выворачивая себя наизнанку нотами и аккордами гитарных переборов
 

дыши.

- Пока я не возьму меч, я не могу защитить тебя. Пока я держу меч, я не могу обнять тебя. - я тихо читала книгу, перелистывая пахнущие волшебным шоколадом страницы и изредко чиахала от страинной пыли, забившейся меж страниц. - Вереск, Вереск, а ты будешь меня защищать?
А зачем? - перевернувшись на живот, ты устремил на меня привычно-насмешливый взгляд — ты ведь большая девочка, да, Бэль?
Я никогда не была взрослой. Сначала я была маленькой, потом — юной, а потом — возвраст потерял значение, ведь безвременье стирает все рамки.
Точно! - хлопнув себя по лбу раскрытой ладонью — и сегодня у твоей большой девочки день встречи с белым рыцарем... - доверительно похвастала я, ткнув пальцем в облетающий осенними листами календарь на стене.
Это какой-такой рыцарь? - мгновенно встрепетнулся ты, недобро сверкнув изумрудами цепких глаз.
Не знаю, мне ведь только предстоит его встретить — серебристыми монетами рассыпая свой смех по полу, исчезла я в темноте коридора, гулко хлопнув входной дверью.

Время, будто любовник с руками пропахшими дымом ментоловых сигарет, неторопливо перебирало пряди мои волос цвета спелой вишни, касаясь эфемерными пальцами висков, ушей и лба. Каждой клеточкой своего тела я ощущала как меняется оно, становясь то остро-колким, то наоборот — тягучим будто желе, которое так любят протыкать на праздниках дети ложечкой столового серебра. Я чувствовала, как скользит оно сквозь мои пальцы струйкой золотистого песка, высыпаясь из трещины в тонком стекле часов. Оно падало на паркет и оставалось лежать там фальшивым золотом, и только ветер изредко рисовал по зыбким абрисам. Шепот наполнял комнату, залитую яркими солнечными лучами, дрожащими над зеркальными поверхностями и отображающими причудливый вальс мириад пылинок. Я никогда не стремилась поймать Время за хвост, подчинить себе и управлять мимолётностью по своему желанию — я разгадала загадку ,загаданную в сновиденьи каменным Сфинксом, я дала ответ на вопрос Стража и предо мной открылось цветком цвета артериальной крови сердце Мира. Оно лежало на моих ладонях, сложенных чашей и пульсировало, наполненное легендами ушедших времен, чьи Королевы, Короли и Шико давно канули в Лету, а их тени остались на страницах книг, которые никто не покупает. В дымке сказок, мягко-рассеянной , окружившей алый бутон я услышала звон серебряных бесовских копытцев и игривый смех злоткрылых фэйри, пение сирен и плеск антрацитовых вод у монумента чёрных скал. И тогда я осторожно опустила Сердце в шкатулку красного дерева с цветочным орнаментом по бокам и прижав к груди, поклонилась Сфинксу и, уйдя, ощутила, что Время само улеглось мне на плечо кошкой цвета лунных лучей. …...........................

тюльпаны расцвели.

сделав пометку на полях листа цвета кофе с молоком

When I was darkness at that time
Furueteru kuchibiru Heya no katasumi de I cry
Mogakeba mogaku hodo Tsukisasaru kono kizu
Yaburareta yakusoku hurt me

Nobody can save me
Kami-sama hitotsu dake
Tomete saku you na my love

I need your love
I’m a broken rose
Maichiru kanashimi your song
Ibasho nai kodoku na my life

I need your love
I’m a broken rose
Oh baby, help me from frozen pain
With your smile, your eyes, and sing me, just for me

I wanna need your love…
I’m a broken rose
I wanna need your love…

When you were with me at that time
Anata no kage o oikakete Hadashi de kakenukete stop me
Tozaseba tozasu hodo motsureteku kono ai
Yuruyaka ni yasashiku kiss me

