Завтра над нами будет другой склок из облаков. Они валяются надорванные, их скинули на землю рыдать и содрогаться. Плакальщики. Иногда забывают, что только вчера плакали и все начинают по новой. Они могут лить свои слезы неделями, пока солнце не решится их разогнать. Звезды тут видно лучше, только вот чего на них смотреть. Они коварные-все время подмигивают. И смотрятся как наклейки. С моим зрением они еще больше, много-много светлых бесформенных пятнышек...

Пусть лучше тучи улягутся, поближе друг к другу прижмутся, заплачут... А мы послушаем, понаблюдаем из-за стекла за чашечкой чая. Люди вообще любят слушать чужие страдания за чашечкой чая.

Дождь всегда приносил много событий. Нужно было бежать расставлять тазы-ловушки для дождевой воды. Вода ударяла по алюминию плотным звуком, словно хотела выбить его до дна. Мы накрывали теплицы-палатки, чтобы растения не захлебнулись, боролись с помехами телевизора, закрывали окна. Вдвоем, потому что они бунтовали вместе со всей природой, разевали свои огромные пасти, из которых в комнату тут же влетали шершни и бабочки.

 

Я помню запах залежалых яблок и укропа, который букетами громоздился на наших столах. К дождю все запахи становились острее.

Мы запирали дверь на ключ , а потом вспоминали, что кошка охотится в лесу за несколько километров. Под шум чайника, свист с придыханием, бабушка звала ее:" Лада, Лада, Лада, Лада...". Она не возвращалась, пока не исполнит долг охотника. Воистину храбрая воительница. Протискивалась в узкий проем, так что ее растопыренные уши приподнимались наверх и бархатом скользили по дереву. Она бросала мышь, волчком стряхивая с себя воду. Сначала она хвалилась бабушке. Та вежливо отказывалась, отодвигая мышь кончиком резинового сапога. Тогда кошка набрасывалась на свою добычу, с хрустом разрывая маленькое серое тельце. На полу оставляла только горькие внутренности.

Дедушка погромче включил телевизор, потому что за окном раздавались такие грохоты, будто началась война. Лампочка перемигивается с кем-то, а потом исчезают все звуки. Затух генератор. Такая страшная темнота. Вижу, как черноту разрезает что-то и хватает меня. Это рука сестры. Мы вскакиваем к окну, где каждую секунду небо рвет электричество. К нам поднимаются по лестнице. Судя по легким шагам, это бабушка. У нее в руках белая свеча в банке, она подсвечивает ее лицо снизу. Она будто предугадывала, что так будет-успела вскипятить наш любимый чай, зовет вниз.

Огонь от свечи пульсирует в кухне и остается на кружках, занавесках, стенах, руках. Иногда он отбивает такт вместе с часами. Мы перешептываемся оттого, что не хотим спугнуть атмосферу свечи. Стоит только сильно выдохнуть или что-то громко сказать, как она потухнет, а вместе с ней будто потухнет огненное сердце. Я бы так хотела сейчас вспомнить, о чем мы говорили в тот вечер, но не помню...

Целая картинка из пазл развалилась на тысячу кусочков. Помню, как шуршал целлофановый пакет из-под батона, как хотелось расчесать руки из-за комаров, как мы испугались осы,которая забыла вылететь днем и осталась у нас ночевать. Мы показывали бабушке своих новых бумажных кукол и домики для них в тетрадках. А кошка урчала у меня на коленях после долгой охоты, уткнув теплый нос в лапы. От нее всегда пахло сладким молоком, немного травой и лесом, потому что в когтях застревали частички мха. У нее дергались уши оттого, что на них попадало мое дыхание. Она дремала, но сон был как у охотника, каждая шерстинка настороже. Стоило чему - то в доме шевельнуться, шея приподнималась, глаза щурились в темноту, она прислушивалась к посторонним гостям. Часто ими оказывались ежи под домом , шуршащие в накрытых досках и садовых инструментах.

Мне всегда было так уютно в этом большом доме со старой мебелью.  Дом был той самой рамочкой из пазл, которую все собирают вначале, чтобы потом было легче.  Теперь не собрать даже этой рамки. 

Я не хочу ничего забывать, но я не помню ни одного лица, даже своего не помню.