Путник. Т.Ю.Платонова
ЧАСТЬ I
Легенды гласят, что давным-давно, когда на Земле было немало прокажённых, им надевали колокольчики, чтобы звоном предупредить случайных прохожих об опасности. Прокажённые вызывали страх, ибо болезнь делала их агрессивными. Но многие были тихи и даже слишком подавлены, чтобы нападать на кого-то. Это они с большим правом могли опасаться людей, страх за жизнь в которых подавлял человечность.
Прокажённые были хуже, чем изгои, — им не было места на Земле. Вечно странствуя в поисках приюта, они становились свидетелями многих историй, о которых никогда никому не могли поведать. Болезнь разъедала их плоть, заставляя молчать даже самых молчаливых. Страдая от телесных недугов, прокажённые больше заботились о пропитании и хотя бы относительном временном покое, но были и такие, что обращались к жизни духовной, понимая, что малое время, отпущенное им судьбой, стоит использовать для спасения души.
Я, странствуя по Земле во время своих редких уходов из Обители, встретился с небольшой группой прокажённых, находившихся в отчаянном положении. Они, увидев меня, остановились и по привычке сжались, ожидая ударов палками или проклятий, но я продолжал идти прямо к ним. Тогда они решили, что я такой же как и они, тщетно вслушиваясь в наступающие сумерки, Но звука колокольчика не было, и тогда один из них спросил:
- Кто ты? Разве не понимаешь, что подходить к нам нельзя?
- М не можно, отмстил я. Ты тоже болен? Нет, моя плоть болеть не может. Уходи! — закричали они, страшась неизвестно чего. Что мог сделать с ними закон? Как наказать ещё больше, чем это уже было сделано самой жизнью?
- Не бойтесь, тихо ответил я, присаживаясь прямо на землю у их ног, — я не заболею и не причиню вам вреда.
Страх не оставлял их, но, подчиняясь моему спокойствию, они сели в тесный кружок, отворачивая лица и пряча руки.
- У меня нет ничего, кроме маленького кусочка хлеба. Возьмите, — я протянул им хлеб.
Ни один не шевельнулся, несмотря на то, что они уже давно были голодны. Я не уловил даже жадного взгляда, хотя и движение их душ было мне ведомо. Их души были чисты, и в них не гнездились змеи, хороня ничтожные мысли под гнётом молчания. Поведение моё было для них удивительным, и пока они не понимали его, они не могли доверять мне.
- Зачем ты разговариваешь с нами?
- Я много странствовал. Я хорошо знаю людей: у них чистые тела и грязные души. Здесь я вижу чистые души. Я могу помочь вам.
У некоторых страх и недоверие сменились гневом.
- Ты смеёшься над нами!
- Зачем мне это? — тихо ответил я. — Я же не сказал, что могу вылечить вас, избавив плоть от страданий. Я могу подсказать, как спасти души.
Они были из тех, кого уже начал волновать этот вопрос. Они пытались молиться, вспоминая нехитрые молитвы, выученные в детстве, они старались быть добрыми друг к другу. Это и была вся премудрость, известная им, надеясь на которую они хотели быть услышанными Богом.
- Вы хотели, чтобы пришёл ответ на ваши молитвы. Каким вы его ждали?
Недоумение отразилось во всём их облике: действительно, не чуда ли жаждала душа их?
- Считайте, что Господь услышал вас и послал меня в помощь.
- Если Господь услышал нас, то мы молились правильно. Зачем же нам ты? — усмехнулся один из них.
- Ты прав, но Господь послал меня сказать вам, что молитвы даже нескольких жизней не спасут вас. У вас очень мало времени, и вы все это знаете. Почему же не использовать любую возможность?
- Ты не можешь быть с нами, — вдруг озабоченно сказал старший. — Если тебя увидят, то обвинят нас.
- О ком беспокоишься ты? — спросил я.
- Ты здоров, но от тебя отвернутся все знакомые — ведь ты общался с прокажёнными.
- Не беспокойся, — я протянул руку и коснулся его плеча, он же испуганно отпрянул, — я надену такую же одежду, как и у вас, и пробуду с вами столько времени, сколько понадобится.
- Почему? — спросил один, в словах выражая немой вопрос всех.
- Я хочу испытать свои силы, — ответил я.
- Тогда делай как знаешь.
