом внимания и заботы, не испытывающим по отношению к предметам заботы никаких чувств. В другом рассказе герой, оставшийся на Марсе в одиночестве, придумывает телефонного двойника, с которым ведет бесконечные разговоры. В третьем хозяйка старого загородного дома пытается отстроить его заново после пожара и убеждается, что дом — это не стены и мебель, а нечно неуловимое, создающееся десятилетиями и исчезающее мгновенно.

Брэдбери поворачивает свою тему то так, то эдак, демонстрируя все новые грани и не слишком, кажется, заботясь тем, чтобы свести концы с концами и высказаться более-менее однозначно. Зато дает богатую пищу для размышлений о том, что же все-таки лучше: искусственное совершенство или несовершенная жизнь.

Переиздание сборника пьес Тома Стоппарда — удобный повод поговорить об авторе и его текстах. Главная стоппардовская тема — несовпадение наших представлений о реальности с этой самой реальностью, оборачивающееся то комедией, то трагедией, а чаще всего тем и другим одновременно.

В "Аркадии" (одна из вошедших в сборник пьес) действие происходит в английском поместье то в начале XIX века, то в наши дни. В XIX веке случается множество любопытных событий (от научных открытий до адюльтеров), которые в наши дни пытаются восстановить трое ученых — каждый на свой манер. И каждого подводит то, надежнее чего в науке не бывает: источники.

Не в меру ретивый профессор филологии строит залихватскую теорию о неизвестных текстах Байрона, наивно полагая, что письма, найденные в принадлежавшей поэту книге, могут быть адресованы только ему. Писательница, занимающаяся историей жившего в поместье загадочного отшельника, отыскивает единственное его изображение — а зритель уже в курсе, что оно было сделано несколько лет до того, как отшельник появился. Адекватнее всех выглядит математик, исследующий изменения местной популяции птиц: он точно знает, что на них влияет столько посторонних факторов, что выявить какие-то закономерности почти невозможно.

В пересказе все это далеко не так увлекательно, как в самой пьесе, которая вообще-то выстроена не хуже набоковского романа. Стоппард с легкостью фокусника тасует сюжетные линии и жонглирует десятком тем, строит диалоги один другого остроумнее и ни на минуту не забывает о том, к чему все темы в итоге сводятся: вопросе о познаваемости мира. В "Розенкранце и Гильденстерне" бывшие статисты метались по лабиринтам шекспировского шедевра, тщетно пытаясь выяснить, имеет ли их печальная судьба какой-то смысл. Герои "Аркадии" занимаются примерно тем же — гадают, может ли персонаж хоть что-то знать о замысле пьесы.

Атмосферный мистический триллер француза Поля-Франсуа Уссона разворачивается в ледяной атмосфере зимней Норвегии, на холодном, пронизывающем ветру, где в вихре метели, на фоне города, словно утонувшего в снегу и уснувшего вечным сном, кружит и кружит в своем таинственном ритуальном танце "золотая бабочка", несущая смерть.

Игорь Рабинер, автор двух нашумевших книг «Как убивали "Спартак"», побеседовал с выдающимися футболистами и тренерами «Спартака» разных поколений - от Анатолия Исаева до Андрея Тихонова, от Анатолия Крутикова до Валерия Карпина, от Федора Черенкова до Дмитрия Аленичева. А разговор с Владимиром Маслаченко стал последним большим интервью в жизни легендарного вратаря и телекомментатора. Результатом этих бесед стали 16 монологов-исповедей. Прочитав их, болельщик увидит всю историю «Спартака» глазами его звезд. И история эта - не пафосно-елейная, а живая и искренняя. Со смехом и слезами, анекдотами и конфликтами, жаркими спорами и оглушительными откровениями.

Сборник рассказов букеровского лауреата выстроен не без изящества: читателю предлагается как бы путеводитель по вымышленному индийскому городу Киттуру, между статьями о районах, народонаселении и достопримечательностях которого разбросаны собственно рассказы. На осмотр города предполагается отвести семь дней, а рассказы повествуют о героях, принадлежащих ко всем имеющимся в Киттуре кастам, религиям и социальным слоям. И количество дней, и разнообразие персонажей недвусмысленно намекают на авторские амбиции: сотворить свой собственный литературный мир и описать модус вивенди всей Индии.

