Борис Васильев.
В четверг на Ваганьково простились с Борисом Васильевым.
Он был удивительный писатель, уникальный. Над книгами его и над фильмами по его книгам плакали десятки, а может, и сотни миллионов людей. Вспомните повесть «А зори здесь тихие». Сперва инсценировку поставили в Театре на Таганке; спектакль — шедевр; плакали даже чиновники. Потом, в 1972-м, сняли кино — плакали зрители всего Советского Союза...
...Панихида прошла в Центральном доме литераторов.
Множество венков, ордена на подушках, почетный караул в парадной форме, военный оркестр — всё было как полагается. Всё было очень достойно. Были телекамеры, фотографы, телеграммы от руководителей страны (их не стали зачитывать, но сказали, что есть).
Всё было, только не было очереди. Не было народа.
Не было однополчан. Те, кто не погиб в боях, умерли потом.
Не было писателей. Кто их знает — почему. Некоторые, впрочем, пришли; может, десять, может, двадцать. Но ведь в Москве несколько тысяч писателей. И вряд ли найдётся хоть один более знаменитый, чем Васильев. И уж точно нет более благородного.
Не было читателей. Кто их знает — почему. Пришли вряд ли более трёхсот. В четырёхсотместном зале ЦДЛ было полно пустых мест.
Триста из 15 миллионов москвичей — две тысячных доли процента (0,002 %).
Умри он на 25 лет раньше — очередь тянулась бы от Манежа. За эти годы в России умерло около 50 миллионов. И несколько миллионов уехало. Эти умершие и уехавшие были читателями.
За эти годы в России родилось около 40 миллионов. И несколько миллионов приехало. Большая часть этих родившихся и приехавших — не читатели.
...Ребёнка читать учат родители. Если не учат — это плохие родители.
О людях иногда говорят: «дети своей страны». Наша страна не учит детей читать; она плохой родитель.
Но дети — так устроен мир — любят даже плохих родителей, даже грубых, жестоких, пьяных...
...На войну Борис Васильев пошёл
17-летним, в июле
1941-го. Воевал храбро, был ранен, награждён орденами и медалями.
После войны стал писателем. «Иванов катер», «А зори здесь тихие», «В списках не значился», «Завтра была война», «Вы чьё, старичьё?»... Он нигде ни разу не кричал о своём патриотизме, но его книги — чистейший патриотизм. Настоящий, а не площадная слякоть, оплаченная Кремлём.
Он бесконечно любил Родину. Видел, какая она стала грубая, жестокая, пьяная, воровская — но любил, понимал её и горевал. Он видел, что она умирает. Пытался спасать, как мог — своими геройскими благородными книгами. Понимал, что спасти может только мужество, справедливость и честь. Но его любимая Россия шарахалась от этих лекарств как чёрт от ладана. Можно сказать, они умерли вместе.
Оригинал 
