Соки жизни — Сергей Решетников | ЛитРес |
Соки жизни — Сергей Решетников | ЛитРес
Мужчины не плачут, но тоже страдают. Иногда – молчаливо, иногда – отчаянно, иногда – сокрушительно. Как собрать свою жизнь по кускам, когда развалилось всё, во что ты верил? Сергей Решетников не устает искать ответ на этот вопрос.
Тебя бросили или ты бросил. Ты не осторожен на поворотах. Ты в поисках. Что это? Привычка? Зависимость? Ты выбираешь для себя женщину, бога, дорогу, территорию, валюту, правду… Когда ты убежден в том, что ты – плохой, как удивительно легко совершать хорошие поступки. Болезненный развод, судебные разбирательства, ненавистный офис, алкогольные вертолёты. Соки жизни. Полковник никому не нужен, ему комфортнее молчать с чернокожей проституткой, чем слушать от потенциальной пассии, как он поизносился. И для чего всё это? Может быть, для того, чтобы однажды услышать слово «папа».
Провокационная, откровенная, местами язвительная, но определенно живая повесть Сергея Решетникова. #проза #литература #современность
|
Метки: литература современность проза |
Фото в стиле НЮ |
Полумрак. Постель. Он и Она в постели. Романтика сумрака. Игорь и Лика. Одеты. На Игоре расстёгнутая рубашка с коротким рукавом, джинсы. На Лике джинсовые шорты и футболка.
Игорь: Ты знаешь, я тебя… это… очень люблю… Я никого еще так не любил. Но между нами всё кончено…
Лика: (спокойно) Понятно.
Игорь: Почему тебе понятно?
Лика молча показывает рукой на Игоря, и изображает поклон.
Игорь: Непонятно.
Пауза.
Лика: Чувствую…
Игорь: А я ничего не чувствую. Ничего. Я знаю.
Лика: (напряженно) Чего же ты ждешь?
Игорь: (смотрит на нее) Утра, Ликуся. Утра, Лика. (натянуто улыбается) Утречка жду, девочка. Рассвета.
Лика: Мерзко. (кричит вдруг) А-а-а-а-а-а-а! Прекрати так на меня смотреть! А-а-а-а-а.
Игорь вскакивает с кровати, поднимает руки перед собой, потом соединяет их в жест «намасте», «руки молящегося», мол, тише, прошу. Лика перестает кричать.
Игорь: (говорит растеряно) Как – так? Но мы ведь по существу ничего не решили… (берет себя в руки) Правда же? Успокойся, пожалуйста. Успокойся, Лика. (абсолютно спокойно) Ты не выносима. О, как я злюсь на тебя. Как я злюсь. Я очень злюсь. (спокойно глубоко вздыхает)
Лика молчит. Идет к экрану не работающего 3D 4К телевизора. Смотрит в экране на себя в отражении. Берет со стола губную помаду, нервно держит ее в руке.
Лика: (спокойно) Ты убил моего ребенка.
Игорь: (удивленно) Я!? (пауза) Я убил!?
Лика: Ты.
ПАУЗА
Игорь: Приехали. Нормальная тема. Удобная позиция сверху. Ты добровольно сделала аборт, а убил нашего ребенка я… У тебя совесть есть?
Лика: Ты всё подстроил. Ты!
Игорь: Я!? Аллё, Лика, ты совсем того? Ты курнула, родная?.. чё-то…
Лика: Уходи, Игорь.
Игорь: Уйду, не переживай. Фотоаппарат отдай.
Лика: Что!?
Игорь: Фотоаппарат отдай.
Лика: О, господи! Но ты же мне его подарил!
Игорь: Да! А теперь передумал. Отдай. Любви ведь больше нет. Кончилась. Выдохлася.
Лика: А была ли?
Игорь садится на кровь, мечтательно смотрит в пустоту тёмного угла комнаты.
Игорь: (спокойно, с легкой иронией) Я искренне любил твое влагалище. Ты волшебница. Просто времена поменялись. На смену волшебникам пришли циники и прагматики.
Лика: Чудовище.
Игорь встает, идет к шкафу. Он что-то ищет в шкафу, выкидывает оттуда одежду.
Игорь: Я трусы заберу?
Лика: Не поняла. Чьи трусы?
Игорь: (с иронией) Сашины трусы… Его. Ага. Свои, ёлкины… свои… Я у тебя живу третий месяц…
Лика: Жил.
Игорь: Ну жил.
Лика молчит.
Игорь: Я фотографию твою возьму?
Лика: Нет!
Игорь: А трусы?
Лика не понимает о чем идет речь. В недоумении разводит руками.
Игорь: Твои трусики… родной Лизок. (вздыхает) Филки будут нужны, звони…
Лика: Зачем!? (возмущенно) Ты о чем вообще?
Игорь: О деньгах.
Лика: Нет, про трусы.
Игорь. А, трусы. На память.
Лика: Память о чем!?
Игорь: О нашем ребенке.
Лика: Об аборте? Бред какой-то! (берет с тумбочки стакан воды, с жадностью выпивает) Игорь! Забирай любые трусы, закрой свой рот… и дергай вон отсюда. В той комнате, кстати, есть мамины трусы… Возьми на память. Для музея истории извращенцов.
Игорь: Сколько можно единиц?
Лика: Чего?
Игорь: Единиц трусов.
Лика: На твою совесть.
Игорь: (смеется) У-у-у. Ставка так себе – я тебе скажу. (пауза) А фотоаппарат?
Лика: Фотоаппарат бери.
Игорь: А то щас доллар подскочил… Ха-ха. Не. Не стремно, нет. Отличный фотик. Хороший подарок. Ипонский. Я завтра еду к брату… К Саше… Он тебя, как это… как это назвать? Как прежде… это… любит… Привет тебе передает… парализованной весь такой… (с улыбкой) …рукою машет… так… слегонца… Пальчиком одним шевелит, гондон. Думаю, просит, чтобы я напоследок отымел тебя по братски… Ха-ха. Я отымел… Я отдал тебе своей энергии. Почти влюбился. (пауза: нервно молча ходит по комнате) И еще Сашка спросил твои трусы. Он может чуть-чуть говорить, видеть, слышать и еще… нюхать… Дай ему свои грязные трусы. (кричит) Сука, дай грязные трусы для моего брата, который тебя любил, который тебе эту хату купил, машину купил, деньги давал, в шампанском вине тебя купал! (многозначительно) Неподдельном! Его младший брат последний хрен без соли доедал, а он давал деньги ТЕБЕ! (больно тычет ей в грудь пальцем) Сейчас всё поменялось. Я управляю его капиталами. Это он решил в войнушку поиграть, а не я… (успокаивается) И еще я выполняю его просьбы. Пока… выполняю. (взрывается) И он просит твои вонючие трусы! (садится за стол, ударяет кулаком по столу, сразу же успокаивается) Чем запашистее, тем лучше. Нужно чтобы был такой натуральный амбре. Реальный. Чтобы можно было упасть от твоей вони. Я положу твои гребаные трусы ему на подушку… рядом с его расплющенным носом. И он будет подыхать, обоняя тебя. Он очень просил. Очень-очень. Он умирает, Лика.
Лика: (кричит) Это неправда!
Игорь: (кричит) Саша просит, чтобы ты не приезжала…
Лика: Это неправда!
Игорь: Правда. Это ты убила его!
Лика: (успокаивается) Это ты покалечил его. Ты его вдохновил этими сайтами… (уверенно, жестко, строго) Ты всё подстроил. Ты подлец.
Игорь громко смеется.
Игорь: Я? Снова я виноват?! Я убил твоего ребенка, я покалечил твоего брата, и я твои трусы ему подавай… Мой братишка с завихрениями – как Наполеон – любит запашистых женщин. Неси свои трусы, Жозефина… Неси трусы, Жози…
Лика: (спокойно) Какой ты мерзкий? Какой ты мерзкий… у… блюдок… (подходит к экрану телевизора, берет с тумбочки помаду и пишет: «ВСЁ») Игорь, у тебя мерзкое имя – Игорь.
Игорь: А у тебя нормальное имя? (с паузами, с расстановкой) То есть и ты – зная, что я с детства не люблю своего имени, предпочитаю – Гарик, Гарри, Ингвар, Егор… Это имя придумал мой старший брат. Это он решил мою судьбу. Он меня покалечил. Я должен был быть каким-нибудь нормальным «Колей» или «Мишей» или «Борисом» на худой конец… А я, сука, Игорь! И ты, злая страшная женщина, зная об этом, говоришь, какое у меня мерзкое имя «И…горь». (присаживается на корточки) О, о, о! Какая же ты сука, Лика. Лика – сука! Рифмуется.
Лика: (спокойно) Я знаю только то, что ты говоришь неправду. Ты лжец. Я сожалею о наших с тобой отношениях.
Игорь: Саша говорит, что война его тянет…
Лика: Куда? (пауза)
Игорь: Я спрошу у него – куда. Он ответит. Саша знает. Саша умный.
Лика: Игорь, ты знаешь то, что знает Саша и что не знает… Что любит Саша и что не любит… Я тоже… не хочу его видеть… (пауза) Ты надеялся, что ты мне его заменишь? Никогда. Ты думаешь, ты достоин его? Ты – пародия, Игорь. Ты, Игорь, генетическая пародия. И я старалась… Видит Бог… я старалась… стать для тебя родным человеком. Но… Я думала, судьба, бог, карма… Тоска…
Игорь: Какая – в жопу – карма? Какая – в жопу – судьба? Какой бог!? Ты отдалась мне при первой же возможности. И вертелась подо мной два часа, сука! А он там воевал… Воевал. Мой брат воевал, а ты легла под меня… под меня…
Лика: К сожалению, да. Я надеялась. Вот и вертелась.
Игорь: Нет, не надеялась, ты вертелась, потому что у тебя просто зачесалось… А когда чешется, чё надо делать? Правильно, чесать. И мужики бабам чешут. Чешут… Членом, пальцем, языком, всем, чем только можно чесать. Этот мир сплошных извращенцев. Ты посмотри на этих людей, посмотри какие запросы они посылают в Яндекс. Все помешаны на сексе. Все извращены. Изначально. Изнутри.
Лика: Я долго думала, но передумала. Ты ничтожество, Игорь.
Игорь: Однако, ты, Лика, забеременела от меня… От меня.
Лика: Не от тебя, а от…
Игорь: А от кого?
Лика: От безысходности забеременела. Но потом вовремя одумалась… (пауза)
Игорь: (кричит) Ты убила моего ребенка! Тварь!
(пауза)
Лика: (спокойно) Нашего ребенка. Возьми фотоаппарат… японский… курс доллара нынче высок… Границы закрыты.
Игорь: Да, закрыты. Мой дружок повез телики через Черногорию, как в восьмидесятых.
Лика: (достает фотоаппарат, протягивает ему) Возьми. За те же деньги такой сейчас не купишь. Возьми. Ты мерзкая пародия на своего старшего брата… Можешь даже мамины трусы взять… На память… (пауза) Игорь, скажи: это ваша мама не пускает меня к Саше? Ты ей что-то о нас рассказал?
Игорь: (с улыбкой) Всё в деталях.
Лика морщится, глядя на Игоря.
Игорь: А можно я тебя сфотографирую, Лика? Твоя прекрасная злость уникальна. Я хорошо фотографирую… Помнишь?
Лика: Нет.
Игорь: Для брата. Для Саши. Лика, первая любовь – это навсегда.
Лика: Нет.
Игорь: А Саша очень просил. Что я ему скажу? Он ведь не может встать полгода. Он срёт под себя полгода. Знаешь, как это мерзко, когда здоровых двухметровый детина срёт под себя. У него пролежни. Страшные пролежни. Фу! И член… его гребаный член не стоит. Из его члена теперь время от времени непроизвольно вытекает моча… Саша просто просит твое фото. Однако он даже передернуть на это фото не сможет. Он инвалид. Он любил приключения. Он искал смерти. Он ведь не за Родину пошел туда воевать, не за гребаных русских…
Лика: А ты что не русский?
Игорь: Я русский, поэтому я имею право ненавидеть русских.
Лика: Саша нашел там свою судьбу.
Игорь: Нашел то, что нашел. Инвалидное кресло и старую сиделку, которая кормит его с ложечки. Понимаешь меня? Кому из вас больше повезло? Ему. Сашке. Кормильцу нашему.
Лика: Игорь, ты похеришь бизнес.
Игорь: Не твое дело, сука.
Лика: Хорошо. Один раз… фотографируй. Для Саши.
Лика платочком утирает слезы с глаз, подкрашивает губы, ресницы, подводит глаза, брови, поправляет одежду.
Игорь берет фотоаппарат, готовится, настраивает фокус. Лика ждет.
Далее Лика шокирует Игоря тем, что снимает с себя всю одежду, ВСЮ, бросает белую простынь на пол, ложится в позе модели. В кадре видна её «княгиня» с половыми губами, напоминающими лепестки розы.
Лика: Снимай так.
Игорь: Ты прекрасна.
Игорь в шоке, хитро улыбается. Его глаза загораются. Он пару десятков раз фотографирует Лизу. Та время от времени меняет позы, демонстрируя свои «лепестки розы».
Игорь заканчивает фотосессию, кладет фотоаппарат, подходит к Лизе, целует ее. Лика отталкивает его. Она быстро накидывает на себя халат.
Лика: Чудовище.
Игорь: Красавица, у меня встал.
Лика: Саша… знаешь…
(пауза)
Игорь: Меня зовут Игорь.
Они целуются. Лизе видится, то Саша, то Игорь. Они похожи, как братья с разницей в возрасте три года. Лика застывает в поцелуе, видит перед собой Игоря и вырывается из его объятий.
Игорь: (с ехидной улыбкой) Ты прекрасна. Прекрасна.
4 февраля 2015 года (текст дописан 13 августа 2022 года)
Сергей Решетников © «Фото в стиле НЮ» на сайте автора
|
|
Снайпер: найду себе войну |
|
Метки: сценарий война решетников снайпер сергей решетников |
Роман «Соки жизни» на Литрес от ЭКСМО |
Тебя бросили. Ты бросил. Ты не был осторожен на поворотах. Ты в поисках. Привычка? Зависимость? Ты выбираешь для себя женщину, бога, дорогу, территорию, валюту, правду… Когда ты убежден в том, что ты – плохой, как удивительно легко совершать хорошие поступки. Болезненный развод, судебные разбирательства, ненавистный офис, алкогольные вертолёты. Соки жизни. Полковник никому не нужен, ему комфортнее молчать с чернокожей проституткой, чем слушать от потенциальной пассии, как он поизносился. И для чего всё это? Может быть, для того, чтобы однажды услышать слово «папа».
Комментарий Редакции Eksmo Digital (RED): Провокационная, откровенная, местами язвительная, но безусловно живая повесть о том, что мужчины тоже страдают. Иногда – молчаливо, иногда – неистово, иногда – оглушительно. Как собрать свою жизнь по кускам, когда развалилось все, во что ты верил? Сергей Решетников не устает искать ответ на этот вопрос.
«Соки жизни» на Литрес от ЭКСМО
|
Метки: соки жизни сергей решетников |
Соки жизни – Сергей Решетников |
Тебя бросили. Ты бросил. Ты не был осторожен на поворотах. Ты в поисках. Привычка? Зависимость? Ты выбираешь для себя женщину, бога, дорогу, территорию, валюту, правду… Когда ты убежден в том, что ты – плохой, как удивительно легко совершать хорошие поступки. Болезненный развод, судебные разбирательства, ненавистный офис, алкогольные вертолёты. Соки жизни. Полковник никому не нужен, ему комфортнее молчать с чернокожей проституткой, чем слушать от потенциальной пассии, как он поизносился. И для чего всё это? Может быть, для того, чтобы однажды услышать слово «папа».
Комментарий Редакции: Провокационная, откровенная, местами язвительная, но безусловно живая повесть о том, что мужчины тоже страдают. Иногда – молчаливо, иногда – неистово, иногда – оглушительно. Как собрать свою жизнь по кускам, когда развалилось все, во что ты верил? Сергей Решетников не устает искать ответ на этот вопрос.
|
Метки: роман соки жизни |
Щастье всегда не навсегда. От 20 сентября 2021 года |
Назло тебе буду щастливой. А с чего ты решила, что я хочу видеть тебя нещастной? У меня не укладывается в голове фраза: назло тебе буду щастливой. Я пять раз женат. А все пять раз заканчивались этой фразой. Нет, есть ещё предварительный этап к этой фразе. Этап, когда ты ещё даёшь кэш. Она как преданная собака смотрит тебе в глаза и говорит: «Я так благодарна тебе за всё, что ты сделал для меня, за то, что был в моей жизни. Спасибо тебе». Потом ты перестаёшь давать кэш. И начинается правда, которую ты ещё не слышал. Это всё касается тебя напрямую. Назло тебе буду щастливой. Но не всегда получается. И далее начинается: «Ты уничтожаешь всё живое вокруг себя». «Тварь, ты просто тварь». «Какое же ты ничтожество». «Подонок». Большая любовь всегда заканчивается большой ненавистью. Чем больше и крепче любовь, тем больнее разрыв и яростнее ненависть. Я понимаю и осознаю ненависть, я принимаю «ничтожество», «тварь» и «подонок». Мой мужской мозг не понимает: «Назло тебе буду щастливой». Видит Бог, я искренне радовался, когда узнавал, что моя бывшая пассия находила своё щастье и благополучие. Это было искренне. На душе становилось спокойно. Что она не одинока, что финансово обеспечена… Но я всегда получал в конце: «Назло тебе…». И «подонка». Назло тебе стану миллионершей… ну ладно. Ладно. Дай бог. Поэтому бегите от своих бывших куда подальше. Рвите все гнилые нити этих отношений. И не трахайтесь с бывшими никогда. Никогда не трахайтесь с бывшими. Это плохо кончается. Они будут обещать посадить вас в тюрьму. Они пнут ваш вонючий труп, когда вы умрёте. И когда она говорит: «Я так благодарна тебе за всё». Убегай. Беги, Форрест, беги. И никогда не подставляй ей спину. Она дождётся удобного момента, когда ты будешь слаб и беспомощен, и воткнет нож тебе между рёбер. Воткнёт и покрутит его по часовой стрелке, чтобы кровь не останавливалась. Она будет плакать от щастья и многократно крутить нож в твоей спине. В горячей спине, которую она годами обнимала. Щастье всегда не навсегда. Шастье заканчивается через три-четыре года. Начинается терпилово, которое заканчивается конфликтами и сексуальными контактами на стороне. Она тоже пойдёт налево, сначала будет тебе мстить, потом ей понравится. Потом она станет порочной сукой, которая может потрахаться сразу с двумя самцами, занюхав это действо дорожкой кокоса. Двойное проникновение она особенно оценит. И всё равно ты будешь «подонок» и «сволочь». И знаешь почему? Потому что ты, тварь, довёл её до такой жизни. Не уберёг, подлая душа. Бойся бывших больше врагов своих. Потому что бывшие знают твои слабые стороны. Ты ведь сам делился своим проблемами, когда вы лежали в одной кровати, когда её глаза блестели от щастья в темноте… как у кошки. И если хочешь узнать всю правду о себе, скажи, что ее дети тупые. Если ты скажешь, что она тупая, ее это так не заденет. А если скажешь про детей, то получишь по лицу, получишь «подлеца», «подонка» и полный пакет ненависти на всю оставшуюся жизнь. Лучше уйди как можно подальше. Но знай, что она будет за тобой следить, она будет за тобой приглядывать, она будет читать твои соцсети. И будет радоваться твоим неудачам. Обнимать другого и с горящими глазами говорить: «Я так тебе благодарна за то, что ты есть в моей жизни». И его тоже ждёт такой облом.
Так вот. Я её убил вчера, девятнадцатого сентября две тысячи двадцать первого года. Я не мстил ей. Я не говорил ей грубых слов. Я просто убил. Почему? Она уничтожила мой бизнес. Она слила секретную информацию моим заказчикам. И со мной разорвали все контракты. Она не получила никакой прибыли. Она просто уничтожила мой бизнес ради того, чтобы уничтожить. А я хладнокровно убил ее. Почему? Нууу, потому что, если бы я ее оставил в живых… она бы продолжила сливать на меня компроматы. Она ведь была моим лучшим другом. Никогда не доверяй друзьям такой информации, которая может тебя уничтожить. С чего всего началось? Мы встретились спустя три года после развода. Оба одиноки. Она донашивала остатки своей дорогой одежды. Я начал новый бизнес. Я не купался в золоте и долларах. Но кредитов не имел и денег в магазине не считал. Мог позволить себе многое. И мне нужен был помощник. Я подумал про неё. Это была моя первая ошибка. Пожалел ли я её? Да. Это была моя вторая ошибка. Никогда не жалей бывших. Лежит она в канаве, умирает. Просто пройди мимо. Она не твоя. Пусть лежит. Она бы не прошла. Она бы подошла и пнула тебя. Постаралась бы попасть по печени. Я потащил ее к себе домой. В свою новую квартиру. Мы трахались. Не скажу, что это было здорово, мы трахались как это было много лет назад. Физиологически мы не изменились. Мы изменились в отношениях друг к другу. Мы почему-то опять решили, что принадлежим друг другу. Но время за эти годы расставило такое количество барьеров, что их не перепрыгнуть в этот второй забег. К тому же здоровье уже не то. И много до сих не прощено. Не прощено. Многим вещам нет прощения.
