Сегодня чуть не потеряла сережку из уха - выпала. Нашла.
Вдруг вспомнила, что мне совсем недавно, может, пару дней назад, снилось, что у меня выпала сережка. Из другого уха, правда. и при других обстоятельствах, но точно так же - сама по себе.
Сразу вспомнилось Альпарисо, там есть один обряд с сережками, почти что идентичный алтайскому. Но не суть, не важно.
А потом в личке было упомянуто Альпарисо.
И иней на стеклах в электричке напоминал паруса.

А еще мой рыже-фиолетовый МыхЪ ныне в Сочи, смотрит на море, хоть его увидит, а то я не факт, что смогу ему это обеспечить. Даже не по причине финансовых затруднений, по несколько другой.
Но о ней я тоже не скажу в слух.

В колонках играет - AeternA – Pirate Song
Настроение сейчас - Эйфория

Полнолуние. И День Пирата. И совсем рядом - Осеннее Равноденствие.
Начинается та осень, которая - живая. Тот рубеж, после которого уже легче.
Последний рывок - День Осеннего Одиночества - а там осень меня отпустит.
Сегодня, на работе, большой дядечка угостил нас Чокопаем. А барышня, которая и сбагрила нам бумажки для обработки - яблоками.
Закончили в половину четвертого. В виду того, что одна из наших сотрудниц - Люда - ушла раньше, а мы были впервые в этом месте - выбираться приходилось самим. Направление-то я помню, и дошли за двадцать минут, но успели забрести в нечто лесопарковое - кто бы сомневался, что меня занесет именно в лесистую зону, а еще выйти на улицу, на которой были обвязанные деревья. Это мы на Сходненской так, ага.
В итоге я решила устроить себе квест, и смоталась за одной штукой. Правда, не совсем туда, куда мне смской подсказала Настя, но штуку я приобрела, и пока не скажу, что это. И для Нэкса и Кось придумала нечто, ага.
Занесло меня на Белорусскую, и домой я уже решила ехать прямо оттуда электричками - я даже вспомнила, где и как там можно влезть задаром.
И видела потрясающее, на стене перед домом:
- Как ты любишь меня?
- Я люблю тебя до звезд.

Осенние ветра ведут меня, и в груди - солоно от морей и океанов. Мне здоровски, я внезапно в очередной раз осознала кучу потрясающих вещей, и в который раз почувствовала приступ неуправляемой эйфории.
А еще крашу волосы - отрасли корни - подновляю фиолетовый - и, быть может, в ближайшее время попробую круто пофотографироваться. Да и...
Виват, Аэкзистенция!

Хэй, йо-хо-хо, ветер шлет нам удачу,
Трюмы битком и корабль в придачу!
Хэй, йо-хо-хо, черный флаг – на фок-мачту,
И – полный вперед!
(с)AeternA

Вот просто пусть.
Из мелочей - пополнение в монстрятне и крутой блокнот на тематику моря, неба и Королевства Кривых. И привет от Кита, заодно.
Море.
Усталость, размотка расшибает, хоть не так сильно, как в конце апреля - не сижу на обезболивающих.
Упасть в сон, упасть на руки чужие разгоряченным лицом, обращающимся в звериную морду, и абстрагироваться.

В груди моей бьется море, о ребра трется, мурлычет ласково, в глаза сияньем просачивается, ну смотри - не отводи взгляда, не насмотришься, голос тихий и монотонный будет чудиться, и сияние это неземное - видеться.
Жизнь моя смешная сказочная, страшна, как виселица, и остается лишь веселиться, да танцевать, по камешкам прыгая, звезды падение высчитывать, судьбу свою вычерчивать. Про таких судеб не пишут, таких не ищут по ветрам и звездам, будто избранных, но это - знаешь ли - к лучшему, что никто из них не дышит в затылок мой, не тянется лапою когтистою - пока не видит никто и не слышит - я живу так, что у меня в груди возникает море, и вскоре оно изольется в ладони солоноватым блеском.
Тягучим сном наполняет комнату, стирает слезы, морщины, и горе мне - если я не поддамся зову, не выйду в ночь полнолуния на карниз, не станцую пламенное фламенко, стуча зубами от холода. Сорваться - долго ли, но это не важно так, я же птица, такая, которая сама умеет присниться, а потом превратиться - в море, в ветра и в солнце.
Видишь, блестит на донце жемчужина, так допей, не оставляй свой глоток другим, это нужно так.
Ты прости меня за бардак, ничего такого в этом же право нет, просто такое пишется, такие письма вот перебрасывать, и чернил оставляя след
отправлять их с подписью:
"Твой простуженный амулет".

Строчка из песни Щербакова. Но я больше люблю ее в исполнении Чебоксаровой.
...
В Альпарисо есть традиция - зачастую, поздравляя кого-то с днем рождения - поздравляют и близких родственников именинника.

