Из воспоминаний А. В. Герасимова - начальника политический полиции (1905-1914 гг.):   «Вспоминаю, что еще в октябре 1905 (до издания манифеста 17 октября), в то время, когда повсюду шли демонстрации и стачки, я как-то в разговоре с Рачковским высказал удивление, почему не делаются попытки создать какую-нибудь открытую организацию, которая активно противодействовала бы вредному влиянию революционеров на народные массы. В ответ на это мое замечание Рачковский сообщил мне, что попытки в этом отношении у нас делаются, и обещал познакомить меня с доктором Дубровиным, который взял на себя инициативу создания монархической организации. Действительно, через несколько дней, вскоре после объявления манифеста 17 октября, на квартире Рачковского я встретился с Дубровиным и еще с одним руководителем этой новой организации инженером Тришатным. Доктор Дубровин произвел на меня впечатление очень увлекающегося, не вполне положительного человека, но искреннего монархиста, возмущенного революционной разрухой...» [А.В.Герасимов, На лезвии с террористами.]

  О том, как относился к черносотенцам С.Ю. Витте, уже говорилось. Сами они жаловались на враждебное к себе отношение и со стороны Столыпина. Но в течение 1906-1907 гг. Столыпин отпускал Союзу русского народа много денег. Когда «в выдачах произошла заминка» вследствие нелояльности «союзников», Дубровин обратился за посредничеством к Герасимову.   «Я ему прямо сказал, - вспоминал тот, - что я хотел бы ему помочь, но не знаю, как я могу это сделать, когда газета Дубровина „Русское знамя", не стесняясь, ведет резкую компанию против Столыпина». Дубровин уверял, что это недоразумение, клялся перед иконой. «Мой разговор со Столыпиным на эту тему не принадлежал к числу особенно приятных, - продолжал Герасимов. - Он не хотел давать денег и говорил, что плохо верит в клятву Дубровина. В конце концов он уступил и распорядился о выдаче 25 тыс. руб. Деньги были выданы, а буквально на следующей день я прочел в „Русском знамени" одну из наиболее резких статей, направленную против Столыпина» [Герасимов 1985: 156-159]

  Вызванный Герасимовым Дубровин лишь конфузился. «Союзники» вели интриги против Столыпина и в сфере большой политики. Дубровин, видевший в сельской общине один из самых надежных устоев самодержавного строя, заявлял, что столыпинская политика развития индивидуального землевладения выгодна только жидо-масонам, стремящимся поколебать самодержавный строй. Деятели Союза и связанные с ним сановники и придворные указывали Николаю II, что популярность Столыпина растет в ущерб царской, всячески порочили различные начинания и реформы премьер-министра. А ему приходилось считаться с черносотенными организациями как влиятельной политической партией, поскольку они не только пользовались покровительством царя, но и смыкались с мощными силами дворянского консерватизма в Думе и за ее пределами. Парадоксальность позиции черносотенцев заключалась в том, что, сидя в Думе (в Ш-й Думе они получили 51 место), их депутаты, в сущности, боролись с ней как с общенародным представительным учреждением, настаивая на несовместимости законодательного собрания с самодержавием.

  Герасимов предложил провести проверку телеграмм местных отделений Союза русского народа с протестами против адреса Думы (голосами октябристов и кадетов был принят без титула «самодержец»). В результате проверки обнаружилось, что в ста пунктах, откуда были посланы телеграммы союзников, их организации состояли из 10-20 человек и возглавлялись часто уголовниками - проворовавшимися или уличенными во взятках чиновниками или исправниками. Столыпин представил царю составленную Герасимовым справку, которая произвела должное впечатление [Герасимов 1985: 156-159].

  Не только Столыпин хлебнул лиха от черносотенных организаций. Их лидеры яростно преодолевали любое сопротивление. Так, начальник канцелярии Министерства императорского двора (министр народнаго просвещения) ген. А. Мосолов считал приемы царем черносотенных делегаций после 17 октября 1905 г. «несчастьем для России».

  Мосолов жаловался Николаю II, что у него «больше хлопот с газетами, преданными царю, нежели с газетами либерального направления». Однажды ночью Мосолову пригрозили по телефону, что если он не прекратит противодействия черносотенцам, то будет очернен в глазах императрицы. Действительно, вскоре выяснилось, - писал Мосолов, - «что эти господа прибегли к гнусной клевете о моей частной жизни» [Мосолов б.д.: 128].

  С одной стороны, отказываться от поддержки и помощи такой энергичной и организованной силы, как "Союз русского народа" и другие черносотенные группы, ни царский двор, ни Министерство внутренних дел не хотели. С другой же стороны, их вызывающе хулиганские выходки, не говоря уже об уголовных преступлениях, таили в себе различные и неожиданные угрозы. Постоянные хулиганские выходки «союзников», по-базарному громкие распри между ними, преимущественно из-за казенных денег, провокационное поведение и нескончаемая череда уголовных преступлений и политических убийств, которыми они открыто гордились, требуя заступничества правительства и получая его, приносили значительный вред государству. Юскевич-Красовский, осужденный за убийство Герценштейна финляндским судом, был помилован царем. Дубровин и другие получали аудиенции у царя.

  В своих требованиях уничтожения всех политических партий, кроме собственной, ради «объединения всех честных русских людей, верных долгу и присяге» «союзники» оборачивали дело таким образом, что объединение осуществлялось бы скорее вокруг Союза, а не вокруг царя, хотя и говорили, что действуют «во имя веры, царя и отечества».

