Вера не знает ошибок. Она просто не прощает отречений. (С)
109. |
До того, как пришла первая волна, здесь стоял Безымянный город. Я писала его по образам небольших французских прибрежных городков. Библиотека, часовая башня, уютная кофейня да подпольный бар, где всегда была припасена пара бутылок шартреза.
Жилые дома, то в стиле барокко, то чистая романика - с каменными балконами, увитые плющом и виноградом, с черепичными крышами. Здесь на окнах висели занавески в клетку и круглый год цвели кустовые розы в пузатых кадках.
О, я понимаю твоё смущение - нет уже башни с часами, ветер играет вырванными страницами, а дырявые занавески развеваются как знамёна на поле проигранного боя.
Я строила свой город из образов чужих желаний, вплетала в камни мостовых оттенки эмоций и оттого они переливались, бредовые мечты сновидцев наполняли мой город жизнью и смехом.
Я строила его, путая для себя дороги, заводя улицы в тупики, а проспекты в никуда.
Приходил ли ты сюда тропою беспокойных снов? Пил ли кофе в кафе “Дю Монд”? А если пил, то какой - с корицей или горький, из робусты тёмной обжарки?
Касалась ли твоя душа созданного мною?
Я строила и дворцы, какой же город - и без дворцов? Один был прямо здесь, за поворотом, другой - ближе к морю, среди монолитов скал.
Первый был воздушен, с мозаиками ар нуво, узорчатыми стрелками окон и железным кружевом балконов. Причудливый фасад его дышал, тёк линиями вьюнов, здесь не было места строгости и прямолинейности.
Я расположила окна на юг и восток, чтобы как можно дольше свет отражался в хрустале люстр и играл мириадами радужных пятен по стенам. Здесь были и бальные залы, и уютные кабинеты с камином и креслами из мягкой, шероховатой, кожи. В такое можно было забрать с ногами, свернуться и задремать под треск поленьев в камине.
Это был сон наяву - сказка о наивности и трепете, оставленная ветшать в запустении.
Второй я сотворила по образам неоклассицизма. Симметрия и гармония должны были стать основой его сути, но строитель, знаешь, из меня такой себе. То и дело я пробовала добавить в чёткую структуру или цветастую мозаику, или спрятать среди четких, прямых окон, резное - вихрящееся лунным стеклом.
Я хотела, чтобы в ясности строгих линий, в прямолинейности пустых коридоров, светлых фасадах, чувствовалась красота простоты. Красота логики, уравновешенности, сдержанности.
Теперь там только обломки мрамора, песчаника и известняка. Но, поверишь ли мне, что так гораздо красивее?
Сидя на обломке, кажется, стены, я растерянно осматриваю остатки моего города. Можно было бы засучить рукава, начать разбирать руины голыми руками, стирая руки до крови, чтобы мраморная пыль забивалась в глаза и нос, заставляя то чихать, то плакать. Всего пара лун - и город бы воссиял еще красивее чем прежде. И снова звучал бы смех случайных странников сновидений на летних верандах, и пышнее цвели бы розы, и больше усталых душ нашли бы в нём приют.
Подперев подбородок кулачком, я скольжу уставшим взглядом по ломаной линии горизонта. Пожалуй, мне стоит признать, что время города без имени - ушло. В прощальном жесте мягкая волна на миг облизывает равнину, где стоял город.
И тогда я вижу, как пробивается трава сквозь треснувшие камни.
Вижу, как искаженный беспорядок моего города утопает в её шелке, как взмывают ввысь горы со снежными шапками, окружая бухту кольцом, пряча в объятиях.
Смягчается ветер, неся в своих руках клочья седого голубоватого тумана в прозрачный звонкий воздух. Аромат горных трав смешивается с солью, принесенной с моря.
Я вижу, как исчезает под пёстрым ковром горных лугов вся вычурность моего города, утопают осколки витражей и античных статуй, зеркала венецианского стекла питают горные озера, а шартрез проявляется в листьях арники и мяты. Лениво тянется тень перистого облака.