В колонках играет - Лидия Чебоксарова и Трио Брют – Навещая знакомый берег
Настроение сейчас - Ды-шать

Навещая знакомый берег, отрешенно гляжу на взморье,
Возвращаясь на пепелище, осязаю рубеж времен.
Ни о прошлом, ни о грядущем не рассказывает безмолвие -
Черепки отгремевших пиршеств, парафиновый Парфенон...
(с)

...В груди моей шумит соленый ветер, море сдавливает ребра, еще чуть-чуть - и я захлебнусь, солью его и глубиною, в горло мое больное уже от песен вольется, и все мое существо пропитает собою.
Полный вперед, капитан! Слышишь ли, как скрипит под ногами палуба, трепещут крыльями паруса, канаты звенят и поют, цепляясь за реи, а я - тонка, словно флагшток, и волосы вьются пламенным знаменем, звенят колокольчики и бусинки, перышки вплетаются в танец.
По самой кромке ватерлинии, вне корабля танцевать уже, сапогами вызванивая, разбрызгивая море, море, и ветер, и горло мое больное, посаженное песнями и говором.
Я слушаю, слушаю эту песню, подпеваю, и скоро море хлынет из меня, я и есть - море, я и есть - ветер, да что мне все эти границы, зеркала эти, взгляды, есть только бескрайняя лазурная степь и небо, небо, кровавый привкус на обкусанных губах.
Что там, за горизонтом, что там, может, край мира, край всех миров, они сливаются воедино, и падают в бесконечность, а там - кроме моря и неба ничего больше, ветер может, ну так держись, держись! Звалась я Мэвэ Моаной, и буду зваться там, где есть море, там, где - кажется свободой можно поперхнуться, словно отхватив слишком большой кусок, где штормов не так страшатся, как умереть от старости в постели, там, где вместо колец дарят звенящие серьги.
В том мире, друже, пьют во здравие моря и во славу его, там не хоронят мертвых своих в земле - их пепел развеивают над морем, с той стороны скал, чтобы ветер нес далеко-далеко, там множество часовенок и своих маленьких богов и духов, но нет там главнее бога, чем море, море там, друже, отражается в каждом взгляде, и чтобы и порадоваться, и погрустить - смотрят на море. Там все радости и все мертвецы, там все песни и вся их любовь, любовь жителей Альпарисо - Рая Храбрецов. В День Долгого Солнца прекрасные одинокие девушки ищут на берегу гальку с отверстием, промытым волнами, они продевают в эти отверстия разноцветные ленты - у каждой свой цвет - и кидают в море. Чей камешек вернется - той быть любимой и вдохновленной, музой быть, невесомой и звенящей металлическими сережками в ушах.
Там много праздников, да там на ярмарке каждый день - праздник, там всегда музыка, песни, голоса, смех, танцы, пересечение взглядов, где и знать-то не обязательно друг друга, а все - уже свои.
Корабли - любые - встречаются там с фанфарами, воплями, ношением на руках отважных капитанов и с поцелуем в запястья грозных морских колдуний - корабельных талисманов, которые говорят на языке моря, говорят, все они - жены его, и сердца их бьются тихо-тихо, чтобы не заглушать глубинных шорохов.
От сглаза там лечат соленой водой, а посылают к морскому дьяволу, морские водоросли подкладывают под пороги когда затихает ветер, там над крышами вьются сине-зеленоватые флаги, там чайки откормленные и наглые - по ним предсказывают погоду.
Я там вольна становиться ветром, соленым, режущим, смеющимся - совсем иначе, чем здесь, там я смотрю на море - и глаза мои синее, чем обычно. Могу бегать по крышам, а могу предсказывать будущее по выпадающим на кубиках точках, теряюсь, шатаюсь по портовому городу, кормлю котов и чаек, пытаюсь успеть переиграть в ладушки тамошних белозубых красавиц - ни разу не получилось! И каждый раз словно правила разные.
Вечерами там пьют грог и глинтвейн - темнеет быстро, а холодает внезапно, если только не лето, и разговоры там все о море да о море, столько рассказано было - а не иссякают их сказки, стихи и песни, наверное, пишут, много пишут, едва ли не все, потому что - море рядом, море. Опасное, нежное, безмятежное, грозное, свободное - как о нем не писать, как не любить это море?
Я засыпаю под эти стихи и песни, уютно устроившись в продавленном кресле в самом темном углу под керосиновой лампою, и снится мне море, и что я - лишь ветер над ним.
На свободный уголок кресла вспрыгивает кошка, а добрая хозяйка - Мирта, Марта? - укрывает меня цветастою рыжей шалью.
Но даже эта шаль пахнет морем, морем, которое везде здесь, и во мне тоже.
И, покуда ты здесь - и в тебе.