  «Никакая разумная и уважающая себя власть не может ни в каком случае запретить кому бы то ни было из русских подданных, и тем более состоящим на государственной службе, открыто вступать в Союз русского народа. Все состоящие на государственной службе как верноподданные русские граждане не только могут, но и обязаны по долгу присяги быть по делам членами Союза русского народа» [Союз русского народа 1929: 93]. Выпад этот был направлен против установленного в январе 1906 г. правила, согласно, которому членство государственных служащих в обществах и союзах могло быть начальством воспрещено.

  Крайне правые даже в том государстве, основой которого они сами себя считали, оказывались антигосударственной силой, особенно разрушительной и опасной ввиду их близости к власти. Самый простой для них путь, чтобы добиться своего, заключался в возбуждении антисемитизма у царя. По мнению известного историка российской политической полиции и разоблачителя ее провокаций В.Л. Бурцева, Николай II усвоил антисемитизм от отца. Однако, как уже говорилось, чувства Александра III, при всех законодательных ограничениях прав евреев, принятых в его царствование, не мешали ему не одобрять погромов. Долг монарха обязывал его к этому.
  «В первые годы моего министерства при Александре III, - писал Витте, - государь как-то раз меня спросил: Правда ли, что вы стоите за евреев? Я сказал его величеству, что мне трудно ответить на этот вопрос, и спросил позволения государя задать ему вопрос в ответ на этот. Получив разрешение, я спросил государя, может ли он потопить всех русских евреев в Черном море. Если может, то я понимаю такое решение вопроса, если же не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить, и это возможно лишь при постепенном уничтожении специальных законов, созданных для евреев, так как в конце концов не существует другого решения еврейского вопроса, как предоставления евреям равноправия с другими подданными царя. Его величество на это мне ничего не ответил и остался ко мне благосклонным и верил мне до последнего дня своей жизни. Несчастный день для России...» [Из архива С.Ю. Витте 2003, т. 2: 76].

  Далеко не всегда удачными были попытки черносотенцев увлечь за собой Николая II, хотя его одобрительное к ним отношение демонстрировалось довольно часто. Бурцев считал антисемиткой и императрицу Александру Федоровну, которая, по его словам, до конца жизни верила в подлинность «Протоколов сионских мудрецов» и увлекалась германской свастикой. Но относительно «Протоколов» мнения императора и императрицы не совпали. «Протоколы» во второй раз попали к царю в 1906 г.

  «Чтение „Протоколов",- сообщал Бурцеву ген. К.И. Глобачев, в 1915-1917 гг. начальник Петроградского охранного отделения, - произвело очень сильное впечатление на Николая II. На полях представленного ему экземпляра он делал пометки предельной выразительности: „Какая глубина мысли", „Какая предусмотрительность!", „Какое точное выполнение своей программы!", "Наш 1905 год точно под дирижерством мудрецов", „Не может быть сомнений в их подлинности", „Всюду видна направляющая и разрушающая рука еврейства" и т.д.» [Бурцев 1938:105-106] 1.

  Однако, когда Марков и адвокат А.С. Шмаков, один из самых ярых антисемитов, обратились в Министерство внутренних дел за разрешением широко использовать «Протоколы» «для борьбы с воинствующим еврейством», дело приняло другой оборот. Столыпин приказал произвести секретное расследование о происхождении «Протоколов» двум жандармским офицерам, профессионалам политического сыска высокого класса. «Дознание, - рассказывал Глобачев, - установило совершенно точно подложность „Протоколов" и их авторов. Столыпин доложил все Николаю II, который был глубоко потрясен всем этим. Но на докладе правых о возможности использовать их все же для антиеврейской пропаганды Николай II написал: „Протоколы изъять. Нельзя чистое дело защищать грязными способами"» [Бурцев 1938: 106].

  Когда же в октябре 1906 г. Совет министров под председательством Столыпина решил отменить некоторые ограничения в правах для евреев, царь после долгих размышлений этого решения не утвердил. «Несмотря на вполне убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, - писал он Столыпину, - внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала, и в данном случае я намерен следовать ее велениям. Я знаю. Вы также верите, что „сердце царево в руках Божиих". Да будет так. Я несу за все власти, мною поставленные, великую перед Богом ответственность и во всякое время готов отдать ему в том ответ».

  "Они (черносотенцы, прим.) ни по приемам своим, ни по лозунгам (цель оправдывает средство) не отличаются от крайних революционеров слева, они отличаются от них только тем, что революционеры слева — люди, сбившиеся с пути, но принципиально большею частью люди честные, истинные герои, за ложные идеи жертвующие всем и своею жизнью, а черносотенцы преследуют в громадном большинстве случаев цели эгоистические, самые низкие, цели желудочные и карманные. Это типы лабазников и убийц из-за угла. Они готовы совершать убийства так же, как и революционеры левые, но последние большею частью сами идут на этот своего рода спорт, а черносотенцы нанимают убийц; их армия — это хулиганы самого низкого разряда. Благодаря влиянию великого князя Николая Николаевича и государь возлюбил после 17 октября больше всех черносотенцев, открыто провозглашая их как первых людей Российской империи, как образцы патриотизма, как национальную гордость. И это таких людей, во главе которых стоят герои вонючего рынка, Дубровин, граф Коновницын, иеромонах Иллиодор и проч., которых сторонятся и которым во всяком случае порядочные люди не дают руки. Убийцы “жидов” из Союза русского народа, и в особенности больших жидов - Герценштейна , Иоллеса - или поощряются или же скрываются."(С. Ю. Витте “Воспоминания”, т.2).