Я вижу тебя
|
108. |
Это был не шторм - это было цунами.
Я всегда была уверена, что отлично лажу с водой. С детства привыкшая к морским волнам, я с упоением отдавалась им и они отвечали мне лаской, вихрясь вокруг моих лодыжек, оставаясь пеной на коже и солью в уголках губ.
Я всегда знала, что море - моя колыбель.
С прибрежной полосы из золотистого крупного песка я завороженно смотрела разрушительные картины штормов. Воющий ветер швырял россыпи ледяных брызг, вода собиралась в клокочущие чёрные валы и разбивалась с диким грохотом о волнорезы. Небо, подпаленное молниями, истекало дождевой водой. Метались испуганные чайки, надсадно трещали скалы, но шторм жил и ревел, требовал подчинения и крушил.
Я тысячи раз наблюдала за первозданной, необузданной стихией, но и тысячи раз не хватило, чтобы почувствовать что-то больше, чем отдаленное эхо.
Сотни раз я встречала морские рассветы - то облаченные в молочную дымку, робкие, как девичье касанье, то огненные, иссушающие июльской жарой, облизывающие ступни босых ног, зовущие сбросить платье и нырнуть к глубине, зачерпнуть полной ладонью со дна песок и мелкие ракушки. Вынырнуть, с восторгом рассмотреть незатейливый улов.
Зимой же меня встречали рассветы низкие, строгие, в свинцовой мантии облаков, обжигающие кисти рук, от которых я пряталась за стеклами кофейни, за занавесью пара от чашки с чаем.
И десятки раз - провожала солнце за горизонт, в томящем ожидании появления лунной дороги на мягкой глади залива.
И берег, спрятанный за изгибом темных волнорезов, был мне убежищем и домом, где не было иных следов кроме моих.
Знаешь, я совсем не заметила тот момент, когда вода отхлынула, обнажив берег - вытянулись кривые рифовые скалы, влажно поблескивающими кучами лежали водоросли, ползали красные крабы, а рыба обреченно билась на песке.
Растерявшись - то ли собирать рыбу в ведро с водой, а что потом? то ли собирать и нести ее вслед за ушедшей водой, я не обратила внимания на воцарившуюся тишину.
А тишина была всеобъемлюща. Стих ветер, нельзя было услышать даже плеска, даже стона. Я не услышала, как сгущаются тучи и небо приобретает темно-синий, с зеленым, оттенок. И не ощутила, как воздух становится влажным, липнет к коже, пробирается в легкие, неся с собой частицы морской тины.
Цунами, знаешь ли, коварная ведь вещь. Отхлынет - и праздные зеваки бредут рассматривать морских звезд, собирать ракушки, запечатлевать уникальное событие. А затем, собравшись, с безумной скоростью вода летит вперед, сминая под собой людей, сжирая каменные кладки лестниц и мостов, вырывая с корнем деревья, изламывая лик города.
Мир агонизирует, стирая дома, дороги, уничтожая границы между прошлым и настоящим, не оставляет после себя ничего кроме опустошения.
Разом на меня обрушились звуки - безумные аккорды истинной стихии, волна ударила под колени, закрутила в безумном хороводе. Кажется, я пыталась ухватиться руками за небо, но оно ускользало раз за разом, давая мне проваливаться под толщу воды. Кажется, иногда мне все же удавалось сделать глоток воздуха и с хрипом я выплевывала грязную воду.
В море больше не было ласки, лишь беспощадная неотвратимость. И море больше не было моей колыбелью.
Исчезала прибрежная полоса, ломались монолиты волнорезов, крошились, будто бумажные, и уносились вглубь материка вековые сосны.
И день, и ночь смешались в беспощадном фиолетовом танце.
А затем вода отступила. Отпустила меня, оставив на смешанном с обломками, песке. Среди руин моего города, уродливой прибрежной рощи, мертвых рыбешек. Не было больше мощеных булыжником мостовых. Не было уютных кофеен с теплыми закутками, обвитых плющом. Море поработало на славу - разрушены были все храмы и все библиотеки.