Происходящее в Киттуре 80-х (время действия всех рассказов) выглядит удивительно знакомым: к бизнесмену один за другим приходят за взятками чиновники надзорных ведомств, в полицейском участке калечат арестованного, вместо местного олигарха, севшего за руль пьяным и сбившего человека, в тюрьму отправляется невиновный. Все эти "знаковые события" происходят на фоне повседневной жизни, в которой кастовая система, религиозные различия, социальное расслоение и повальная нищета делают каждого отдельного человека отчаянно несвободным и объективно не способным изменить свое положение в обществе.

Сами рассказы незамысловаты: как правило, Адига ограничивается психологически убедительным главным героем (велорикша, школьный учитель, кухарка, журналист), которого самыми примитивными методами заставляет осознать печальность своей участи, и плакатной метафорой в финале. Велорикша, например, за отведенный ему рассказ умудряется три раза подслушать чужие разговоры, наводящие его на нужные автору мысли. Большой художественной достоверностью веет и от истории про журналиста, двадцать лет проработавшего в местной газете и внезапно узнавшего, что ей случается печатать неправду, а политикам думать не только о народном благе.

Строго говоря, "От убийства до убийства" — сборник не столько рассказов, сколько очерков, больше говорящих читателю об индийском обществе и индийской истории, нежели о литературном даровании автора. Впрочем, тот факт, что книга о вымышленном городе и придуманных людях производит впечатление документального повестования, вполне можно считать художественным достижением.

Выходящие сейчас авторские сборники рассказов Рэя Брэдбери — большая радость для человека, который Брэдбери любит. Это возможность прочитать дорогого тебе писателя заново, по порядку и полностью, лучше узнать и понять. "Механизмы радости" — шестой сборник Рэя Дугласа, впервые изданный в 1964-м, — больше всего напоминает ковчег: в нем каждой твари по паре.

Есть два "мексиканских" рассказа и два "ирландских", две страшилки про инопланетных чудовищ и две истории про верных друзей, две постапокалиптические новеллы... Удивительнее всего то, что, используя один и тот же антураж или сюжет, Брэдбери не повторяется. Напротив, каждый раз отталкивается от них, чтобы рассказать что-то новое и неизменно интересное.

Один из "ирландских" рассказов формально про живописных дублинских нищих, но главные герои — пара туристов: он подает им всегда, она никогда, и оба не уверены, что поступают правильно. Другой начинается с описания локального дублинского спорта — настолько безумного, что наверняка невыдуманного состязания в том, кто быстрее выбежит из кинотеатра после окончания сеанса. А заканчивается трогательной сценой победы одной мужской страсти над другой, торжеством волшебной силы искусства над спортивным азартом.

"Непарные" рассказы интересны не меньше — и сами по себе, и потому, что пара им находится в других книгах Брэдбери. Давший имя всему сборнику, например, продолжает тему "Огненных шаров" из "Человека в картинках". Тему, которая формулируется ни больше ни меньше как "христианство и освоение космоса". Кто бы мог подумать, что у Брэдбери есть рассказы и об этом? Но ради того и читаешь любимых авторов полностью и по порядку — ради неизвестных вещей и неожиданных открытий.

Евгений Гришковец о "Сатисфакциях" - фильме и книге - и о новом альбоме "Радио для одного"
Кому и как мстит своей книгой Отар Кушанашвили

Пока все радовались появлению собрания сочинений Александра Введенского, тихо вышел в свет сборник Николая Олейникова. Это, как мне кажется, событие ничуть не менее значимое: во-первых, Олейникова тоже давно не издавали (предыдущий сборник вышел еще в 2004-м), во-вторых, сама книга куда более доступна. Семисотстраничный том Введенского купят те, кто прекрасно знает и Введенского, и обэриутов. Покетбук со стихами Олейникова - любой, кто попробует хотя бы полистать книгу.