- Марь-яс... - тихо, на грани слышимости, зову я. Темнота окутывает веранду, солоноватый ветер с моря колышет белые занавески, но я почему-то не решаюсь войти, не могу, хотя знаю - мне двери всегда открыты.
Плывет пространство, смазываются звуки, все какое-то зыбкое, шаги - неуверенны, я будто вот-вот должна провалиться куда-то в изнанку мира, в изнанку Альпарисо.
Мар появляется на пороге бесшумно, смотрит - долго, даже изобразил некое подобие обиды, но мы-то знаем, что просто играется.
- Все хорошо, Шато Марго, все хо-ро-шо...
Спокойный, негромкий голос - Марьяс Тор щадит мои нервы.
Делает шаг вперед. Широкий. Еще два - чуть с запозданием - почему-то акцентирую внимание именно на этих фрагментах происходящего. А он босиком, светлые волосы не собраны, я знаю, что это чертовски красиво - но оплывает, смазывается.
- Не падай, - смешно и строго говорит пират, успевая ухватить меня за плечи. Стоим на месте, я - уткнувшись ему куда-то в ворот рубашки, полуобмякнув, вдыхая привычный запах, он - обняв за плечи, смотрит, скорее всего, хмурясь, пережидает.
Вокруг меня собирается удивительно много рационалистов, все они могут закормить меня до тошноты словами, которые якобы должны принести облегчение моей больной раздробленной душе, это иногда работает, срабатывает, но иногда - нет. Иногда мне просто нужно вот так - уткнуться в плечо, и молчать, молчать, чувствуя защиту вокруг себя.
Но - не принято, якобы, и никто, кроме Марьяса, так не делает, как бы я дорога кому не была. Просто потому что... не умеют, наверное.
Мар начинает ворчать что-то хмурое и успокаивающее, на тему, что везет мне то на самодовольных мудаков, то на бесчувственных чурбанов, его бы воля - никуда бы из Альпарисо не отпустил, впрочем, на ближайшие пару дней (- Минимум! Слышишь, Мэвэ, ми-ни-мум!) я отсюда никуда и не денусь, вот уж он об этом позаботится, и не надо убеждать себя, что, мол, в Замке может кто-то ждать кроме домовых - никто там не будет ждать, это уже ясно, ясно из последних дней.
Хватит простого автоответчика.
Я молчу, я много молчу, когда у меня вот так, и в такое состояние меня нужно обнимать и не грузить, потому что скоро Самая Длинная ночь в году, и в Реале и так тяжко от этого, что - бум, и все.
У Тора руки теплые, как море в солнечный день, рубашка, пропахшая солью, дополняет этот образ, и я греюсь, греюсь, так как промозглость эта - под кожей, надоела, надоела, хмарь над головой.
Теплое море рук на моих плечах убаюкивает меня, хотя тоска - тоска от страшных подозрений - все равно еще со мною, мне не страшно, но пока ничего не могу сделать с этим.
Марьяс перехватывает меня на руки, и долго стоит на веранде, слушая, как ветер доносит до нас шелест моря, шорохи в камнях, звуки города под боком - едва слышимые.
Я цепляюсь за эту родную и нужную мне реальность, вдыхаю, пропитываюсь.
- Все хорошо, Шато Марго, все хорошо...
Молчу, молчу, молчу - иногда бывает, когда мне нужны не слова, когда мне нужно что-то, доказывающее реальность слов и - обещаний.
И меня заодно.

