В колонках играет - Portishead - undenied

Дышать в короткие перекуры тобой и пронизывающим ветром.

Я задохнусь, если тебя не будет рядом. Я не смогу принять это страшное "никогда".

У моей смерти глаза цвета бутылочного стекла и я не могу в них смотреть - тону.

Я буду тенью за твои плечом. Выберешь, за каким именно?

Твои дни летят подобно белым чайкам, мои — тянутся, исковерканные белым шумом. Стрелки твоих часов танцуют на циферблате, на моих — давно замерли на пресловутом 22:22. Время загадывать желания. Тссс...
Неосторожные желания имеют привычку сбываться и приводить к шаткой границе между реальностью и бездной.
Твои карты скрыты тенью рукава, мои — раскиданы ненужным картоном на ворсе ковра.
Ты веришь в ангелов? Ты все ещё веришь?....
Твои звезды сбиты фарами проезжающих автомобилей, захвачены в аркан света, утоплены в бокале мартини, растоплены нагревшимся льдом.

Иногда стоит уйти один раз и забыть свое сердце в чужих руках, чтобы оно больше никогда не болело. Развеять его на семи ветрах, продать вместе с душой всем демонам ада, пронзить острием булавки и пришпилить мотыльком на стену с реликвиями.
А я почему-то бережно держу его в руках и лелею как дитя.


22:22.
I wish that  you won't go away.
I wish that your shades will be near.
I wish I could see your sky,
Your birds, your dreams, your eyes.
I want to breathe your freedom
Sharp and snowy

В колонках играет - Orgy - Fiction (Dreams in Digital)

На моих светофорах пожизненно горит красный цвет. Алый глаз щурится, манит запретом и я в очередной раз не выдерживаю.
В раскадровке воспоминаний — чувства и музыка. Я запоминаю вас по вашим эмоциям и песням — я не верю словам, я не смотрю на поступки, я начал стремиться разделать сердце на деревянно-кухонной доске,чтобы взглянуть сразу внутрь. Полутона закрашены известкой истерии.
Каждое сердце — особенное яблоко. Особенный сорт, особенный вкус и особенные черви, точащие его изнутри. Страх, боль, зависть, ненависть, лживость, слабость.

Люди никогда не признают этого — ведь сложнее всего сказать правду самому себе. Принять себя без прикрас.

Девушки, говорящие «я люблю его как никого другого, это навсегда» как минимум — дважды в месяц. Юноши, взваливающие все свои проблемы на хрупкие плечи своей возлюбленной: «реши всё за меня».
Не-на-ви-жу.

Мои крылья, спрятанные под пыльным плащом, все ещё способны к полету. В них не прибавилось чёрных перьев.

Иногда, чтобы очистить себя — достаточно правды и искренности. Перед самим собой. Перед своей тенью и своим отражением. Это как игра ва-банк. Либо-либо.

Лучше прожить всю жизнь в гордом и хрупком одиночестве, чем возложить веер маховых перьев на пъедестал известности.

В колонках играет - krematoriy-garbage wind

Даже если мне повезет и в моей руке будет туз - в твоей будет джокер (С)

Синее небо равнодушно к чужим мукам. Оно наблюдает за родом человеческим и его тревожат лишь крылатые дети зефира.
Говорят, что у смерти синий взгляд, но я отчего-то уверен, что у моей смерти будут глаза цвета бутылочного стекла. Мы с ней ещё не знакомы, но её дыханье уже обжигает мне щеки, её анорексичные руки уже коснулись моих плеч, оставив отметины в виде двух бледных шрамов.
Говорят, что смерть пахнет ладаном, а мне кажется, что моя будет пахнуть ветром. Она будет легка и за спиной её будет не начищенная до парадного блеска коса, но два вороньих крыла.
Её смех будет звенеть далекими серебряными бубенцами и белоснежные птицы будут садиться на её округлые плечи, теряя перья в ветровой метели.
Моя смерть будет уметь красиво улыбаться и обожать духи в стеклянных флаконах. Она не будет красить глаза, но научится цеплять взглядом в капкан своего внимания. На ней не будет дорогих шелков, но одетая в простое белое платье из ситца — она окажется прекраснее любой придворной красотки.
Моя смерть не будет страшной, ведь глупо бояться красоты. А ещё...
У неё будут мягкие руки и кольцо на безымянном пальце правой руки.