Эти люди уже много лет медленно умирали. Неизлечимая болезнь не сделала их подлыми или злобными, но сделала настороженными, недоверчивыми и боязливыми.
- Давайте ложиться спать, — сказал старший. — Рано утром нужно уйти отсюда. Лучше, чтобы никто не знал, что мы проходили здесь.
- Я разбужу вас засветло, предложил я, — Я знаю место, где долгое время вас никто не увидит. Там можно спокойно пожить и даже снять колокольчики.
- А чем мы будем питаться?
- Там есть самое необходимое, а об остальном я расскажу завтра.
Наш маленький отряд заснул.
Рано утром, когда на небе сияла всего одна яркая звезда, я прошения слова молитвы: «Господь да не оставит нас!»
Все зашевелились. Движения прокажённых, находящихся вдали от людей, очень плавные и мягкие. Это оттого, что они не хотят слышать звучание колокольчиков — постоянное напоминание об их недуге. И только вблизи людей они начинают резко двигаться, чтобы колокольчик звучал громче. Так они предупреждают людей об опасности, но вместе с тем в звуке этом слышатся и угроза, и страх, постоянно испытываемый ими.
Ещё темно, сказал самый молодой среди них.
Сейчас начнёт светать, - ответил ему я. Я знаю движение звёзд и светил. Через пять минут поднимется лёгкий ветер, разгоняющий тучки, а звезда будет медленно гаснуть.
Они застыли в ожидании. Поднявшийся ветер приподнял капюшоны, скрывающие лица, и я увидел испуг и удивление.
- А ты случайно не кудесник? — спросил старший.
- Я долго наблюдал за небом. Мне нужно мало времени на сон, поэтому я всегда встречаю рассвет и знаю по минутам всё, что будет происходить.
- А зимой? — спросил самый недоверчивый.
- Зимой я ухожу туда, где тепло. Мне редко приходилось спать на мёрзлой земле и прятаться от снега.
- Ты счастливый, — произнёс старший, — ты идёшь туда, куда хочешь.
Он глубоко вздохнул, погружаясь в собственные мысли.
- Вы тоже можете быть счастливыми. Я научу вас не бояться и идти туда, куда позовёт душа.
- Это невозможно. Если мы появимся там, где хотим, нас убьют. Да и имеем ли мы право причинять неудобство другим?
- Забота о других принесёт много пользы твоей душе, — ответил я, — но ты посмотришь, что всё будет так, как я сказал.
Я неторопливо пошёл вперёд. Я не оборачивался и не замедлял шага. Они стояли в нерешительности, не зная, следовать за мной или нет, но потом, не сговариваясь, всё же последовали за мной.
В этом было их спасение.
— Путник, нам ещё долго идти?
Так звали они меня, за несколько недель привыкнув и к моему тихому голосу, и к безмятежному спокойствию. Они уже доверяли мне, потому что всё, что я говорил, сбывалось, потому что ни одним резким движением я не нарушал их привычного уклада, просто наблюдая за тем, как они живут.
— Думаю, что неделю, — ответил я. - То место вы не столько увидите, сколько почувствуете. Кто-то станет радоваться, а кого-то одолеет страх. Но не смущайтесь этим, всё потом наладится.
— Становится жарче и жарче, растения уже почти пропали. Что мы будем есть целую неделю?
— Мы движемся на юг. Завтра, в конце дня, кончатся скалы и начнутся пески. Мы углубимся в пустыню. Жизнь есть и в пустыне. Не бойтесь её, и она вас накормит.
— Ты почти ничего не ешь, заметил старший.
— Я привык обходиться малым, к тому же я не голоден. Чаще мы едим не оттого, что хотим есть, а просто по привычке. Я не слушаю свои привычки—я слушаю тело.
— Ты не думаешь о завтрашнем дне. Если ты не приготовишься к нему сегодня, ты ничего не будешь иметь завтра, — сказал сомневающийся.
— Я' думаю о завтрашнем дне, — ответил я, — но я о нём не беспокоюсь- Зачем заранее беспокоиться о том, чего не знаешь? Беспокойство рождает страх за будущее, а страх заставляет подчиняться привычкам. Моё спокойствие сегодня породит спокойствие завтрашнего дня. Сегодня я залатаю основу, завтра я получу плоды.
— Но ты ничего не делаешь! — воскликнул он. — Как ты можешь рассчитывать на еду завтра?
- Я совсем не рассчитываю на еду. Я о ней не думаю. Если я буду спокоен сегодня, я буду спокоен и завтра.