У стихов Олейникова есть важное свойство - способность увлекать мгновенно, с первых строк. В них нет возвышенной серьезности или внешней сложности, зато есть ирония и самоирония, абсурд и гротеск, комическое нагромождение высоких чувств и диких канцеляризмов.

Я муху безумно любил!
Давно это было, друзья,
Когда еще молод я был,
Когда еще молод был я.

Бывало, возьмешь микроскоп,
На муху направишь его —
На щечки, на глазки, на лоб,
Потом на себя самого.

И видишь, что я и она,
Что мы дополняем друг друга,
Что тоже в меня влюблена
Моя дорогая подруга.

Кружилась она надо мной,
Стучала и билась в стекло,
Я с ней целовался порой,
И время для нас незаметно текло.

Читать дальше...

На смену книгам, написанными актерами, приходят книги, написанные персонажами. Главный герой сериала Californication - знаменитый писатель Хэнк Муди, не выходящий из творческого кризиса с тех пор, как его роман "Бог ненавидит нас всех" стал бестселлером и был экранизирован под названием "Эта сумасшедшая штучка по имени любовь". У его бывшей подруги Карен осталась от него двенадцатилетняя дочка Бекка, и, пока не воссоединится с ними, он пьет все, что горит, и любит все, что шевелится. А пока он пьет и любит, любит и пьет, роман вышел на русском - и тут же стал бестселлером на OZON.ru.

Биография Хью Лори, выходящая вслед за чередой монетизирующих успех "Доктора Хауса" книг, вызывает естественные подозрения. Подозрения, увы, небеспочвенные: качество и самого текста, и его перевода можно объяснить только стремлением издателей поскорее продать еще что-нибудь фанатам сериала.

При внимательном рассмотрении текст книги распадается на авторские фрагменты, цитаты из интервью Лори и его коллег и, наконец, биографии этих коллег. Авторский текст - довольно нудный пересказ все тех же интервью языком женских журналов ("они прекрасно проводили время вместе" и т.п.). Биографии, в свою очередь, до боли напоминают статьи из "Википедии" ("Роуэн Себастьян Аткинсон родился в 1955 году. Он является одним из ведущих комиков, актеров...").

Продраться сквозь все это помогают многочисленные цитаты - то Эмма Томпсон обзовет Лори "мрачно сексуальным, с отлично подвешенным угрем", то Стивен Фрай сравнит его с пандой и "Опелем-кадетом", то сам Хью расскажет, что нужно делать с теми, кто не считает Дживса лучшим созданием Вудхауза ("любому, кто попытается доказать обратное, следует указать на дверь, миникэб, вокзал и четвертый терминал в Хитроу").

Переводчица, по-видимому, спешила так же, как автор. Сценаристов она упорно именует "писателями", рассказы - "короткими историями", а "Рождественскую песнь" Диккенса "Рождественским гимном". Венцом ее деятельности (возможно, не без помощи самого Банко) становится описание гребной гонки между Оксфордом и Кембриджем, в которой участвовал Лори: на одной странице сказано, что он ее выиграл, на следующей - что проиграл.

Однако, несмотря на все усилия автора и переводчика, из приведенных в книге рассказов Лори, его коллег и друзей складывается живой и убедительный образ человека, просто воплощающего собой "идеального англичанина". Родившегося в Оксфорде, воспитанного в презрении к комфорту, учившегося в Итоне и Кембридже, в молодости занимавшегося спортом и при всех талантах и достижениях не считающего себя достойным не то что мировой славы - лишнего куска сахара к чаю.

Новый год у меня ассоциируется с детством, и книга эта тоже из детства - томик старого собрания сочинений Гоголя, оформленный так, что мог бы стоять дома у Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, кабы у них водились книги. Сам ритм прозы и обстоятельность рассказчика успокаивают и напоминают: все хорошо на этом свете, он прекрасен и устроен самым гармоническим образом.