В колонках играет - lumen - without dreams
Настроение сейчас - show me my way...

Хоть я и маленькое, но заполняю собой всю комнату.

Белая змея с красной головой, которая глотает океан.

И пусть никто не объяснит,
Никто на свете не расскажет,
Какой огонь в груди горит,
Какая боль стоит на страже.
(С)

Маленькая крыша черного зонта мало спасает от дождя. Как бы ты ни старался упрятать меня под него — я всё равно безбожно промок. Конкурс мокрых маек? Кривишь губы — капризно и по-женски, вертишь в руках телефон, время от времени заменяя его сигаретой.

«Смешной, тебя снимать нужно.. .на камеру»

Каждый раз я боюсь, что ты уедешь, а я не смогу больше дышать. Мне душно без тебя, кажется, это схоже с аритмией. Цепляться за руку, беззвучно кричать ритмом дыхания — а есть ли оно ещё? - прижиматься щекой к теплой ключице. Музыка московского метрополитена, белый шум в эфире моего слуха вместо стакатто поезда. Пальцы комкают ткань твоей футболки, прижимая к себе как можно ближе, крепко жмуря глаза...Никогда меня не....

«Выхино. Уважаемые пассажиры.....»

photo by Asto

Выпей меня до дна,
Выжги мое тепло,
Снова ушла весна -
Время моё прошло.
Пеплом меня развей:
Легким, холодным, злым:
Снова боюсь людей.
Бабочкой пляшет нож,
Звякнул дверной засов.... (С) Эол

Проржавевший от соли слёз венец моей любви все больше впивается в кожу острыми тонкими краями. Холодный металл оставляет алые рубцы, напоминая о белом снеге на волосах цвета траура. Я, с маниакольностью буйнопомешанного, поправляю его и гордо поднимаю голову, демонстрируя всем вычищенные кровью камни неуловимой нежности, безысходности и твоего тепла, которое выжигает всё изнутри и оставляет после себя ничто. Знакомые и друзья смотрят на меня с укоризной: «мол, не проблема найти кого-получше, да и венец этот к цвету твоих глаз не идет. А я улыбаюсь так сладко, что от сахара улыбки у них сводит зубы. Ведь у нас всё хорошо, Любимый.
Синяки, остающиеся от узкой полоски венца, я умело скрываю пудрой, а шрамы от кандалов — звенящими браслетами ручной работы. И это не маска — ведь у нас всё хорошо, Любовь Моя. Пусть остальные сгрызут свое сердце, но — это моя свобода в разрезе твоих капризов, моя любовь и мой венец. И никто — никто! - не посмеет коснуться его руками, испачканными в пыли банальщины и практичности.

А иногда я сижу ночами у раскрытого окна и мечтаю показать тебе это невыносимо-звездное небо. Маленькие далекие огоньки танцуют вальс, а ветер дирижирует оркестром одетых в зеленое деревьев.
А потом — тишина.
Или это я слишком громко кричу?....

«Скажи, какое небо ты видишь над своей головой? Какого оно цвета? Нас разделяет — быть может — всего пара сотен вечностей, но иногда мне кажется, что небо — это единственное, что нас объединяет.
Мое небо цвета войны на закате, цвета звенящих клинков и разорванных звеньев кольчуг. А твое, наверное, цвета вересковых пустошей, где царственная тишина и ветер гуляет меж замшелых валунов.
Я никогда не говорила тебе, что небо — так же многолико как и Время? Оно одевает маски, срывая старые, меняясь по сотни раз на дню, брошью нацепив на атлас луну или солнце. Понимаешь, оно такое разное, но оно всё равно одно. Безумно-прекрасное и опасное зовом свободы.
Оно было тысячи лет назад. Оно будет и через тысячу лет, когда от нас не останется даже праха.
Но, пока у меня не закончились чернила, я хочу написать тебе о том, что пока ты далеко от меня — я меряю время пением птиц. Только когда ласковый ветер доносит до меня эхо птичьих трелей из твоего сада, я собираю бумаги и растворяюсь силуэтом в темноте спящих коридоров.»