Жалобно плакали чайки.
Только тогда я смогла вдохнуть - о нет, не сразу. Сначала пришлось перевернуться на живот, сотрясаться в конвульсиях, давясь гнилой водой и слезами. И лишь после этого чистый воздух взорвал мои легкие горечью и солью.
И прекрасны были кружащие в воздухе частички песка и пыли, мерцающие в теплом солнечном луче.
И нежным было касание изумрудной волны.
|
107. |
В твоём городе - весна.
В моём третий день улицы заметает снег и я мечусь по квартире, как по клетке.
Веришь, ненавижу апрель.
|
|
106. |
Я всё еще скучаю по тебе.
|
104. |
Я упустила тот момент, когда мы прошли точку несоприкосновения. Она осталась позади, там, где наши тропинки резко разошлись в стороны. Оглядываясь через плечо, я вижу тебя. Ты все еще копошишься в ворохе павших листьев, пытаясь в тысячный раз найти в них хоть что-то кроме растоптанного и надломленного.
Не слыша моего шепота через толщу собственного эгоизма и желания быть значимой, ты отклоняла мою,протянутую тебе,руку раз за разом. Не слыша моих криков, заглушенных теми,кто стоял подле тебя, подпитывая твою неуверенность и несовершенность, ты... если быть честной, я не знаю, что - ты.
Все,что у меня осталось от искренней и нежной тени тебя - это стопка фотокарточек. И сожаление, что мы стали друг другу не нужны.
Иногда, когда мимо меня проносятся огни дорожных фонарей, я представляю, как было бы славно.
Если бы ты могла мне петь, а я бы танцевала для тебя.
|
103. задолбанность через "е". |
|
100. |
К 22 годам я наконец-то поняла, кто такая настоящая женщина. Это та, кто умеет укладывать волосы так,чтобы они потом не торчали во все стороны. Это же золотые руки должны быть.
Зависть.
Кошмар в утро понедельника,не иначе.
|
99. Не люблю стихами, но. |
|
|
98. |
О таком не услышишь в трактире,
И в сонной барной купели тебе не расскажут
Как темные лабиринты города дышат,
Как тянутся к крыльям холодные нервные пальцы,
Как падали звезды
в мутные воды канала,
Как чахла надежда
в закрытых подвалах.
Как громко кричали забытые души,
Как дети палками били
козлиную тушу.
Я расскажу тебе,
ты помолчи и послушай,
Как ветер баюкает томное небо,
Как в зазеркалье Алиса плачет от гнева,
Как кролик с часами забыл свою королеву.
Как нежная Герда покинула глупого Кая,
Как Кай ищет счастье в смятой постели,
Как пена морская поет о потерянном небе,
Как молодая принцесса качает детей в колыбели,
Как семеро лебедей вокруг девушки сели,
И как от яда крапивы ее руки горели.
Послушай меня,
я тебе расскажу
Как я открывала Зеленые двери,
Как ухмылялся с нее лик ужасного зверя,
Как обманщицы-феи мою душу хотели,
Как тролль под мостом желал вкусить мое тело,
Как загоняли в болота меня серебристые ели,
Как угрожало трясиной мне алое пламя,
И как развевалось над мертвым рыцарем
королевское знамя.
Засыпай поскорее,
я буду сегодня смотреть твои сны -
Как раскололось на мелкие пазлы звездное небо,
Как захлестнул тебя изнутри океан тишины,
Как сердце расптнутое ложью зардело,
Как заперты чувства в безмятежности клети...
Как ты не увидишь, что
Кудзу любовно плетет для тебя изумрудные цепи.
|
97. |
|
94. |
- Что ты дал городу, Монтэг?
- Пепел.
- Что давали люди друг другу?
- Ничего (с)
Давай посмеемся?