Я покажу тебе море, брат, возьми меня за руку, слышишь, и не отпускай, вцепляйся не пальцами - своим существом всецело, я покажу тебе море, брат!
Я проведу тебя между коралловых рифов, алых, как кровь, хлещущая на снег, мы не разобьемся, не бойся, не захлебнемся, знаешь, я у моря - приемная дочь, значит и ты ему - сын приемный.
Вокруг нас будут крутиться смешные рыбки и скаты, и все затопленные сокровища мира - на, смотри, не отпускай руки, не отпускай только моей руки.
И синяя глубина не давит, и пузырьки воздуха - не в холостую, и этот золотисто-белый песок, эти души, пожелавшие остаться на дне, не в силах расстаться с морем, потому что они были больны им при жизни - больны им остались и за гранью смерти. Все это - смотри, впивайся зрачками в зеленовато-карих глазах, не упускай, и ничего не бойся - я стою слева от тебя, смеющаяся полупрозрачная фигура, и волосы мои - цвета коралловых рифов, твои же - белый песок глубин, смешанный с развеянным серебром.
Смотри же на море, видишь - оно цвета стали, дыбится, ярится, вот-вот обрушиться, но не бойся - смейся со мною, брат, ведь мы оба безумны!
Я научу тебя языкам моря, языкам Атлантиды, и говорить ты с ним будешь, не шевельнув губами, единым, целостным движением сердца, горячим и страстным, и море будет понимать тебя, отвечать, и петь свои вольные песни о прекрасных пиратах, которые многим на берегу кажутся ужасными по виду своему и деяниям своим.
Но они больны морем, и я больна им, и эта самая прекрасная болезнь, существовавшая в моей жизни, прекраснее любви, потому что видишь, за любовь я отдала свое безумное сердце, и не получила ничего взамен, море же - вдыхает в меня жизнь, и обещает подарить мне новое сердце, раковинку с золотистой жемчужиной внутри. И пусть, и пусть я буду принадлежать морю, и пусть! Ведь я уже принадлежу ему, остальное - лишь видимость.
Смотри в это море, брат, и знай, что всегда можешь спросить у него совета и помощи, оно - не человек, чтобы уметь предавать тебя, и оно - умнее и мудрее меня, оно знает, какая помощь тебе нужна. Море не знает предательства, но знает и понимает законы наивысшей любви.
Я научу тебя говорить с ним, петь с ним, потому что это одно из немногих сокровищ, которые по-настоящему ценны, а больше, брат мой, ничего не бывает ценным в этом смешном и странном мире людей, за которых отдаешь свое сердце и получаешь только звенящую, страшную, пожирающую пус-то-ту.
Смотри - танцует, сребрится, тянется, говорит, всегда, всегда, и - умеет безвозмездно любить.
Вот только слышишь, брат, получив однажды любовь моря - никогда не станешь прежним, эта та самая страшная болезнь, сгубившая моряков и пиратов, что покидали дома и уходили, чтобы остаться навеки молодыми и опьяненными морем и ветром.
И мы тоже будем вот так - на этих невозможных берегах, под этим палящем солнцем, лихо повязав банданы, стесывая руки о канаты и мачты, таская воду из трюма, заговариваю бурю и бить по губам, когда свистишь, чтобы не накликать ее - запомни, брат, на море нельзя свистеть, потому что прилетает ветер, и уносит паруса.
И чайки будут нашими лучшими друзьями, потому что предвещают хорошую и ясную погоду, и учиться говорить с ветрами, и напиваться свежей водой, как ромом - потому что ничего нет ценнее на палубе, чем пресная вода.
Мы будем вопить с мачт "Земля, земля!" - и сходить с нее, чтобы посмеяться над этими людьми, девушками, которые будут приставать к тебе, мужчинами, щерящими зубы мне вслед "девчонка на корабле!", наесться до отвала свежих фруктов и не переперченного мяса, и чтобы проснуться утром под грозный рык капитана "Подъем, сосунки, свистать всех наверх, полный вперед!" - и рваться с берега в лихих звериных прыжках, и все равно, что воду из трюма таскать, палубы драить, есть странную стряпню, захлебываться солеными брызгами, все равно!
Ведь это море - оно под кожей моей, я покажу тебе этот вид счастья, один из тех, что доступен мне, не отпускай руки, и мы - пройдем этот путь под парусами, лихими криками, рыком, воем, демоническим хохотом, пьяными от пресной воды воплями и песнями, блеском сабель и ножей, рваными концами головных платков и рукавов рубашек
Ты будешь влюбляться до гроба каждый выход на берег, и девчонки будут смотреть вслед уходящему фрегату, мять бандану, очередную, которую ты оставил на память, и думать, что ты вернешься, ты может и в самом деле вернешься, если вспомнишь ее лицо, впрочем, ни ты - ни одна из них не будет долго печалиться, у нее - твоя старая оборванная с концов бандана, у тебя - недолговечный венок из ярких цветов.
А я буду любить море и только море, я взлетать буду на самый нос, стряхивать с отросших, неаккуратно стриженных волос, платок, и, позвякивая бусинами и бубенцами, целовать солоноватый ветер, и сердце мое быстро-быстро будет биться, сердце - золотая жемчужинка в раковинке, подаренное морем, чтобы я жила, жила и не печалилась ни о ком больше.
Ну что же, брат.
Возьми мою руку. В самых кончиках пальцев - душа моя, полная морем.

Знаешь ли ты, из-за чего солоно море? Море солоно из-за русалочьих слез, из-за растраченной и забытой любви.
Знаешь ли ты - все настоящие моряки никогда не умирают на суше, их забирает море, баюкает, усыпляет, и забирает к себе, спать в глубине обломков от кораблей и забытых всеми сокровищ. И возлюбленная моряка, та, которая любит его больше жизни, больше земли и неба - она становится русалкой - море зовет ее каждый день, и однажды дева уходит. И становится русалкой. Русалки ищут, заглядывают в лица, и плачут, плачут - эту соль уносят волны, потоки, и они же уносят память. Русалки не помнят, кто они, кого они ищут, и сердце их становится осколком льда, они могут лишь мимолетно влюбиться - лишь для того, чтобы утащить неосторожного с собой на дно, и там последним поцелуем испить его любовь - и насытиться, чтобы искать то, о чем они не помнят.
Говорят только, что если русалка полюбит вновь - ее сердце растает, станет морской пеной, разобьется о скалы, а чешуйки станут золотистым песком.
Но ты не бойся, и никогда не влюбляйся в моряков, дитя, и быть может море не позовет тебя.