Nobody can save me
Kogoeru bara no you ni
Yasashiku nemuritai my tears

I need your love
I’m a broken rose
Kare ochiru kanashimi my soul
Kuzureochiru kodoku na little girl

I need your love
I’m a broken rose
Oh baby, help me from frozen pain
With your smile, your eyes, and sing me, just for me

I wanna need your love…
I’m a broken rose
I wanna need your love…

I need your love
I’m a broken rose
Maichiru kanashimi your song
Ibasho nai kodoku na my life

I need your love
I’m a broken rose
Oh baby, help me from frozen pain
With your smile, your eyes, and sing me, just for me

I wanna need your love…
I was a broken rose
I wanna need your love…

Смотри на меня, смотри сквозь меня, смотри на меня так, будто ты видишь меня впервые.
Ты так часто куришь, что твои пальцы пропитаны запахом сигарет как пропитывается тонкая ткань пролитыми на неё духами, ты так часто молчишь, что воздух вокруг тебя опутан узором тишины, ты усмехаешься и усмешка твоя мерцает искорками янтаря вглубине глаз цвета шартрёз.
Конфета молочного шоколада с начинкой горького коньяка внутри.
Каждый раз, когда я слышу щелчок зажигалки, отчего-то неуловимо начинает болеть между лопаток, будто когда-то, в одной из прошлых жизней, туда вонзилась пуля навылет, пробивая тонкую кожу, ломая позвонки и давая алому растечься по грудной клетке.
И иногда, смотря на контуры чёрно-белой фотографии размером 3 на 4, я думаю, что мы повисли в паутине безысходности и одиночества, подобно двум заблудшим мотылькам, полетевшим на яркий свет ночного фонаря и угодивших в ловушку пустоты. В безумной попытке вырваться мы ломаем крылья, а вместе с ними — себя.
Ты выбрал ассоциальность, я — решил пройти до ворот в Рай, а потом вернуться и показать этот путь тебе, чтобы твои глаза больше не были глазами ребенка, пережившего чуму.

photo by den_rv

Расскажи мне о смерти, мой маленький принц (С)

Четвёртую ночь, как только бьют гавотом напольные старинные часы, в мою реальность врываются Сны. Сначала они порхают вокруг, неровным роем мягкокрылых бабочек, шуршащими прикосновениями зазывая к себе, упрашивая эфемерными голосами, нарпоминающими отдалённый шум дождя, отложить в сторону книги, закупорить чернильницу и отдаться во власть этих сладкоголосных мотыльков.
Каждый раз я, в надежде, что мне лишь почудился сладкий яд в их шепоте, отправляюсь под балдахин, утопая в мягких перинах и подушках на утином пуху. И каждый раз сладкое забытье разворачивается передом мной горящим адом, где я вижу то, что так стремился забыть, где всё, от чего я бегу, обрушивается на меня градом полустёршихся в памяти слов и прикосновений, блеске глаз, чей цвет давно изменился, запахе волос, жестах тонких рук, улыбках и смехе... Каждый раз я кричу, но метель из белых перьев крадёт мои крики и я задыхаюсь ими, я глотаю их и они вьют гнезда боли внутри меня, они пронзают ледяными пальцами моё сердце и я кашляю кровью, которая раскрашивает окружающий монохром алым... Я бьюсь в судороге, но сны не отпускают меня, я зову тебя, я выкрикиваю твоё имя и оно рассыпается серебром о стёкла окон, я зову тебя как не звал никогда, я нахожу по утрам на своих плечах синяки, моё тело ноет и мышцы сводит судорогой...
А за гранью рельности падает перьевой снег, и я боюсь засыпать, чтобы не тревожить твоё имя.