Любимое в книге это, конечно же, не Вакула со своей Оксаной, а черт, обжигающийся о месяц и подъезжающий к ведьме "мелким бесом", кум, счастливо набредающий в метели на шинок, Пузатый Пацюк с его галушками и варениками, диканьские бабы, спорящие, каким именно образом загубил свою душу кузнец, и все прочие гоголевские гомункулы, сыплющиеся из повествования, как поклонники из мешков Солохи: сорочинский заседатель на тройке, волостной писарь, выходящий из шинка на четвереньках, Зозуля со своим нежинским табаком.

Такую избыточность можно еще увидеть на елке, украшенной детьми, развесившими на ней все игрушки, какие только были. И повесть не просто про Рождество, она сама по-детски радостная и светлая, а ведь именно этого мы ищем каждый год, стараясь почувствовать праздник так же, как когда-то. И вот открываешь и в который раз читаешь:

Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь поступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты...

Родственники, как известно, ужасные люди, считающие себя вправе лезть в вашу жизнь и при этом требующие, чтобы вы их любили. Роман Троппера - довольно забавная иллюстрация этой максимы, растянувшаяся почти на пятьсот страниц.

Отец большого еврейского семейства умирает, успев попросить родных отсидеть по нему шиву (семидневный траур, во время которого члены семьи собираются в доме покойного и принимают визиты соболезнующих). Родные собираются, сидят и - с той же неизбежностью, с какой героям детектива, оказавшимся в отрезанном от мира отеле, приходится искать убийцу, - вынуждены неделю выяснять отношения.

Отношения они выясняют в диапазоне от легких словесных перепалок до мордобития, чему способствуют не только существующие в любой семье давние обиды и тлеющие конфликты, но и подбор персонажей. Среди них мать - автор педагогического бестселлера, имеющий большие проблемы с воспитанием собственных детей. Сестра и трое братьев (путевый, непутевый и шлемазл), а также их мужья, жены, дети, подруги, друзья детства и бывшие возлюбленные.

На зажигательных диалогах, постельных рокировках и прочих более-менее комичных происшествиях роман благополучно прикатывается к финалу, который, впрочем, не радует. Закончить дело хэппи-эндом Тропперу, видимо, не позволила совесть, а оставить все конфликты неразрешенными, как это обычно и бывает, не хватило смелости. В итоге книга заканчивается маловразумительно и даже не остроумно, хотя на последнее вполне можно было бы рассчитывать.

Тексты, вошедшие в посмертный сборник Вайля, можно разделить на три группы. Большую его часть занимают путевые очерки и эссе о путешествиях, до этого публиковавшиеся только в периодике. Кроме них, в сборнике еще три главы из неоконченной книги "Картины Италии" и всякие мелочи вроде отрывков из интервью.

Путевые очерки, собранные вместе, своим географическим разнообразием напоминают воландовский глобус: стоит только приглядеться, и можно в подробностях рассмотреть любую (кажется) точку мира. Причем показывают по этому глобусу обычно вещи приятные - как люди живут, что едят и пьют, что у них есть красивого и просто любопытного. Как и всегда, Вайля равно интересуют музеи и рестораны, архитектура и кухня, литературное прошлое и повседневная жизнь. Такой Вайль всем знаком - обидно только, что журнально-газетные объемы явно не дают ему развернуться.

Еще обиднее становится, когда читаешь главы из книги об итальянских художниках. Каждую из них автор и строит, как картину: тут и несколько героев (сам художник, его заказчики и персонажи), и пейзаж за их спиной (рассказ о городах, в которых художник жил или работал), и разные необязательные, но любопытные детали (беседующие слуги на "Тайной вечере" Лоренцетти или вокзал в Ассизи, на котором почему-то нет часов). Про каждого из своих героев Вайль просто и ясно объясняет: чем он хорош, что в живописи сделал первым, почему может быть интересен нам сейчас. Никуда не делась фирменная эрудиция и умение формулировать: "Джотто остается той незыблемой монументальной печкой, от которой ведутся танцы всего западного изобразительного искусства".