отрывок из письма, датирован 8 мая 1809 года.

photo by den_rv

Герр, я предлагаю сыграть вам в игру (росписью внизу листа цвета весны )

В колонках играет - Ундервуд - Прощай

 

Прощай — я на стене пишу шесть этих букв. (С)

Клик-клак, клик-клак — танец часовых стрелок в ритме граве. Тени на стенах становятся длиннее, их руки тянутся к огню, дождь за окном тихо рычит порывами ураганного ветра. Или мне это кажется?
Четыре окурка — мёртвые дети твоих сигарет - в пепельнице отмеряли твой последний час в этом доме пятнадцатиминутными засечками. И, каждый раз, когда сигарета не гасла ты тушила её краем зажигалки ST Dupont Ligne с позолотой. Сизый дым касался ногтя идеальной формы — над ним так долго трудился мастер — и растворялся в лучах электрического солнца. За тонировкой стекол своих автомобилей мы забыли слепяший свет Звезды.
Ты — идеальное творение знатоков последней моды. Твои руки нежны и белы, каждый ноготь блестит от полировки словно вычищенный к бою клинок, твои глаза запачканы тенями из миниатюрной коробочки, а тушь не потечет, даже если ты будеш плакать и тереть глаза кулачками. От тебя веет дорогостоящим парфюром — ты послушно нанесла его под коленку, чуть выше первого позвонка на шее и в ложбинку между ключиц. Ты умная девочка и сама знаешь, как себя нужно вести на карнавале чужого успеха. Когда ты уйдешь, я ещё долго буду сидеть и дышать твоим Expeau от Galerie Noemie с нотками ванили и сердцем какао.

Прощай — пока не взворван в рай фуникулёр (С)

Ты оставила после себя пустоту, раскиданные вещи и невымытую чашку.

photo by den_rv

С: Отдай мне ребенка...
Д: Сара, я предупреждаю - я был великодушен, но я могу быть жестоким.
С: Великодушен?! Что такого великодушного ты сделал?
Д: Всё. Я сделал всё, что ты хотела. Ты попросила забрать ребенка - я его забрал. Ты боялась меня и я тебя пугал. Я переставил время. Я перевернул мир вверх тормашками и всё это я сделал ради тебя. И я устал соотвествовать твоим требованиям ко мне. Разве это не великодушно?
С: Я прошла через все опасности и бесчисленные препятствия. Я нашла дорогу к замку в городе гоблинов и моя воля так же сильна как и твоя..и моё...
Д: Стоп. подожди.. Сара, смотри что я предлагаю тебе... Твои мечты
С: И моё царство так же величественно...
Д: Я прошу о малом.... просто позволь управлять тобой... и у тебя будет всё, что пожелаешь..
Просто бойся меня, люби меня, делай всё, что я скажу и я буду твоим рабом...


(занавес)