photo by den_rv

Весна ворвалась в мой город неожиданно, ударив яркостью красок по глазам, привыкшим к монохрому зимних месяцев. Заворожив пышностью запахов, звонкостью и многогранностью звуков. Она затанцевала по тёмно-серому асфальту и ветер трепал её лёгкие юбки цвета малахита, и светлые кудри её вились и переливались радугой цветастые ленты тонкого шёлка, и серебристо пели браслеты на тонких запястьях, и от каждого её движения тепло расползалось по лабиринту улиц, смывая холодные краски марта.
Я смотрел на неё, застыв в нерешительности на ступенях лестницы, ведущей на высший ярус Сада, зажав в озябших пальцах, с которых от холода так некрасиво начала слезать кожа, тонкий стебль сигареты, забыв совершенно, что нужно докурить, что это — последняя. Ошеломлённый внезапно обрушившимся на меня шквалом красок и звуков, калейдоскопом эмоций, свежестью чисто-лучистого воздуха, я распахнув глаза взирал на мерцающий всеми красками Мир. На блестящаю гладь воды — такую синюю, такую чистую, на небо — голубое, с редкими мазками белых облаков, на деревянную оградку, на....
Мне казалось, что я смог попробовать все эти цвета на вкус, что они перекатываются шариками карамели у меня на языке. Будто я оказался в самом эпицентре взрыва, меня закружил вихрь её, Весны, песен, её сказки и её касания легкого ветерка. А она касалась моего плеча и серебро браслетов холодило плечо, и тонкие пальцы сжимали ткань одежды, и от светло-золотистых волос неуловимо пахло тмином и сладкой ватой..

Поймав её за руку, я потянул Весну вверх, по ступеням и при каждом её шаге на месте следа расцветал невозможно-белый цветок.

В моих глазах зимой всегда есть только три краски — гуашь белого снега, ложащяся мазками на холст пейзажа городских улиц, чернила дымного зимнего неба и алое, рассекающее наполам два предыдущих пульсирующей линией пунктира жизни.
Три цвета — три долгих месяца — месяца мёрзнущих пальцев, недокуренных сигарет и быстрых шагов срывающихся на бег потому что холодно _ до _ самого _ сердца.
Я не помню, где, как, во сколько и зачем, но в эти месяцы мокрой метели и скрипучих качелей в мои краски добавился четвёртый цвет — ярко-зелёный шартрез двух огоньков, раскалённое пламя, блик и отствет.
Я не знаю зачем я выбрал эту дорогу, вцепившись заиндивевшими пальцами в поводья твоей повозки, спутав их и растеряв в бешеной скачке остатки _ чего-то _ что _ было. Я не знаю, что повело меня за тобой в залы хрустального дворца, где дыхание вырывается клубами ароматно-сигаретно-шоколадного дыма, кажется — я шёл на свет двух огоньков цвета абсента, зачарованный узорами синего инея и отражениями кривых зеркал. Не чувствуя времени, холода, не чувствуя как тонкие грани синевы врезаются в кожу, разрывая ткань, пачкая белое красным. В бесконечной попытке подняться, догнать, ухватиться — быть.
Кажется, где-то там, нас нарекли застывшие вены антрацитовых в глазури белого рек, нашими именами, кажется там с губ сорвалось твоё — Кай, и моё — Герда.
В тишине декабрьской ночи, когда часы уже отбили гавотом полночь и стрелки тихо отсчитывают свой ход, нас обвенчали на сказки _ на _ изломе, кровью, серебром и инеем.


photo by den_rv

Герда рисует солнечными зайчиками по поверхности оконного стекла.
Кай сосредоточенно обрывает лепестки с только что распустившейся розы. Они летят росчерками алого по ветру,падая в низ,в глазурь блестящих черным луж.
Герда молчит-не потому что ей хочется,а потому что все слова обесценены, выросшая стена синего льда поглощает все звуки,стирая их в безвременье. Кай тоже молчит-но ему просто не о чем говорить,он устал и ему надоело это кино.

......лепестки летят по ветру.

Устал. Нужна передышка.