Когда женщина пошла против тебя, убей её. Убей в своем сердце, в своей голове, в реале.
- Где ты её убил?
- У ее подъезда. До покажу.
- Ты знал, где она живет?
- Я узнал.
- Как ты её убил?
- Вот так. - Показал я. - Просто. Ножиком в сердце. Один раз. И повернул два раза между рёбер... Против часовой стрелки. Она в это время держалась за мою спину. Она не кричала. Умирала долго. А я плакал. Я и сейчас плачу. Простите.
- Допрос закончен двадцатого сентября две тысячи двадцать первого года в двадцать два часа тридцать шесть минут по московскому времени. Допрос проводил следователь следственного комитета по уголовным делам Дмитрий Сапрыкин. Подозреваемый Решетняк Сергей Михайлович. От адвоката по назначению отказался. Ходатайство об отказе зафиксировано постановлением в письменной форме. Подозреваемому разъяснены его права и обязанности. Съёмка проводилась при помощи цифровой видеокамеры.
Он обратился к оператору:
- Всё. Выключай.
Вытер двумя кулаками глаза и повернулся ко мне:
- Завтра поедем на осмотр места преступления. Потом следственный эксперимент.
- А потом?
- Потом обвинительное заключение.
- А потом?
20 сентября 2021 года.
Решетников Сергей © 2021
|
Метки: Решетников проза Щастье всегда не навсегда Сергей Решетников От 20 сентября 2021 года отношения рассказ |
18 глава: Бар, такси, полиция, полковник, папа, роман "Соки, суки, жизни" (финал) |
В ночь после встречи с Анастасией в «Большом» я пил больше обычного. Я хотел что-то затопить внутри себя. Видимо, это был страх. И страх не умирал. Он не умирал даже когда бармен меня выгнал из бара. Бармен устал слушать мой бред. Я вел себя как свиньи, поссал у бара. И он выгнал меня за шиворот. Падая в лужу, я кричал:
- За что? Верните мне мои цветы!
Но меня никто не слушал.
Я, шатаясь, побрёл пешком по Лубянке на Сретенку. Упал на Сухаревке в грязь. Потом прятался от полиции. Потом наконец-то нашел метро. Но поезда уже не ездили. Я достал айфон, попытался вызвать Яндекс такси. Ничего не вышло. Тогда я понял, что единственный шанс попасть домой – это поймать машину на улице… Таксомоторы стояли чуть поодаль. Я подошел к одному из них и назвал адрес.
- Садитесь, - сказал таксист.
- Ничё, что я пьяный?
- Садись.
- Только я вам с карточки деньги пере… переведу, а то у меня мелких нету. Только пятёрка…
- Я дам вам сдачу с пяти тысяч.
- Да не, не надо. (я икнул) Не… не утруждайте… (я икнул) себя.
- Не проблема. Я дам сдачу с пяти тысяч.
- А скоко… за скоко вы меня довезете домой?
- За пятьсот.
- Ууууу… Долговато – пятьсот.
- Ночной тариф.
- А-а-а. Теперь мне ясно. Теперь мне всё понятно. Ночной тариф. Ну ладно. Выбора нет. Полетели.
Мы доехали очень быстро. Ночная Москва, как правило, пуста. Он дал мне с пяти тысяч сдачи. Я визуально осмотрел деньги. Тёмно в салоне. Да нет. Хороший человек. Сразу видно.
- Пока, хороший человек, - захлопнул я заднюю дверь и пошел к подъезду.
Дальше я не помню.
Я проснулся в четыре утра от какой-то необъяснимой внутренней тревоги. У меня в душе живет зверёк по имени Чуйка. Я ему верю. Я чую, когда что-то случается. Я не помню, как я вчера поднялся домой. Я вспомнил, что взял у таксиста сдачу.
Сейчас я достал деньги из кармана, включил свет, а это оказались бумажки. Фальшивка. Написано красным «не является платежным средством». Таксист меня обманул. Ай да попал, Николай Сергеевич. Один мошенник попал на другого мошенника. Я доверчивый. Я люблю, когда мне доверяют, и доверяюсь сам. Сучий таксист – нагрел пятёру. Голова трещала. После вина в ресторане я мешал водку с пивом. А потом еще заливал это бурбоном. Я убивал в себе страх. Убивал в себе совесть. И еще обоссал бар. Где-то лежит моя сумка с оборудованием. Я брал ее в ресторан. Работал, пока ждал Анастасию. Я всегда ношу оборудование с собой. Я опять поднялся с кровати, стал искать сумку. На кухне – нету. В комнате – нету. В шкафу – нету. Нигде – нету. И тут я занервничал по-настоящему. Сучий таксист не только кинул меня с пятёрой, но и украл мою кожаную сумку. А там всё оборудование: два айфона, пять смарфтонов на андроидах, один айпад, два планшета на андроидах и паспорт. Грёбаный таксист. Я накинул на себя джинсы и рваную футболку. Нашел заграничный паспорт. И вышел на улицу. Я пока не понимал, что буду делать. Но загранпаспорт я с собой прихватил. В нашем районе только в одном зачуханском магазинчике торговали спиртным по ночам. Ментов пэ-пэ-эсников там бесплатно кормили беляшами, поэтому они смотрели на нарушение закона сквозь пальцы. Там можно было рассчитываться только налом. Я зашел в магазин, купил две бутылки пива и холодный беляш. Одну бутылку выпил прямо в магазине. Мерзкий беляш съел на улице. И тут же выпил вторую бутылку пива. Полегчало. Оборудования у меня украли тысяч на пятьсот. Такие дела. Если я не найду оборудование, я умру с голоду.
Время пять утра. Я включил ватцап, хотел позвонить Пашке. Но Пашки не было, Пашка умер. Я пошел в полицию. Пьяный в зюзю. Стучу в будку. Автоматчик просыпается.
- Что надо?
- Заявление написать. У меня украли оборудование и паспорт.
- А утром никак?
- А как же по горячим следам? Пусти меня, автоматчик. Пробовал стрелять-то из этой «Ксюхи»?
Показал я на укороченный АКС.
- Прицельность… херовая. Согласен? – сумничал я.
- Да, есть такое дело. И рикошетит сильно.
- Да. Пусти меня – заявление написать. Дело неотложное.
Он открыл ворота. Дверь в участок была открыта. Я вошел.
За решёткой было стекло. За стеклом сидела полная девушка в полицейской форме. Дырка в стекле была такой маленькой, что непонятно было, что можно через эту дырку подать. Только паспорт. И скрученный лист формата А4. Я нагнулся над дырочкой и сказал:
- Меня… это… ограбили.
Девушка даже не подняла глаз, продолжала что-то писать авторучкой:
- Что у вас случилось?
- Я же говорю – меня ограбили. Оборудование, деньги, паспорт и… и… это… цветы…
- Цветы?
- Да, цветы. Восемьдесят алых роз.
- Восемьдесят алых роз?
- Да, восемьдесят алых роз.
Она впервые подняла на меня круглое лицо с бесцветными глазами:
- Почему четное число? Вы были на поминках?
- При чем тут поминки? Нет, я не был на поминках. Я не помню точное количество цветов. Может быть семьдесят девять. Или восемьдесят три… Это не важно.
- В полиции всё важно. И всё, что вы говорите, может использоваться против вас.
- Но вы же не ведете протокол. Вы пишите… какую-то… х… Пишите авторучкой. Кто в двадцать первом веке пишет авторучкой?
- Мы в отделении пишем авторучкой. Где вас обокрали?
- Я был в ресторане… на Петровке… со своей девушкой…
- А где девушка?
- Ну-у она уехала. Она пока еще не совсем моя девушка. Мы вместе решаем ее психические проблемы. Психические… И это… психологические проблемы. Понимаете, у нее сожгли дом, убили мужа… мы сидим в «Большом»…
- У нее сожгли дом и убили мужа? У нее, по-моему, проблемы побольше ваших. Разве не так? А вы пришли потому, что у вас украли букет цветов? Семьдесят девять или восемьдесят три… А почему же девушка не пришла?
- Но ограбили-то сегодня меня. Паспорт, оборудование, деньги и… и цветы… Понимаете?
- Восемьдесят алых роз?
- Ну я не помню… Может быть семьдесят девять, может быть восемьдесят пять…
Она положила руку на стол, демонстративно зевнула и сказала:
- Посидите вон там. На стульчике. Дежурный скоро будет.
Вдруг она стала меня разглядывать и потом сказала:
- Да вы же в дым пьяный.
- Но и что что я пьяный. Если я пьяный, то мне не нужно помогать.
- Вы уверены, что вас ограбили?
- Да, уверен. – Я сел на стул: - А когда придет дежурный?
- Не знаю.
- А кто знает?
- Никто не знает.
Страшно не то, что мне пришлось ждать. Страшно то, что пиво, которое поначалу мне помогло, отпустило. Заиграла печень. И началась безумная головная боль. Началась паника. Мне срочно нужно пиво.
- Можно я схожу домой на пятнадцать минут?
- Попробуйте, - сказала, улыбаясь, пышная девушка.
Я вышел из отделения, подошел к будке, постучал, выглянул сонный автоматчик и спросил:
- Что?
- Выпустите меня. Понимаете… Дежурного пока нет. Я минут на пятнадцать сбегаю домой. Посру. Я тут недалеко живу.
- Бумагу от дежурного принесите. Выпущу.
- Но дежурного нет.
- Тогда ждите. Там туалет есть. Бумагу спросите у девушки…
- Может пустите?
- Не имею права.
- Пятнадцать минут назад вы не хотели меня сюда запускать. А сейчас не хотите выпускать…
Мент протер свои глаза и сказал:
- Не имею права.
- Впустить имеете право, а выпустить – нет?
- Так точно. Такой порядок. Ты чё тупой? Неси бумажку, отказ, талон-уведомления или еще что-нибудь…
- Бумажку? Без бумажки вы меня не выпустите?
- Без бумажки – нет.
Он закрыл свою будку. И опять, видимо, лёг спать.
Я вернулся в отделение. Девушка с улыбкой спросила:
- Сходили домой?
- Нет. Без талона-уведомления меня не выпускают.
- Такой порядок. Садитесь, ждите дежурного.
Внутри меня всего переворачивало. В голове стучало молотком. Когда же придет этот дежурный? Когда похмелье плюсуется к проблемам – у меня начинаются панические атаки. Холодный пот стекал по моей спине. Перед глазами начались видения. Но не Бог ко мне пришел… Ко мне пришёл дьявол. Толстая бледнолицая девица с прозрачными глазами. Я хотел забрать у неё авторучку и выколоть ей глаз. Оба глаза.
Я схватился руками за решетку, затряс её и закричал:
- Позовите сейчас же дежурного. Преступников нужно ловить по горячим следам. Этот таксист украл у меня оборудование, паспорт, деньги и цветы… Вызывайте срочно вертолет. Объявляйте план перехват. Ублюдки! Я плачу налоги, чтобы вы получали деньги. Я вас кормлю. Гребанные полицейские.
Я орал благим матом. И гремел решеткой. Круглолицая девочка напугалась. И нажала на какую-то кнопку. Выбежал сонный полицейский в майке. Он был мельче меня. Уставился мне в подбородок, заорал и забрызгал слюной:
- Чё ты орёшь!?
Я закричал в ответ:
- Мне нужен дежурный.
И я опять начал трясти решетку.
- Я дежурный, - схватил он меня за руки и повалил на пол.
Но я не собирался сдаваться. Я начал с ним бороться. Я мог ему даже врезать с правой. Но вовремя одумался. Внутренний голос во мне закричал, что это сопротивление полиции, или даже применения насилия, опасного для жизни или здоровья, в отношении представителя власти – наказывается лишением свободы до десяти лет. Я легко мог поехать этой ночью на десяточку, если бы двинул ему в морду. Потом бы мне пришлось убить автоматчика в будке… И тогда всё. Я убийца. Небо в клеточку, друзья в полосочку. Я слез с полицейского, поднял руки вверх и сказал:
- Всё-всё. Сдаюсь. Гитлер капут. Ничего не было. Извини меня, пожалуйста. Мне просто нужна помощь. Меня обокрали. Помогите мне. – И я заплакал.
Дежурный вскочил на ноги, достал наручники. Развернул меня лицом к стене. Но понял, что я не сопротивляюсь, что сегодняшний эксцесс может стать большой проблемой для него, ведь он спал в свое дежурство… Он положил наручники в свой карман, посмотрел на испуганную девушку, указательным пальцем коснулся своего носа, мол, тихо, и сказал:
- Дай ему бумагу, пусть пишет черновик заявления. Всё хорошо. Все успокоились.
Я понял, что Бог меня миловал и по этапу за нападение на полицейского я не поеду.
Я быстро написал заявление. Он к этому времени уже надел на себя серо-голубую рубашку с капитанскими погонами.
- Щас мы перепишем заявление по форме. Фамилия-имя-отчество?
- Степанков Николай Сергеевич.
- Ты не написал, где работаешь.
- Нужно вызвать вертолет. И найти этого таксиста. Даже выключенными можно отследить мои телефоны, мои СИМкарты. Там девять смартфонов андроид, три айфона, три айпада, три планшета на андроиде… пять секретных чипов… деньги… паспорт… и букет цветов… алые розы…
Капитан почуял неладное и перешел на «вы»:
- Зачем вам столько оборудования? И зачем вам розы?
- Я служу… служу отечеству.
Капитан удивился:
- Да ну?
- Я полковник Федеральной службы контрразведки Российской Федерации.
Капитан офигел:
- Полковник?
- Скорее поднимайте вертолеты и ловите этого таксиста. В этих айфонах, смартфонах и чипах много секретной информации.
Я отчеканил:
- Государственная тайна. Понимаете меня, капитан? Накажут не только меня, но и вас - за бездействие.
Капитан изменился в лице:
- Покажите удостоверение.
- Вы что? Я полковник контразведки. Вы хотите, чтобы я таскал корки в карманах трико? Или носил погоны полковника на водолазке, когда выполняю секретные задания?
- Но вы пьяны.
- Конечно, пьян. Такая служба. Нужно соответствовать, так сказать… массам. Вызывайте вертолеты, а то вас завтра сделают обычным патрульным в метро. И будете до самой пенсии ловить нелегалов.
- Да у нас нет вертолетов. У нас сейчас три патрульные машины, да и то одна рессоры меняет с девяти вечера. Где мы найдем этого вашего таксиста? Как?
- Это ваша задача найти преступника.
- Да знаю я.
У меня зазвонил айфон, номер определился, звонил бармен:
- Слушаю.
- Слушайте, вы вчера, извините, обоссали мой бар. Это раз.
- Вопрос решим.
- И второе. Ваша сумка с телефонами, паспортом и денежными средствами лежит у нас. Мы ничего не трогали.
- Отлично. Я всё заберу.
Капитан потянулся за моей трубкой:
- Кто там? Дай я.
Он взял у меня трубку, включил на громкую связь и представился:
- Капитан полиции Новицкий. Пропавшее оборудование у вас?
- У нас.
Капитан зачитал по бумажке:
- Девять смартфонов андроид, три айфона, три айпада, три планшета андроида, пять чипов, паспорт, деньги… и букет цветов… розы алые… Восемьдесят единиц.
- Цветов нету. Цветы он вчера подарил официантке, на которой обещал жениться… Официантка уволилась.
- А деньги?
- Тысяч десять там по-моему… Мы не считали. И количество айфонов не считали. Никто ничего не трогал. Мы поняли, что человек непростой… Он часто у нас напивается и про женщин своих говорит… Что они его бросают…
- Так, значит, слушай меня сюда… Мы сейчас приедем – всё оборудование заберем.
- Он у меня тут бар обоссал…
- Заплатим. Он заплатит. И ты будешь молчать об этом. Понял?
- Да.
- Адрес! - скомандовал капитан, вошел в роль настоящего следака.
- Улица Рождественка, дом пять дробь семь, строение шесть.
- Я записываю: улица Рождественка, дом пять дробь семь, строение шесть. Всё.
Капитан передал мне трубку.
- Вас увести… в бар? Или ты сам? На такси… Когда всё получишь, нужно будет написать отказное, что всё в порядке, дело расследовано, особо отличившихся, так сказать, просим представить к наградам. И так далее. А цветы ты официантке подарил…
- Да я понял.
- И бар у него обоссал.
- Случайно вышло. Ну что, капитан, спасибо за службу.
Я протянул ему руку, он пожал мне руку.
Он улыбнулся и добавил:
- Аккуратнее нужно с алкоголем. Родина у нас одна. И вертолетов у нас не хватает на случай перехвата таксистов.
- Зато у нас порядочные бармены. А да… Тут еще одно дело. Мне таксист поддельные деньги… тиснул… Я ему дал пятёру, он мне бумажки на сдачу…
- Что будем опять поднимать вертолёты? - Засмеялся он.
- Да нет. Не надо. Бог ему судья. Спасибо, капитан. Спасибо за службу, капитан Новицкий. Вы хороший полицейский.
Он отмахнулся от меня.
- Пока, капитан.
Я поехал в бар, забрал свое оборудование. Потом позвонила дочь. Я предложил поехать в магазин. Купить ей на зиму одежды. Она привезла из Красноярска шубу. Я сказал, что в шубах в Москве никто не ходит, не практично, да и климат не тот. Мы поехали в торговый центр. Мне было ужасно плохо. Дочка мерила одежду и демонстрировала ее мне. Я говорил: «Мне нравится» или «Очень клёво». Она была красивая и счастливая. У нее теперь есть папа, какой – никакой. Еще я думал об Анастасии. Об Алисе. О Джамиле. О Принцессе. О всех моих женщинах, которых я любил, которых недостоин, которым я так и не принес счастья. Я их и сейчас люблю. Также я подумал о том, что счастье я должен принести своим дочерям. Лучше поздно, чем никогда.
А потом я задремал на пуфике. Дочка подошла ко мне и сказала:
- Пап.
Я проснулся. Я не расслышал, или мне показалось.
- Пап.
- Да.
- Твоя кредитка не прошла. Надо еще раз.
- Хорошо. Пойдем.
Это было самый счастливый день в моей жизни. Она назвала меня «папой». Я папа.
14 сентября 2021 года.
|
Метки: соки сука жизни проза полковник решетников полиция роман бар сергей решетников такси папа |
Глава 11 «Танкист», читать роман «Реалити-шоу Война» Сергея Решетникова |
Перед этим вы читали главу 10 «Работа». Если не читали - почитайте.
Жена убитого красными Ивана Ивановича Иванова, Агафья с детьми Васькой и Алёшкой уехала к отцу в Белый Яр Енисейской губернии.
Но отец умер за месяц до их приезда. Его добро растащили и пропили старшие дети. А в его доме жил какой-то горе-пьяница, называвший себя крёстным братом.
Агафья с детьми кое-как перезимовали в землянке.
Весной перебрались в Кузбасс. Там Агафья, обладавшая пышными формами, нашла общий язык с одним рвачом, начальником железнодорожной станции. Ей дали угол: дом–не дом, сарай–не сарай.
Потом рвач, звали которого Прохор Карман, грузный, толстый, вонючий стал частенько захаживать к Агафье. Они на некоторое время забирались на печь, закрывались от детей шторкою и там шебаршились, перешептывались, шуршали. Прохор противно хихикал. Маленький Василий внимательно слушал, что там происходит на печке, и всегда боялся — не задушит ли Прохор мамку.
Однажды он взял со стола большой нож, который в ожидании прихода Прохора точил всю прошлую неделю, и решительно полез на печь. Его остановил Алеша, который был старше и мудрее.
— Не надо, — сказал Алеша.
Василий остановился, положил нож на стол, подошел к брату, сел рядышком.
— Дядя Прохор похож на нашего хряка, которого бандиты в Киров свезли. Помнишь, Алеша? — шептал Василий на ухо брату.
Алеша кивком соглашался.
Они так сидели и смотрели на стены — пятнадцать, двадцать минут, полчаса — пока за шторкой что-то происходило.
Шелест, шебуршанье, шорохи, стук нарастали. Под конец добавлялись мамины стоны. Василий со слезами на глазах шепотом спрашивал у брата:
— Мама не умрет?
Алеша пожимал плечами. Они в сумраке вечера молча сидели и ждали, когда же уйдет Прохор. Шорохи на печи, наконец, прекращались.
Прохор, довольный, выглядывал из-за шторки, улыбался гнилыми зубами, нюхал свою руку, спускался с печи, не стесняясь подтягивал портки, застегивал пиджак, щипал грязными пальцами Василия за щеку, чеканил короткое:
— Молчуны! Сверх меры вы молчаливые. Неладно это. Ой, неладно.
Потом шел к выходу, останавливался, подходил к кадке, черпал ковшом воду, подносил ко рту, запускал в ковш толстые обветренные губы и громко пил. Его кадык двигался, отмерял глоток за глотком. Один, два, три, четыре, пять, шесть… Прохор отрывался от ковша. Выдох. Глубокий вдох. И опять. По его подбородку и серой от пыли шее текли тонкие струйки воды. Напившись, громко отрыгивал, ставил ковш на табурет.
На прощанье он подмигивал мальчишкам и выдавал:
— Ваша мать — золото! Берегите ее, сукины дети.
И грозил грязным пальцем. Василий знал наизусть его последние слова. Знал, что после этого Прохор исчезнет на неделю, и они целых шесть дней будут счастливы.