- А если ты завтра захочешь есть?
— Тогда я завтра и подумаю о том, как исполнить желание моего тела.
Они этого не понимали. Беспокойство о хлебе насущном свойственно человеку, и пока они жили в кругу уже сложившихся представлений. Чтобы не расстраивать их и не порождать вредные мысли, я сказал:
— У вас будет еда завтра. К концу дня мы дойдём до места, где оставлены кое-какие запасы.
Вес облегчённо вздохнули, а сомневающийся ухмыльнулся:
— Так бы сразу и сказал!
Он был самым интересным человеком среди всех. Зло не гнездилось в его сердце, и он не питал ко мне недобрых чувств. Скорее, он не доверял самому себе, а мне задавал каверзные вопросы, чтобы утвердиться в своих сомнениях. Пожалуй, он был даже самым отважным в этом отряде, но сам не знал, что его страх — шелуха, прикрывавшая чистую душу. Я всё время следил за побудительными силами, лежащими в глубине его вопросов, другим же он причинял массу неудобств постоянными сомнениями.
Они привыкли ко мне и не надевали капюшоны. Они уже не прятали руки, но всё же никогда не касались меня, держась на почтительном расстоянии.
«Сколько в них благородства, — думал я. Они не переступают границы дозволенного, несмотря на то, что ничто не сдерживает их. Я для них просто странный попутчик, человек ниоткуда, но они добры и почтительны».
Я знал ценность таких душ. Люди не бывают почтительны просто к хорошим людям. Если человек в чём-то превосходит их, они испытывают нечто вроде преклонения, смешанного со страхом. Одновременно они проверяют, как можно затоптать этого человека, в чём-то их превосходящего. Страх порождает ненависть, а преклонение — зависть.
В итоге зависть смешивается с ненавистью, и былое преклонение сменяется невесть откуда взявшейся злобой, изливаемой беспричинно. Души большинства людей похожи на каверны, но их не прячут, ибо они сами по себе сокрыты.
Эти прокажённые стыдились изъеденного язвами тела, но душ своих они могли не стыдиться: души были хоть и несовершенны, но чисты.
Моё спокойствие заставляло их думать, что я обладаю некими сверхъестественными силами, которые дадут мне всё, что я пожелаю. Увидев первые зарождающиеся мысли такого рода, я постарался сразу развеять миф о собственной исключительности. В мои планы не входило то, чтобы они полагались на меня. Я хотел научить их доверять самих себе и полагаться на Бога внутри.
Они не знали, что Бог живёт в них. Они не знали о силе, таящейся в их чистых душах. Они не подозревали, что чистота эта даст им всё, что они пожелают.
Вечером, когда солнце покатилось к горизонту, мы развели костёр. Все смотрели на меня и ждали. Я молчал. Тогда старший проговорил:
— Что будем делать? Сегодня есть нечего. Может быть, кто-то знает, как раздобыть пищу в пустыне?
Я следил за движением их мыслей. Несколько раз они раздувались, пытаясь обвинить меня во всех неприятностях, но чистота брала верх, и они думали о том, что сами согласились на этот путь. Правда, они упрекали себя в слишком большой доверчивости, но даже в мыслях не опускались до того, чтобы наказать меня за собственное неблагоразумие. Ещё раз я подивился их внутренней доброте.
— Можно есть змей или кузнечиков. Говорят, что около камней растут небольшие кустики, корешки которых можно отварить.
— Я знаю, что это за кустарники. Пойдёмте, я покажу вам их. Пока вы будете копать, я посмотрю, не заблудились ли мы. Если всё в порядке, то еду мы найдём.
— Ты затеряешься в пустыне. Темнеет, подожди до утра, — сказал старший.
—- В пустыне я не затеряюсь. Надейтесь и ждите, — и я исчез в надвигающейся темноте.
Даже когда я ушёл, они не выразили недовольства. Ни одного слова упрёка не понеслось мне вослед.
Я вернулся через два часа с корками сухого хлеба и крупой.
— Ты нашёл запасы! — радостно воскликнул старший.
— Да, но там было только это. Немного крупы и хлеба я оставил для других. Вдруг кому-то придётся так же туго, как и нам.
— Правильно, — вдруг сказал сомневающийся. — Мы растянем эту пищу на пять дней, а потом пусть будет так, как будет. Если Господь захочет, Он пошлёт нам еду.