...Дьявол вдруг оторвался от монитора и треснул себя копытом по лбу. Рога завибрировали, пошел низкий гул.
- Какой же я идиот!
Дрессированная секретарша-суккуб схватила блокнот и ручку.
- Брось, - сказал ей Дьявол. - Никакой новой каверзы не будет. Уже поздно.
Суккуб преданно смотрела на босса.
- Ты ЖЖ читаешь? - спросил он.
- Иногда, мой господин.
- Так вот... Три тысячи лет назад я обязан был это придумать. Обязан, понимаешь?
- Что именно, мой господин?
- Комментарии! Просто и изящно, я меня побери, комментарии!
Он захихикал.
- Ты только представь, две скрижали с заповедями - и пара триллионов скрижалей со срачем в комментах...
© неизвестно, (прислали через пятые руки)

 

Всю ночь я бродил по холодным улицам, пустым и безжизненным будто истертые до дыр страницы, будто прикрытый цветастой мишурой мусор. Слепыми проёмами окон, заполненными тяжелыми мазками темноты, смотрели на меня дома с желто-серыми стенами в узоре тонких змеевидных трещинок. Щербатая луна играла с моей тенью в прятки, то прячась, то выглядывая из-за рваного шёлка занавеса облаков, заливая пересохшие ручейки призрачным светом, заставляя целые реки белой, пенной воды течь по мостовым, теряясь в выбоинах меж булыжниками мощёных дорог.
Мои мысли занимали видения о замке изо льда, где в высокой узорчатой башне сидит маленькая девочка. Девочка, которой нужно каждый день поднимать себя из теплой кроватки, по ледяному полу бухать розовыми пятками, чтобы потом одеть сапоги из колкого снега на острой шпильке каблука, накинуть на плечи манто из белых песцов, уложить растрёпанные светлые волосы в изящную причёску с застывшими в ней цветами горного хрусталя — бесцветно-прозрачными, выточенными с нечеловеческой искуссностью, стряхнуть налетевшую пыль снежинок с маски — надоевшей до чёртиков, до жгучих слёз, но уже незаменимой — и направится к своим Саням, горделиво вскинув головку. Вечером, когда она вернётся сюда и будет сидеть на своём троне Северного Края, перебирая тёмно-тёплые волосы очередного Кая-однодневки, чьи крылья заиндивеют к утру, под маской её сердце будет обливаться кровавыми слезами, а душа метаться в надрывной истерике. Я видел в коротких картинках моих снов, как она поздно ночью садится на кровать под балдахином лёгкой парчи и органзы, со столбиками в виде четырёх дев стихий с глазами, горящими драгоценными камнями, сбрасывает с опухших ног сапоги, с ненавистью швыряет маску в стену,понимая, что завтра всё начнётся сначала и, что этот путь Королевы Зимы она выбрала сама... и тогда я чётко вижу, как в её васильковых глазах бьёт неистово крыльями страх.

Мой город заметает снег.
Он сыплется мелкой крошкой на асфальт, забивается между камней мостов, липнет к волосам, остаётся на ресницах белоснежной вуалью. Тонкий хрусталь снежинок ложится на голову узорчатой короной, венчая на царствование, а я всё пытаюсь понять — над чем?
Над новой весной, что сжимает судорожно тонкие руки, стараясь выгнать Снежную Королеву в Северные края? Над ручьями, что скоро будут журчать меж камней в парках? Над лучистым солнцем, которое — ещё чуть-чуть! - и согреет угрюмых прохожих?
Но пока я курю очередную сигарету, безбожно мёрзну и смотрю на огни проезжающих мимо машин, мой город заметает снег.

Зеркало не отражало. Вернее, отражало, но совсем не то, что я ожидал увидеть на его мутной поверхности. Было то время, которое уже не назовёшь утром, но и совсем никак — днём. Я подошёл к нему, пробудившись ото сна и, кажется, увидев отражение — захотел разбить стекло в друбезги, лишь бы не видеть этих тонких анорексичных рук и тёмных провалов глаз.
Она смотрела на меня с другой стороны и за её спиной клубилась мгла, переливаясь мириадами колеров, падала водопадом и играла всеми оттенками черноты.