Михаил Гаспаров когда-то писал, что и с глухим можно говорить о музыке, нужно только найти нужные слова. Петр Вайль умел их находить, о чем бы ни рассказывал: литературе, еде, вине или живописи. И теперь ясно, что с его смертью мы потеряли не просто автора и человека. Мы потеряли книгу, которая могла бы стать для русскоязычного читателя тем же, чем стала "Занимательная Греция" - образцовым путеводителем по целому пласту культуры.

Первый роман Аствацатурова оказался удачным и неудачным одновременно. Удачным потому, что стал бестселлером. Неудачным - потому, что люди, знавшие филолога Аствацатурова, ждали от него русского "Улисса", а получили набор литературных анекдотов, представляющий исключительно локальный интерес. Новая книга может оказаться любопытной не только питерским филологам или их бывшим студентам.

"Улисса" не вышло и на этот раз, зато получился довольно изящный парафраз начала "В сторону Свана": детство и дом героя возвращаются к нему вместе запахом пива, которым славилась в 70-е годы площадь Мужества в Ленинграде. Вокруг героя и дома и вьется повествование, расходясь то в пространство (истории о нелегкой жизни университетского преподавателя), то во время (воспоминания о советском детстве), но оставаясь крепко привязано образом, персонажем или просто темой.

Детские впечатления, бывшие самой удачной частью "Людей в голом", в "Скунскамере" становятся основой текста - ход беспроигрышный. Тема эта близка любому, а бодрый идиотизм советских образовательных учреждений дает массу возможностей для того, чтобы рассмешить. В чем Аствацатуров и преуспевает, показывая обычные детсадовские происшествия и школьные шалости сначала глазами ребенка, затем - учителей и воспитателей (воспринимающих любую глупость с клинической серьезностью), а уж напоследок - родителей героя, пытающихся эту серьезность изобразить, но то и дело хихикающих в унисон с читателем.

В оригинале роман называется A Special Providence - особое божественное провидение, которое, как считает героиня Алиса Прентис, сияет над ней и над ее сыном Бобби. Уверенность в своей избранности в целом и своем художественном таланте в частности позволяет Алисе превратить жизнь в череду авантюр - неизменно проваливающихся попыток создать шедевр, прославиться и разбогатеть. В проигрыше остается не столько она, сколько сын: растущий без отца и постоянных друзей (они с матерью постоянно переезжают), регулярно оказывающийся новичком и чужаком, чрезмерно опекаемый Алисой и к восемнадцати начинающий тихо ее ненавидеть.

Восемнадцать Бобби исполняется в 1944-м, он попадает в армию, а затем на Второй фронт. Попадает неготовым к самостоятельной жизни, не имея никакого опыта взрослых отношений, кроме почерпнутого из кино, и в итоге выглядит чем-то средним между воннегутовскими Роландом Вири и Билли Пилигримом. Выглядит, как немытый фламинго, мечтает о подвигах, засыпает на дежурствах, геройствует не там, где надо, становится посмешищем и потихоньку взрослеет.

На поверхностном уровне это расхожая история про детские обиды и родительские грехи, но Йейтс добавляет ей глубины, демонстрируя, насколько мать и сын похожи и как второй обречен повторять ошибки первой. Они оба жаждут признания, зависимы от чужого мнения и регулярно разочаровываются в окружающих - потому что перед этим столь же регулярно принимают свое восприятие другого человека за него самого. Так Бобби находит себе идеал, взрослого и мудрого солдата Квинта, с которым пытается подружиться, которому надоедает и который в итоге оказывается таким же мальчишкой, только чуть постарше.

Йейтс раз за разом проделывает простой фокус - сталкивает Алису или Бобби с кем-то третьим (или друг с другом), показывает, как глупо или эгоистично ведет себя кто-то из них, и в тот момент, когда читатель полностью в этом убедился, переворачивает ситуацию с ног на голову. И оказывается, что при всех обидах мать для Бобби самый близкий человек, а Квинт, например, совершает не меньше глупостей. Выходит совсем по-чеховски: все виноваты, все несчастны и никто не знает настоящей правды.