Я подивился тому, насколько быстро его душа усваивала уроки. Всё сейчас он делал правильно, забыв лишь об одном: он не просил Господа о еде, полагая, что Господь и без просьб знает о его нуждах. Что это было: наивность или излишняя самоуверенность? Неужели они действительно полагали, что Господь видит их тусклые души, ничем не выделяющиеся среди серой массы? Неужели они могли думать, что их маленькая группа, страдающая и пекущаяся о еде, может находиться под присмотром Божественного Ока? Почему? Зачем?
— Как может Господь захотеть, если Он не знает о твоей нужде? Чем ты выделился среди всех, чтобы Он обратил на тебя внимание?
— Ты не веришь, что Он всё видит и всё знает?
— Он всё видит и знает, но почему ты думаешь, что именно ты сейчас находишься в самом отчаянном положении на Земле и Он должен помогать тебе? Неужели у Него нет забот поважнее? Мы идём по пустыне и голодны всего несколько дней, а тысячи людей погибают от чумы или в кровавых войнах. Там ужас, страх, вражда, немыслимые страдания. Пусть Он помогает им, мы же пока в состоянии сами позаботиться о себе.
— Ты же говорил, что не нужно заботиться, но нужно быть спокойным.
— Спокойствие — это и есть моя ежедневная забота. Попробуй стать таким, как я, и ты поймёшь, сколько сил на это требуется. Все твои силы расходуются на беспокойство о еде, я же их трачу на достижение равновесия. Моё спокойствие не позволяет мыслям суетливо бегать и рождать во мне страх. Я пробую быть спокойным, чтобы никогда и ничего не бояться. Попробуй. У тебя есть много времени. Ведь сейчас, кроме думанья о еде, тебе больше нечего делать.
В эту ночь они спали спокойно. Я наблюдал за их безмятежными снами, поражаясь, как мало им нужно: корка хлеба, горсть крупы. Неужели это всё?
— Путник, как ты научился быть спокойным? — вопрос этот вывел меня из состояния полудремоты.
— Прости, ты, наверное, молился, — Прокл, сомневающийся, стоял надо мной. — Ты ведь не спал, а сидел, глядя в одну точку.
— Скажи, чего ты хочешь больше всего на свете? — спросил его я.
— Зачем ты задаёшь этот вопрос? Ты же знаешь, что все мы хотим только одного — быть здоровыми. Но это невозможно.
— Раз это невозможно, тогда отбрось это желание. Чего ещё ты хочешь?
— Жить спокойно, трудиться. Чтобы меня никто не трогал, чтобы всегда была еда.
— И это всё? — спросил я, пытливо вглядываясь в него.
— Конечно, а что ещё?
— Зачем же ты тогда спрашиваешь о спокойствии?
— Ты ничего не боишься, я и подумал, что это от спокойствия.
— Значит, ты хочешь не только быть спокойным, но ещё и не бояться. Почему же ты не говоришь, что хочешь избавиться от страха?
— Я и не знал, что хочу этого.
— И в самом деле, мы многого о себе не знаем. На поверхности лежат одни желания, а внутри совсем другие. Чтобы учиться спокойствию, нужно знать, зачем ты это делаешь, — объяснил я ему.
— Я думал, что хочу стать спокойным, чтобы...
— Иметь еду, — продолжил я. — Ты уже заметил, что я о ней не беспокоюсь и она у меня всегда есть, когда я пожелаю. Ты же постоянно суетишься, думаешь о еде, а у тебя её нет. Это корыстная мысль, но это поверхностная мысль. За ней следует другая — стать бесстрашным, но бесстрашие тебе необходимо опять для спокойствия. Может быть, ты чего-то не понимаешь?
Ты меня запутал, — сказал Прокл. — Я точно уже ничего не понимаю.
Подумай, зачем ты хочешь стать спокойным. До вечера у тебя времени много.
Мы разжигали костёр один раз в день, перед заходом солнца. В сумерках, чуть перекусив, начинали беседу и сидели долго, пока не смыкались глаза. О чём мы говорили? Большей частью это были воспоминания о прошлом, но без щемящих сердце подробностей. Они рассказывали только смешные истории и изредка делились тайнами, свидетелями которых оказались за годы скитаний.