Когда Прохор уходил, с печи слезала мать и, как ни в чем не бывало, готовила ужин. Наутро выяснялось, что у Агафьи есть деньги. То есть в доме появлялась картошка, хлеб, постное масло. Семья была сытой на протяжении нескольких дней.
На следующую весну помер Алеша.
Помирал он долго. Василий даже два утра кряду аккуратно, чтобы не потревожить, ложился под бок брату и просил у Боженьки, потом у Ленина, потом у Иисуси, потом у Христоси, хоть у кого, чтобы самому преставиться заместо Алеши. Мама, когда видела это, ругала Василия, заставляла подняться и идти подметать двор или колоть дрова.
Алеша умер поздним вечером. Последний раз кашлянул через боль. Потом из его губ со свистом вырвался воздух. Вася подбежал к брату, начал целовать его лоб, щеки, губы, умолял:
— Живи, Алёша! Живи.
Но лицо брата исказилось в один миг. Василий испугался и замер. Он в очередной раз увидел смерть. У него в груди вдругорядь взорвалось, он ощутил желание убивать, лишать жизни кого угодно, лишь бы… лишь бы!
После кончины Алеши в доме стало еще тоскливее. К маме, кроме Прохора, стали приходить и другие мужики. Агафья послушно забиралась на печь, за ней мужик. Они шебаршились там: ахи, вздохи, мамкин стон. Василий всегда держал нож наточенным, но так и не решился его применить. Он помнил слова брата: «Не надо». Потом мужики спускались, самодовольно улыбались, подтягивали портки, застегивали пиджаки, пили воду из кадки, отрыгивали и уходили.
На улице Василия стали дразнить, говорили, что его мать — блядь! Но после того, как Василий нещадно, до крови, набил морду Витьке-соседу, крепышу и заводиле, от него отстали.
И даже стали бояться. Называли его — Хулиганом, забыв, что по батюшке он Иванов. А когда он прибыл в Ачинск и представился Васей Хулиганом, пьяный паспортист так и записал в пашпорте.
В тот год Василий уехал учиться в танковое училище. На втором курсе он получил письмо от дядьев, материных братьев, в котором сообщалось, что его «мать — Агафья насильственно прИкратила свое земное суЧествование, путем повешИния». Оказывается, когда мать избил очередной пьяный ходок, она отрезала свою большую русую косу, сплела из нее веревку, привязала к потолку, затянула узел, сделала петлю, сунула голову и — поминай, как звали.
Когда к Агафье «на свиданье» пришел Прохор и увидел повешенную, он испугался, но кричать, звать на помощь не стал. Перевел дыхание, огляделся кругом. Попытался стянуть с пальца Агафьи золотое кольцо, но руки покойной уже вздулись. Тогда он взял со стола нож, отрезал безымянный палец, снял кольцо. Положил в карман. Хотел приладить отрезанный палец на место, повертел у ладони, да бросил в подпол.
Перекрестился на образа и вышел во двор. За оградой соседка развешивала белье. Он подошел ближе, постучал по заборчику, жестом подозвал её и шепнул:
— Там Агафья чегой-то… по-моему, прихворала… заболела, али чё? Пятнами пошла.
Соседка поморщилась и зло сказала:
— А мне какое дело?! Ваша подстилка — вы и лечите! Ходют всё, ходют. Самцы!
— Я с ней давненько не баловался, Лениным клянусь. Просто заходил. Проведать.
— Знаю я.
Прохор, махнув рукой, ушел восвояси.
Соседка всё же заволновалась. Любопытно стало, не терпелось узнать, с каких это щей захворала Агафья, завсегда румяная, гордая, хоть и блядь последняя.
— Видать, заразительная болезнь, — бубнила себе под нос соседка. — Окрутил, видать, секретный недуг. Ай, тварь, так табе и надо!
Нервничала, развешивала белье, то и дело поглядывая на окна Агафьи, где с самого утра — удивительно, холодный сентябрь на дворе! — не видать дыма из трубы. Соседка повесила последний пододеяльник, подняла с земли таз, поставила его на скамью, вытерла руки о передник, пошла во двор Агафьи, заглянула в окно. Ничего не увидала. Постучала в стекло, заглянула опять. Потом поднялась на крыльцо, пнула дверь ногой, надавила плечом, дверь скрипнула, поддалась.
Хоронили Агафью тихо. Без ритуалов. Даже не мыли перед смертью. Побрезговали. Братья положили ее в серый гроб из неструганных осиновых досок. Не стали ждать положенных дней. Сразу закопали недалеко от кладбища. Плохо, надо сказать, закопали, небрежно. Долго потом рядились, что ставить поверх могилы: крест али деревянную тумбу со звездой.
— В Советской же республике жила, — чесал лохматую голову средний брат.
— Она же не большевик, — горланил старший. — Просто блядью была. Дурой.
Так в тот день и не договорились, выпили за упокой души шестьдесят три литра белой пшеничной браги, заблевали и без того запущенный двор Агафьи и заодно сожгли сарай с одичавшей от голода курицей.
На следующий день поставили на могилу гладкий пятипудовый камень, привезенный на телеге с речки, на котором красной краской написали «Агафия», сверху после долгих споров пририсовали кривую пятиконечную звезду, а рядом маленький крест, и на радостях выпили еще сорок четыре литра браги.
Через тридцать лет пионеры-тимуровцы облагородили могилу Агафьи, революционной мученицы, которая перед своей гибелью заразила сифилисом пятьдесят офицеров белого движения из армии Колчака, подстрелила из винтовки Мосина десяток беляков Юденича, смертельно раненная, задушила собственными руками генерала Алексеева. На могиле воздвигли бронзовый монумент: широкоплечая девушка-комсомолка, гордо подняв голову, стоит со связанными руками, а перед ней маленький кривоногий белогвардеец держит в костлявой руке автоматический пистолет системы «Маузер». Коммунистическое освящение могилы Агафьи прошло под звуки горна и дробь барабана, под возгласы пионеров: «Будь готов!», «Всегда готов!». На месте захоронения выступил какой-то седой боец революционных сил, со старым шрамом от подбородка до виска. Он поднимал вверх сухую старческую руку и вопил:
— Я, всеконечно, помню Агафью. Она, бывало, вот так возьмёт в руки винтовку (показывает), заберется на коня (показывает), помчится так… (изображает) поскачет… уперед… Далеко умчится. Ай да баба!..
— И что? Расскажите нам поподробнее, — не унимались пионеры, заглядывали в обезображенное шрамом и десятилетиями лицо.
— Далеко ускачет, — повторял ветеран, о чем-то задумавшись.
— А что дальше-то?
— Ничего. Так и воевали.
— Скажите, пожалуйста, а как вы отличали — наших, то есть, красных, от врагов? Ведь все же русские…
— По-разному бывало. Стоишь, бывало, на посту. Смотришь, спешит куда-то путешествователь, аккурат, вооруженный стрелковым оружием.
Пионеры, разинув рты, слушали.
— Гадаешь сперва — наш али не наш? Насмелишься. Приклад упрешь в плечо, стрельнешь раз, и, представь себе, не промахнешься. Он — брык — наземь, подлец такой. Ушел, так сказать, в могилёвскую губернию...
— Наугад определяли?
— Всеконечно, наугад. Самый верный способ. Подойдешь потом, сапогом ткнешь вражину, в морду глянешь. Всеконечно — враг! Как же еще. По-другому никак. Так и воевали. А еще бывало…
Много и долго рассказывал старик со шрамом.
В ту пору, когда посмертная слава пришла к Агафье, Василий Иванович находился в другом месте, и слыхом не слыхивал о почестях, окруживших могилу матери. Василий Иванович прошел две войны: начал в 39-м в Финляндии, телепался на КВ-1 («Клим Ворошилов»), участвовал в освобождении финского коммуниста Тойво Антикайнена, Великую Отечественную на Т-34 прошел от начала до Победы, закончил в Польше.
В ту пору Василий Иванович имел звание лейтенанта, был кавалер ордена Славы, участником крупнейшего танкового сражения под Прохоровкой.
Высокий, красивый, с русой вьющейся челкой, выбивающейся из-под фуражки, в начищенных до блеска сапогах, он победителем гулял по улицам Варшавы, курил трофейные папиросы, смачно плевал на мощенную камнем дорогу.
— Пан офицер! — окликнула его польская женщина.
Василий Иванович оглянулся. Хороша, чёрт побери! Она смотрела большими карими глазами, ела спелые вишни и красиво сплевывала косточки в пухлую ладошку. На ней было легкое розовое платье из крепдешина, а под ним вздымались внушительных размеров груди. Как арбузы.
— Пан офицер!
Вечером он оказался у нее в одноэтажном каменном доме. Полячка прогнала на кухню семилетнего сына, чтобы тот не мешал, сама легла на перину, поманила Василия Ивановича к себе.
— Пан офицер!
Василий Иванович не растерялся, по-солдатски снял с себя гимнастерку, стянул сапоги. На кухне шмыгал носом семилетний сын полячки. Василий Иванович, услышав всхлипы, вспомнил о своем детстве.
Спустя два года полячка (ее звали Марыся) родила Василию Ивановичу двух ребятишек: сына и дочку, Степана и Степаниду. Он уже смирился с ролью мужа и отца, только толком не мог освоить польский язык. Быстрее русскому выучилась Мария. Но пришло время — основная масса советских войск уходила из Польши. Танковый полк, в котором служил Василий Иванович, выводили из Варшавы. Наш герой, пустив скупую мужскую слезу, выпив на дорожку водки, уехал сначала в Горьковскую область, потом демобилизовался и отчалил на малую родину в Сибирь.
Спустя годы Джон Хулиган пытался искать варшавские ветви генеалогического древа, посылал запрос на программу «Жди меня» внучке Василия Шушкина, летал в Польшу. Но ничего не прояснилось.
После демобилизации Василий Иванович поселился в деревне Почет Красноярского края. Привезенные из Польши трофеи раздарил соседям. Оставил себе лишь 8-зарядный офицерский «Вальтер» калибра девять миллиметров, который тщательно спрятал от посторонних глаз. Немного побездельничав, устроился трактористом, женился на видной девушке Аннушке, она родила ему двух девочек и сынка, которого, как и польского, нарекли Степаном. Мальчик родился молча. Порванная до пупа Аннушка вопила от адской боли на всю деревню. Степка, весивший полпуда, после появления на свет сразу потянулся волосатыми ручками к титьке.
Степан Васильевич расстроился:
— Яко леший али медведь.
Аннушка в горячке лежала семь дней и померла на Сретение. Василий Иванович погоревал-погоревал и через год подженился снова. Звали невесту Настасья. Она в 39-ом за воровство села и всю войну провела в Норильском ИТЛ, имела на теле множество сине-красных высокохудожественных наколок и желала всенепременно мужа — героя Отечественной войны.
— Хочу, чтобы вся грудь в орденах и медалях, — говорила Настасья подругам.
На ту пору Василий Иванович был самой подходящей кандидатурой — герой двух войн, кавалер орденов, которые (забежим вперед) были пропиты Настасьей еще при жизни орденоносца, одинокий отец трех малолетних детей. Настасья тщательно приготовилась, заблаговременно сняла с себя желтые от времени панталоны, завлекла кавалера к себе в дом, налила ему ковш мутной браги, встала раком, задрала длинную юбку на голову и предложила себя:
— Ну? Видели ли вы такое чудо, Василий Иванович?
Василий Иванович в самом деле отродясь не видывал такого. На двух ягодицах наколки. На левой — Мария с Младенцем на руках. На правой — улыбающийся шахтер, закидывающий лопатой уголь в топку. Самым интересным в этой наколке была топка. Топка — то самое интимное, покрытое густым волосом место.
Сие место заинтересовало Василия Ивановича. Он, не отводя глаз от чуда, выпил ковш браги, принюхался, по-солдатски скинул с себя одежду, неуклюже пристроился сзади, легко проник в топку, почувствовав жар печи, и принялся обхаживать Настасью. Та же успешно подыгрывала. Когда всё завершилось, они, обнаженные, лежали на жирном от грязи полу, и Василий Иванович бубнил себе под нос:
— Это нехило.
Настасья добилась своего. Солдат, как она его на протяжении пяти десятков лет называла, пребывал на седьмом небе.
Началась другая жизнь.
Василий Иванович, и раньше-то не особо замечавший своих детей — ну растут да растут, — по обретении новой супруги совершенно забыл о них. Двух девочек забрала к себе тетка — сестра покойной Аннушки, так как Настасья оказалась женщиной, совершенно неприспособленной к ведению хозяйства. Любила преимущественно зашибить муху с соседками, резаться в карты «в дурачка», а под вечер спьяну орать песни.
Опосля того, как случилось ей родить Василию Ивановичу девчушку, она окончательно распоясалась, совсем перестала следить за собой, отрастила большое пузо, волосы расчесывать перестала.
Вонь от нее чувствовалась, аккурат, ежели стоять на расстоянии трех-четырех шагов. А ежели впритык приблизиться, то и дышать просто невмоготу. Василий Иванович, оценив ситуацию, стал Настасьей брезговать и похаживать налево. Да так это успешно у него выходило, что соседские детишки все сплошь были похожими на Василия Ивановича, такие же рослые, такие же ушастые, такие же охочие до девчат. Он же, прищурив глаза на солнце, кряхтел и изредка выговаривал:
— Эх, ребятня! Ипонский бог! Всех бабцов на деревне обиходили. Молодцы!
Однажды окликнул соседку Глафиру, сын у которой тоже был вылитый Василий Иванович:
— Глаша, знашь ли ты, что в Польше ныне разразился глубокий социально-экономический кризис?
Чудно в данной ситуации было то, что разговор зачинал молчаливый завсегда Василий Иванович. Глафира не ожидала:
— Ты к чему это, Вась?
Василий Иванович пожал плечами, чуть-чуть приподняв одну ягодицу, громко пернул и, смущаясь, выдавил из себя:
— Примитивная ты баба. Ступай по своим делам. Уставилась.
Глафира долго на него смотрела, искала, что ответить, под конец пробурчала себе под нос:
— Старый хрен!
Василий Иванович, встретив вечернюю зарю, шел в избу, где давила койку пьяная с обеда Настасья. Он аккуратно, почти с нежностью, двигал Настасью к стенке, не снимая одежды, ложился к ней под бок, зажимал нос бельевой прищепкой и через полминуты засыпал крепким солдатским сном. Ему снилась польская жена Марыся, стоящая в обнимку с детьми Степаном и Степанидой. Она широко улыбалась и ласково произносила:
— Пан офицер!
Потом ему снилась Аннушка. Она держалась за живот и тихо говорила:
— Живот болит, Васенька. Больно большой у нас сынок — Степан.
А рядом сидел большой с двухэтажный дом новорожденный Степан, пускал слюни и неумело играл домами, валил маленькие деревья. Потом бросил игру и стал писать. Большой фонтан желтенькой водички не прекращался долго. Из-за чего образовалось озеро, в котором потонула Аннушка и все жители деревни.
Но Василий Иванович чудом выплыл из этого озера.
Далее читать следующую главу романа «Реалити-шоу ВОЙНА», глава 12, «Мама Тамара»
Купить книгу Сергея Решетникова Реалити-шоу ВОЙНА, 260 графических иллюстраций.
|
Метки: проза война решетников танксит роман реалити шоу война день победы вов писатель решетников сергей решетников |
Глава 17 «Дети алкоголиков, монахи цифрового фашизма, прекариат, рейдеры, безумно хороша» |
В 15 лет случилась моя первая попытка суицида. Дома скандалил и дрался пьяный отец. Я заступился за мать, получил кулаком по губе и убежал на улицу. Отец кричал мне вдогонку: «Я тебя породил, я тебя и убью» Классика. Две ночи я спал на кладбище, ел еду с могилок, потом нашел крепкую верёвку, огромный тополь, подходящий сук, привязал, накинул на шею и… описился от страха. В слезах я вернулся домой. Отец не выходил из бани вторые сутки. Мама плакала вместе со мной. И говорила: «Коленька, родной мой, только не пей так, как отец. Ты у меня хороший мальчик». Не сработало. Но с годами я стал гораздо хуже, чем отец. Единственное – я никогда не ссался под себя и не валялся под забором. Но гнал кратно больше. Слава Богу, меня не видели мои дети. Они выросли без меня, без моих алкогольных депрессий и припадков ярости. Мне сорок с лишним и алкогольные скандалы из детства сняться мне каждый день, я живу с ними, они живут во мне, они часть меня. Я помню свои трясущиеся руки. Мне казалось, что с годами я всё забуду. Но я всё помню. Даже лучше, чем десять лет назад. «Коленька, только не будь таким, как отец». Я не стал таким как отец. Я стал хуже. Я напиваюсь, и моя душа дома. Моя душа в аду. Я оправдываю себя, что Македонский был алкоголиком, что Есенин был алкоголиком. Но не Македонский и не Есенин. Не надо жить с алкоголиками. Сохраняя семью с зависимым, спасая алкоголиков от смерти, вы не только становитесь со зависимыми, вы калечите психику своих детей.
Вторая моя попытка суицида случилась после двадцати лет. Я падал с шестого этажа. Я сто раз об этом рассказывал в других книгах. Я, сука, выжил. С компрессионным переломом позвоночника, сломанным со смешением тазом, десятком ребер и треснувшей ключицей. Врачи говорили, что с такими переломами не выживают. А если и выживают, то навсегда усаживаются в инвалидную коляску. Но ко мне в палату реанимации пришел Бог. Это была женщина в белом платке. Она положила мне руку на лоб и сказала: «Вперед! Не бойся» И я выжил, встал на ноги. И много еще чего начудил. В том числе заделал двух дочерей, которых, слава богу, не воспитывал. Я даже не знаю, рассказывал я в этой книге это или не рассказывал. Я никогда не перечитываю то, что я пишу. А пишу я годами. На меня на работают тысячи крепостных, как на Льва Толстого. За меня не пишут литературные негры. К тому же сучий Яндекс нагнул меня в этом году на два миллиона рублей. А Альцгеймер последнее время со мной дружит. К тому же я алкоголик. И ненавижу не только людей, но и всё, что меня окружает. Я ненавижу этот Мир. И мечтаю взорвать его в чертовой матери. Или убить себя.
Когда же будет третья попытка суицида? Спросите вы. Я думаю о ней уже более двадцати лет. Каждый день я думаю о смерти. Каждый день. Вы думаете это мучительно? Нет, это прикольно. Думать о смерти каждый день – это прикольно. Я каждый день меряю смерть на себя. На пешеходном переходе, за рулём автомобиля – на обгоне, когда на встречу на всей скорости мчится груженный КамАЗ, в метро, когда подъезжает поезд, в самолёте, когда он взлетает и садится, когда ему арбуз, напичканный химикатами. Только Бог больше не приходит ко мне. Он иногда присматривает за мной. Но не приходит. Не кладет руку на лоб. Видимо, я разочаровал его. Или у меня ещё не всё так плохо. Люблю ли я Бога? Да. Верю ли я в Бога? Безусловно. Я видел Его своими глазами в реанимации. Как я могу не верить в Бога? Да и глупо не верить в Бога.
Я прописал дочку к себе. Она устроилась на работу. Я спросил, не хочет ли она сниматься в кино. Она промолчала. И пошла в офис. Пусть будет так.
Самое страшное, что случилось в моей жизни: я должен был работать (сидеть, есть, пить) в ресторанах и кофе, где бесплатный Wi-Fi и динамический IP. Спустя год я усовершенствовал систему и ушел от ресторанов. Пока же я работал в заведениях общепита. А там – алкоголь. А алкоголь – это моя слабость, моя боль и мой Бог, который рассказывает мне правду об этом Мире. В общем, каждый божий день, отработав в ряде ресторанов по 10-12 часов, я возвращался домой пьяным. Иногда очень пьяным. Я пропивал в ресторанах большие суммы. Но и зарабатывал я неплохо. Что я делал? Не важно. Я родом из девяностых. Я чуть-чуть мошенник. Воспитание улицей. Но я не вор. Я всю жизнь действую только в рамках закона. И не пересекаюсь с уголовным кодексом. В данном случае все эти транснациональные корпорации: Эппл, Майкрософт, Сименс, Бош, банки (Дойче банк, Ситигруп, Мицубиси Ю-эф-джей, Бэнк ов Америка, Сбербанк и тд), Гугл, Яндекс, Майл, ВК, Фейсбук и прочие – гораздо большие жулики и мошенники. У них руки по локоть в крови. Они, конечно, напрямую никого не убивают. Но они преступники, и знают об этом. Они – чёрные люди. Они монахи цифрового фашизма и идеологи нового крепостного права. Если в ближайшие десять-двадцать лет не уничтожить эти корпорации, они заберут у нас всё: деньги, жизнь, душу. Поэтому, если у вас есть возможность плюнуть в сторону «мирового правящего класса» - плюйте, плюйте смачно – с соплей. Только смотрите, куда дует ветер. Иначе прилетит к вам. В любом случае эти корпорации нужно ненавидеть, даже, если вы винтик в этой структуре. Поверьте, Сбер при любом удобном случае вытрет о вас ноги. И перед своей смертью вы увидите улыбку Германа Грефа и его детей, которые уже скоро купят графские и княжеские титулы, например, в Монако. Прекариата в Мире будет всё больше и больше. И я себя чувствую частью прекариата. Я нигер XXI века. Они пока не отняли у меня моего самого последнего права – права добровольно умереть. Право выпить свою цикуту. Хотя настоящие полковники не прыгают с балконов и не пьют цикуту. Вернее, они пьют цикуту. И она их цепляет. Он их пьянит. Настоящие полковники стреляются. Мечтаю купить то, из чего застрелиться. Вы случайно не продаете?