Ты будешь смеяться своим хрипловатым, совершенно не мелодичным смехом, и раздражать меня. Тебя веселит моя мнимая привязанность к тебе. Внушает чувство собственного величия. Важ-но-сти! Ты придумал себе мою влюбленность и упиваешься моей суррогатной нежностью, будто она смешана не из яда и слез, а, как минимум, из эдемских плодов. Я, молча улыбаюсь и слежу за каждым твоим движением. Ты для меня – прочитанная книга, исписанная тетрадка и заодно бложик девочки шестнадцати лет. Просто потому что то, что делали мы в 16, ты решил делать в 21. Опоздал на целую эпоху.
Закройте мне глаза, я не хочу этого видеть.
Я смеюсь последней, не забудь.
|
93. |
Ты хмуришься вечно, а я так беспечна,
Не быть нам вдвоем.
Мы разные песни поём - ты о вечном,
А я о земном.(с)
Тебя у меня украл лабиринт этого весеннего города. Мы оба потерялись в этих залитых солнцем улицах.
Я- снова встречаю рассветы и сохраняю немоту своей рукотворной маски.
Ты - боишься меня и убегаешь целовать чужие пальцы.
Иногда я забираюсь на затянутый паутиной чердак. Здесь всегда правит балом мягкий полумрак и робкие солнечные лучи, которые с трудом пробиваются через посеревший от времени и дождей витраж, выхватывают танцующие снежинки пыли. Чего только здесь нет! Вот сложены в кованый медью сундук маски – тут можно найти и боль, и едкость, а вот сверкает алыми подтеками маска угасшей любви. Я буду долго сидеть и разбирать их, смахивать пыль с каждой и поражаться тому, сколько пути пройдено. Мечтать о том, что будет дальше. Пухлые тома с иссохшими страницами. На их страницах умирало мое сердце, исторгая из себя брызги чувств. Вот они, застыли двухмерным салютом на страницах. Фотокарточки, хранящие запах ушедших. Теплый свитер и накидка аногрской шерсти.
А потом я сяду на маленький резной стульчик и буду отражаться в зеркале. Зеркало, зеркало, покажи мне…
Я не рассказывала тебе, но я не люблю картины и статистику. И, кстати, статистику я не люблю куда больше чем картины. Картинами хотя бы не пытаются удушить слабые призраки собственных мыслей.
И ты... всего-лишь статистика.
|
92. |
Пишу тебе на изломе апреля,
Сегодня был ураган, знаешь
Хотелось тянуться к тебе
Но пальцы скребли по застывшему небу
Апрель? Мой апрель.
И ты, на короткие ночи
Где в сердце вулкан проклокочет
Слова о дождливой любви
А если уйти – забудешь
Сотрусь в раскадровке дней
Я только молчу – умею,
Неужто это…
апрель?
|
90. |
То было только раз, моей руки несмело
Коснулись вы, как в полусне.
(Воспоминание в душе не потускнело,
Оно лежит на самом дне).
Тогда был поздний час. На чистом небосклоне
Луна сверкала, как литьё,
На дремлющий Париж, на крыши колоколен
Рассыпав золото свое.
Казалось, город весь - дома и мостовые, -
Был мёртв. И люди все ушли.
Лишь кошки робкие, как будто часовые,
Дозор на улицах несли.
Вдруг близость странная возникла между нами,
Как лютик тонкий расцвела,
И вы, чьей красотой, чьей юностью, плечами
Так восхищались зеркала,
Вы - светлый зов трубы, победно разносящий
В лучах зари рожденье дня,
Вдруг нотой жалобной, нелепой, холодящей
Обескуражили меня.
Та нота вырвалась, как из клетей подвала
Вдруг вырывается урод,
Которого семья хранила и скрывала,
Боясь людей, за годом год.
О бедный ангел мой, та нота горько пела:
"Всё на земле обман и ложь!
И в задушевности, подделаной умело,
Один расчет ты узнаешь.