В этот вечер мы беседовали недолго, а когда все улеглись вокруг костра, Прокл подошёл ко мне:
Путник, а ты когда-нибудь спишь? - Сплю, но мало, так же, как и ем. Человеку нужно отдыхать, но это потребность моего тела. Когда оно устало, то пусть отдыхает, но если усталости нет, зачем спать?
- Я думал над тем, что ты сказал, но мои мысли не способны идти дальше здорового тела. Они постоянно крутятся только вокруг чуда исцеления.
— Ты очень привязан к своему телу. Болезнь пришла к тебе именно оттого, что ты всё время думал и заботился о нём. Жизнь учит тебя по-своему. Этой болезнью она подсказывает, что помимо тела у тебя есть чувства и мысли, душа и сердце. Они нуждаются в заботе не меньше тела. Тебе нужно оторваться от мыслей об исцелении. Его не будет.
— Тогда мне не нужно ничего, кроме спокойной жизни в достатке, — ответил Прокл.
— Давай отойдём в сторону, — предложил я. — Пусть все отдыхают.
Мы сели за небольшой скалой и продолжили беседу.
— Ты не знаешь себя и никогда не заглядывал в свой внутренний мир. Между тем в нём таятся гигантские возможности. Все эти звёзды, которые ты видишь глазами, на самом деле внутри тебя, и ты можешь их видеть внутренним зрением, если обретёшь истинное спокойствие.
Очертив рукой круг, я коснулся Прокла. Перед его взором пронеслась Вселенная, наполненная мириадами солнц.
— А теперь смотри, — тихо продолжал я, — ты здоров, у тебя великолепный дом и семья. Ты живёшь в достатке и каждый день ешь прекрасную пищу. Ты богат, и тебе не нужно много трудиться. У тебя спокойный, уравновешенный характер. Скажи теперь, чего ты хочешь, как тебе живётся?
Я наблюдал за жизнью, в которой пребывал Прокл, и радовался его тихому счастью. Но вот волна беспокойства пронеслась в его душе.
— Что мне делать? — спросил он.
— Что-то не так?
— Мне скучно, спокойствие и благополучие этой жизни угнетают меня. У меня есть еда, да и не только она. В доме полный достаток, но разве дело только в этом? Я загниваю, я Медленно втягиваюсь в трясину. Мне дурно!
— Прокл, чего ты хочешь?
— Света! Жизни! Я хочу дышать полной грудью. Я задыхаюсь в этом море благополучии.
— Смотри, Прокл, мы пойдём а мир Света.
Я коснулся его лба, и мы понеслись дальше, вглубь Вселенной, оставляя позади себя мириады миров.
— Слава Богу, я дышу, я снова здесь, дома. Где я был раньше, Путник, откуда я вырвался? Тот мир — он так ужасен, там было множество ненужных вещей и бесконечных забот о форме. Это был сон или явь? Ответь, это мираж, или там действительно кто-то живёт?
— Это мираж, но он стал реальностью ДЛЯ миллионов человеческих душ, отождествивших себя с формой.
— Они остались там? озабоченно спросил Прокл.
Конечно. Чтобы попасть сюда в Свет, нужно перестать думать так, как думают они.
— Путник, они же не знают, что есть другая жизнь! Они забыли, они стали формой! Они хотят еды, они питают тело и не думают о духе, • • Прокл забеспокоился» — Что делать, Путник, им нужно рассказать, как выбраться из трясины, как избавиться от миража!
Как же ты расскажешь им, Прокл? Ты здесь, а они — там, — ответил я.
— Нужно идти к ним, будить их!
Зачем, Прокл? Придёт их время, и они проснутся.
— Нет, Путник, нет! Миллионы лет они будут гнить, думая, что живут. Я не могу этого допустить, я должен им помочь.'
Как же ты сделаешь это?
— Я пойду к ним, назад, в это болото, я расскажу им о том, что есть место во Вселенной, где можно дышать.
— Ну что ж, иди! — И я вновь коснулся Прокла. Несколько минут он сидел в оцепенении, а потом медленно пошевелил рукой.
— Путник, я, кажется, заснул? Что это было? Я видел ужасный сон! Я видел прекрасный сон!
— Скажи, Прокл, так чего же ты хочешь?
— Я хочу дышать свободно, как в том мире — в мире света, — сказал он. — По-моему, здешнее благополучие — временное явление. Я хочу стать спокойным, чтобы другие рядом со мной становились спокойными. Тогда они поймут, что главное — это не забота о теле, а забота о душе.