Как вы думаете, кто мне сегодня позвонил? Нет, ни Джамиля. Нет, ни Алиса. Всё правильно – моя прекрасная Анастасия. Её стриптиз в Инстаграм незабываем. Я передергивал шершавого. Она, наверное, догадывается, что эротична. Богатая вдова. Скоро узнаем, насколько она богата. Я ее не видел несколько лет. Она предложила встретиться. И как вы думаете, куда я ее позвал? Конечно, в «Большой». На крабов с сухим вином.
- Там замечательные камчатские крабы, - сказал я в трубку айфона.
- Я приду. Во сколько?
- В восемнадцать часов.
- Я буду сегодня в шесть часов.
Я удивился:
- Сегодня?
- Да, сегодня. У меня к вам предложение.
- Окей. Шесть часов. Я закажу столик.
- До встречи.
Я не ожидал такого резкого поворота. Время два часа дня. Я помылся. Побрился. Поменял трусы. Подбил кёш для чаевых. Надеюсь, сегодня придет пианист Серёга. Меня там уже знают. Я заказал столик у бара. Самый лучший столик. Выдохнул. И лёг на диван. Что еще? Надо передернуть, чтобы не быть слишком голодным. Сексуально голодным. Иначе такой красотке всадишь на пять секунд и опозоришься на всю Москву. Я передернул, помылся еще раз. Снова лёг. И начал думать. Она меня заинтриговала. Что ей от меня надо? Я нигер. Я нищий в сравнении с ней. О, Анастасия. Прелесть моя.
Я пришел на полчаса раньше. Пил кофе. И старался ни о чём не думать. Она опаздывала. Я этого не люблю. Но всегда принимаю.
Вдруг я услышал женские крики. Я понял, что это кричит она. Она ворвалась в ресторан со скандалом как вихрь.
- Я не буду снимать пальто! – Кричала она на весь зал. – Я не буду снимать пальто, пока не увижу его! Не трогайте меня! Не прикасайтесь ко мне!
В первом зале она попала в поле моего зрения. Официанты пытались ее успокоить. Взбалмошная, на безумно красивая женщина с рыжими волосами привлекла всеобщее внимание. Я абсолютно забыл, какого цвета раньше у нее были волосы. Но рыжий цвет ей безумно идет. И она была безумна. Я поднялся из-за столика, быстро пошел навстречу и крикнул:
- Я здесь, Анастасия!
- Вот он, - спокойно сказала она официанту. – Я же говорю вам, не трогайте меня. Вот мой мужчина.
Я подошел, поцеловал руку. Рука пахла табачным дымом.
- Здравствуй, Анастасия! Отдайте, пожалуйста, официанту пальто.
Она, сомневаясь, нерешительно сняла с себя пальто, небрежно отдала официанту. Она была безумно хороша в коротком красном платье… длинные ноги… в туфлях на высоких каблуков… Мы были вровень. Я один метр восемьдесят три сантиметра. Но глаза… какое-то безумие блуждало в её глазах… Она смотрела на меня и как будто меня не видела. Как будто смотрела сквозь меня. Я даже подумал, что она по «кокосом».
- Я рада вас видеть, Николай.
- И я очень рад. Очень. Вы прекрасно выглядите.
Она взяла меня под руку, и мы театрально пошли к нашему столику. Все гости на нас смотрели. Вернее, на неё смотрели. Она показательно красиво улыбалась. Она была шикарна.
Мы сели. Нам, как всегда от шефа, принесли хлеб и масло. Я заказал вина и камчатских крабов. Анастасия еще попросила салат из овощей. Официанты ушли. Мы смотрели друг на друга. И я опять сморозил:
- Я… я стал толстый. Поправился.
Анастасия театрально отыграла:
- Да, вы что! Вам очень идет. Вы замечательно выглядите. Мужчины должно быть много. Может мы на «ты»?
- Конечно, на «ты».
Возникла нелепая пауза, после которой я опять ляпнул:
- Вы прекрасны, Анастасия. Вы божественны. Вы радость для моих глаз.
Она отмахнулась рукой, намазала домашнее масло на мягкий белый хлеб, откусила, стала жевать, округлила глаза и с восхищением сказала:
- Это чудесное масло!
Я согласился:
- Да. Это новиковский ресторан. Их фирменное фермерское масло. И хлеб…
- Оно восхитительно. Здесь нельзя питаться. Здесь можно набрать лишние килограммы.
- Да, - согласился я.
Принесли и налили красного сухого вина. Мы подняли бокалы. И я произнес:
- За встречу.
Анастасия вдруг поставила бокал на стол и пристально вгляделась вдаль зала.
- Что случилось? – Спросил я.
- Он следит за нами. Там. У окна.
- Кто?
- Не оборачивайтесь. Только не оборачивайтесь. Он поймет, что мы говорим о нем.
- Хорошо. Но кто может за нами следить?
- Кто угодно.
- Давайте выпьем. За встречу.
Мы выпили. Я поставил пустой бокал, оглянулся посмотреть, кто же за нами мог следить. На нас никто уже давно не обращал внимания. Люди ели, пили, болтали друг с дружкой.
Анастасии принесли салат. Она стала кушать салат.
- Приятного аппетита, - сказал я.
- Вы хорошо выглядите. Я уже говорила вам об этом? – Пережевывая овощи, сказала она.
- Да. Спасибо.
- Давайте с вами сфотографируемся.
Я не успел ответить. Она присела ко мне. Нажала на кнопку. Потом добавила:
- Селфи. Готово. Мы в Инстаграме.
Чёрт побери. Я опять не понимал, о чем говорить. Мы выпили еще вина. Я подумал, что Анастасия должна мне сказать что-то важное. И я терпеливо ждал. И не выдержал:
- Как ваши дела?
- У меня отжали бизнес, - спокойно сказала она, пережевывая салат.
- Как?
- Совсем. Переоформили. Захватили. Мне теперь ничего не принадлежит.
- Кошмар.
- А что же полиция?
- Вся полиция куплена. Я неделю назад сбежала из Петербурга.
- В смысле?
- В прямом. Они держали меня там в заключении. Насильно кололи что-то.
Я был в шоке. Она продолжала:
- Я и сейчас под таблетками, поэтому так спокойно говорю. Я вчера была у знакомого психотерапевта. Он прописал антидепрессанты. Смотрите… Поэтому за нами могу следить. Теперь и за вами будут следить. Я написала в инстаграм, что мы с вами сидим в ресторане «Большой»… И вы мой мужчина…
- Не понимаю. Вы ведь боитесь, что за вами могу следить… зачем писать, что мы в «Большом»?
- Вот именно. Я рядом с вами. В инстаграме мои подписчики знают, что я в ресторане «Большой». Они не решаться…
- Кто они? На что… они не решаться?
- Убить меня, - проглотила она хлеб и запила вином.
Я налил себе вина и выпил.
- Вы преувеличиваете, Анастасия.
- Ни капли. Всё серьезно. Мне нужен выход на телевидение. А вас есть выход на телевидение? Типа, «Человек и закон» Пиманова.
- Я должен подумать.
- Думать некогда. Вы же пишите для телевидения.
- Я уже давно не связан с телевидением… Но у меня остались там друзья.
За соседний небольшой столик сел музыкант Сергей, ему принесли еды, он стал кушать. Он меня не узнал. Видимо, много таких как я пьяниц к нему подходят и просят «Мурку» или Таривердиева. Анастасия обратила внимание на Сергея, кивнула в его сторону и сказала мне:
- Вот он. Он следит за мной.
- Да нет. Нет. Это музыкант. Пианист Сергей. Я его знаю.
- Точно?
- Сто процентов.
Она крикнула:
- Сергей, вы нам сыграете музыку?
- Обязательно, - сказал он, пережевывая курицу.
Я посмотрел на него и махнул ему рукой, мол, привет. Мы встретились взглядом. Он наконец узнал меня. Подскочил и пожал мне руку:
- Писатель! Николай! Привет, писатель!
- Привет, музыкант Сергей!
- Да, Николай, великий писатель! – громко сказала Анастасия. – Вы о нем еще услышите! Потом! Он гений.
- О да! – Сказал Сергей и присел передо мной на корточки: - У меня есть тема для одного хорошего романа… Вам понравится… Я расскажу…
Я перебил:
- Потом обсудим, Сергей.
- Да-да, конечно-кончено. Ужинайте. Приятного аппетита.
Анастасия с восхищением смотрела на меня. А потом сказала:
- Я не буду с тобой сегодня спать.
Я развел руками и сказал:
- Хорошо.
- Так и знай. Я не буду с тобой спать.
Она улыбалась. И было такое ощущение, как будто она будет со мной сегодня спать. Но мне было не по себе. Она была настолько абсурдна. Она была так парадоксальна, что я терялся.
- Расскажи, как ты жила последние годы. И что собираешься делать сейчас?
Она сделала глоток вина и начала рассказ:
- Ты знаешь, что моего мужа отравили?
- Да. По одной из версий.
- Его отравили. Он был здоров, как бык. Ты видел его.
- Да.
- Всё изменилось в один миг. Я сначала вошла в управление компанией. В совет директоров. Я боролась полгода. Но меня вывели. Мне подсунули бумаги… Я подписала. Случайно. Оказалось, что он работал на рейдеров.
- Кто он?
- Наш друг. Крестный нашей детей.
Она включила смартфон, ватцап и заговорила:
- Привет, сынок!
- Привет, мама!
- Я с Николаем Сергеевичем. Помнишь я тебе о нем говорила. Можешь поговорить с ним. Он тоже играет на гитаре.
Она подсела ко мне, обняла меня и показала сына на экране смартфоне.
- Это старший – Илья.
Я улыбнулся и сказал:
- Привет, Илья!
- Привет!
- Как твои дела?
- Хорошо. Ты умеешь играть на гитаре?
- Да, немного. Раньше писал песни.
- Я тоже пишу песни.
- Молодец, Илья.
(возникла пауза)
- Илюша, - перехватила инициативу Анастасия, - ты уроки сделал? Что ты сегодня кушал? Позови бабушку.
Я поднялся из-за стола и сказал:
- Я щас, - и показал Анастасии на лестницу, ведущую вниз в уборную.
- Хорошо, - сказала Анастасия, и обратилась к бабушке.
Я спустился в уборную, опростался, подошел к умывальнику, вымыл лицо, посмотрел на себя в зеркало и подумал: «Что происходит? Зачем она показывает меня своему ребенку? Роковая женщина». Я поднялся на верх. Анастасия уже выключила смартфон и разглядывала гостей в зале.
- За мной следят, - сказала она тихо, когда я сел за стол.
- Мне кажется, ты преувеличиваешь.
- Я обратилась к тебе, потому что я тебе верю. От меня отказались все друзья. Он настроил всех моих друзей против меня.
- Кто?
- Он. Наш кум. Крестный наших детей. Лучший друг моего мужа. Почему же ты оставил меня?
- Не понял, - сказал я.
- Он не должен был умирать. Он не должен был меня оставлять одну. Миша – крёстный наших детей подсунул мне документ, который лишил меня всей компании… и средств к существованию… Детей я увела к маме…
- Как так получилось? Почему ты подпустила этого кума к себе?
- А кого еще? Когда умер муж, он пришел в первый же день и стал меня успокаивать. Мужа еще не похоронили. А он подошел, обнял меня, стал целовать, ласкать и… я… я не сопротивлялась. Представляешь? Я плакала. Я легла на пол. И отдалась ему. Я не помню, что со мной было. Я не помню, хорошо мне было или нет. Я просто плакала и трахалась с лучшим другом мужа… мёртвого мужа. Он был наш друг. Дети любили его. Он был добр со мной, пока не подсунул мне этот документ, подписав который я лишилась всего. Он также владел тридцатью процентами акций. Они и его убили… потом…
- Как? Кто?
- Они. Они закрыли меня на квартире в Санкт-Петербурге и кололи меня чем-то. Подсовывали какие-то документы. Я их подписывала. У меня никого не осталось, кроме мамы. Все меня предали. Поэтому я обратилась к тебе… (она закричала) Выведи меня на телевизионщиков… Приведи меня на «Человек и закон». Я должна рассказать, как у меня отняли всё. Как у меня украли жизнь! Как убили моего мужа!
Я взял ее за руку и сказал:
- Тихо. Не кричи. Я постараюсь.
- Позвони на телевидение сейчас.
- Я не могу позвонить сейчас. Мне нужно поговорить с друзьями.
И я подумал, что, по сути, Пашка был один из немногих друзей, кто еще работал на ТВ. На первом канале. Но Пашка умер.
- Позвони друзьям.
- Давай не будем торопиться.
- Смотри, вот тот за мной следит.
- Ты ошибаешься…
Она пристально посмотрела на меня:
- Теперь и за тобой будут следить. Понимаешь? Я выложила фотку в Инстаграм.
- Нууу ладно. Пусть. А как ты убежала из Петербурга?
- Выпрыгнула из окна… третьего этажа…
- Ты уверена, что они тебя ищут? Ты ведь всё подписала. Всего лишилась.
- Но они меня бояться. Они бояться, что я расскажу правду. Я знаю их мена. Я знаю их в лицо. Они большие люди. Они связаны с каким-то министром. Поэтому ты мне должен помочь.
- Я постараюсь.
Она строго посмотрела на меня и сказала:
- Я не буду с тобой спать. Понимаешь меня?
- Конечно.
- Они все пользовались мной. Я устала. У меня всё болит. Я никогда не любила анальный секс, но они заставляли меня…
Сергей заиграл музыку из фильма «Служебный роман».
- Пойдем, потанцуем, - неожиданно сказала она.
- Потанцуем? Да, конечно, пойдем потанцуем.
А мы пошли танцевать. Мы танцевали молча. Она была высокой стройной. Я держал ее за талию. И чувствовал ее кислое дыхание. Это из-за вина. Она не смотрела на меня. Она смотрела по сторонам. Она искала, кто за ней следит. Я тоже стал приглядывать, кто за нами может наблюдать. Никто на нас не смотрел. Ресторан не дешевый. Люди, как правило, серьезные.
Сергей закончил увертюру. Начал играть какой-то блюз. Мы с Анастасией вернулись за стол. Официант налил нам вина. Она подняла бокал и сказала:
- За тебя. Ты хороший добрый человек.
Я сказал:
- Спасибо.
И подумал, что это не так. Я трус. И мне хотелось убежать отсюда. Я понимал, что она больше месяца находилась под какими-то психотропными препаратами, я понимал, что она не в себе. И я не знал, чем ей помочь. К тому же я сам сумасшедший. Какой я помощник. И она меня добила:
- Вчера у меня сгорел дом.
- Что?
- Вчера у меня сгорел дом, - с улыбкой сказала она.
- Дом, который вы полгода назад продавали за семьдесят миллионов?
- Никто не хотел его покупать. И он сгорел. – Она театрально громко засмеялась. Она была счастлива. Её глаза горели.
Я налил вина себе и ей. И выпил. Она продолжила:
- Дом застрахован на сорок миллионов. Я получу сорок миллионов.
Она опять засмеялась. Я не понимал, что тут смешного. А потом понял… Она себя выдает. Она не в себе.
- Я вчера была там.
- После пожара или перед пожаром? – спросил я.
- Во время пожара.
Я опустил голову и замахал руками:
- Вы не должны… вы не должны мне об этом говорить. Вы вообще не должны об этом говорить. Никому.
- Но я вам доверяю.
- Нельзя этого говорить. Вас не было там во время пожара.
- Но почему?
- Вы были у меня… весь день… и всю ночь… Вас не было там. Вы моя любовница. Я подтверждаю это.
- Да, Николай, меня не было там.
- Что вам кололи? Вы знаете?
- Нет.
- Я смотрела, как горит мой дом. Как горит моя жизнь.
- Прошу вас. Не говорите ничего. Вас не было там, Анастасия. Вас там не было.
- Да, меня там не было. Но я видела, как он горел. И я получу сорок миллионов. Я верну своих детей. Вы единственный человек, кому я доверяю, Николай. Но я не буду с вами спать…
- Да, я уже понял.
Она замолчала и стала смотреть в одну точку на край стола. Я тоже молчал. Мой страх прошел. Я понял, что должен спасти этого человека. У меня появился шанс – спасти человека. Если только психотропные вещества окончательно не уничтожили её психику.
Она подняла на меня глаза и сказал:
- Поехали домой.
- Анастасия, тебе нужна помощь. Тебе нужен психиатр. Давай завтра поедем к врачу. Слышишь меня?
Она прищурилась, сжала губы и шёпотом заговорила:
- Ты тоже с ними?
- С кем?
- Это они тебя подослали ко мне?
- Ты с ума сошла.
- Ты тоже меня предал. Они купили тебя. Откуда они взяли твой телефон? Сколько они тебе заплатили? Зачем ты позвал в этот ресторан?
- О чем ты говоришь, Анастасия?
Подошел пианист Серёга и спросил:
- Что вам сыграть, молодые люди?
Она обратилась к Серёге:
- Он убьёт меня.
- Не понял, - удивился Серёга.
- Спасите меня. Он убьет меня. Он сжег мой дом. Он украл у меня бизнес.
Серёга замер в ступоре.
Она схватила Серёгу и грудки и закричала:
- И вы тоже с ними. Вы сожгли мой дом. Вы трахали меня… вчера… Я узнала. Это были вы. Что вы мне кололи целый месяц?
Серёга вырвался из её рук, сказал:
- Пиздец какой-то. – И исчез.
Я взял Анастасию за руку и спросил:
- Тебе есть куда ехать, Настя?
Она в миг успокоилась:
- Есть. Проводи меня, Николай. Я тебе говорила, что он за мной следит. Этот пианист убийца. Николай, ты единственный человек, которому я доверяю. Все остальные предали меня.
Я рассчитался за ужин, взял ее под руку и повел в гардероб. Когда мы проходили мимо Серёги, она пригрозила ему пальцем. Серёга опустил голову и заиграл «Сказки венского леса»:
Я надел на нее пальто. Мы вышли на улицу. Она увидела цветочный киоск, потянула меня к нему и сказал:
- Купи мне цветов.
Киоскёру она сказал:
- Нам вот эти розы… которые красные…
- Сколько?
- Все.
- Все?
- Все.
Мне пришлось потратиться на огромный букет алых роз. Киоскёр насчитал семьдесят пять единиц.
Анастасия нюхала розы, и счастливая смотрела на меня:
- Николай, ты единственный человек, кому я доверяю. Но я не буду с тобой спать. Когда позвонишь Пиманову – сообщи мне. Мне нужна твоя помощь. Моя жизнь в твоих руках…
- Не говори так.
- Не забудь, завтра мне нужны таблетки. – Она отдала мне цветы и сказал: - Вызови мне такси.
Я вызвал такси. И спросил:
- Куда ты поедешь?
- Я тебе не скажу. Ты не должен знать адрес.
- К мужчине?
- Да. Но это не имеет никакого значения. Он мой друг.
- Понятно.
- Он всего лишь мой друг. После Петербурга я не получаю удовольствия от секса.
Приехал таксомотор. Она села в машину.
Я протянул ей букет:
- Цветы.
Она отмахнулась, мол, не надо, и закрыла за собой дверь. Такси поехало. Я стоял и думал о том, что считал до сегодняшнего дня сумасшедшим себя. Я еще относительно нормальный. Я слышал, как Серёга играет «Сказки венского леса».
Я пошел на Кузнецкий мост. Пить и рассказывать бармену о том, как я ненавижу женщин. А может быть я буду больше думать. Мне есть о чём подумать.
|
Метки: безумно хороша монахи цифрового фашизма соки сука жизни решетников Дети алкоголиков писатель решетников прекариат Сергей Ршетников рейдеры |
Бог - цифра, цифровые фашисты, старшая дочь, Джамиля, вербовка |
Может быть все мужики сволочи, но все женщины твари. Кроме матери. Все твари. Когда у тебя всё плохо, когда у тебя нет денег, тебя предают все, кроме матери. Я понятия не имею – почему. Потому что я отец. Я плохой отец. Не любящий отец. Равнодушный. Взаимно. Также дочери не любят меня. Потому что меня никогда не было. Меня не было рядом. Я не знаю, как пахнут зассаные пелёнки и засраные памперсы. Я ни разу не мыл жопу другому человеку. Ребенок ведь тоже человек.
Я хочу в Америку, где тёлки в ресторанах платят за себя. Наши московские барыни «недотроги» обходятся дороже недешевых столичных проституток. И они часто разочаровывают в постели. А иногда бывает и такое, что в ресторане платит за не один, а трахает ее другой. Так вот я «один». Я тот парень и есть. Эти ресторанные подруги в обаятельном порядке профессиональные поедалы камчатских крабов, ценители дорогого вина и либо слабые любители секса, либо вообще не дают, либо, повторюсь, дают не тебе. Это несправедливо. Хочу в Штаты.