Серия сообщений "Минутные сказки":
Часть 1 - И всю ночь говорить про космос
Часть 2 - Это существо
...
Часть 5 - Демиурговы маски
Часть 6 - Ды-ха-ни-е
Часть 7 - О русалках
Часть 8 - Уходящий за Солнцем
Часть 9 - Теньк
...
Часть 28 - 04. Холод.
Часть 29 - 35. Голос над мирами
Часть 30 - 43. Видишь город в темноте... (с)

Рисуй, рисуй на моей спине - море рисуй, города вдоль прибрежных волн. Рисуй, видишь, спина моя - белый холст, нетронутый, обнаженный.
Рисуй на ней маслом, акварелью, царапинами вырезай, рисуй, пусть рождается новый мир на нежной глади спины.
Рисуй, кистями, пальцами, лезвиями рисуй, крылья рисуй, перья для ловцов снов и для написания сказок, рисуй на спине моей, Господи, не останавливай кисти своей, коснись позвонков мазками новых историй, линии жизни и судьбы мне рисуй на ладони, стирай полночью и рисуй снова.
Рисуй, бога ради, мира ради, вырежи меня из картона мироздания, не оставляй кроткой картинкой с новыми жизнями на спине.
Господи, если вся жизнь - в вине, дай мне его испить, к крыльям ангелов прикоснуться.
Господи, слышишь, позволь мне проснуться с новыми линиями на ладонях в мире, рисованном на спине.