— Что же ты видел во сне, Прокл? — тихо спросил его я.
— Я видел Свет, — коротко ответил он.
С того дня Прокл не отходил от меня. Если я сидел уставившись глазами в одну точку, он садился невдалеке и делал то же самое. Если я отказывался от еды, он тоже отказывался, утверждая, что не хочет есть.
— Тебе нужно есть, — сказал ему я. — Я привык к этому состоянию. За долгое годы я выработал привычку слушать тело, слушать душу, слушать сердце. Ты этого пока не умеешь. Ешь, тем более что еды совсем мало.
Прокл неохотно подчинился. Он слушался меня во всём, руководствуясь теми короткими фразами, которые я говорил.
— Путник, скажи, что происходит? - как-то подошёл ко мне старший. Слёзы наворачиваются на глаза, сердце сжимается от боли. Это моя болезнь?
— Нет, Наум, это другое. Мы близко от того места, про которое я говорил. Мы почти у цели.
Все заулыбались. За два месяца нашего путешествия они научились выражать свои чувства. Ледяной обруч страха и человеческой ненависти» сдавливающий их, растаял, и они ощутили свободу.
— Там действительно никого нет? • спросил Михей. — Нас некому будет гнать?
— Я никогда не говорил, что там никого нет, — ответил я.
Солнце будто померкло, и туча будто опустилась на души их.
— Путник, нам опять не будет покоя, грустно произнёс Наум.
— Покой - в ваших сердцах. Если душа ваша светла, а сердце не знает страха, то никакая сила этого мира не будет иметь над вами власти,
— Путник, мы - прокажённые. Даже если мы бесстрашны, страх наполняет души ладей, нас окружающих, и они ненавидят нас за то, что мы несём смерть.
Запомните, если Свет вашей души ярок, люди не заметят проказы на вашем теле.
— Путник, люди видят глазами, а не сердцем. Свет души могут увидеть лишь праведные, но не злобные.
— Дорогой мой Прокл! Истинный свет души виден даже глазами, если тот, кто имеет его, пожелает излить свет на людей видимым образом.
— Смотрите! —- воскликнул Наум.
Нам навстречу несся всадник, а за ним ещё два других.
— Что ты наделал, Путник? — глухим голосом проговорил Наум.
Всадники, подлетев ближе, спешились, и, подойдя, молча поклонились.
Люди, мгновение назад чувствовавшие себя свободными, стояли, сжавшись от страха и надвинув капюшоны на голову.
— Мы рады приветствовать отважных путешественников, сумевших добраться до нашей Обители, — сказал один из всадников. — Добро пожаловать, братья.
Сначала слёзы покатились по щекам Прокла, потом я увидел, как затряслись плечи Наума.
— Кто ты, Путник? — вдруг тихо спросил Михей.
Пять пар глаз смотрели на меня с благоговейным трепетом.
ЧАСТЬ II
Вот уже три месяца, как мой маленький отряд жил в Обители. Конечно, в такое счастье — жить, не прячась, не скрывая своих чувств, они не могли поверить. Даже сейчас, когда они почти освободились от страха, что в них полетят каменья, они всё ещё не открывали своей души. Чего они боялись сейчас? Наверное, быть изгнанными. Я же терпеливо ждал, какие свойства их бесстрашной природы проявятся в первую очередь. От их изуродованных лиц люди не отводили взгляда и не отодвигались в сторону при общении. Но прокажённые оставались скромны, не приближаясь к собеседникам и никогда их не касаясь. Болезнь научила их не быть навязчивыми, там же, где они могли сказать что-то наперекор, высказывая собственное суждение, они всё равно предпочитали молчать, скромно отходя в сторону.
Я понял, что этот урок Жизни они усвоили отлично. Любой человек мог положиться на их молчание и быть уверенным в том, что они не нарушат ничей покой. Дух стяжательства покинул их навсегда.
Жили они все в одной комнате и работали вместе в мастерской по резке камня.
Михей и Флор оказались исключительными резчиками, делая удивительные и порой немыслимые вещи из материала, приготовленного на выброс. Обитель нуждалась в добрых руках, и талант этих людей оказался высоко оценённым.
Я оставил их на какое-то время. У меня были свои дела в Обители, требовавшие неотложного внимания. Но Наум и Прокл постоянно искали меня, жаждая увидеть и поговорить. Когда им это удавалось, они садились рядом и не могли задать ни одного вопроса. Я видел, что глаза их теплели, а сердца размягчались.