В моей телефонной книге проституток больше, чем друзей. И многие друзья мертвы. И я почему-то не удаляю их номера. Иногда я открываю их в ватсап – в надежде, что они в Сети. Но они больше никогда не выйдут в Сеть. Глупо сохранять телефоны мертвых друзей, сохранять переписку. Смотреть на их номера, ждать, когда же они выйдут онлайн. Никогда. Ты как дешевый заштатный музей родных и близких. Ты засранец – пока живой. С лимитами печени. И куда же убежать от себя, Боже мой… Продолжается грубая эпоха стяжательства и подражаний. Эпоха инфляции, удорожания… Эпоха бездарных кумиров… В алкоголе сжигаю свои дни, вернувшись в Москву. Надо пописаться. Но я постоянно пьяный.
Необходимо разрушить отношения со всеми…
Я давно не веду фейсбук и твиттер. Я думаю о старшей дочери. Почему? Потому что я эгоист. И у меня никого нет.
К хорошим людям смерть приходит неожиданно. Плохих людей смерть мучает. Меня смерть будет мучить. Я знаю. Я грешник, каких мало. Хватит уже пить и трахать проституток. У тебя опять кончаются деньги. Деньги, деньги, деньги… А вы говорите Бог. Всё решают деньги, а не Бог. Любовь сильнее денег, просто деньги нужны всегда, а любовь, рано или поздно, умирает. Чаще – рано. Любовь живет несколько лет. Потом она перетекает в привычку. Привычка перетекает во взаимные претензии и конфликты. И начинается, либо меленное гниение отношений, либо катастрофическое разрушение. Но если ты в этой жизни никогда не любил, и всегда ил по правилам или по расчёту, то ты глубоко несчастный человек. Сейчас я глубоко несчастный человек. Я живу без любви уже более десяти лет. Последние пять лет в браке, и пять лет в разводе. У такой свободы тоже есть свои ценности: творчество, искусство, секс. Но это всё не стоит и одной десятой настоящей сумасшедшей любви. Главное – не выдумывать любовь. Не фантазировать. Не зазывать. Любовь сама тебя найдет. Или не найдет. Но обманывать себя не стоит. И выдавать привязанность за любовь тоже не стоит. Самообман – это вообще главный бич человечества. Благодаря самообману к власти в Германии пришли фашисты. Благодаря ему в России свергли царя. Солнцеликий – это тоже самообман. И нашим внукам будет стыдно за нас.
Лежу. На подушке остался запах женщины. Приятный запах проститутки.
О чем я думаю? О том, что я хороший человек с невыносимым характером. Нет, я нехороший человек.
Почему мы расстались с Алисой? Ведь я люблю её как прежде.
Никогда не оправдывай ожиданий. Никогда не оправдывай ожиданий. Это убьет тебя. Медленно. Очень медленно убьет тебя. Я никогда не оправдывал ожиданий. Двадцать лет назад я последний раз видел свою старшую дочь. Она тогда еще не умела ходить.
Я лежал на кровати в свое новой квартире, которую не ремонтировали аккурат с советских времен. Проститутка Нарине уехала ночью. Остался лишь её запах. Трахать армянку – это как трахать несколько тысячелетий. Вкуснее армянок только еврейки. Варвар, Степанков, ты самый натуральный варвар. И людей ты не любишь. Да. Я не люблю людей. И они тебе платят тем же. А мне пофигу. Я люблю Нарине за жопу. Она у неё шикарная. Армянки вообще славятся своими большими задницами. Я всегда говорил, и сейчас повторю, что в женщине самое главное – жопа. Жопа и нос. У армянок в этом смысле десять из десяти баллов – и жопа, и нос. Армянки, которые делают пластику носа, перестают быть красивыми.
Я вернулся в Москву. И это прекрасно. Были ли у меня какие-то планы или идеи? Нет. Я ехал сюда по наитию. Внутренний голос звал меня сюда. Я возвращался домой. Я возвращался туда, где я умею жить. Где я умею что-то придумывать. Это мой город. Город проституток и воров. И я один из них. Только я НАД ними. Я уже более пятнадцати лет не спускаюсь в ад конформизма и угодничества, ад жопоцелования и лизоблюдства, ад обезьянничества и лжепророчества, ад коллективный, ад лжи. Это я о работе. О службе. О бесчеловечном руководстве. О директорах, которым до сих пор кланяются в пояс. Каждый директор знает, что трахать своих подчиненных – это давняя российская традиция, возросшая корнями от крепостного права. Я уже давно вне системы. Чему и рад, конечно.
Утро я начал с того, что вызвал мастеров заменить входную дверь. Я могу жить в этой ужасной разбитой кухне. Я могу спать в комнате с обшарпанными стенами и отклеивающимися обоями. Я могу принимать душу в этой ужасной советской ванной комнате с отстающей от стены старой плиткой. Но я не могу жить с такой хлипкой входной дверью. Не то чтобы у меня было что украсть. Но нельзя жить с ощущением опасности. Нельзя жить за дверью, которую можно выбить ногой. Нельзя жить за дверью, за которой слышно всё, что происходит в подъезде. И я вызвал мастеров. И через пять дней мне поставили взломостойкую стальную дверь. Два листа металла (наружный лист металла два миллиметра) с дополнительными стальными ребрами жёсткости, пять противосъемных штырей, два замка четвертого класса секретности, ночная задвижка, шумоизоляция, утеплитель дверной коробки негорючая минеральная вата, внутренняя отделка - фрезерованная декорпанель. В общем, супер-пупер. В полтинник у меня всё это удовольствие вышло с установкой. Но зато ко мне пришло спокойствие. Я ценю безопасность. Хотя всегда иду навстречу опасности. Всегда её ищу. Ищу на свою жопу приключений. Но мой дом – моя маленькая крепость без принцессы. Без… без принцессы. Принцесса стырили в меня бабки и исчезла. Я всегда любил проституток. Я считаю, что это божья профессия. Мария Магдалина – моя любимая героиня из Евангелия. Это она первой стала красить яйца в красный цвет. Кстати, о яйцах… Я решил попытаться начать общение со своей старшей дочерью. Пока я еще не понимал, как это произойдет. Но я уже решил.
Денег от продажи дома мне хватило еще на полгода. Время, которое я сжег в алкоголе. Нужно было, либо искать работу, встроившись обратно в систему перетраха, либо выдумать что-то еще. Я предпочитаю выдумать что-то еще, чем идти работать на дядю. Я начал напрягать бестолковку, думать. А думаю я ногами. Поэтому я исходил вдоль и поперек ВДНХ, Ботанический сад, Лосиный остров. И я придумал. Я старый аферист с совестью. А это крепчайший коктейль, который взрывает мозг. Совесть и мошенничество. Авантюризм и поэзия. Я, конечно, не великий комбинатор. Но я комбинатор. Еще тот комбинатор. И я поэт. Еще тот поэт. Здесь главное поймать муху, чтобы сделать из неё слона. И я её поймал. Муха жужжала у меня в кулачке. Я её поднес к уху. И рискнул. В России, как всегда, деньги валяются на полу. Просто сверху их не видно. Нужно нагнуться и поднять. В этой жизни нагнуться завсегда очень полезно. Только некоторые гнуться перед власть имущими, а я гнусь за деньгами, которые лежат на полу.
Я пошел в МФЦ получать паспорт с новой пропиской. Я снова москвич. Похмелье было жутким.
Жду свой паспорт. Сидят за стеклом женщины: одна худая, вторая толстая. Одна – толстая – говорит второй:
- Вон идет Иван Филиппович… Добрый хороший человек…
Вторая:
- А когда умер Иван Филиппович?
- Во вторник.
Я схватился за голову, согнулся к коленям, выпрямился и закричал:
- Что вы несете!? Что значит, когда он умер!?
- Кто?
- Успокойтесь, молодой человек. Что вы кричите?
- Потому что невыносимо вас слушать.
- Охрана! – Позвала худая охранника.
Подошел испуганный охранник с резиновой дубинкой.
Толстая показала на меня:
- Вот. Орёт.
А худая протянула мне паспорт с московской регистрацией и сказал:
- Распишитесь. И идите. Лечитесь.
Я расписался, взял паспорт. Охранник аккуратно подхватил меня под руку и повел к выходу.
Я посмотрел на него и сказал:
- У меня друг умер. Он ждал сердце, печень и легкие. Донора никак не было. Я вчера подумал, что жить не хочу. И мог бы отдать ему свои потроха. Пашка очень хотел жить. А я не хочу. Понимаете меня? Я не сплю вторую ночь после запоя…
Охранник вдруг произнес мягким голосом:
- По-моему вы еще и не выходили из запоя…
- Разве? А мне, кажется, я уже вышел. Пашка был моим лучшим другом. Понимаете? Скоро ко мне дочка приедет…
Охранник вытолкал меня из МФЦ. И я вспомнил слова «А когда умер Иван Филиппович?»
Раньше я думал, что Бог – это буква. А сейчас я уверен, что Бог – это цифра. Число – Святой дух. Время – пророк Его. Пророк убивающий всё живое на земле. Пророк не щадящий никого и ничего. Я, конечно, мастер рушить отношения. Отношения со всеми. Но я иду к Богу. Я иду к цифре. Я иду к деньгам. Дебилы говорят, что деньги – это не важно. Деньги – это крайне важно. Деньги – это цифра. А цифра – это Бог. Приехала бы ко мне Нарине без денег? Фиг вам! Поставили бы мне взломостойкие двери без денег? Фиг вам.
Муха жужжала у меня в кулачке. Я ходил по берегу Яузы и думал, как сделать из неё слона. Самое главное не выпустить муху. А слон от меня не убежит. Слон – животное полезное.
Я понял, почему расстался в Алисой. Я хотел возобновить отношения с детьми. Чуть-чуть сверну от этой мысли. Вы же понимаете, почему во всех сказках столько злых мачех? Чужой ребенок для жены – это всегда чужой ребенок. Мы животные, и мы поедаем друг друга. Алиса, оставаясь хорошей, доброй и красивой, съела бы моих детей. Только ли это послужило причиной расставания? Нет. Еще я хотел не только думать правду, но и говорить правду. А говорить правду может только одинокий человек, который ничего никому не должен, которого не ждет дома горячий борщ с говяжьей косточкой, который не перед кем не отчитывается о своем финансовом положении, который едет к блядям в Иваново, если захотел ехать. Свобода ли это? Пока что нет. Но это хотя бы воля. Про отличия свободы от воли я уже, по-моему, говорил.
Настал тот счастливый моменте в Москве, когда мне пришли первые деньги. Пока небольшие, но я понимал, что слон вырастет. Главное, что он родился и начал расти. Я набрался смелости и связался со старшей дочерью. Оказывается, у Екатерины последний курс вуза, диплом и непростые отношения со своим парнем, с которым она живет второй год. Слёзы и конфликты на таком раннем этапе отношений – это плохо. Такие отношения нужно прекращать. Слава Богу, не родила от него. Я, как всегда, пришел вовремя и предложил бросить молодого человека, когда она получит диплом, и ехать ко мне в Москву. У меня еще не было столько денег, чтобы помогать дочери, но я откуда-то знал, что они у меня будут. Я пообещал снять ей квартиру. Она обещала подумать, посоветовавшись со своими мамой и бабушкой. Ейная мама была руками и ногами «за». На том и порешили. В Москву решили ехать на поезде. Ехать почти всей семьей: дочка, мама её, бабушка её, сын мамы от второго брака. В общем, полный аврал. Я предложил оплатить билеты Екатерине и бабушке, на что получил ироничную манипуляцию от первой жены, мол, а я что не заслужила билеты. Я сказал:
- Хорошо. Надеюсь, за своего сына ты заплатишь сама.
- За сына заплатит его отец. Отцы платят. – И громко засмеялась в трубку.
Выяснилось, что со вторым мужем она тоже развелась. Но это отдельная история, которую расскажу, если не забуду. Если мой друг Альцгеймер не будет возражать.
Я волновался. Это было в июне. Приехать они должны были в августе. Я тем временем делал из мухи слона. Слон рождался в кредит, в кредитной истории. Мне пришлось купить в кредит оборудование. Я не оглядываясь влез в это мероприятие с кредитной организацией. Где наша не пропадала!
Дело закрутилось. Я практически каждый день работал в нескольких ресторанах. И что делать в ресторане, помимо работы? Пить и закусывать. Бухать. Мне это, конечно, понравилось, а моей печени – нет.
Моя задача - обмануть Яндекс и Гугл. Задача Яндекса и Гугла нагнуть меня. У нас с ними взаимная ненависть. Яндекс и Гугл – это цифровые фашисты. Фейсбук, Твиттер, Сбер, ВТБ, Майл, ВК, ДЗЕН – это цифровые фашисты. Мы вступаем в эпоху цифрового фашизма. Новой феодализм. Тебя там не будут убивать. Ты сам сдохнешь. Либо будешь работать курьером по доставке бургеров, пока еду не станут доставлять дронами (уже скоро). Не мечтай также стать таксистом. Автопилот тебя заменит уже в октябре. И ты сдохнешь, глядя на улыбающегося Гремана Грефа. Ты сдохнешь. Либо покупай на последние деньги автомат Калашникова и убивай всех подряд: сначала иди в Управу, потом в Сбербанк, потом выходи на дорогу и расстреливай дорогие автомобили. У тебя нет другого выбора. Ты террорист.
В августе приехала старшая дочь. Я не видел её двадцать лет. Ей шел двадцать первый год. Я видел её один раз в жизни, когда она еще ползала на четвереньках. Я лежал после операции. Безумная боль в сломанной спине не отпускала меня. Она подползла, посмотрела на меня и расплакалась. Это всё, что я помню о своей старшей дочери. Я приехал на вокзал их встречать. Они поехали на квартиру, которую им любезно предоставила моя племянница. Дочка вечером обещала приехать в центр.
Мы сидели с ней в ресторане. И я не знал о чем говорить. Я не подготовился. Я надеялся на экспромт. Но меня заклинило. И мы обсуждали абсурдные вещи. Она спросила:
- Ты не верил, что я твоя дочь?
- Да нет. Нет, конечно. Ну да.
- А сейчас что думаешь?
- Нууу, подбородок мой, - сморозил я чушь. И-и-и-и растерялся. – Почему ту не ешь?
- Ем.
Повисла пауза. Она с возмущением сказала:
- Подбородок, и всё?
- Почему? Не всё. И другие части тела.
- Бред. Да что ты несешь? Ну я вижу… конечно.
- Конечно, ты моя дочь. Я тоже всё вижу. И это уже не обсуждается.
- Это обсуждается, потому что ты двадцать лет сомневался в том, что… что… это…
- Да, я твой папа. Я вижу. Ну понимаешь… Просто двадцать лет назад всё было непросто. Я любил одну женщину. В коридоре появилась твоя мать и сказала: «Я тебя хочу». Всего три слова. Эти три слова изменили мою жизнь, её жизнь и… сформировали твою жизнь. И это было всего один раз. Один раз.
- Поэтому ты сомневался двадцать лет?
- Что значит, поэтому я сомневался двадцать лет? Я мучился. Я страдал.
- Я страдала. У меня не было отца.
- Сейчас он у тебя есть.
- Нет. Не так. Не так быстро.
- Я могу называть тебя дочкой?
- Как хочешь.
- А как ты будешь называть меня?
- Николаем Сергеевичем.
- Николаем Сергеевичем?
- Да.
Она замолчала. Долго смотрела в окно. Потом повернулась ко мне. На её глазах были слёзы.
- Знаешь, был случай. Мы с семьей, с мамой, с папой… с братом…
- Это брат… от твоего отчима?
- Да. От отца. Мы пришли в детский мир. Большой магазин игрушек и одежды. В Красноярске. Мне было лет… десять, наверное… Мы долго ходили, смотрели. Брату купили большую игрушечную машину, а мне очень понравилась кукла с длинными чёрными волосами… как у меня… я долго на нее смотрела… Понимала, что она стоит дорого. Но в итоге решилась. Подошла к маме, дернула за рукав, и попросила купить мне эту куклу… с длинными чёрными волосами, как у меня. Мама посмотрела на отчима и сказала, что очень дорого. Тогда я разозлилась, одернула руку и спросила: «Почему брату купили машину, а мне – ничего?» Тогда мама сказала фразу, которая изменила всю мою дальнейшую жизнь: «Потому что у него есть отец, а у тебя – нет». У него есть отец, а у меня – нет. И это моя жизнь. Понимаешь меня, Николай Сергеевич?
Я развел руками. Слёзы катились из ее глаз. Я не знал, что делать. Мне хотелось убежать и напиться. В итоге я задал самый тупой вопрос из всех возможных:
- Я должен сказать «прости»?
- Говори, что хочешь. – Она вытерла слёзы. - Это моя жизнь. Понимаешь? Это мой девиз, слоган. У брата есть отец, а у меня - нет.
- Но теперь у тебя есть отец…
Она громко засмеялась. Потом пристально вгляделась мне в глаза и спросила:
- Ты сам-то в это веришь?
И я задумался. Действительно, верю ли я, люблю ли я. Я никого не люблю. Даже себя ненавижу. Я каждый думаю о смерти. Я каждый божий день представляю, как я покончу жизнь самоубийством. Страшно ли мне? Конечно, страшно. Я как любой человек – боюсь боли. «Ты сам-то в это веришь?»
Я подумал о том, сколько лет жизни я потратил на Алису и на отношения с ней, сколько денег, сколько нервов… Сколько кукол я бы мог купить своей дочери, чтобы изменить её слоган: «у брата есть отец, а у нее нет». Это ужасно.
Не надейся, что женщина отдаст тебе себя без остатка. Она отдаст свою пизду, по праздником - жопу. И будет убеждена, что отдает тебе самое дорогое. Душу она тебе никогда не отдаст. И тебя не было двадцать лет. Ты испортил жизнь не только себе, но и своим кровным дочерям, которых Алиса будет ненавидеть всегда. Эти истории мы еще знаем по сказкам. Мачеха…
Мне хотелось плакать, но я не плакал. Я почему-то стал рассказывать, что мой друг Пашка умер. Как он ждал себе донора, печень, сердце, легкие…
- Мой лучший друг – Пашка…
Она перебила меня:
- Почему ты мне об этом говоришь? Зачем ты мне об этом говоришь? Это наша первая встреча… А ты мне рассказываешь про своего друга, который умер… Зачем мне это? Это важная тема для разговора? Когда я говорила о себе, ты хладнокровно молчал. Когда ты говоришь про друга… я вижу, что ты переживаешь. А за меня ты не переживаешь?
- Да нет. Конечно… Переживаю. Прости. У тебе шикарный подбородок. С таким подбородком надо идти сниматься в кино.
- У меня ужасный подбородок. Большой.
- В Голливуде актрисы специально увеличивают себе подбородок… Обрати внимание. У тебя голливудское лицо. Русские круглолицые матрёшки сейчас не в моде.
- Прекрати.
- Почему?
- Прекрати обсуждать моё лицо.
- Хорошо. Не буду.
Она смотрела в окно. Я смотрел на нее. Мы молчали. Она плакала.
- Хочешь, я покажу тебе Москву. Мы в пяти минутах от Арбата. Я тут жил. Я тут знаю всё. Потом через Александровский сад сходим на Кузнецкий мост.
- А я жила в Сибири… Я очень устала. Давай завтра. С мамой. С братом. С бабушкой. Все вместе.
- Хорошо.
Я рассчитался за ужин. И проводил её до метро. Квартира племянницы была в Кузьминках. Сухо попрощались.
Я пошел на Кузнецкий мост. И напился в одном из ресторанов (забыл название, его закрыли через полгода, еще до коронавируса).
Я сидел, пил водку и говорил, что Алиса – тварь. Она не давала мне общаться с моими детьми. Косвенно не давала. Она создавала такие скандальные ситуации, чтобы общение с детьми было невозможно. Годы своей жизни я потратил на эту пизду, которая даже не родила мне детей. Любила ли она меня? Говорила, что любила. Любил ли я ее? Больше жизни. Я ее любил её больше жизнь. И сейчас люблю.
- Я и сейчас ее люблю, - говорил я бармэну.
Хороший парень. Он всегда меня слушает очень внимательно. И молчит. Я люблю, когда молчат.
- Я жить без нее не могу. Я и с ней жить не могу. Понимаешь? Я вообще жить не умею. С ней я научился любить. И это так больно. Сочинять песни… Всего лишь… Я просыпаюсь утром, её рядом нет. И не будет никогда. Будут сны и мысли. И итоговая мысль о петле времени, которая крутится в моей бестолковке каждый день. Петля времени, которая стянет моя толстую шею… И, задыхаясь, я забуду это гребанный мир условностей и цифрового фашизма… забуду о своей недвижимости и активах… забуду о своих родных и близких… забуду о маме и папе… забуду о дочерях… забуду о ней… об Алисе… Тварь позорная! Сука драная! Не давала мне общаться с детьми. Алиса. Человек, который меня когда-то любил. Понимаешь? Меня так никто не любил, как она. Никогда. Представляешь? Дочка не называет меня «папой». Она не может назвать меня «папой». Налей мне еще рюмочку. Как тебя зовут?