Утром погода была отвратная и, кажется даже шел мелкий колючий и мокрый снег - что-то явно маячило, как помехи, перед глазами.
Выйдя из метро, мы задались вопросом - куда, блин, дальше?
Ибо то, что мы видели, с виденной ранее картой не согласовывалось.
Проходя по окрестностям, посмотрели - буквально минут десять, наверное. Я собиралась уже звонить Сильверу, и тут услышала, что девушка у кого-то спрашивала про Дождь-мажор - про то место, куда и нам нужно.
Ну, и фигли нам, пиратам, стесняться?
Так мы - я и Фень - познакомились с Наталией Новак. Коротковолосым черным галчонком с блестящими веселыми глазами.
Сильверу все равно пришлось звонить (бедняга, он, наверное, работал в режиме автоответчика). Сам клуб оказался в извилистом закутке и полуподвальном помещении, однако с баром и отличной сценой и небольшим залом с галеркой.
Моя пиратская персона болталась из зала в бар, доставала Сильвера и Настю, приставала к людям с леденцами, обнималась с кучей народа.
А, и дергала за хвост Нэкса, точно. Тот явился вовремя("Нэкс! Брат, здравствуй!"), в крутой рубахе и с шоколадкой. А, и успел перекадрить пару девок - получилось смешнее некуда, на самом деле. В смысле, ситуация смешнее некуда, во.
Потом пришли Кэт с Сеней и, хы, Нуар - тот вновь стал меняться в совершенно непонятную сторону, ну да и черт с ним.
Мы (я, Фень, Наташа), как пижоны, и вообще по приглашению, заняли столик. Нэкс, конечно же, подсел к нам, пусть и по билету, но гнать его никто не стал.
А потому, хы! потом я начала исполнять свои коварные планы.
До концерта я наплела фенечек - две парные (то есть уже четыре), и одну еще, и кое-кому я некогда фенечку не отдал. Ну, кое-кто этот - Наги, которого я давно не видела, но периодически читаю на дайрях.
Суть моего коварного плана сводилась к тому, что я выдаю Фене фенечку, которая должна быть повязана на руку Насте, и заслала его к Сильверу (для тех, кто не в теме - благоверному Насти), с примерно такой фразой: "Сильвер, слушай, тут такое важнейшее дело, вот, бериэтуфенечку, обязательно лови Настю и повязывай на руку. И обязательно скажи нечто очень важное на свое усмотрение."
Я, в свою очередь, ловлю где-либо Настю, выдаю фенечку для Сильвера примерно с тем же текстом.
Вся фишка в том, что они про эти фенечки знать не знают, а так же они в момент передачи фенечки на руки не должны видеть другого - то есть то, что фенечки две знать никто не должен.
Ну, и вот. Да. Уши я не грела, потому что носилась по залу, как подпаленный электро-веник, но краем глаза проследила ход "ритуала".
И точно так же мы "проделали" с Костей Плуталычем и Крис Аивер.
А, да! Мне дали почесать Костю за ушком! ^__^ Под чутким руководством Крис, конечно же, но это так мило! ^^
А. На счет другой фенечки для милой Венечки. Поймав за хвост приснопамятного "брата Нэкса" - благо его длинна волос позволяет такие финты - я вручила ему эту самую фенечку со словами: "Вооон, смотри, беленькая девушка в оранжевом платке на плечах. Берешь фенечку, - вручаю ему солнечное чудо - Подходишь к ней, завязываешь на руке и говоришь "Иди и ищи". Это очень важно!"
И - в добрый путь с пинком (мысленным. Все же сноровка у него зуболомная) и напутствием.
В чем соль? В том, что человек неизвестный, вдруг подходит, говорит нечто для тебя важное, завязывает фенечку и - исчезает в зале. Это похоже на подзатыльник самого Мироздания, ей богу, знаю о чем говорю..
Начался концерт, какие-то копошения-шевеления, потрясающие все-все-все, взгляд в затылок с галерки, не долго думанно продемонстрированный средний палец этой галерке (ибо нефиг сверлить меня взглядом, я же все ощущаю), Сильвер с речью в зал, Настя с румянцем, счастливые такие, Крис взявшая меня за душу своим особенным морем, ребята с музыкальными волнами на весь зал.
- Э, Нэнс, ты сейчас?
Ну, Кэт с Сеней тут, ждать более некого.
- Ну, давай я.
Представленная залу как "пират современности" (будут фотографии - покажу, обязательно, да), влажу по шаткому деревянному трапу, отчаянно расшатывая его тяжелыми сапогами, и, ну да.
- Уважаемые, прошу сильно: Качните люстру - не жизнь без шторма!
Я знаю, что зал - это нечто огромное, многоглазое, внимательное и живое, и если его не прикормить сразу, не подать себя под нужным соусом, то все...
Я зацепилась за публику, зацепилась за первые строки текста, за первые вступительные слова "Если уж про любовь и море, почему бы - не про любовь к морю?"
И все. Я и так схожу с ума, слетаю с нормального функционирования сознания в момент написания чего-либо, но когда "зацепился" и за тебя "зацепились" - удивительно внимательные и искристые глаза Нуара, чуткий и теплый взгляд Кэт, кофейные глаза Фени, вечно насмешливый сенин прищур - он дракон, ну все же, заинтересованный - Нэкса, кого-то еще, сияющие глаза Насти, чуткий слух Сильвера, живое дыхание зала, то - все. Лед, по которому ты так долго шел, старался балансировать, проламывается под ногами, и ты выпадаешь в хаос, невесомость, бытие, ты становишься текстом, горловыми шаманскими переливами - все же я была не просто пират, я была пират-шаман.
И текст см извивается и льется из горла в мир, уже не ты читаешь - он читает тобой, он изменяет голос под себя, смягчает согласные, звончеют гласные, не знаю как, но текст гладит связки, и ты ощущаешь - не страх, но удивительную пружинную пустоту-невесомость, когда ты заговариваешь всех словами. И себя и других.
Главное - пустоту между произведениями заполнять, не тараторить от одного до одного, беспрерывно, взаимодействуй с окружающими, и они будут взаимодействовать с тобой, я - алхимик событий, я умею взбалтывать реальность так, чтобы чудо рождалось под моими пальцами, я временами не верю в то, что я не отвратный поэт, но главное ведь - волшебство, заложенное во все, что ты делаешь. И тут так же.
Но, провалившись под лед своего сознания, я сейчас не вспомню оваций или чего-либо, толком не вспомню, что я там говорила, сбиваясь временами в смыслах, но - говорила, а не читала с листа. Нельзя читать с листа, вернее, нельзя читать только с листа - нужно взаимодействие. Вот, смотрите, я тоже вы, вы тоже - я.
И спускаться по шатким ступеням, и так хорошо мне стало, так кайфово, вернее было уже. Черт с ним, с реакциями, но ощущение того, что ты творишь чудо - нужнее любых оваций, и то, что ты зажигаешь глаза - важнее всего и вся.
Как потом сказала Настя, добавив это к словам о харизме: "От тебя будто бы брызги". Ну, и вот, хочу, в самом деле хочу брызг.
И далее потрясающие, классные, и Крис и Ко, и Наталья Новак со стихами, последний - по чутко любимому мною "Ведьмаку", и еще поэтесса с "Все достается рыжим" - в этот момент и Нэкс и Феня глянули на меня с усмешкой, и сильверовская "Дженни" под которую с Зойсайт мы лихо отплясывали, стуча сапогами, и прочая, и смешной случай приравненный к культурному шоку - мы потом ржали полночи, вспоминая его, и все тот же Нэкс, который втянулся и нереально круто читал со сцены нефиговые такие стихи, зря раньше не читал - круто же.
И Наги пришел, я отдала ему фенечку, оно чуть-чуть полежала головой у меня на коленках и ушло здороваться с остальными.
И конечно же - "ур-р-р-р-р-р-р!" - так урчат космические котята.
Меня еще даже порекламили со сцены с моими Ловцами - Настя заказала себе один до концерта, и меня дернул черт прихватить с собой мою сокровищницу в размере 16 штукЪ, один взяли, Зой заказала себе один, Наги тоже хочет потом что-то выбрать.
И возвращаюсь я в прострации и неадеквате, состояние приближенное к выпадению из реальности, Нэкс попеременно трепался с Феней и баял мне сталкерские анекдоты.
Горячий душ я восприняла как саму амброзию, благословив водопроводных богов, потому что именно это вернуло меня в состояние близкое к нормальному функционированию именно в этом мире, иначе как пить дать - облокотилась бы, и провалилась сквозь зеркало в фенином коридоре, и все, и нет меня, ушла в Альпарисо за криками чаек и шелестом парусов.
...
Вот вам тогда одна из пар фенечек, приближенная даже к тематике моря, да.

Портовый город и океан.
Небесной синью умыта пристань.
Наполняя ветрами паруса,
Мы с тобой прожигали жизни.

И застыв на корме - как роста!
Сквозь себя пропускать моря.
И познать, как бывает просто
В синеве потерять себя.

В синеве - под кормой и над нами
Отражение душ моряков.
Тех, кто крещен океаном,
Горьким бризом его стихов.

И в печаль, и в унынье, и в скорби
Ты прими меня, мой океан.
Ты прими меня веселой и вольной...
Каждый будет тобою пьян...