На сцене выступать, красиво улыбаться -
Тяжелый и банальный труд.
А жизнь безжалостна... С утра уже толпятся
Ростовщики - проценты ждут".
И нет совсем любви, есть звук красивый, слово,
Есть бессердечия гранит.
Мы - каждый за себя, нет ничего святого.
Продажен мир - юдоль обид.
Смогу ли я забыть то страшное признанье
Всю эту исповедь души,
Огромную луну и двух теней дрожанье
И гул шагов в ночной тиши?
Шарль Бодлер
|
89. |
|
87. |
|
86. |
Хрустальный Кай собирает из осколков
Разбитых в гневе бокалов из-под вина
Слово, на которое осуждена
Королева, чьи плечи тонки, а кожа
Бела.
Ее руки испачканы мутной кровью,
Расписаны леопардовыми пятнами,
Но во всех оттенках багрянца,
Какой бывает исключительно
В сентябре.
Кай недовольно шипит, дует губы
Режет пальцы, пачкает пол
В котором отражаются чужие души
Вмерзшие в сталь ледяных оков
Only snow.
Дорожки кокаина расчертили пухлые книги
Не-смешная и не-детская сказка,
Обращенная в реальность
Детьми, ожидающими свой рассвет
И смех – как грех.
Герда прячет глаза, смывает поспешно тушь
Убирает короткое красное в комод,
Плачет грязными слезами в потолок,
Чужое – на руках, на лице, запах лезет в нос
Она уже не помнит имя Кая, не помнит цвет его
глаз. Ей каждый вечер нужно
Красивую и влюбленную куклу играть.
Она уже не хочет маленький дом, занавески в клетку.
Зато очередной ухажер снова балует детку.
Разрозненная реальность снов, чернее черного
Глаза пьяной Королевы, алее алого губы
Замершего Кая, испачканные тем, что ты называешь
Любовь.
И маленькая Герда, свернувшись на смятых
с вечера простынях, тянется призрачной ладонью
к угасающей звезде.
Все это фарс и тошнотворная оперетка
Не-изящная шутка, подарок из ада,
Который я создавала нежно и чутко,
И не хочу, чтобы ты создал сам.
Для себя.
|
85. |
Темно. Тихо. Тускло.
Мы странны, будто устрицы
В своей скорлупе
Без веры, без надежд
И вроде бы хочется верить
но снова – словами мерить
Расстояния от и до
Мечты?
Листва. Кармин. Шуршание.
Бумага раскидана по столу
Карандаши – по полу
А мы застыли остолопами
В сентябре
Этой осени.
Варим кто чай, кто кофе
Кому с лимоном,
Кому с молоком
Кому со слезами заместо сахара
Депрессивного характера.
Улыбаемся, машем ладонями
Тянемся призрачными пальцами
Ловить упавшие звезды
Даем им имена
Качаем в объятиях
А они
Тают. Тают. Тают.
Сигаретам – дыхание,
Сердцу – пулю
Расплавленной до красна боли,
Крыльям - по кольцам
С кровостоками.
Мертворожденные дети мы
Нерожденной весны.
|
84. Say what u mean and mean what u say |
Ну просто такие как я
Не становятся любимыми женами
Не встают раньше
Не заваривают чай в кружках
С цветочным узором
Не встречают на пороге
Не завязывают галстуки, не целуют на прощанье
И, хотя, конечно, умеют
Но чаще просыпаясь утыкаются носом
В простыни, хранящие тепло
Такие как я не блистают звездами,
Не вышагивают на высоких шпильках,
Хотя, конечно, можно и ад пройти на них –
Но слишком больно, буднично и обычно.
Такие как я улыбаются сказкам,
Варят кофе часа в три ночи,
Ложатся с книжкой на подоконник
И мурчат луне, изображая кошек
Плачут над фильмами,
А не над болью – своей или чужой –
не имеет толку
смеюсь.
и все это тоже – просто.
ломко.
колко.
|
83. and two beers for the thirteenth little table, please |
|