Он ответил. Я не услышал, как его зовут. Я вообще на имена тупой. Не помню. Свою имя не люблю, и чужие не помню. Я продолжил:
- Так вот. Тебя уничтожает женщина. Она поселяется в твоем сердце и поедает тебя изнутри. Сначала ты совсем не ешь, не пьешь. Потом ты много ешь и много пьешь. Потом у тебя заканчивается кровь. Она упоенно допивает твою кровь. Сердце останавливается. Ты кончаешь. Ты кончаешься. Луна качается. А женщина ликует. Потом она ищет другого барана. Она им восхищается. Она ему дает, после чего считает, что он ей обязан по гроб жизни. По гроб… По гроб… Она возвеличивает его. Одухотворяет его. Делает его сильным. Потом она забирается глубоко-глубоко в его сердце и поедает его. И ей абсолютно не важно, что в его крови: алкоголь, кокаин, гепатит или вич. Она не побрезгует, выпьет ее всю без остатка. У нее такая порода. Ты кончаешь. Ты кончаешься. А луна качается. Качается. Качается.
Отношения с дочерью у нас не заладились сразу. Мы были друг для друга чужие люди. К тому же я не очень хороший человек. Скорее даже плохой.
Зато я научился вертеть на хую Яндекс. Кэш мне пошел. Я даже сделал ИП.
Прохладным сентябрьским вечером я шел из турецкого ресторана, где работал, а потом ужинал супом Ишкембе из овечьих потрохов (моё любимое турецкое блюдо).
Я шёл самодовольный и удовлетворенный. Вдруг ко мне подходит яркая в меру крупная женщина и спрашивает:
- Как вас зовут?
Я оглядываюсь кругом и спрашиваю:
- Не понял.
- Как вас зовут?
- Это что скрытая камера?
Она красиво улыбнулась, оголив белые зубы и сказала:
- Вы просто мне понравились. И я подумала, что вы возьмете мой телефонный номер и завтра позвоните мне.
Мне не давала покоя мысль о скрытой камере. Я искал глазами подвох. Первой раз в моей жизни ко мне подходит женщина, предлагает взять ее номер телефона и позвонить ей.
- Это какая-то шутка? – Засмеялся я. - Друзья прикалываются надо мной.
- У вас есть друзья?
- Уже нет.
- Это не шутка. Ну же решайтесь. Всё в ваших руках. – Она подмигнула.
- Хорошо. Давайте я запищу ваш телефон. Когда вам позвонить?
- Когда хотите.
Я разглядел ее большие груди и длинные не худые ноги. Форматная такая. Выше ста семидесяти сантиметров… без каблуков. Как я люблю. Глаза карие. Такая… ух… породистая баба… Мне такие попадались редко.
- Как вас зовут?
- Мила.
И я записал ее телефон.
Мы расстались на углу у Серебряного переулка и я двинулся по Арбату в сторону Арбатской площади. Я несколько раз оглянулся. И не увидел её. Она куда-то исчезла. Мистика. Я сегодня не пил.
Я позвонил на следующий день:
- Мила?
- Да, Николай.
- Это не шутка?
Она красиво засмеялась в трубку.
- Мила, я предлагаю встретиться и поужинать. Ресторан «Большой». Знаете где?
- Нет.
- У Большого театра. Я пришлю адрес. Когда мы можем поужинать?
- Завтра.
- Прекрасно. Завтра. В «Большом» подают чудесных камчатских крабов. Вы обязательно должны попробовать крабов.
- Обязательно.
- В 18 часов я буду ждать там. Закажу лучший столик.
- Хорошо.
Может это судьба? Я с утра готовился к ужину. Отложил фашистский Яндекс. Подбирал одежду. Позвонил в «Большой», узнал – насколько там серьезный дресс-код. Сказали, что в джинсах можно.
- Главное, чтобы не в трениках Адидас, - засмеялся в трубке женский голос.
В трениках я и не собирался. Но джинсы меня устраивали. Тем более у меня есть немецкие джинсы – хорошие. Тёмно-синие. В обед я легко перекусил двумя яйцами всмятку. И был готов к ужину. Надел новые трусы. И был готов к сексу. Тем более, стоит признаться, Дуньку Кулакову я последнее время люблю чаще, чем женщин. Даже легкого поведения. Денег нет. И женщин нет. Ну раз уж на то пошло, раз уж ко мне подошла такая соска на Арбате, стало быть – надо покормить крабами, а потом уже етить.
Она опаздывала на полчаса. Не люблю я этого. Время 18:30. Явилась. Официант подвел ее к моему столику (самому лучшему столику в ресторане – у бара). Я поднялся и… это самое… был очарован… Без верхней одежды она была еще краше. Огромный бюст. Шикарная задница. Тонкая талия. Густой чёрный волос. Как я люблю. И главное – не накачанные губы. Ненавижу накачанные губы. Ужасно, когда все тёлки ходят с накаченными губами. И у нее явно настоящие груди, потому что она, так сказать, крупная. Породистая тёлка. И явно не русская. Но об этом я еще узнаю.
Мы сели. Сразу же заказали крабов и красного сухого вина.
Выпили за знакомство и задал первый вопрос:
- Тебя правда зовут Мила?
Я понимал, что-то здесь не так. Она не Мила – сто процентов.
Она улыбнулась и ответила:
- Нет, я не Мила. Но так меня называют в клинике, где я работаю.
- Ты доктор?
- Да.
- Какой ты доктор?
- Отоларинголог.
- ЛОР?
- Я не люблю слово «ЛОР»
- Окей. Отоларинголог. А как тебя зовут?
- Джамиля.
- Джамиля. Прекрасное имя. Мила – Джамиля – понятно. Для упрощения.
- Да.
- Можно я буду называть тебя Джамиля? Мне больше нравится Джамиля.
- Хорошо.
Я подумал, что нужно рассказать о себе, но мне очень хотел знать о ней больше…
- Ты хочешь спросить, откуда я родом? – Вовремя перехватила инициативу она.
- Да. Очень.
- Я из Узбекистана.
- Узбечка?
- Папа – узбек, мама – еврейка.
Она идеально говорила по-русски.
- В Москве живу пять лет. В разводе. Две дочки.
- Сколько им? – спросил я.
- Большие. Семнадцать и четырнадцать.
Я тёртый калач. Семнадцать и четырнадцать – большие? Они не большие. Они еще только-только формируются в этом мире - как проблемы. Я за несколько браков усвоил главное: чужие дети – это сорняки жизни. ЛОР из Узбекистана. Джамиля. Шамаханская царица – ей Богу. И как хороша. Еврейка…
Я начал рассказ о себе:
- У меня тоже две дочери. Совершеннолетние. И ни с одной, ни с другой у меня нет отношений. «Я плохой отец», —сказал я без стеснения.
- Не говори так про себя, - улыбнулась Джамиля.
- Почему? Это же правда. Правду говорить приятно. Правду говорить нужно.
- Но мы можем ошибаться, - сказал Джамиля и глотнула вина.
Я выпил оставшееся вино залпом и налил еще ей и себе. Стоит отметить, что я старый алкаш и намеревался не только потрахать шамаханскую царицу, но и напиться. Зря я это запланировал.
- А ты доктор в какой больнице?
- Больнице ФСБ.
Я чуть не подавился крабом.
- Офигеть, - сказал я.
И сразу начал думать черти что.
- Ты хочешь меня завербовать? – Спросил я после первой бутылки.
- Нет, - спокойно ответила Джамиля.
- А что ты хочешь от меня? – сгустил я брови.
Она засмеялась и налила мне еще вина.
- Отдыхай, Николай. Я просто тебя закадрила. Я не знала, что ты будешь таким подозрительным. Ты слишком умный. Тебе это не идет.
- Правда? Ну тогда я выпью еще. И поглупею. Буду пороть чушь. И читать стихи.
- Отлично.
Я допил третью бутылку сухого вина, отказался от закуски, приобнял Джамилю и сказал:
- Я люблю тебя, Алиса. – И потрогал её за большую грудь.
Она оттолкнула меня. Я упал на пол. Официанты стали меня поднимать.
Потом я подружился с пианистом. И вечер пошел по воробьянинскому сценарию из «Двенадцати стульев».
Я напился до такой степени, что Джамиля повезла меня домой на такси.
Я, запинаясь, говорил:
- Мы щас… это… приедем… пойдем трахаться. Я только гондоны забыл купить… Но ничего страшного… И ты меня… завер… буешь… Ты меня завербуешь? Или не завербуешь? Завербуй меня так… чтобы мне… это… стало хорошо… Хорошо?
- Завербую, завербую.
Мы вышли из такси. Дошли до двери в подъезд. Я стал искать ключи. Долго искал. Нашел. И сказал:
- У тебя есть наручники? А? Джамиля, я тебя… люблю… Вербуй меня… По самые не балуйся… Да? Джамиля?
Я повернулся кругом. Её уже не было. И такси не было.
- Джамиля! – Крикнул я в темноту ночи.
- Джамиля-я! – Крикнул я еще раз. – Джамиля-я! Где ты? Звезда моя!
Из окна на первом этаже выглянул мордатый мужик:
- Чё ты орешь, гондон!? Напился, веди себя прилично.
- Я прилично… себя веду. Джамиля ушла… куда-то. Понимаешь меня, дружище? Она меня… это… вербует… Ага. Я буду разведчиком. Настоящим… Полковником…
- С утра завтра будешь. Дергай домой, полковник. Тебя там Гюлчатай ждёт.
- Гюлчатай? Она тоже… из… это… из ФСБ?
- Из ГПУ, дебил! - закрыл он окно.
- У-у-у. Да. ГПУ – это сила. Я только… Путина… не люблю. Я сразу Джамиле об этом сказал. Джамиля сказала, что ничего… страшного в этом нет. Путина можно не любить… Представляете, в какой стране мы живем? Путина теперь можно не любить. Свободная страна. Путина нет. Есть его двойники… Ух. Тошнит. Надо курс молодого бойца пройти. Сколько раз я смогу подтянуться на перекладине? Три. Или четыре.
Я вошел в подъезд, поднялся на лифте, открыл двери в квартиру, включил свет, еще раз на всякий случай крикнул:
- Джамиля? Ты здесь? Я пришел… Гондонов у меня нет. Но мы будем аккуратно… У тебя девочки… У меня девочки… дочки… Я женский мастер… И это к лучшему… Джамиля, что со мной? Писить хочу… Писить.
Всё утро я блевал, вспоминая вчерашний день. Тридцать тысяч я пропил в ресторане «Большой». Куда меня вчера вербовали? В службу внешней военной разведки? В особый отдел контрразведки? Что я вчера подписал? Пить надо меньше…
Если бы передо мной стоял выбор только одного человека взять с собой на необитаемый остров, я бы выбрал Алису. Я бы привез Её туда, и убил бы там. За то, что она украла у меня… жизнь…
Бросай пить, Степанков, иначе сойдешь с ума. А может быть я об этом и мечтаю – сойти с ума.
Я лежал на кровати, потел, мне было страшно, и я звал Джамилю. Мне казалось, что я теперь настоящий полковник. Нужно срочно купить погоны. Где купить погоны полковника? А была ли вообще Джамиля? Ну не подходят такие красивые девушки на Арбате к таким зачуханцам, как я… И не предлагают знакомиться. Но тридцать тысяч-то я пропил. И в «Большом» я был. Ел крабов. Пил сухое вино. Подружился с пианистом Серёгой. Трогал за грудь Джамилю. Ёпт. Я трогал её. Она была. Она реальна. Я открыл балкон. Отошел к стене. Хотел разбежаться и выпрыгнуть. Но полковники не падают с балконов. Настоящие полковники стреляются. А у меня не из чего застрелиться. Я пошел и купил бутылку водки. Полковнику никто не звонит, не пишет. Полковник пьёт белую. Полковник больше не хочет умереть. Полковник уснул. Полковнику снятся сны. Сны о любви.
https://reshetnikow.com/catalog/novel/16bogtsifratsifrov/
|
Метки: Бог - цифра соки сука жизни проза старшая дочь решетников Джамиля цифровые фашисты вербовка роман Сергей Решетников |
Банкрот, Гитчи Маниту, нанотехнологии, богатая вдова |
Закон Подлости работает. Я это знаю. Две беды минули: затопление офиса и смерть Пашки. Я выкрутился, сдал офис и чуть успокоился, залив это всё вискарём и красным вином. Не знал, что Закон Подлости любит троицу. Я много лет занимаюсь сайтами. И вчера от двух моих сайтов, который приносили мне две сотни в месяц, отказался заказчик. Хотя я сам виноват. Совсем ими не занимался. А сайт, как корова, ее нужно пасти, кормить, мыть, а потом уже только доить. Если этого не делать, она не будет давать молока. Еще на днях для дочки и племянницы купил при помощи кредитки путевки в Турцию. Расщедрился перед самым кризисом, перед пропастью. Еще минус двести косых. Вдруг выясняется, что в июле я буду сосать лапу. Кредитные карты пусты. На носу суд. Я не рубля не заплатил юристу Альбине. Она мне, конечно, друг, но… за всё рано или поздно надо платить. Еще у меня дом недостроенный. Иногда, особенно с перепоя, меня охватывают приступы паники. И я начинаю чудить. В день потери клиента я проверил все свои наличные и кредитные средства, подошел к стене, с силой ударился лбом о стену, после чего полез в Рунет и стал читать статьи о банкротстве: сколько стоит, насколько опасно, как дальше жить и можно ли жить. Посмотрел на початую бутылку вискаря и решил, что пора переходить на старую добрую русскую водку. Хотя… никакая она не добрая. Я даже решил опять бросить пить. Стойко продержался пять дней. Зашел обедать в ресторан, заказал бизнес-ланч, думаю, выпью-ка я, Николай Степанков, одну-две рюмочки… Одну или две. Ну да в графинчике принесите. Сто грамм. Спасибо. Выпью и – бля-буду – больше не буду. В этот день я выпил литр водки. Утром проснулся в комнате на полу в блевотине. Это не моя. Это черный человек. Молодец, Николай. Так держать. Денег у тебя много. Давай! Вперед! Добей себя окончательно. А в другом ухе шептал черный человек: «Пойдём, возьмём бутылочку… одну… Не вискаря, нет. Подешевле. Водовки. Беленькой. Она родимая. Тяжело пойдёт. Но первая клином, вторая – соколом. Айда, Колян. Собирайся. Умойся от блевотины. А то воняешь» Он когда-нибудь убьет меня этот Чёрный Человек, который живет во мне. Или я когда-нибудь его убью. Я убрал блевотину. Умылся. Вышел на балкон (я жил на 17 этаже). Посмотрел вниз.
- Я убью тебя! – крикнул, что было мочи.
Балконом ниже курил сосед. Бородатый дяденька явно огромный – руки такие как бревна волосатые. Викинг, ёпт. Он поднял лысую голову и спросил:
- Кого?
- Не вас. Не вас, - испугавшись, тихо сказал я и зашел обратно в квартиру.
Открыл холодильник. Водки не было. А так хочется водки. Так хочется. Сил нет. Разбежаться и броситься с балкона семнадцатого этажа…
28 октября будет суд. Я агностик, но на всякий случай молился всем Богам. Однажды на лавочке у подъезда я нашел малюсенькую (шесть на восемь сантиметров) иконку с Матроной. И подумал: «Это знак». И забрал ее домой, и поставил, и громко прочитал вслух единственное, что знал слово в слово: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный». И в этот день я решил бросить пить. И бросил. На время. Аминь. Бросил, но держал в своей бестолковке, что ни на всегда. Я еще не знал, когда это случиться, но я понимал, что это случиться. Выиграем ли мы этот суд или проиграем…
Но раньше случился очередной потоп в офисе. Прямо за неделю до суда, отремонтированный мной и сданный в субаренду Валентином офис затопило по колено. Полный околеванец. Мне позвонил ответственный за помещение – Игорь. Не буду описывать свои чувства, на лоб я почти разбил… На следующий день я приехал в офис. Аварию уже устранили. Но помещения были вновь после потопа. Гребанный ДЭЗ… Мебель можно было выкидывать, перегородки, которые сделали люди Валентина, выкидывать, панели из гипсокартона, которые делали молдаване, частично менять, опять всё красить, белить. Я молча стоял, смотрел на всё это и думал: «Не купить ли на последние деньги большую бутылку виски?» Вернее, это не я думал… А другой. Тот, который спит в блевотине.
Вечером позвонил Валентин и строгим голосом спросил:
- Что будем делать? Я не могу принять объект в таком состоянии.
Я попытался защититься:
- Но это же не я затопил офис…
- Я вообще теперь не понимаю, что делать. Осталась неделя до суда. Вдруг выяснилось, что ваша подводная лодка, как вы ее называли, рассказывая про гидроизоляцию и дренаж… ваша подводная лодка дырявая. Вы меня водили за нос, Николай. (пауза) Арендаторы уехали из офиса вчера. Проверяют работоспособность оборудования и грозятся подать на меня в суд. Что вы предлагаете? Приезжайте завтра на Таганку к Олегу Олеговичу. Обсудим. Будем решать. Только придумайте что-нибудь.
- Хорошо.
Я отключил смартфон, подумал про виски, посмотрел на иконку, пошел в комнату, лег на кровать, закрыл подушками лицо и пролежал без движения минут десять. Завтра платить по кредитке. Надо перекредитоваться в каком-то банке. Звонила Альбина, спросила, что у нас там за потоп, рассказала, что Валентин не хочет идти на суд, говорит, что ему подсунули плохое помещение, что из-за потопа терпит убытки. Что я мог сказать в ответ. Я пообещал, что решу этот вопрос и что на суд он пойдет. Я ему сделаю такое предложение, от которого он не сможет отказаться. Хорошо. Привет Мишке. Пока.
Стоит отметить, что, чем меньше я пью, тем меньше паникую. Я приехал навстречу с Валентином к Олегу Олеговичу. Валентин задерживался. Олег Олегович заговорщически прищурился и тихо спросил меня:
- Какие будут предложения?
Я смотрел ему в глаза и думал: «Какая тебе разница, козёл!? Ты просто риэлтор»
Его не удивило мое молчание, он поднялся со стула, потянулся, театрально зевнул и продолжил:
- Роберт тоже пойдет на суд.
- Зачем на суде нужен ваш Роберт? Он уже всё сделал, что можно. С ним мы везде проиграли. Он не умеет писать исковые. Он вообще не юрист.
- Да. Он не юрист. Но он поможет. Платить ему не нужно. Он бесплатно пойдет.
Я нахмурился:
- О чем речь? Роберт уже всё получил весной. И все суды проиграл. Он не участвовал в написание искового. Вернее, он написал полную хрень.
Олег Олегович не унимался:
- Я думаю, он там пригодится.
- Если только портфель за Альбиной носить… и воду подавать.
Олег Олегович нахмурился и пошел в наступление:
- И всё-таки… Какие у вас предложения? Вы ведь не сказали ни мне, ни Валентину про плохую гидроизоляцию и то, что в соседних помещениях рвутся транзитные трубы.
- Я восемь лет владею этим офисом. Это случилось впервые за эти годы.
- И что вы предлагаете?
Я молчал. Он спросил:
- Хотите чаю?
- Хочу.
- Черный, зеленый?
- Зеленый.
Он крикнул в коридор Марину и попросил ее приготовить мне чашку зеленого чая. Полгода назад до всех этих чудовищных событий я бы оценил красоту Марины: длинные стройные ноги, под короткой юбкой хорошенькая жопа, бюст и огромные карие глаза. Почему у девушек глаза всегда большие? Не понимаю этого. Иногда, например, знаешь отца и мать, у них вроде средние такие глаза. Смотришь в лицо их дочери, а такие прикольные шары, огромные, красивые. Как в советских мультиках Шамаханская царица. Я не думал в тот момент о Марининых глазах, я смотрел на нее, как на шахматную фигуру нашей доски. Она – пешка. Пешки носят чай. Потом я строго посмотрел в глаза Олегу Олеговичу и подумал: «А что же ты за фигура на нашей шахматной доске? Ты уже отыгранная ничего не решающая фигура. А я – ферзь. Понял, козёл? И мне нужна, как минимум, ничья. Ладейный эндшпиль вам в задницу! И я знаю, как не проиграть эту партию»
Пришел Валентин. Один. Без команды. Он поздоровался и сел за стол напротив меня. Марина принесла чаю. Олег Олегович предложил чай Валентину. Тот отказался. Постучал ручкой по столу. Посмотрел на меня и сделал первый ход:
- Что будем делать, Николай?
Я понимал, что самое время ставить детский мат, посмотрел ему в глаза, выдержал театральную паузу и предложил:
- Я сделаю скидку два миллиона рублей. После победы в суде вы на эти деньги сделаете евро ремонт. И покроете убытки от потери арендаторов.
Я выиграл эту партию, проиграв два миллиона. Мы подписали дополнительное соглашение к договору. Я видел удовлетворение в глазах Валентина и Олега Олеговича. После чего я вышел из офиса и, минуя мой пьяный Кузнецкий, поехал домой. По дороге я позвонил Альбине и объяснил ситуацию. Приехал, перекрестившись, прочел «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный», глядя на Матрону. В восемь вечера лег, включил закачанные на Рутрекер кино «Старикам тут не место» с чётким Хавьером Бардемом. Меня увлекло исходное событие, я стал кимарить на вводном событии, я смутно помню основное событие, окончательно провалившись в сон на центральном. Впереди будет еще несколько событий. А мне уже снилась мама, потом Алиса, потом тараканы…
Так как Альбина была моим представителем, я в суд не поехал. В день суда я был дома, я был спокоен, собран и трезв. Сидел несколько часов неподвижно, ждал звонка. Мы проиграли суд. Ожидал я этого? Я не был удивлен. Ведь я шел по черной полосе. Мы встретились втроем: я, Альбина, Валентин. И решили обжаловать судебное решение. Альбина пообещала написать апелляционную жалобу. Я вернулся домой, растопил печь дровами, лег на кровать и закрыл лицо подушками.