Глупость — считать, что темнота одноцветна, а тишина — беззвучна.

Её тонкая кожа, казалось, просвечивала насквозь словно высушенный песками пергамент, когда боишься к нему прикоснуться, чтобы он не рассыпался под пальцами. Её нервные губы, отдающие неприятной синевой. Выпирающие ключицы, острые линии плеч. И глаза — два аспидовых омута, два провала в антрацит, два озера, чьё имя — бесконечность. Она кривила рот в едкой усмешке и протягивала руку, похожую больше на сморщенную куриную лапку, с аляповатым кольцом на указательном пальце. Её движения, наверное, когда-то были
томными и мягкими, кокетливыми и вызывающими желание у мужчин. Наверное, когда-то от неё пахло духами из флакона с пульверизатором и радостным смехом, а не прогорклым жиром и растоптанными надеждами, как сейчас. Выцветшая пелерина из норки, скреплённая брошью из которой выпали давно все камни, красное платье, которое кажется потеряло в безвременье свой цвет, оставшись лишь грязным оттенком розового, раньше наверняка было дорогим и красивым, когда её груди ещё были высоки и полны, а не виднелись одряблевшие в разрез квадратного декольте. Да, сейчас, вспоминая её лицо вечности назад, я могу точно сказать, что она была красива и молода, смеясь в бальных залах и отбивая каблучками мазурку с очередным кавалером.
Видя моё замешательство, она рассмеялась неприятным резким смехом и исчезла в лабиринте зеркал.

Знаешь, я выбрал не ту роль в нашей сказке. Я ошибся, погнавшись за тобой, решив, что я смогу вот так — спасать тебя из ледяного плена, растапливая синий хрусталь теплом своей души.
Я очень надеялся, что мы будем жить на окраине маленького городка, что на нашем окне будут висеть занавески из хлопка в голубую клетку, а на подоконнике пламенеть алым розы, что я буду готовить тебе по утрам травяной чай, а ты будешь аккуратно подрезать шипы на цветах.
Я так хотел верить, что ты останешься со мной, когда я пройду через Северные края, когда я поднимусь по ступеням Ледяного замка, коснусь твоего плеча, наверное — разобью ненавистные кубики с гравировкой с четырёх сторон, из которых ты так неистово стремишься сложить своё Слово...
Я шёл, я гнал оленя через пургу, но потерялся сам, упав в колючий снег.
Я кричал в темноту, но темнота усмехалась мне в лицо кровавым ртом Северного Сияния. Я звал тебя, я срывал голос, холод тонкими иголками впивался в мою кожу, расползаясь по жилам красками индиго, мои слёзы застывали на щеках восковыми подтёками, мои пальцы индивели изнутри, но ты не услышал — метели украли мои слова и мой голос.

Ты не увидишь этого письма — оно потеряется в бесчисленных бумагах на твоём столе — но я, сидя на прозрачном полу в Ледяном замке, перебираю холодные кубики и шепчу в поверхность туманного льда:
«Пожалуйста, помоги мне!»

Назови мне моё имя (С)