Однажды Науму удалось сказать несколько слов:
— Как можно измерить то, что ты сделал для нас?
— Наум, сделай это для других, может быть и не больных телом, но больных душою. Я помог вам, а ты помоги им, — ответил я.
— Ты мог это сделать. Ты обладаешь силой.
— Разве я когда-нибудь показывал свою силу? Разве я выделялся среди вас?
— Конечно, ты очень выделялся! — воскликнул Прокл. — Ты можешь всё!
— Откуда у тебя такая уверенность? — спросил его я.
— Я знаю. Ты только с виду такой, как и все люди, но ты совсем не такой, да и многие здесь больше похожи на тебя, чем на тех, кто остался там, — он махнул рукой, — там, куда я никогда не хочу возвращаться. Ты подарил нам рай, здесь мы чувствуем себя людьми.
— Прокл, ты всем доволен? Тебе больше ничего не нужно?
— Нет! Это всё, о чём я мечтал.
— Хорошо, — мягко улыбнулся я, — вы останетесь здесь столько, сколько пожелаете.
— До конца наших дней, — сказал Наум.
— Хорошо, до конца ваших дней, — терпеливо подтвердил я.
Шли месяцы, они работали, не покладая рук и никогда никому не отказывая в помощи. Еды у них было предостаточно, но я узнал, что они приходили к общему столу не два раза в день, как все, а один. Мне пришлось навестить их, чтобы самому выяснить причину такого поведения.
Когда я появился вечером у них в комнате, радости и изумлению не было границ. Я отметил, что, приветствуя меня, они уже не сбивались в тесный крут, безотчётно ища поддержку друг в друге, а стояли свободно, открыто улыбаясь.
— Почему вы не приходите к столу два раза в день, как все?
— Сначала мы были голодны и могли есть не только два, но и пять раз в день, — начал говорить Флор. — Но потом мы вспомнили тебя. Это неважно, есть еда или нет, главное, хочет ли есть тело. Мы стали слушать его и поняли, что нам достаточно есть один раз.
— Мы поняли, что страх заставляет нас есть тогда, когда нам не хочется, — пояснил Наум. — Мы едим впрок: а вдруг завтра ничего не будет?
— Мы решили выбросить этот страх из головы, — продолжал Прокл. — Помнишь, ты сказал, что спокойствие сегодня породит спокойствие И завтра? Мы попробовали применить это на деле.
— И у вас сразу получилось? — улыбнулся я.
- Нет, — засмеялись они. — Мы поняли, что ты нас обманывал. Но мы всё равно старались не беспокоиться.
— Я не обманывал вас, — ответил я. — Я всегда говорю правду, а вот истина не всегда открывается сразу. Эта простая истина касалась меня, потому что я долго учился спокойствию, но для вас она даже и сейчас ещё не будет истиной в полной мере. Всё, что происходит со мной сегодня, обязательно будет иметь результат завтра. Сегодня я сею, а завтра снимаю урожай. У вас это будет по-другому. Ваш урожай зреет долго. Это происходит потому, что вы уже сделали много неправильного в прошлом, и пока вы не увидите результаты прошлого, вы не сможете увидеть результаты сегодняшнего дня.
- Значит, когда-нибудь всё прошлое исчерпает себя и мы будем так же, как и ты, пожинать плоды сразу? — спросил Прокл.
— Да, но сначала вы увидите результат этих месяцев, проведённых здесь. Если вы обучались спокойствию, то вам не о чем будет беспокоиться в будущем.
— Скажи, а те люди, что кидали в нас камнями и гнали нас, что будет с ними? — спросил Михей.
— Возможно, в них будут лететь камни или рушиться крыши домов, в лучшем случае хороня их под своими обломками.
— Что же может быть в худшем случае? — удивился Михей.
- В худшем случае они останутся калеками без крова и пищи. Им придётся скитаться, как это пришлось делать вам, и искать еду и приют.
- Никто и никогда не давал нам приюта. Правда, иногда давали еду, — заметил Прокл.
— Скажи, ты зол на людей? — спросил я.
— Нет. Они не виноваты. Они боятся смерти, — ответил он.
— Пока ты тоже боишься смерти, но разве ты кидаешь камни в людей?
— Наверное, они больше боятся страданий, уродства и медленного умирания. Проказа — страшная болезнь.