Кстати, несколько месяцев назад я съехал из шикарной квартиры Анастасии в свой грёбанный недостроенный неутеплённый дом из калиброванного бруса. Конфликт со строителями я, с вашего разрешения, упущу. Не хочу об этом вспоминать. Этот бывший муж моей бывшей таким образом мне мстил - гадёныш. Хватило мне ума строить дом с ним. Он меня доил, как корову. А я тупой только сбрасывал кэш, не спрашивая зачем, и не инспектируя строительства. К тому он меня ненавидел всей душой. Ну а как еще может быть? Я увел у него жену. Строительство дома – это слив денег, которых у меня нет. Чтобы отапливать дом, я купил две машины дров… В общем, цыган есть цыган.
Откинув с лица подушки, я посмотрел на крепкие поперечные балки и запланировал повеситься. Спустился на первый этаж. В кладовке завалялась бельевая верёвка. Я попробовал её на крепость. Мысленно представил сто килограммов своего тела, висящего под балкой на этой веревка. Красота. Я открою шторы на всех окнах, включу верхнее освещение и… сделаю это. Это будет театр. Моя финальная пьеса «В доме повешенный». Тело будет висеть, тлеть, покуда я кому-то не понадоблюсь. А кому я понадоблюсь? Никому, кроме мамы. И я заплакал. Чёрт побери! Какой сентиментальный ты стал, Степанков! Это всё из-за денег? Ты же, сука, всегда деньги не уважал, тратил их направо налево. Негров покупал…
Нет, это неправда. Я уважаю деньги. Уважаю и люблю. Деньги – это мой Бог. Гитчи Маниту. Он создал мой дом. Он вложил душу в мой офис. Я его люблю. И, когда вижу на тротуаре лежит брошенная кем-то монетка (рубль или даже пятьдесят копеек), я поднимаю её… Даже если мои карманы полны денег. Поднимаю и говорю: «Спасибо, Гитчи Маниту! Спасибо, Господи!» А ты говоришь, что я не люблю деньги. Люблю. Заткнись, тварь!
- Положи верёвку на место.
- Ты же не хочешь, чтобы я повесил это сто килограммовое тело под этой балкой.
- Эту гребанную балку муж твоей бывшей специально сделал для тебя.
- Я убью его.
- Не стоит.
- Ладно. Не буду. Может за водкой сходим?
Апелляцию назначили на конец декабря. Прямо под Новый год. Я не верил в успех. Но время шло. Я опять перекредитовался. Переломил в себе бизнесмена и устроился на работу пресс-секретарем в местный филиал Роснана. Странные нити взаимоотношений плетёт моя судьба во главе с Гитчи Маниту. Я уже работал на Чубайса в РАО ЕЭС в самое горячее время, в самый пик реформы электроэнергетики. Тоже нелегкие были времена. Сколько коньяку мы тогда выпили с Виктором Эдуардовичем. Ух! Жизнь моя жестянка… Да уж. И сейчас опять в его команде, хотя, конечно, я едва заметная пешка на этой шахматной доске. Но я – пешка. И каждая пешка носит в своем ранце жезл ферзя. Стоит отметить, что работал я за копейки, но с удовольствием… поначалу. Меня потом огорчало то, что событий никаких не было, освещать было нечего и я просто приходил на работу, сидел, пялился в комп, юзал твиттер или фейсбук, а после трех уходил. Хотя в первый месяц я отработал на десять баллов из десяти возможных все значимые информационные поводы за два прошедших года. Было классно. Это был кайф. Я люблю работать, креативить, писать, когда есть о чем, когда ты не высасываешь пальца информацию. Но потом я сдулся, разочаровался, потому что, пообщавшись с генералами, понял, что это просто очередной беспощадный распил денег. Что никаких нано-технологий у нас в стране не будет. И никто из двадцати пяти генералов ничего уже не хочет делать. Потому что им ничего не дают делать. Нужно просто пилить деньги. Так у нас принято. Господи, Степанков, что ты тут делаешь? Годы назад ты успокаивал людей в СМИ, рассказывая, насколько офигенен и полезен для страны передел РАО ЕЭС… Грабительская приватизация. Бандитская. Настоящее преступление десятилетия. Сейчас ты заливаешь про успехи Роснаны. Хэй-на-на-на! Когда рождается разочарование ко мне приходит мой черный человек, приносит водку или виски, стакан и закуску. Он приводит ко мне проституток. Он ругается матом… с соседом. Он спит на полу в своей блевотине. А с утра просыпаюсь я… просыпаюсь с больной головой, опухшей мордой, красными глазами и дрожащими руками. Иногда чуть-чуть хмельной. Иногда почти пьяный. Надо идти на работу… Но там нет ни одного информационного повода. Туда нужно просто прийти и сидеть, тупо уставившись в свой комп. Некоторые люди «работают» (в кавычках) таким образом всю жизнь. Бедные ничтожества. В мире добрая половина людей абсолютные ничтожества. Вот мой сосед, например, полное ничтожество. Убил бы его – суку! Свой грузовик ставит у моих ворот. Пойду на работу, проколю ему колеса, напишу большой пресс-релиз, в котором расскажу всю правду, как эти суки сосут соки, пилят деньги, как директорам не дают осуществлять свои проекты, как мало-помалу втягивают их в мошеннические схемы, после которых им светит от трех до пяти. И деваться им некуда. И им уже, конечно, не хочется доводить свои стартапы до победного конца. Им хочется тишины, потому что тишина приносит кэш. А они уже привыкли к кэшу. Они уже привыкли делать видимость, что они работают, что они мотивированы, и идут к поставленной цели. Они не верят в Бога, но им снятся подвалы УБЭП на Шаболовке, колючая проволока и баланда. Пойду, напишу правду, и разошлю по всем российским СМИ (список рассылки у меня богатый). К чёрту всё. Будь что будет.
Я выпил литр воды. Взбодрился ледяной водой под душем. Почистил пасть. Силой запихал в себя яйцо всмятку. И пошёл на работу. Поздновато, конечно, пошёл. На час опоздал. Но зато я придумал информационный повод. Разоблачить эту воровскую нано-компашку. Стать Робин Гудом пера. О, Гитчи Маниту, Господи, помоги мне.
Я пришел на работу. Заглянул в кабинет Вари – помощницы сопливого генерального директора, который появлялся в офисе раз в месяц. Отметился, так сказать, свои опухшим лицом и красными глазами. И пошел в свой кабинет писать релиз. У меня был свой кабинет. Свой кабинет – это хорошо. Можно даже бухать на работе. Включил комп, сел за клавиатуру и… застыл. Ибать-колупать. Я ведь подписывал НДА: договор (или соглашение – не помню) о неразглашении информации. Воровство и финансовые махинации в нашей компании являются корпоративной тайной. У нас дают на реализацию стартапа двадцать миллионов рублей, после чего деньги просто распиливаются, а проект остается на бумаге. Это корпоративная тайна, которую я, сука, должен хранить и не разглашать. Гребанная моя страна. Куда мы катимся? К фашизму. К фашизму, батенька.
Как я уже сказал, в успех апелляции я не верил… А зря. Альбина её выиграла. Я чуть со стула не упал, когда узнал о том, что получу деньги. Пусть на два миллиона меньше, но получу. И сразу уволюсь из этой гребанной инновационной воровской компании. Утеплю дом, доделаю кое-чего, завезу на участок десяток КамАЗов пескогрунта и продам это гребанный дом с этой балкой, которая провоцирует меня к суициду.
Получив деньги, я так и сделал. Почти так. Дом продавал на три месяца дольше, чем планировал. Дом строить дорого, а продавать очень сложно. Пришлось снижать цену. В конце концов, покупателя мне нашли ни риэлторы, нет, не они, обещавшие с три короба… А сосед, которого я хотел убить. Я пожал ему руку, обязался купить ему вискаря перед отъездом, но так и не купил. Уехал не попрощавшись.
Меня колбасило. Я не могу жить без Москвы. Я люблю Москву. Золотую, голубую, любую. Я люблю эту самую дорогую в моей жизни проститутку. Я люблю Москву даже больше, чем Алису.
Грузчики погрузили вещи в ГАЗель. Я отдал новому хозяину ключи от дома, дал последние советы по обслуживанию септика, по откатным воротам. Он получает хороший дом. Калиброванный брус и качественное утепление. То, что уже доделывалось под моим непосредственным руководством, было выполнено добротно. Делал, что называется, для себя. Если честно, я несколько месяцев, пока утепляли дом, клали дорогую плитку, думал, уезжать или… Блин. Ладно. Расскажу. Тут такой казус возник – выяснилось, что Анастасия… В общем, Анастасия стала мне писать ватцап. Привет, привет, как дела, нормально, пока, пока. А в инстаграме появилось ее видео, где она танцует полуобнаженная вокруг шеста. Я даже передернул пару раз. После чего подумал, что она, вероятнее всего, развелась с богатым мужем – владельцем заводов и пароходов. Потому что при живом муже не ставят таких видео… Ключевое слово «при живом». Угу. Он умер. Как выяснилось. Опять сердце. Проблема в том, что он никогда не страдал заболеваниями сердца. И вдруг… Крупные бизнесмены в России редко умирают своей смертью. Но дело даже не в этом. В моей голове закрутилось другое. Шикарная богатая, чёрт побери, вдова. Она осталась с двумя мальчиками – один в начальных классах, второй – в детский садик ходит. В ватцап я начал закидывать удочки. Очень уж Настя мне нравилась. Такая… шикарная вся такая… Ух! Безутешная вдова благодарит всех, кто утешит ее… Стриптиз танцует. Груди, жопа, глаза – всё при ней. В итоге переписка закончилась тем, что она мне написала: «Зачем я вам со своими проблемами?» Нууууу да… Ну в общем как-то наш разговор сдулся. К тому же я со своими финансовыми возможностями вряд ли ее потяну. Она богатая вдова… Квартиры, заводы… А я голодранец. Цыган. Нигер. Пешка. Это потом я узнал, как она боролась за выживание, как у нее отжимали эти заводы, как ей подсыпали в еду яды. Об этом будет в следующей главе. О моей красивой богатой вдове. Пока же прозвучало непонятное: «Зачем я вам со своими проблемами?»
На нет и суда нет. Тем более я мизантроп. И детей не люблю. Я еду в дорогую мою Москву. Там тоже много богатых вдов. Я хоть и не Пашка, но всё же… Каждому болту подойдет какая-нибудь гайка. Еду в столицу моей Родины. Справа от меня блестит канал имени Москвы. Впереди Москва. Новая жизнь. Новая драма.
|
Метки: Банкрот роман богатая вдова нанотехнологии соки сука жизни Гитчи Маниту сергей решетников |
14 глава: Цинковый гроб, герой-любовник, молдаване, любвеобильный мизогинист |
Полыхаю и томлюсь, подыхаю, пох. Понимаю. Но злюсь. Коплю в себе зло. Жизнь моя цыганская - западло. В понедельник умер друг. А я всё пью и жарю шлюх. Смерть приходит без стука. У неё нюх на больных. Или заказ, или вызов. В общем, умирать - это страшно и дорого. Но думаю там лучше. Там обязательно должно быть лучше. Там не нужно притворяться и обманывать, унижаться и уничтожать, любить и предавать. Любовь и предательство всегда идут по жизни под руку. А кто не грешил и не изменял, пусть кинет в меня камень. Изменяют в мыслях, во сне, наяву, напоказ. Всяко бывает. Пашка особенно любил это дело. Есть такая категория мужчин, как герой-любовник. Я вот, например, совсем не подхожу под эту категорию. Во-первых, я далеко не красавец (хотя Пашка тоже не Марлон Брандо), во-вторых… Во-вторых, я не знаю – почему… Я никогда не ставил передо собой такой цели – трахаться, трахаться, трахаться. В юности я был очень брезглив, и лишился невинности только на втором курсе института, когда все мои друзья и сокурсники перетрахались направо налево. У меня же, кроме Дуньки Кулаковой никого не было. Брось эти мысли, Степанков. Об этом речи нету. Смерть друга и офис – вот твои темы сегодня. Любви и предательства сегодня не будет.
Так вот. Стоит такая смерть. У неё красивые глаза. Как акварельками нарисованы. Смерть зовут Анка пулемётчица. Не спрашивайте, кто убил Чапаева. Историю опять - суки - перевернули и переписали.
У морга я был недолго. Посмотрел на тело в цинковом гробу. Дал Ольге тридцатник. Извинился, попрощался, и поехал в офис.
Там меня ждала бригада специалистов по оперативному ремонту.
- Здравствуйте.
- Здрасьте.
- Видите?
- Видим.
- Надо быстрей.
- Понятно.
- Сколько?
- Чего - сколько?
- Времени. Денег. Назовите сумму.
- Надо считать. Только…
- Всё. Начали. Считайте.
- Прямо сейчас?
- А чего тянуть? Поехали.
- Нууу…
- Нет. Я сказал - поехали. Вон – гляди – у меня от Сокольников очередь из штукатуров и маляров…
Они отошли от меня подальше, стали шептаться, считать и записывать. А я пока осматривал свою утонувшую подводную лодку. Стены в ужасном состоянии. Куски шпатлевки и строительных смесей висели и валялись на полу. Панели из гипсокартона частично упали, частично деформировались, как в фильме ужасов. Всюду жила черная плесень. Вода по пояс тут стояла не меньше месяца. Как еще змеи, рыбы, гады не завелись.
- Посчитали. – Вернулись они ко мне. Бригадир сунул мне в руку грязный листок бумаги исписанный кривым почерком и добавил:
- Это только работа… без материалов.
Я глянул.
- Где итоговая сумма?
- Вот, - показал он пальцем.
- Дорого. Надо дешевле.
- Уменьшим на… на пятьдесят.
- Давай на семьдесят.
- На семьдесят - нет. На шестьдесят тысяч.
- Годится. Начали.
- Как начали? Сегодня?
- Сегодня. Мужики, это срочный ремонт. Мне нужно быстро.
- Тогда надо за срочность добавить. Опять же шпатлёвка подрожала.
- Ну так я вам же всё и покупаю, - развел я руками: - Материалы на мои деньги. Поехали-поехали. Всё купим. Есть машина? Или такси?
- Мы на Газели.
- Отлично. Едем?
- Но там два места. Бортовая…
- А кузов с тентом?
- С тентом.
- Супер. Я поеду в кузове… поехали.
Через полчаса мы были в строительном гипермаркете. А да… забыл сказать. Эта черножопая Принцесса стырила у меня вчера сто косых. Нашла же, сука… перерыла весь шкаф. Ecce femina! Приютил себе на жопу приключений.
Рано утром позвонила плачущая Оля, рассказала, что умер Пашка. Блин. Пашка - один из моих немногих друзей со студенческой скамьи. Мы с ним лет двадцать пять дружили. Выручали друг дружку. Бухали. Телок драли. Пашка особенно любил перетрахи по первому зову плоти. Часто мне рассказывал о своих новых похождениях налево. Может просто сочинял, а может – правда. Не важно. Сердце. Не дождался донора. Как он месяц назад, когда мы встречались в ресторане на Щукинской, делился со мной:
- В мае может повезет… может повезёт.
Говорил он с отдышкой. Часто кашлял. Жидкость в легких… Я смотрел на его бледное лицо и мне хотелось плакать…
- Паша, для меня, скажу я тебе честно, слово «повезёт» звучит не столь однозначно. Понимаешь меня? Кто-то погибнет, чтобы… повезло… чтобы получить сердце, лёгкие…
- Ещё печень.
- А с печенью что?
- Цирроз.
- Офигеть. Ты же не пьешь.
- Нууу… из-за этих процессов, - показал он себе на сердце.
Он попросил официантку приготовить ему еду без соли.
Ел рыбу с овощами. Помню абсолютно белое пашкино лицо. Не бледное, а белое. А я с виду бодрился, но еле сдерживался от слез. Как за один год Пашку согнуло, иссушило, превратило, простите за штамп, в бледную тень себя прошлого. Румяного, сильного, бойкого, хвастающегося своими победами на любовном фронте…
- Как тебя Оля терпит?
- Ну терпит. Любит.
- Везёт тебе. А я вот один раз в жизни изменил… и всё… вся жизнь насмарку. Я любовь замарал. Вкрутил свой болт не в свою гайку. А она… она не смогла простить.
- А как она узнала?
- Я рассказал.
- Зачем? – слегка возмутился Пашка.
- Я не умею врать, - соврал я.
Мы попросили счет. Я рассчитался. Мы вышли на улицу, обнялись, попрощались. Он как старичок пошёл в свою гостиницу при клинике ждать своего «счастья»: сердце, лёгкие и печень. Кто-то погибнет для этого.
Я приехал домой, выпил бутылку виски и умылся слезами.
В общем, Пашка умер. И ушла в историю часть моей жизни в тридцать девять. Пашка на год старше. Сорок в ноябре было. Он, как положено, не отмечал. Не помогло.
- Вот это надо купить. И это. Вы слышите меня? - лез своим зловонным дыханием в мое личное пространство бригадир.
- Что? - Пришёл я в себя и возмутился: - а это зачем?
- Грунтовать.
- Да там стены сырые. Зачем их ещё раз мочить?
- Всё равно надо.
Ребята оказались молдаванами, а я думал русские. Говорили на чистом русском. Но меня не интересовала их национальность. Мне нужно было быстро отремонтировать мой утонувший офис.
- Дедушку на днях похоронят, - неожиданно сказал я молдаванам.
- Чего? О чем вы?
- О жизни. Надо торопиться. Надо спешить. А то вот так живёшь, живешь… Хлоп! И тебе уже нужно новое сердце. И ты не Дэвид Рокфеллер. Столько кэша нету. Через полгода помимо сердца тебе уже нужны новые легкие. Ещё через полгода к этим необходимым для жизни потрохам придется добавить печень. Там много нюансов: группа крови, телосложение… И время не ждёт. Тогда многие понятия, так сказать, обесцениваются: ипотечная квартира, годовалый «бумер», чёрное дорогое пальто, фетровая шляпа, которые ты купил и не носишь. Ты ждёшь, когда тебе посчастливиться. «Посчастливиться» можно взять в кавычки. Лучше взять в кавычки. Ибо твоему донору не повезет.
- Ужасы вы какие-то рассказываете, - вмешался в мой монолог бригадир молдаван.
- Да. Да. Сон приснился. Страшный. С покойником. С негритянками. Наверное, всё идёт к тому, что придётся пить виски… Выхода нет.
- Может продолжим покупки? Вы же говорили - времени мало…
- Вот именно – мало! Вперёд, гусары! Полетели. Мы с вами влахи цыгане… Я тоже, своего рода, влах цыган…
- Мы не цыгане, - обиделся бригадир, - мы молдаване.
Я остановился и с гордостью заявил:
- А я цыган, - и громко икнул, - влах. Или нигер. Скорее всего черножопый нигер…
И мы пошли затариваться. Ёлки-палки. Я не ожидал, что столько всего нужно купить. Мешки со смесями, мешки с иной херней, материалы, доски, шпатлёвка, краска для стен, краска для потолка, гипсокартон, панели… Смета тут же заметно подросла. Да уж. Не то слово «подросла». Выросла. Выросла на порядок. Но я уже сделал ставку. Я уже играл. Я не привык отступать. Орешек знания твёрд, но всё же… нам расколоть его поможет строительный гипермаркет.
- Надо ещё инструмент купить… - Не унимался бригадир.
- А вы что без своих инструментов?
- Нет, ну там… кисточки, сребки… лотки… всё, что выкидывается после ремонта… саморезка, уголки, гвозди… Много чего. Вёдра, шпатели… насадки на перфоратор… веник нужен, который потом не повезёшь домой. Мешки для мусора, ветош, полотна, наждачка, коронки, отрезные диски и прочее. Много что надо. Одноразовый инструмент. А? Чё вы так смотрите? Есть возражения?
Я пребывал в ахуе.
- А перфоратор не надо купить? Циркулярку?
- Нет, это у нас есть.
Они все погрузили. Я решил не ехать с ними. Отдал ключи. Бригадир на прощание озадачил:
- На послезавтра мусорный контейнер закажите…
- Мусорный контейнер?
- На три тонны.
- Ладно. Разберемся.
Я пошел в центр через площадь трёх вокзалов. Красные ворота. Мимо Чистых прудов по Мясницкой. Потом на Кузнецкий мост, место, которое я сейчас люблю больше Арбата. Там бухну чуток. Эта чума… негритоска увела у меня сто косых! Тварь какая! А я ведь ее полюбил… почти. Как мне кажется. Наверное, люблю. Никого ты не любишь, Степанков, даже себя. А какая тут любовь… После трёх… нет… После четырёх разводов, и такого вот, не побоюсь этого слова, преступного поведения Принцессы – станешь настоящим женоненавистником. А чё? Легко. Токсичная маскулинность мне в задницу!
Я был уставшим мизогинистом. И шел по Фуркасовскому переулку мимо ФСБ. Господи, за что мне это всё?