[ 11 Сентября 2009]

...Он открыл дверь, замер на пороге комнаты, совершенно внезапно, неожиданно. Помещение было почти пустое, с деревянным дощатым гладким полом, стены выкрашены мягко-янтарным, из огромного окна лился неяркий свет - день в Альпарисо выдался пасмурный, впрочем, не мрачный. В этом странном мирке вообще редко бывают мрачные дни.
...У дальней стены находился цветастый гамак, с него свешивался уголок тонкого пледа - нигде в городе невозможно найти теплые одеяла, так как холодно здесь не бывает и климат очень и очень мягкий.
В гамаке же спала девушка - рыжие волосы язычками спящего пламени разметались по второму свернутому пледу, служившего ей подушкой, бледное веснушчатое лицо - спокойно и чуть хмуро, словно бы задумчиво. Она была в длинной тунике огненных цветов, наполовину укрытая пледом.
- Тише, не буди Мэвэ. - раздался знакомый голос. В комнату вела еще одна дверь, и в проеме замерла знакомая долговязая и длинноволосая светлая фигура. Король воров, Марьяс Тор, как всегда, появился бесшумно и незаметно.
- Так это она?.. - у его гостя лицо чуть вытянулось - он мельком слышал от своего давнего друга и союзника об этой странной девочке, но никогда не видел ее, а Марьяс ее не описывал. Он так и не смог представить Мэвэ - слишком ускользающий был образ.
- Она. - кивнул Тор - Пойдем, не мешай ей...
- В чем?.. - гость говорил весьма негромко, потому никак не мог разбудить рыжую.
- Видеть сны. - светловолосый бог отозвался своей знаменитой, хитрой, ехидной и печальной одновременно улыбкой. Не смотря на то, что Тор - вор, у него невероятно приметная внешность.
- Э... а какие?.. - он смог шагнуть сквозь Врата Храбрецов совсем недавно, но сразу почувствовал, что в Альпарисо ничего не может быть обычного. Даже сны.
- Она видит себя морем и ветром... - вновь - ироничная улыбка.
- Как это?
Марьяс чуть ухмылялся, о чем-то раздумывая. Потом кивнул - похоже, самому себе.
- Тебе будет полезно увидеть ее сон. - он подошел к гамаку, взглядом поманил гостя, протянул ему что-то. Тот осторожно повертел в пальцах оказавшийся амулет - якорь с глазом - на кожаном шнурке.
- Смотри... - Марьяс ухмыльнулся, заставил положить гостя свою ладонь на лоб спящей.
- Сожми амулет. И ни о чем не думай. Совершенно ни о чем...

...Я была волной, я была ветром - совершенно невероятное, неописуемое чувство. Мэвэ Моана - Ветер Морей. Я и просоленный бриз, и шторм, и ураган, танцующий свои пляски на гладких отполированных гранях волны. Море - мой друг, мой возлюбленный, подставляет свои ладони под мою удивительную, отточено-нежную, пляску, и я чувствую каждый извив себя, незримо отражающийся от серо-синего, или же - лазурного тела океана. Ведь море - это не просто вода, не просто мировой чан с жидкостью, это нечто большее - огромное, живое, мудрое, вечно молодое. С морем можно договорится - оно выслушает, но его и несложно обидеть. Дурное слово, дурная даже мысль - и море обрушится девятым валом, оно вольется в горло в самом кошмарном сне, и вы будете на дне, погребенные под ним.
А я танцую. И я тоже слышу ваши мысли, ведь я - ветер над морем, просоленная, веселая, быстрая, острая, нежная. И море танцует тоже, каждым всплеском, каждым валом, я несу его бриз далеко-далеко вокруг, и все ощущают море у себя на губах, в волосах, особо чуткие - или особо влюбленные в море? - ощущают его в себе.
Ветер из Альпарисо, лихой и вольный, свободный. Я танцую в снастях статных кораблей, подхватываю паруса, щекочу их, и те раздуваются от смеха и гордости, что их коснулся Ветер Альпарисо...
Мы - я и море - неотделимы. Ветер и океан. Там, где нет меня, где штиль - море зло, мертво и печально, оно напоминает огромную страшную пасть, незримо, неспешно сжирающее корабли и души. Оно не танцует...
Океан слышит, понимает, и я не боюсь говорить с ним - когда волна накатывает на берег, смывает корабли с курса, я говорю с ним, говорю, и оно поет мне свои странные беспокойные песни. У нас на двоих единый гнев, я не люблю когда море обижают, оно ведь в чем-то как дитя игриво и обидчиво...
А когда океан спит - он мурлычет мне свои удивительные сказочные сны. Оно рассказало мне, как хочет обняться с небом, но от неба - только кусочком я, и море мне радо.
Я смеюсь в мачтах, играясь с потрескивающими огоньками, я пою свои песни в рифах, и море их тоже слушает, и поет, поет тоже...
Рокочет, говорит, шуршит, переливами с моими перевивами, вместе, вместе.
Даже когда море становится цветом похожим на нож - да и по остроте тоже - я не боюсь, я лишь слушаю его, как оно вздыхает и стонет, недоуменное из-за непонимания. Потом, когда океан успокаивается, я засыпаю на его бескрайней груди, слушая, как где-то там, внутри, бьется что-то, невероятно похожее на сердце. Море шуршит и дремлет, слушая что-то во мне, в ветре, просоленном насквозь...
У нас с морем на двоих - одна соль. Почти что как одна кровь...
Но море очень хочет обняться с небом. Я знаю.
Расчесывая невидимым гребнем спутанные волны, я помню об этом. Потом взлетаю очень и очень высоко, передаю небу привет от моря.
Небо тоже очень скучает, и иногда море все же пытается дотянуться до него огромным валом. А небо грустит. Но не плачет - улыбается морю, и тот отражает улыбку неба.
А я смеюсь, как нерадивое дитя.
И продолжаю утешать море как могу, как умею. Я не хочу, чтобы море грустило, чтобы ему было больно.
Мы вместе - ветер и море. Сцеплены, переплетены.
Ветер и море.
Мэвэ Моана...

