Жестокость бытия неотразима...  

 

 

Я — такова моя судьба —

Всему доступна и слаба;

Я боль, обиду и урон

В себя тяну со всех сторон,

И, задыхаясь и тая,

Всегда смеюсь. Вот это — я.

 

 

 

 

 

Лишь в панцире душа неуязвима,

Но я на свет явилась без щита.

Жестокость бытия неотразима;

Жить больно, жить почти невыносимо,

Бессмысленна нагая нищета, —

И с детства я плачу своею кровью

За сердце, обнаженное любовью.

 

Порой, бывало, рана рубцевалась;

Но вновь рубцы душа моя рвала:

Она под ними словно задыхалась,

И — дикая — на волю вырывалась,

И счастлива мгновением была,

Чтоб тут же, вспыхнув, наново сраженной

Упасть и биться, насмерть обожженной...

 

О, сколько раз со мною это было!

Да, мой удел лишь видеть и давать,

Быть нянею, кормить и утешать,

Сносить с улыбкой подлость и обманы,

Зализывать душой чужие раны,

Но для своих — целения не ждать.

Ошиблась. Виновата. Позабыла.

Вся боль прошедших лет терзает снова,

 

И ноет сердце, — больно так сосет...

Но чудятся замолкнувшие зовы.

Ужель освобождающее Слово,

Ужель, как встарь, оно меня спасет?..

Приди, раздайся, благостное, звонко,

И дай мне снова голову поднять!

Расти, расти, целительная пленка,

Быть может, сердце выживет опять.

 

 

 

 

 

Мне б хотелось Вас закутать

В полушалок нежности;

В санках с Вами, в первопуток,

Мчаться белоснежностью;

 

Чтоб мороз и ветер щеки

Наши жег безжалостно;

Чтоб родным, а не далеким,

Все вокруг казалось нам.

Запах сбруи, потной кожи,

Лошадиный зад...

 

Чтоб нам вместе быть моложе

Лет на пятьдесят...

Я больна. В глазах мерцают

Словно нервов ганглии;

Скупо снег гриппозный тает

В мокрой зимней Англии.

  

Тут нужны ли оправданья?

Жар — так делать нечего!

Вам спасибо за вниманье.

Сладко мне играть в мечтанья

Темным тихим вечером.

 

 

 

 

 

 

 

Как я хотела жить — и не жила,

Кем я хотела стать — и кем не стала,

Мои мечты, надежды и дела

Ты за меня на деле оправдала.

 

В тебе есть много, чего нет во мне;

В тебе нет многого, что в жизни мне мешает.

Бесплодно не трепещешь ты в огне,

И дел твоих другие не решают.

 

Храни тебя, родная детка, Бог!

Любовь тебе, и мир, и легкокрылость!

Быть может, грустный опыт мой помог

Тебе сложиться так, как ты сложилась.

 

 

 

 

Нам незачем просроченным обетом

Друг друга связывать и связывать себя.

Лишь ложь и ревность выросли б на этом,

Живое чувство верности губя.

 

Но клятвенно тебе я обещаю:

В других и впредь влюбляться буду я

По-прежнему, тебя не предавая.

Ты — мой один, как я — одна твоя.

 

 

  

Лидия Леонидовна Пастернак-Слейтер побывала в России спустя тридцать девять лет после своего отъезда из Москвы. Тогда Россия была еще советской, и дело происходило в страшные июньские дни 1960-го, когда в Переделкино умер ее брат, которого после отказа от Нобелевской премии уже знал весь мир. Перед смертью была послана телеграмма в Оксфорд — там жили сестры, Лидия и Жозефина. Поэт хотел проститься с близкими, но все метания Лидии перед воротами советского консульства были напрасны. Визу ей дали только через два дня после похорон.

 

А она любила свою страну всей душой. Хранила наследие отца, замечательного художника и любимого иллюстратора Льва Толстого,

 

Леонида Осиповича Пастернака, переводила на английский стихи брата Бориса, Ахматовой, Евтушенко, устраивала вечера, посвященные молодым поэтам СССР, часто выступала в Пушкинском клубе в Лондоне, в различных Университетах Англии. А в 1979-м, к открытию грандиозной выставки отца в Третьяковке, привезла для наших музеев целую коллекцию его работ

 

Розалия (Кауфман) и Леонид, дочери Жозефина и Лидия, Берлин, 1921 г.

 

Лидия Леонидовна Пастернак-Слейтер (1902—1989) родилась в Москве. Любой, кто хоть чуть-чуть знаком с биографией Бориса Леонидовича Пастернака, поймет, в атмосфере какой высокой культуры и интеллигентности прошли ее детство и юность. В 1921-м она вместе с родителями и сестрой Жозефиной выехала в Берлин, как тогда казалось, совсем ненадолго.

 

 

Там она закончила биохимический факультет Берлинского университета, работала в Мюнхенском институте психиатрии, затем в Институте Кайзера Вильгельма в Берлине. К слову, там она оказалась в одной лаборатории с нашим великим ученым Николаем Васильевичем Тимофеевым-Ресовским. Там же она встретила английского ученого Элиота Слейтера, с которым и соединила свою жизнь.

 

В 1935-м, когда в Германии уже победил нацизм, они с мужем уехали в Оксфорд, где Элиот получил от родителей большой дом. К тому времени у них уже родились два сына, впоследствии в Великобритании появились на свет две дочери.

 

 

Лидия и Жозефина, 1908 г.

 

Они же, в 1916 г.

 

...и в 1922-ом

 

Лидия Леонидовна смогла перевезти на Британские острова и родителей, и сестру с семьей. Человек удивительной доброты, она делала все, чтобы облегчить жизнь не только своим близким, к которым относилась с нежностью, но и всем, кому хоть чем-то могла помочь, — беженцам из Восточной Европы, своим соотечественникам. Она прекрасно понимала, что означает творчество брата и отца, и во многом благодаря ее труду англоязычный мир смог узнать поэзию Бориса Леонидовича, а мы получили возможность любоваться полотнами блистательного русского импрессиониста Леонида Пастернака.

 

Виктор Леонидов.