Рассеяно имя твое в фигурах
Абстрактных,
Лишь глаза увенчались морем,
Все оттенки вобрали..
То окрашены мутной прибрежностью,
То глубинной синью,
То медью подводных растений,
То солнцем в зрачках,
То пучинной тенью,
Не вспомнить.

Штрихами, звездами, пятнами,
Твои черты перемешаны.
Обесцвечены, сломаны, стоптаны,
Паутиной и дымом завешаны.
Лишь глаза побывали в море,
И в них плещется взгляд мой...
В мутном растворе,
Пытаюсь имя нащупать...
Сгладить его деформацию.

Но все, что дано мне -,
Абстракция.
Она никогда не окончена,
И нет у нее продолжения.

Деревья до смерти перепуганы,
К земле ниц припадают, ищут спасения, 
Пока их раздевают,
Как рабов провинившихся,
И на головы водружают, 
Тяжелые шапки из снега.

Везде оборванная нищета,
Особенно в мыслях-подвалах тех,
До кого добралась бессердечная мегера,
Ее леденящий смех,
Слышен сквозь прорехи в окнах.

Не вспыхивает солнце,
Ни в одном из стекол,
Лишь подкоптившиеся облака,
Застыли в одной точке,
Сгрудились, боятся разойтись, 
И замерзать в одиночке,
Как стая ощетинившихся птиц.

Начинается спех на объятия,
Хочется руки сомкнуть на ком-то,
Чтобы не выглядеть нищим,
Не носить мысли-лохмотья,
Затаившийся в холоде хищник,
И так обобрал нас до нитки.

Не видно точек черных птиц,
Прошлогодние яблоки никто не склюет,
Они сгниют, и вырастут точно такие же,
Когда яблоня зацветет,
Подмены никто не заметит.

Ничто не заставит холод, 
Снять мантию величия,
Цвет которой так слепит,
Будто в каждой грани, 
Затаилось солнце,
И вышиты на драгоценной ткани,
Изгибы растущих сугробов.

Никто не разговаривает,
Боятся, что в горле застрянет снежинка,
И будет их мучить.

Так будет полгода.

Так будет полжизни.

Ты омут колодца,
Из которого мне не напиться.
Лишь вечно глядеть в черноту,
Волосами касаясь воды.
Как безвольные медузы,
Они там норовят утопиться.

Ты стужа зимы,
Она глыбой застряла по плечи,
Чтоб не смог ты обнять никого,
И стал изувечен,
Как сбитый с лету стремительный коршун.

Ты война,
Стравил моих воинов,
Да так, что все до одного полегли.
Их кровь вымывают реки,
Быстротечные теплые слезы,
Через заросшие ресницами
Заплывшие берега-веки.

Ты книга,
Языка которой не знаю,
Бесконечная книга,
В которой страниц не считаю,
А в конце возвращаюсь к первой.
С формулами, уравнениями,
С математикой не срослось тоже.
О них можно порезаться,
Как о самое острое орудие,
Оставляющее незаживающие рубцы на моей коже.
Но где-то внутри.

Ты горячка,
От которой я просыпаюсь,
Когда изнутри бьет мелкая дрожь,
Будто бусины отлетают
От стенки моего тела,
Они его наполняют,
Но и делают таким пустым,
Выбивают его до дна...

Ты раздражающий звук,
Который в здравом уме,
Никто не дослушает,
А мне кажется сносным,
Как сносна похлебка в тюрьме.

Мне нравились глаза цвета молодых водорослей,
Если смотреть через маску на дно.
И голос, словно шаги крадущейся кошки,
Словно шепот индийских волн.
Это было давно.
А теперь ты ледяная скульптура,
Которую обнять нельзя-холодно.
Лишь будет стоять ледяной дым,
Который я хватаю в ладони,
Но даже он от меня ускользает.

Последнее время почему-то пишутся только стихи.

Мы с тобой зайдем в одну воду,
Где ногами не чувствуешь дна,
Потому что так ты захочешь,
А того же хочу и я.

Мы с тобой войдем в одни беды,
Не запомнив минувших уроков,
Войдем без особых надежд,
И обильных упреков.

Дважды зайдем, чтоб теплее,
Стала на градус вода,
И чтоб от вчерашнего страха,
Не оставалось следа.

Может, слабее мы духом,
Плывущих в другие моря,
И всех, кто раз за разом,
Бросают свои якоря.

Но зато половину пути,
Мы проплывем сообща,
Потому что так ты захочешь,
А того захочу и я.

И когда у кого-то из нас,
Закончится кислород,
Он плавно, не оглянувшись,
На берег сойдет.

И тогда второму не будет,
В одиночестве плыть тяжелей,
Потому что когда-то вода,
Стала на градус теплей.

Нас некогда предупредили,
Что никого не нужно ждать,
И то, что мы не приручили,
Не будет нам принадлежать

В ботинках из плотной кожи, 
Стоим у воды на песке,
Лишь о том бесконечно тревожась,
Как холодно нынче в реке.

Не изнуренного борьбой,
Волна едва ли тронет,
А смелого накроет с головой,
И он утонет.

И там, на самой глубине,
Где каждый камень изучил,
Смелый, в конце концов, приручит то,
Что как-то раз не приручил.

Родиться бы в другое время!
Для этого мы непригодны.
Разносчики смертельных эпидемий,
И сердец холодных.

Мы в этой эре близоруки,
И следуем грошовым целям,
Влюбляться принято от скуки,
А приходить на помощь от безделья.

Где мы сверяемся с часами,
Со множеством различных цифр,
А потом, с годами,
На них задерживаем выбор.

Где почитаем грубиянов,
И перепутываем злобу с прямотой,
Мы обнаруживаем тысячи изъянов,
В том, что называют добротой.

Как странно то, что понимая,
Что это не несет добра,
Я сама точь-в-точь такая,
Мы с вами все из одного котла.

И это все мой век, моя эпоха!
Я в ней живу! И вы со мной!
До завершающего вздоха.
У нас не будет запасной.