Название книги вместе с подзаголовком "Музыка и праздники эпохи барокко" очерчивает круг тем, занимающих автора. Насколько занимает автора каждая из них, становится ясно уже во время чтения. На первом месте музыкальная жизнь Венеции XVII-XVIII веков, на втором биография Вивальди, третье делят описания города и праздников того времени.

Хотя все эти темы более или менее специальные, книга не требует от читателя большего, чем просвещенный дилетантизм в области классической музыки. Для того чтобы спокойно браться за "Венецию Вивальди", достаточно отличать арию от речитатива, а кончерто гроссо от оратории. Кроме того, Барбье (при всей научной строгости книги) не употребляет терминов без особой нужды и занят в основном историей повседневности.

Начинает он с описания городской жизни той эпохи, карнавала и нравов венецианцев. А основная часть книги посвящена разным сферам музыкальной жизни Венеции: сиротским приютам, воспитанницы которых получали отличное музыкальное образование, роли музыки в церквях и монастырях, опере и частным представлениям. Глава об опере - самая объемная и любопытная (масса интересных сведений об устройстве венецианских театров, их публике и ее поведении, композиторах, постановщиках и певцах). Излагает Барбье связно, внятно, доступно и местами даже увлекательно.

Завершает каждую главу рассказ о том, как Вивальди был связан с той или иной частью музыкальной жизни: преподавал в приюте, писал и ставил оперы, получал заказы на музыку для религиозных и светских праздников. Из этих фрагментов, а также из биографического очерка в начале книги и эпилога складывается биография Вивальди. И то, что читатель видит ее сквозь призму времени, места и ремесла, помогает лучше понять и судьбу композитора, и его музыку.

Виктор Олегович закончил работу над своей новой книгой "Ананасная вода для прекрасной дамы", сделав тем самым подарок себе, издательству и своим читателям, которым предстоит получить очередную порцию прозрения уже очень скоро. Боги – не те, за кого себя выдают. Имейте это в виду.

P.S. Если кому-то особенно не терпится прозреть, книга уже доступна для предзаказа.

Роман Кизи и его соратника по "Веселым проказникам" описывает события первого чемпионата мира по родео - как признаются сами авторы, описывает весьма вольно и опираясь не столько на факты, сколько на легенды и мифы. Дело было в Орегоне в 1911-м, и за победу боролись трое: индеец Джексон Сандаун, чернокожий Джордж Флетчер и "ковбой-джентльмен" Джонатан Спейн. Соревнования ковбоев, прямо скажем, не та тема, которая может априори заинтересовать, но клюнув на имя Кизи и перевод Голышева, не остаешься внакладе.

Кизи и Баббс не напрасно жертвовали исторической правдой - у них вышел увлекательный приключенческий роман, стартовым раскладом напоминающий "Трех мушкетеров". Повествование ведется от лица самого молодого из трех героев, Спейна. Ему семнадцать, он едет на первое свое соревнование - и даже лошадь при нем имеется, пусть и не столь экзотической масти. По дороге встречает Флетчера и Сандауна, которые много старше и опытнее, давно дружат, но тут же принимают его в компанию. Уже на месте соревнований знакомится со своей Констанцией, а также обнаруживает враждебную партию, война с которой еще больше объединяет его с новыми друзьями. Не успеешь оглянуться, а роман на рельсах любовной истории, спортивного соперничества между героями и борьбы с врагами благополучно подкатывает к финалу.

Помимо собственно сюжета книга интересна описанием жизни провинциального американского городка начала прошлого века. Рассказчику, как и читателю, все в новинку: быт индейцев и китайской общины, жизнь чернокожих и белых (среди которых оказываются разные в смысле отношения к меньшинствам люди), различные виды состязаний и профессиональные хитрости ковбоев, наконец, шоу-бизнес тех времен (в роли кардинала Ришелье выступает Буффало Билл вместе со своим "Диким Западом"). Так что книга, с одной стороны, совершенно необязательная, а с другой, очень любопытная и познавательная.