Я был совсем ещё ребенком в ту весну. Лишь в седьмой раз я видел, как из почек распускается листва, как расцветают сочными красками цветы на клумбах. Лишь в седьмой раз я слышал, как ласково шепчет весенний дождь и как ветер поёт свою колыбельную просыпающимся деревьям. Много лет прошло с тех пор. тысячу раз солнце сменило на небе луну, тысячу раз летели перед моими глазами листья цвета кармина, тысячу раз я слышал, как плачет в спутанных ветвях ночная птица. Но с каждым новым рассветом это воспоминание становится лишь ярче. Оно разгорается новым светом пободно свечи и греет мое сердце.
В доме где я жил были высокие светлые окна и пол из белого дерева. Он был скользким и блестел, натёртый послужной служанкой. В доме, где я жил были винтовые лестницы и свечи в канделябрах, чьё пламя отбрасывало на стену причудливые тени. В доме, где я жил, всегда царил уют и покой.
Матушка часто собирала троих своих детей в большой комнате, где стоял белоснежный рояль и рассказывала нам сказки, пока за зашторенными окнами вовсю шумел и бесновал вьюжный ветер. Она рассказывала нам об ундинах и маленький фэйри, о бесах, что строят маленькие каверзы и тенях, что ходят за нами по следам. А мы — я и две моих сестры — ловили каждое её слово и глаза наши сияли пламенем восторженности. Много ночей мы просидели, слушая её. Много ночей наши сердца пропитывались патокой сказок и волшебства.
Однажды я гулял по песчаному берегу, усыпанному после шторма камушками и редкими желеобразными медузами, и среди ракушек нашёл свернувшийся в клубочек комок разорванных крыльев, снпутавшихся волос цвета пшеницы и прилипших к хрупко-хрустальному телу морских водорослей. Она была едва ли больше моей ладони — ладони семилетнего ребенка — и смотрела на меня взглядом котенка, загнанного в угол кровожданым псом. Огромные глаза непонятного цвета были распахнуты так широко, что стрелочки ресниц впивались в тонкую полупрозрачную кожу. В воздухе витал страх.
Я опустился на колени, порвав новые брюки, но забывая об этом и аккуратно, бережно, будто боясь, что она разобьётся, взял маленькую фею на ладонь. Она жалобно вскрикнула и закрыла лицо скрещенными руками, но, поняв, что зла я не причиню — опустила их.
Я слышал от матушки, что феи...они как мечты, как ветер, как цветы — если их запереть — они завянут.
Поэтому я соорудил некое подобие домика из теплых камушков гальки и мягких водорослей, и опустил её туда. Видимо, думал я тогда, она плопала в шторм и её крылья немного надорвались. Некоторое время она не сможет летать, но я буду за ней ухаживать и она вновь вёрнется домой...
Фея смотрела на меня с надеждой и на её исцарапанном осколками ракушек лице читалась благодарность.
Всю весну я приходил к этому домику, принося с собой то сладкие ягоды, то пару ложечек мёда, то цветы на тонком стебельке, с пушистыми венчиками и убаюкающим запахом. Между нами сразу появилось какое-то теплое доверие — она рассказывала мне о своей жизни, открывая тайны и секреты. Так я узнал, что если приглядеться, то можно найти в изгибах древесной коры дриад, а в волнении морской воды — прекраснвых синеволосых ундин. А я рассказывал о себе и свет падал на красивое девичье лицо — она улыбалась, слушая меня. Аккуратно, как она велела, я стряхивал пыльцу с цветков на тонкие стрекозиные крылышки и те потихоньку обретали краски. Всю весну я провёл около этого домика, слушая иногда, как красиво и нездешне она поёт.
Но вот — на фарфоровой коже не осталось ни следа былых царапин (я аккуратно накладывал на них мёд и кожа её наливалась жизнью), крылья блестели всеми цветами радуги в лучах полуденного солнца, а глаза сияли счастьям — она снова могла летать.
Мы прощались, сидя на камнях у кромки моря и нежные волны лизали кончики моих туфлей, а она порхвала вокруг меня, рассыпая веерами искорки света. На прощание она поцеловала меня в щёку и теперь на этом месте маленькая родинка в форме сердечка — её почти не разглядишь невооруженным взглядом, но она есть. Я чувствую её, когда улыбаюсь.
С тех прошла тысяча вечностей, но каждый год в ночь на изломе весны и лета, я слышу за своим окном пение голоса, что звонче сотни бубенцов.

В колонках играет - Ветер, Кровь и Серебро...