В веренице удушающих летним жаром снов, в бесконечности эфемерных слов, что облачались в стальные цепи, которые связывали по рукам и ногам, перетятягивали горло, не давая ни шанса на глоток пахнущего цветами воздуха, я нашёл тебя.
Я нашёл тебя в лучистый июньский день на подоконнике в месте, чье название давно стерлось в летописях, растеклось неясной дымкой по зеркалу и окончательно сгинуло в моей памяти, оставшись лишь воспоминанием об игре бликов на цепочке искристых хрусталиков на моей шее.
Ты часто, много и любовно курил, вглядывался в лица тех, кто тогда ещё были, иногда трепал меня по голове, зарываясь пальцами в шёлк волос — тогда ещё цвета спелой пшеницы — и открывал мне целый мир.
Долгое время — пока ещё рано темнело и мне не нужно была стремглав бежать домой, как загулявшемуся в тёплый вечер мальчишке — я приходил к тебе, смущаясь и скрывая своё смущение, опуская голову, робко садился рядом, с придыханьем ловя каждый жест тонких рук.
Есть такие цветы... знаешь?
Я тогда совсем ничего не знал, но почему-то оставался рядом на сколько мог, обнамывая время, переворачивая раз за разом песочные часы, направляя зернистые крупинки в обратный ход. Я тогда совсем ничего не знал о чувствах — я узнал, как это, много позже, рассматривая нашу первую осень (она танцевала в платье цвета кармина с кокетливыми рюшами на лифе на асфальте, звонко стучала каблуками, улыбалась увядающему солнцу своей светлой и чуточку печальной улыбкой и ветер трепал её рыжие кудри, вплетая в них цветастые ленты) из твоего окна — но теперь я знаю — я полюбил тебя тогда, в том дне, когда в воздухе дрожали солнечные лучи, в том дне, наполненном запахом цветов с оттенком пороха.
Но змей Уроборос неизменно глотает свой хвост — дни становились корче, с серого неба уже начал сыпаться первый снег...
Много вечеров мы провели рядом, рассматривая Мир за гранью оконного стекла.
Почему, скажи мне, почему та осень обратилась Королевой в платье из тонкого шёлка цвета синего льда?!

Позови меня, позови меня — дай мне имя! 

                                                                                                                                                                                                                                                                                 for S.

Ты приходила ко мне под вечер.
Открывала дверь своим ключом, звеня тяжёлыми медными брелками на литом кольце и садилась напротив, устремляя взгляд подведённых чёрным глаз мне в лицо. Взгляд — тяжёлый и колкий — буквально резал напополам,по диагонали, синусоиде и косинусоиде, заставляя зябко ёжится, будто я стою на холодных камнях босиком в февральскую стужу.
Я — раскладывал документы по алфавиту, мельком проверяя печати и вензеля тех королевств, которые давно канули в бездну вместе со своими Шико, Королевами сердечных боёв и их Королями, оставшись в моей памяти набором чёрно-белых диафильмов.
Ты — смотрела на меня тем взглядом, который может испепелять,от которого хочется сломать себе пальцы и выцарапать из грудной клетки огнекрылую птицу. Кривила капризно тёмные губы и каждые десять минут напоминала о своём присутствием щелчком зажигалки.
Как сейчас я помню твои руки под ажурной вязью шали — тонкие и бледные, кажущиеся почти детскими под тяжестью браслетов червонного золота, с острыми,выкрашенными в цвет артериальной крови, ноготками.
Как сейчас — как в ту персональную вечность — я помню все твои жесты — они возникают перед глазами фотографиями в дымке сепии, с красивой твоей росписью в уголке.
Вот — ты медленно, грациозно подносишь сигарету к губам, оставляя на белом фильтре алый полукруг, вдыхаешь сладкий дым, чтобы потом выдохнуть его уголком растянутых в улыбке, губ.
Вот — твоя рука тянется к тяжелым чёрным кудрям, пальцы вплетаются в их мягкий шёлк, перебирают, касаются маленького бледного ушка, путают тяжелые локоны сизым сигаретным дымом.

Иногда ты приходила, закутанная в плащ с узором злости и боли, швыряла в меня тяжелые тома, под твоими каблуками хрустели черенки битой посуды. И тогда я брал тебя на колени, стараясь не замечать острой боли, когда ты царапала моё лицо, стараясь — кажется — содрать с меня кожу,укачивал на коленях будто дитя, пока ты не засыпала и будил на рассвете мягким прикосновением, чтобы дать увидеть как расцветает на лезвии горизонта алым цветок рассвета.     

                                                                                                                                                                                                                                                              for Nightmare.

Пока я не возьму меч, я не могу защитить тебя.
Пока я держу меч, я не могу обнять тебя. (с)