Ещё вчера я плавал в офисе, после чего обнаружил побег негритянки, пропажу ста тысяч, сегодня с утра провожал Пашку в последний путь, потом молдаване, гипермаркет. Кино можно снимать. Пора прогуляться, расслабиться, съесть большой бургер и выпить…
Я вернулся домой за полночь чуть живой. Проснулся утром, вспомнил, что приставал к какой-то девушке, предлагал жениться. Я часто, когда напиваюсь пьяный, предлагаю жениться первой попавшейся. Это с утра вместе с жесточайшим похмельем во мне просыпается мизогинист. А пьяный я девушек люблю, даже могу быть в меру обаятельным и юморным, могу громко читать стихи… Но это не я. Пьяный человек – это не я. Это моя тень. Мой двойник. Этой мой черный человек, который рано или поздно меня убьёт. Страха всё больше – денег всё меньше.
После обеда я рылся в Рунете, выбрал и заказал мусорный контейнер. Молдоване выполнили работу, как обещали, в три дня. Я приехал на четвертый принимать работу.
- Отлично.
Всё-таки хорошо знают свое дело молдаване. Влахи. Офис смотрелся с иголочки. Хоть и далеко не евро ремонт, но вполне прилично. На следующий день приехал Валентин с группой людей: женщины и мужчины. Валентин пожал мне руку и сказал:
- Примите мои соболезнования.
Я растерялся (думал, что он про Пашку, совсем забыл про дедушку), но быстро нашелся и ответил:
- Спасибо, Валентин, спасибо большое. Дедушки нет, да, больше нет - я улыбнулся, всплеснул руками и показал на свежевыкрашенные стены, - но жизнь продолжается. Принимайте офис. С которым мне так жалко расставаться. Сколько счастливых минут связано с этими помещениями. Сколько сил и энергии вложено сюда, в эти стены, в этот пол. Там, кстати, под полом полноценный дренаж в полтора метра в глубину. Всё делал для себя. Понимаете? Думал – на всю жизнь.
Валентин тоже был счастлив. Офис ему нравился. Люди, которые пришли с ним, стали что-то мерить лазерными дальномерами, записывать в книжечки, обсуждать. Мне было пофигу. Я подписал договор, акт приемки, забрал десять тысяч и ушел опять на Кузнецкий мост… в запой.
Продолжение следует. Еще не финал.
|
Метки: проза решетнкикова соки сука жизни любвеобильный мизогинист Цинковый гроб роман герой-любовник молдаване сергей решетников |
13 глава: Бульонные кубики, гидропитек, любимый дедушка, эротичная, но тупая негритоска |
|
Метки: роман соки сука жизни проза Сергей Решетников решетников литература |
Княгиня Ума Турман, веретёшко, царская мохнатка и Санёк |
Мне было двадцать пять, когда она впервые у меня сосала. Ей был шестнадцать.
Я работал видео оператором на областной телестудии, каждый день таскал за корреспондентами огромную видеокамеру Betacam SP, мечтал проломить им голову и убежать к моей маленькой девочке, которая жила с мамой на пятом этаже. Мы с женой жили на шестом. Приезжая домой на обед, я сначала заходил к ней и оприходовал ее. Она была как веретёшко, крутилась подо мной как сумасшедшая, пряла полотно юной любви.
С чего всё началось? Поднимаюсь к себе на шестой, замученный кипишным Антоном на съемках угольного разреза. Лифт опять не работает. Иду, мечтаю о чашке горохового супа, хотя знаю, что буду есть лапшу Доширак, так как жена преподает с утра до вечера в музыкальной школе. Да и готовить она не любит. Да и я в целом чувак ни привередливый. Мне и Доширак сгодится. Главное, чтобы хлеб был. Я всегда ем хлеб. Даже пельмени с хлебом. Так родители научили.
Иду, значит. Вдруг выходит она, юная черноглазая миловидная брюнетка. Ну понятно, что созрела… Но мне ведь уже… двадцать пять… Она решительно встала в лестничном проеме, сурово посмотрела мне в глаза и как будто небрежно лизнула свой указательный палец. Я улыбнулся, мол, чего тебе девочка. Она сделала шаг вперед и полезла ко мне в ширинку. У меня в голове всё закрутилось. Я ведь с угольного разреза. Не первой свежести. Она расстегнула ширинку, достала мой резко окрепший член, около минуты пристально смотрела на него, как будто испытывала мое терпение, а потом принялась сладостно сосать. Её горячая липкая слюна текла по моим ногам. Это было волшебно. Особенно после угольного разреза. Когда я кончил, она вытерла губы. Также пристально посмотрела в мои посоловелые глаза, мол, ну и как. Я спросил:
- Сколько тебе?
- Шестнадцать, - спокойно произнесла она нежным почти детским голосом.
Вот они мои первые три, четыре года тюрьмы. Мать моя женщина. Откуда ты, невинное дитя?
- Ты с ума сошла? – тихо спросил я.
- Мне это нужно, - спокойно ответила она. – Иди домой. Увидимся.
Я как по приказу пошел наверх. Потом повернулся и спросил:
- Как тебя зовут?
Но она уже захлопнула за собой дверь. Ай да Николай. Ай да сукин сын. Надо срочно изучить уголовный кодекс. Пришла пора.
С этого дня всё началось. Пока жена преподавала музыку, я приезжал на обед, но не домой, а к моей малолетке.
- Меня зовут Марина, - отсосав второй раз, произнесла она.
Вообще она поначалу меня больше изучала в нижней части. Вернее, изучала мой член: как он встает, как он двигается, как напрягается и наливается кровью, когда брызгает спермой. Мое окончание Маринку приводило в восторг. Она как в цирке хлопала в ладоши, когда я кончал. Как будто десяток веселых клоунов выбегали на арену и веселили юную Маринку. Мало-помалу она освоилась и наигралась с моим членом. И в один из дней она решила покончить со своей девственностью. Она разогрела мне котлеты с толченой картошкой. Я поел. И мы пошли совершать ритуал. Я всё еще думал про уголовный кодекс.
Потом еще выяснилось, что мама у Маринки – судья. Я чуть в обморок не упал. И по ночам, когда жена засыпала, учил наизусть уголовный кодекс.
Так продолжалось четыре года. Четыре года, когда я днем на пятом этаже, а ночью на шестом. А еще на телевидении Надя - корреспондент, жена главного редактора, иногда мне подмахивала, когда мы ездили с ней в командировки.
- А чё Димка? – спрашивал я её (Димка – это её муж, главный редактор – большой человек).
- А ни чё, - спокойно говорила Надя и садилась на меня сверху. Надя любила сверху. Она вообще была командир. Не понимаю, почему мягкотелого Димку сделали главным редактором, а не ее. Надька – сила. У Нядьки – мохнатка царская, разухабистая.
Так вот. Прошло пять лет. Однажды, когда веретёшко кончило подо мной дважды, я было уже подумал о котлетах в холодильнике. Но Маринка меня остановила, погладила по голове и сказала:
- Мне нужен жених.
- Но я как-то… давно и… это… счастливо женат, - неожиданно для себя брякнул я.
- Я не про тебя. Найди мне какого-нибудь мужа.
- Где я тебе его найду?
- Ну где-нибудь. Мы с тобой будем трахаться, а он будет готовить котлеты.
- Да не надо мне колеты от твоего мужа. А у тебя когда диплом?
Она пошла по стопам мамы и поступила на юридический. В общем, видит Бог, уголовный кодекс я учил не зря.
Самое страшное, что она не пошутила. Маринка вообще никогда не шутила. У нее не было чувства юмора. Видимо, это от мамы. И на следующий день я стал искать ей мужа. Надька пока не напрягала меня командировками, нашла нового оператора. И я с удовольствием позабыл про ее царскую разухабистую мохнатку. Но где же найти мужа для Маринки? Время пошло. Веретёшко кончало по два, по три раза. Веретёшко поймало кайф от анального секса. Она была в восторге. И, когда вспоминала, чтобы я ищу ей мужа, злилась и кричала:
- Что я буду с ним делать?
- Котлеты, - пытался пошутить я.
Шутка не прошла. Я получил от нее три пощечины. Три мощных пощечины. Больше не буду так шутить. Больше вообще шутить не буду.
- Ну ты ведь сама просила мужа…
Как далеко и глубоко ты забрался, Николай – думал я про себя. Вообще мне на женщин, так сказать, везет: жена у меня – командир в доме, Маринка у меня – королева, да и Надька у меня была – царица с царской мохнаткой. Лучше бы я работал на угольном разрезе. Грёбанные бабы! Они меня убьют.
В столовке на телестудии я завтракал омлетом, откусывал большой кусок белого хлеба, запивал компотом из сухофруктов и думал… О чем думал? Уже не помню. Ко мне подсел Санёк – видеомонтажер новостей. Я мало пересекался с видеомонтажерами. Мне пофигу: я снял, отдал пару кассет Betacam SP, делайте, что хотите. С меня взятки гладки. Они, конечно, часто брали не самые лучшие кадры. Но я ведь не буду их уговаривать, объяснять, что тут клёвый внутрикадровый монтаж, тут не тупи, панораму не рви на середине. Они ведь всё равно порвут, где им надо. Им сто процентов нужно попасть в хронометраж новостей. Главное губернатора побольше показать. Лизнуть ягодицу… Восточного раболепия из русских не выбить… Но Санёк был хороший монтажёр. Старался.
- Привет, - подал он мне руку, сел рядом, поставил поднос с борщом, котлетами, чаем и спросил: - Можно с тобой?
Я кивнул. А в голове у меня зазвенела мысль: «Вот он – наш с Маринкой лошара, дохлый, косолапый, маленький, но, как бы это выразиться, красивый…» Вернее – не так. Миленький такой. Аккуратно расчесанный. Я-то всегда хожу лохматый. У меня никогда нет расчески. Но я выше его на голову. Грубее – что ли. Сильнее – 100 процентов.
- Чего без хлеба? – Спросил его я.
- Не люблю.
Он еще и хлеб не ест. Полная моя противоположность.
- Борщ – без хлеба? – Не унимался я.
Он покривился, как будто я говорю ему это каждый день, кивнул и ответил:
- Да. Именно. Борщ без хлеба. И котлеты без хлеба.
- С ума сойти, - удивился я и съел последний кусок белого хлеба. Омлет я не доел. Так мама учила. Хлеб нужно доедать всегда.
Ел он медленно как девочка.
- Ты в армии не был? – Спросил я.
- А чё я там забыл? – Стал сопротивляться Санёк.
- Просто в армии пять минут на прием пищи дают, - зачем-то сказал я.
Санёк с пониманием кивнул и ничего не сказал.
- Выпьем пивка после работы? – продолжил я психологическую атаку.
- Давай. А где?
- У меня дома.
Он смутился.
Отработав смену, мы пошли ко мне домой, по дороге купили «Балтики».
Мы поднимаемся ко мне на шестой этаж, он останавливает меня за руку, смотрит в пол и говорит:
- Только я не гей.
Я громко засмеялся:
- И я не гей.
На смех вышла Маринка.
- О, Маринка, привет! Пошли с нами – пивка попьем? – Обрадовался я как всё удачно вдруг срасталось.
Но Маринка молчала.
- Чё? – нахмурился я.
- Заходите лучше ко мне.
- О, точняк. У тебя, наверное, и закуска есть. Котлеты, рыба соленая…
- Рыбы нет.
- Рыбы нет? Ну и ладно. Котлеты тоже прикольно.
Я сидел в кресле, пил «Балтику» и думал о том, какой я молодец – привел Маринке жениха. Мелковат, косолап, зато миленький, как кукла Кен. Как из магазина игрушек. Причесанный. На угольные разрезы не ездит. У монтажеров вообще работа не пыльная. Только геморрой можно заработать. Однако, вылечат. У Маринки мама богатая. Вообще да – стоит отметить, что жили они с дочуркой на широкую ногу: продуктов в холодильнике завались, колбасы всякой, сосисок, икру даже видел. Я то на своем шестом этаже больше по Доширакам прикалываюсь. Пока я думал о своем успехе созидания Маринка и Санёк разговорились. Правда, Маринка изредка поглядывала на меня, мол, кого ты мне привел? Кого-кого. Оленя. Просила оленя. Привел оленя.
Через месяц они поженились. Я понял, что я потерял еще одну рабочую мохнатку, потому что Санёк ходил на обед домой: есть икру, котлеты, колбасу. А я шел на шестой, где меня ждал Доширак. Моя жена совсем не умела готовить.
Я ел лапшу, пил чай, ложился на диван и представлял, как Санёк дерёт там мою Маринку. А веретёшко кончает три раза. Она такая – она может. Спринтер.
Через месяц Маринка сама пришла ко мне в квартиру, и оттрахала меня как следует. Она лежала потная, красивая, молодая, красная и говорила:
- Я не могу с ним жить. Он никакой. Я не люблю его.
Но потом мы два года не встречались. Зимой 1999 меня как видео оператора с корреспондентом Ивановым отправили в командировку в Чечню. Потом я вернулся. Мы с женой поменяли квартиру. И я совсем потерял из вида мою Маринку. Однажды в универмаге я встретил Санька. Он был шикарно обут, одет, дорогие часы. В общем, князь. Шик-блеск.
- Какие люди! – Обнял его я, поправляя свой потасканный пуховик.
- Колян! Давно не виделись. Ты как? В Чечне был? – Поправил он на руке дорогие, видимо, часы.
- Был.
- Чё там?
- Да ни чё там… хорошего. Тебе, правда, интересно, чё там?
Он махнул рукой и продолжил:
- У нас тут на студии такие перемены… Власть поменялась… Программы многие закрыли… Остались одни новости… В основном.
- Как Маринка?
- Родила Маринка.
- Родила?
- Родила.
Я громко выдохнул. Мне захотелось ударить холеного Санька, но я сдержался.
Санёк пристально вгляделся в меня и спросил:
- Не спросишь – кого?
- В смысле – кого?
- Ну мальчика, девочку…
Я засмеялся, хлопнул Санька по плечу и спросил:
- Да, извини, мальчик или… девочка?..
Он что-то ответил, а у меня звенело в ушах. Я подергал его за щеку и сказал:
- Извини, я пойду. Тороплюсь. Передавай привет Маринке.
- Обязательно передам. Передам. Она будет рада, - кричал он мне вдогонку.
Прошло еще несколько лет. Я как прежде работал на ТВ. У нас с женой никак не получалось зачать ребенка. Она кричала на меня, что это я в Чечне себе все яйца отбил… Я не реагировал. Я вообще как-то изменился не в лучшую сторону. Так мне казалось. Пока я не встретил в магазине ЕЁ. У нее не хватало денег на шпроты. И я ей добавил. Добавил пару десятков рублей на дурацкие рижские шпроты. Нет, не Маринке. Нет. Это была другая женщина. Княгиня. Под метр восемьдесят ростом, шикарный бюст, большая задница, идеальные ноги… И лицо… лицо как у Умы Турман – один в один. О Боги. Я купил шпроты Уме Турман. Она меня долго благодарила. А я еще дольше просил у нее номер телефона. Она сопротивлялась:
- Зачем вам?
- Мне очень нужно… Очень-очень, - тупил я. – Хотите, я куплю еще десять банок рижских шпрот? В подарок…
В итоге она дала мне номер телефона. Я даже не знал ее имени… Вечером я ей позвонил и предложил пойти в ресторан. Жена кричала:
- Куда ты? К этой ужасной Марине?
- Нет, не к Марине. Я уезжаю в Чечню. Ложись спать. Не жди. Я должен работать. А то тебе завтра на пианино играть. Надо выспаться.
В ресторан она пришла. Её звали Инной. Прекрасное имя – Инна.
Мы долго о чем-то говорили. Я вообще не понимал о чем я говорю. Я включился в разговор через пару часов, когда услышал вопрос:
- Ты не займешь мне денег?
- Займу. Сколько?
- Четыреста тысяч.
- Рублей?
- Конечно, рублей.
- Займу. Только у меня нет такой суммы. Но я найду. Для тебя найду.
Оказалась, что моя (пока – не моя) Ума Турман очень любила отдыхать заграницей (то есть подсела, стала тревел-зависимой), и брала деньги в банках, в кредитных организациях, в микрофинансовых организациях. Теперь в суде она проходит процедуру банкротства… но ей не поздно выплатить четыреста тысяч…
- В суде?
- Ну нет… ну сначала депозит… Потом имущество. Но мне так не хочется расставаться… Может быть лучше деньгами?
- Конечно, деньгами. Я найду четыреста тысяч. Завтра же.
- Спасибо.
- Пока не за что.
Я порылся в карманах и достал тысяч двадцать разными банкнотами.
- Вот у меня с собой… есть…
Она выхватила деньги и заплакала:
- Спасибо.
А потом изменилась в лице… и как будто её лицо наполнилось… блин… не могу подобрать слова… Она стала как будто княгиня… Понятно, что она хочет… Ума Турман. Ума Турман, которая меня хочет. Она меня хочет. И она мне даст. Сто пудово. У меня встал. Мы пошли в гостиницу. Я увидел ее голой и чуть не кончил на входе. А когда вставил – кончил в какие-то десять секунд. Она сразу встала, оделась, поцеловала в щеку, равнодушно сказала «пока» и вышла.
Вот это женщина! Вот это я попал! Опять княгиня.
Деньги нужны были через два дня. На утро выяснилось, что судья, которая ведет процесс, мама Марины. Моей Маринки. О боже, может Марина как-то поможет облегчить процесс… мировое соглашение там… реструктуризация займа… Я спешил к своей черноглазой.
Я поднимался на пятый этаж и слышал шум. Марина выталкивала Санька из квартиры и кричала:
- Иди отсюда, импотент. Мы с мамой тебя посадим в тюрьму! Снимай дубленку… На мои деньги куплена… Пойдешь отсюда голый.
Не задача. Я поднялся на их этаж и с размаху получил по лицу от Маринки.
- Идите отсюда оба. Ты чё сюда пришел? Предатель. Подлец!
И она впервые за многие годы заплакала. Я понял, что ловить мне здесь нечего. И княгине Инне здесь ничего не перепадет.
Мы спустились с Саньком на улицу и я сурово спросил:
- Чё ты натворил?
- Был в гей-сауне, - спокойно сказал тот.
- Зачем?
- Попробовал.
- И чё?
- И ни чё. Пошел ты! – Толкнул меня Санёк и побежал по улице в одной рубашке и в джинсах. А погода была минус пять. Замёрзнет Санёк. Всё-таки он гей.
На следующий день я нашел для Умы Турман еще сто тысяч. Только сто тысяч. Всего.
Она взяла деньги в руки, пересчитала и сказала:
- Этого мало, - но по взгляду я опять всё понял.
В эту ночь она дала мне еще два раза. О боже! Какой это был секс! Жена отдыхает. Надя отдыхает. Маринка отдыхает. Все отдыхают в сравнении с ней. О как она садилась на меня! Как волшебно управляла мышцами вагины! Это было удивительно. Это было два раза. Первый раз опять быстро. Я испугался, что она оденется и убежит. Но она осталась еще на один раз. Полный кегель. Такого суперконтроля интимных мышц я не чувствовал никогда. Она колдовала надо мной своей вагиной. И я был очарован.
Потом она пропала. Телефон был недоступен. Памела Андерсен тоже была банкротом. Кортни Лав. Многие. Ну не было у меня на тот момент такой суммы. После княгини любой другой секс меня не устраивал.
Я развелся с фригидной женой.
В обед в студии я ел шпроты и пил зелёный чай. И думал о самом главном. О вагине русской Умы Турман. Подходит ко мне царская мохнатка Надя и спрашивает:
- Поедешь со мной в командировку в Новосибирск?
- Угу – равнодушно киваю я.
- Виагру возьми с собой, ковбой.
- Угу.
И вдруг. Не ожидал, что увижу княгиню в Новосибирске на инаугурации губернатора. Она была сексуальна. Она была шикарна. Смеялась. Общалась с какими областными шишками. Губернатор коснулся её зада. Я с камерой попал ей на глаза и она никак не отреагировала на меня. Как будто не узнала. Может быть это была не она? Под метр восемьдесят ростом, шикарный бюст, большая задница, идеальные ноги… И лицо как у Умы Турман – один в один.
Вечером Надя накормила меня виагрой, взгромоздилась, стала юзать, стонать, а я лежал и тупо смотрел в потолок.
- Лучше бы я погиб в Чечне…
- Почему? – слезла с меня Надя.
- Она… она высосала из меня энергию…
- Кто?
- Кто? Ума Турман.
- Ты употребляешь что-то запрещенное? Почему у тебя не стоит, Николай? Где твой триумфальный стояк, известный на всё областное ТВ? Я больше не нравлюсь тебе? А? Не нравлюсь?
- Нет.
Она слезла с меня и три раза ударила по морде. Потом два раза пнула по почкам. Так мне и надо.
2021 год 3 мая © Решетников Сергей
|
Метки: проза тв любовь решетников литература сергей решетников |
Глава тридцатая части второй романа «В ожидании ангела» от Сергея Решетникова, 2016 год - конец. |
|
Метки: роман Решетников проза Сергей Решетников литература в ожидании ангела |
Глава двадцать девятая части второй романа «В ожидании ангела» от Сергея Решетникова |
|
Метки: роман Решетников проза Сергей Решетников литература в ожидании ангела отношения |
Глава двадцать восьмая части второй романа «В ожидании ангела» от Сергея Решетников |
|
Метки: Кимры роман Решетников вор проза Сергей Решетников что читать литература в ожидании ангела |
Глава двадцать седьмая части второй романа «В ожидании ангела» от Сергея Решетникова |
|
Метки: роман Решетников проза Сергей Решетников литература в ожидании ангела |