— Разве из боязни страданий можно заставлять страдать других? Почему ты сейчас не мстишь людям за их отношение к тебе? — спросил я тихо.
— Зачем? — испуганно отпрянул Прокл. — Моя болезнь — это моя вина. Господь наказал меня за что-то. Может быть, за плохое прошлое, но я не помню, чтобы делал что-то ужасное.
— Мы живём не один раз, Прокл. Ты не помнишь прошлых жизней, но тебе и не нужно знать о них. Главное, что в тебе нет зла и жажды мести.
— Ни в ком из нас нет, Путник, — сказал Наум. — Мы потому и оказались вместе, что не хотели пугать людей, как это делают многие прокажённые. Мы решили, что лучше пусть бьют нас, чем мы будем бить других. Раз мы больны, значит, мы заслужили это, а те люди заслужили своё здоровье. Мы не должны причинять зло другим только потому, что жизнь оказалась зла к нам.
Слова Наума поражали меня. Столь глубокое осмысление жизни свойственно не многим, но это уже был тот опыт, который навечно останется в сердце его.
— Тот год, что вы провели вместе, решив, что не будете отвечать злом на зло, принесёт плоды в будущем, — сказал я. — К вам придёт необыкновенная сила. Когда другие будут пребывать в отчаянии, вы будете твёрдо знать, что нужно делать. Вы спасёте многих людей.
— О каком будущем ты говоришь, Путник? — спросил Флор. — Жить нам осталось немного, а людей здесь таких, чтобы не знали, что им делать, нет.
— У вас впереди ещё много жизней. То зло, которое было порождено вашей болезнью, не так быстро исчерпывается. У каждого сегодня должно быть своё завтра. Но цель Матери-Жизни в том, чтобы однажды все люди на Земле прожили чисто свой день, а он родил бы чистое завтра.
— Путник, что ты знаешь о будущем? — спросил Прокл.
— Я знаю, что после вашей смерти Земля продолжит своё существование, что на ней будут жить люди как причиняющие зло другим, так и искореняющие зло в себе. Ещё я знаю, что вы родитесь снова и не будете помнить ни об этой жизни, ни о своей болезни, ни о нашей встрече. В вашей памяти останется только Свет и те ощущения, которые он вызывает. Останется опыт — уроки Жизни, но больше — ничего.
— Ты хочешь сказать, что мы снова будем детьми, а потом взрослыми? У нас будут другие родители и другая жизнь? — неуверенно спрашивал Михей.
— Да, именно так и будет. Всё будет другое. Останется только опыт, но без памяти о тех случаях, из которых он был извлечён. Ещё вы должны будете снять урожай тех семян, что посеяли в прошлом и продолжаете сеять сейчас. Вы будете спасать людей, вытаскивая их из-под обломков домов, разбирая завалы, вы будете спускаться в пещеры и подниматься в горы, чтобы спасти попавшего в беду, вы будете искать в пустыне умирающих, чтобы подать им глоток воды, вы будете лечить людей, избавляя от страданий тело и душу.
— Как невероятно то, что ты говоришь, Путник, — вздохнул Прокл.
— Это лишь кажется невероятным. А на самом деле вы каждый день создаёте своё завтра. Если же вы сумеете научиться спокойствию и добьётесь того, чтобы ваше сегодня давало плоды уже через неделю, вам останется прожить не так уж и много жизней.
— А потом мы больше не родимся? Мы перестанем жить? — спросил Прокл.
— Вы перестанете рождаться и перестанете страдать, но вы останетесь быть и помогать другим, если захотите, — ответил я.
— Это непонятно, — промолвил Наум.
— Когда-нибудь и это станет понятным, — сказал я. — Куда вам спешить?
Мы попрощались, и я оставил их. Я не успел дойти до нужного мне дома, как услышал позади себя дыхание. Они догоняли меня, желая что-то сказать. Я молча смотрел на них, ожидая тех слов, что заставили их идти за мной.
— Путник, научи нас спокойствию, — произнёс Наум.
— Путник, я хочу быть бесстрашным, — сказал Прокл.
— Я не знаю, чего я хочу, но я не хочу, чтобы было так, как прежде, — сказал Михей.
- Мы хотим понять, зачем мы живём и почему живём так, как сложилось, — сказали Флор и Назар. — Хорошо, я буду учить вас, — согласился я.
( продолжение следует)