Я рождена у моря, я провела первые годы жизни подле него, омываемая, ласкаемая им, учила его язык, ловила его настроения раскрытым ртом, и соленый ветер пропитывал длинные волосы. Сейчас я - как пламя, и живу в вечно-замкнутом пространстве каменных джунглей, но иногда, будто прибой, накатывает ощущение - море, море, море...
И сердце мое - пламенное, горячее, злое иногда, быстрое, нервное - успокаивается, омываемое пенной волной. И становится чем-то другим, а именно...
Прижмись ухом к моей груди, там, чуть левее, ты услышишь шум моря, крики чаек, и ты поймешь - мое сердце стало звучной, гулкой ракушкой, раковиной, и полнится морем, ветром, свободой, песнями. Мое сердце вмещает целое море, ракушка, только послушай - прижмись, и глаза мои становятся морем, мои кровь и слезы - солоны, солоны, как никогда, я смеюсь и плачу потому что во мне бушует море. Море, которое то смеется, то плачет солоно, то затихает перед новой бурей, гонит корабли на гребне волны, слушает песни русалок и баллады менестрелей, бьется о скалы и никогда, никогда не остается равнодушным.
Я люблю тебя, море, мое сердце бывает в твоей неразделимой власти, ведь сердце мое - твое порождение, море, выглаженное и отточенное чуткой рукой.
Ты чувствуешь на губах своих море? А я чувствую.
Это море бушует во мне, и я не сопротивляюсь, ведь я - это тоже море, я - это ветер над ним, ласкающий сияющие на солнце паруса.
Я умею в такие моменты говорить на языке морей, но не буду выспрашивать о сокровищах или утонувших кораблях, я спрошу лишь:
- Море, ты заберешь душу мою?
А море будет смеяться.
- Нет, дочь моя, ты сама принесешь ее мне.
И омоет ласково и ноги и душу.
Море, я иду к тебе, но пока - с пустыми ладонями. Мое сердце - в моей груди, и ты, если захочешь, захлестнешь меня с головой ради него.
Я не боюсь.
А пока ты оставляешь его мне, и всем тем, кто слышит его ритм и песни.
- Я люблю тебя, море.
- Твое сердце полно моей любви.

[22-08-2011]

Моя жизнь, это - мачты и паруса.
Скрип снастей, и доски родной каюты.
Почему так? Ты знаешь всё сам.
Мне не хватает тебя, и простого уюта...

Боги Ветров, какая же синь над нами!
И вечное лето, и привкус солёной воды.
Упиваясь морем, и пиратскими чудесами,
Я живу, улыбаясь, до последней беды...

До последней беды, до смерти за океаном.
До поцелуя в шторме отчаянных брызг.
Давай же запомним летнюю синь над нами...
Ведь когда-нибудь море выпьет мою
никчёмную
жизнь.

[22 Сентября 2008]

Корабли - мечта под парусами.
Волны боли килем рассекая,
Плывут вдали меж облаками,
Тени якорей на дно бросая.

Я хочу на палубу к пиратам,
Кровожадным, смелым, добродушным.
Я хочу почувствовать в фрегате
Непокорную... мою больную душу.

Синим морем в небе отразиться,
Слив их вместе на стыке-горизонте,
И грозою в штиле разразиться,
Я молю вас... позвольте же, позвольте!

Ах, позвольте мне вздохнуть ветров,
И, поспоря с розой направлений,
Показать всю дерзость, весь норо'в,
Морским воякам всем на удивленье!

Ну позвольте ж взлететь под паруса,
По мачтам, реям, Эльма огоньками.
Зажечься путеводной точкой в небесах,
И нарисовать на сердце ваше знамя.

Ах, дайте в руки мне мушкет и порох,
Из акульей кожи в серебряном футляре.
И дайте шпагу, и упоенья ворох,
Мы будем обходить брега кругами...

Стать лишь пеной зыбкой на волнах,
Омывая доски корабля-фрегата.
И остаться с вами ветром в волосах,
Вот это мне желанная награда...

[18 Января 2008]