Пока я не возьму меч, я не могу защитить тебя.
Пока я держу меч, я не могу обнять тебя. (с)

Я держу твой взгляд в ладони кинжалом серебристого металла. Он холодный как лед и его рукоять из обсидиана зрачка. Я держу его бережно — так держат оружие, отслужившее свой срок, торжественно и ласково. С такого оружия не стирают чужую кровь — она остаётся на поверхности клинка россыпью темно-бордовых брызг. Такое оружие кладут за стекло, чтобы уже никогда не потревожить покоя.
Я держу в другой ладони твои слова — щит снежной вязи звуков. Он покрыт трещинами,снег потерял свою белизну в боях за одиночество. Его мы повесим на стену — он будет напоминать тебе о поле брани и каждую весну ты будешь уходить в таинственный спутанный лес, ища своё сердце.
У моих ног лежит твоя душа — кольчуга с разбитыми звеньями железных колец. Она истрепалась, защищая твоё сердце от мечей лжи и предательства. Её я вычищу и залатаю, а затем уберу в сундук, запертый на три врезных замка. Ключи укроет собой вереск у нашего порога, земля разверзнется, приняв их в свое чрево.
Ты бесцветно смотришь в зашторенное тюлем окошко, вернувшись домой, а я завариваю чай в чугунном чайнике и думаю, сколько ещё ты выдержишь здесь. Вольной птахе не место в клетке — тебя зовут чужие страны, чужие войны и чужая смерть. Ты ищешь участия, а я — тишины.
Но нашим последим испытанием будут знамена,тянущиеся до бесконечности и хлопающие на ветру.

Фонарь расцветил ночь алым, прячась в вуали переплетеных ветвей. Я сидел на тротуаре, подперев голову упертым в подбородок кулаком и слушал как поет дождь, ударяясь о пропыленный асфальт. Серый дождь в сером городе. Краски стёрлись, будто на выцветшей картине, висящей в чьём-то теплом доме на стене с облупившейся краской, крылья намокли и лежали на чёрной земле — такие же серые, как этот дождь и этот лабиринт из домов.

Я — бабочка в душной сети ритуалов,
Свободнорожденный — свободным я не был,
Без тебя — покажи мне -
Где небо? (С)

Я часто смотрю в окно, чей подоконник опустел, после того, как ты перестал переступать порог нашего... твоего?... дома. Небо осталось прежним — равнодушным и безмятежным, но невозможно-красивым на закате. Комнаты, наполненные царственной тишиной, с тонущими в темноте абрисами воспоминаний, по-прежнему меня пугают. Я перебираю цепочку из хрустальных слёз, собранных твоими пальцами и думаю о том, что всё имеет свои запахи. Боль пахнет сигаретным дымом, скука — прокисшим вином, разлука — полынью.
А ты — мокрым асфальтом и солнечными лучами.

                                                                                                                                                                                                                                                                 f. S.

По некоторым причинам мне остаётся надеяться только на третью мировую, коллайдер и массовый геноцид.

только сейчас заметил - спасибо тому, кто оставил симпу (хотя день рождение у меня чуть позже) и....
тому, кто оставил сердечко - очень тронуло.
Bitte.

Ты чудесен. Ты словно глоток морозной воды в жаркую июльскую ночь. Ты - это тонкие руки и длинные волосы с оттенком фиолета. Ты — нежность граничащая с истерикой, когда бьются стёкла и рушится небо. Ты — ребенок с огромными глазами в опушке тёмных ресниц и потерянным взглядом. Забывающий куда идти, заливающий себя кофе и сладко млеющий на нагретой солнцем траве.
Мы искали фей, мы вплетали в волосы сирень, мы хохотали до слёз.
Мы рядом, плечо к плечу.
Спасибо.
Люблю.

86400 секунд
1140 минут
24 часа
1 день


я снова отмеряю время выкуренными сигаретами и несказанными словами

Улетай, уходи, чужая свобода
Цвета талых небес, цвета алой души,
Цвета чей-то судьбы: беспечной и гордой
И оттенка приказа: "дыши..."

Уходи-улетай, и не смей (ты слышишь?!- не смей) обернуться!
Взгляд, взметнувшийся вслед - это клетка из нитей и стали.
Не смотри на меня - с одиночеством, болью и грустью,
Я велел не смотреть, ты не знаешь, что ты выбираешь...

Плеть, хлестнувшая душу, так ярко, так нежно, так больно:
Ты не против терпеть - отдаваясь мне снова и снова...
Плеть ласкает тебя, заставляя не помнить о воле,
Заставляя желать...и безмолвно молить об оковах...

(С) Marionettenspieler