Поток машин рассеялся, друг за другом гаснут окна. Город стих. Так незаметно подползает ночь, очень незаметно. Я еще в дне, я еще в работе, только движения медленнее и переспрашивать стала чаще - себя. Все замедлилось кроме желаний и идей, они не заметили ночь. Так и сижу за компьютером, выключила телевизор - тихо. Стрелки бегут и бегут по кругу, где недавно был день - сейчас сон. И вроде бы не заметно это одеяло - вот только телефон замолчал на входящие и исходящие. Всего 5 часов одиночества и вновь суета. Иллюзия, что ты часть огромного с резким падением в одно маленькое. Никогда не высыпайтесь перед работой - затуманьте свой разум, пусть строит иллюзии, а вечером быстрей уснуть, чтобы не раскрыть правду, а потом опять. Не надо знать всей реальности - мы не готовы увидеть этот смысл, давайте спать.

Хочу жить в лесу под Финляндией,а зимой приезжать в город. Хочу жить одна, ночью слушать хруст веток, днем вглядываться в туман. Проходить сквозь заросли папоротника все дальше и дальше. Я буду наслаждаться своим одиночеством и иногда ненавидеть его, стуча кулаком по дереву, будто ожидая, что откроется новый мир.
А в новом мире я пройдусь по воде, подниму волны, соберу песок и раскидаю его по небу, когда не будет солнца. Я вдохну зелень растений и мне станет легче, потом я разорву пленку реальности и увижу свои мысли, а они перевернут все вокруг и начнется хаос. В итоге я закрою чемодан, так и не поняв содержимого и вернусь в питерские пробки, на секунду почувствовав себя частью этой пыли, на секунду обрадовавшись, что остался незамеченным, как все. А потом забуду обо всем и, возможно, появится новое желание.

***
Ветер зашел в дом. Я часто разговаривал с ветром – тем, что жил в моем городе. А этот ветер залетел познакомиться и вынести пыль. Он дотрагивался до меня своей холодной рукой, когда говорил что-нибудь важное. Мы смеялись, что-то доказывали друг другу, пугая соседей, – я сумасшествием, он грозой. Мы как будто сблизились, хотя этот сухой ветер был все же чужим. И, когда облака закончились, мы решили попрощаться, он вышел в окно, растворившись в голубом свете рассвета.
Я сел у окна, предвкушая сон. Сон, сегодня, ожидался мною, как избавление от того тяжелого, что лежало внутри меня, сковывая движения. От того, что не редко дрожало во мне, то ли это было какое-то забытое и беззащитное чувство, постоянно избиваемое отрицанием, то ли уставшая тревога, то ли просто утренняя дрожь. Я не хотел сейчас в этом разбираться, я знал, что во сне все пройдет. Я знал и ждал своего решения, в полном одиночестве и казавшемся покое. Я смотрел на первые нити солнца, вплетенные в росу, я, не шевелясь, наблюдал за котом, который, не зная своего одиночества, мог жить на этой чужой улице. Я привыкал к чужому небу, опустившему голову на крыши, по его лбу стекал мелкий дождь. Окна в чужих домах горели светом завтраков, мое новое пристанище было также одиноко, как и все, что было со мной. Моя еда была холодной и не имела вкуса, я пил только воду и вино. Я говорил только себе, я слышал только то, что сам придумал, я шел туда, куда хотел и, поэтому, чаще уходил один. Мои отрицания стали ощутимы, они повышали температуру, включали головную боль, в конце концов, проявлялись страхом, но уводили меня в полное одиночество. Прижатый толпой к дверям электрички – я и там был один, люди вагона стояли спиной, я ловил обрывки их жизни, тайком следя за ними, боясь быть обнаруженным. Я смотрел в чужие окна, желая представить иную жизнь, но все крепче убеждался в том, что мне там не выжить.
Сон остыл и стал безвкусным, только приправа сюжетов жгла мысли. Сердце города уже учащенно билось, пугая наивных граждан остановкой. Проснувшиеся не давали покоя лифту, гоняя его без перерыва. Домашние гремели посудой, работающие шуршали бумагой, уставшие спали, пустые пили водку, матерясь на домашних, работающих и других, кто появлялся в их поле зрения. И этот полноценный мир был за стеклом моего отрицания, – отрицания стабильности, похожести, ухода от любой агрессии в мою сторону. Этот мир, наполненный всеми формами жизни до отказа, а я избегал его, гоняя старые мысли по пыльным просторам воспоминаний, что-то видоизменяя, рождая ложные воспоминания. Сейчас мое сознание напоминало больной набор искусственных убеждений, подтвержденных изобретенной мною иллюзией, скорее всего, неверной. Я не знал, на виду ли я или скрыт. Иногда, когда кто-то проникал ко мне, я пугался оттого, что они знают меня, чаще я говорил что-то, а это воспринималось противоположно. Я все чаще молчал, я все чаще скрывал правду моей жизни, умалчивая страх и радость. Я спрятал все внутрь, оставив на поверхности карандашный набросок, который просто стереть и нарисовать свое. На мне нарисовали мишень. Если бы сейчас крик моих мыслей обрел голос, если бы уши людей воспринимали его, я бы смог все объяснить, рассказать. Мне кажется, что правда повергла бы в шок, мне кажется, что мое лицо изменилось бы, это единственная мечта, в ней нет смысла, как и в остальных, поэтому я ее удаляю. Я составлю план на следующее будущее – план избегания дротиков, уже доставших меня своими меткими попаданиями. Я придумаю новые фразы для ответов, новый способ молчать и все это будет частью большой конструкции – иллюзии моего самовосприятия, все детали ее подойдут к тем, что принесут чужие фразы. Я стану тем, кем я сегодня себя придумал. Я постараюсь избежать камней, летящих в нее, а когда-нибудь я придумаю защиту. Государство моего сознания, где только я и придуманные образы.
Как странно пришло понимание, что взглядом из окна ничего не изменишь, как непонятна мне эта фраза внешнего мира. Я не знаю, как съесть ее. Я не знаю, как вести себя с новым днем, я не знаю, что сказать ветру, когда он вновь зайдет. Только что он был своим, сейчас, играя с бумажками и листьями, он кажется чужим. Я помню затылки моих попутчиков, временно идущих рядом со мной. Я не помню лица, т.к. не смотрю в них. Я мало, что помню оттуда, я смотрю внутрь себя и вижу засохшие мысли, опавшие когда-то. Здесь мало что растет, семена нового не заносятся извне, семена старого уже не способны прорасти. Я поливаю последнее, достаю из пыльного прошлого когда-то новое, теперь давно устаревшее и начинаю привычную игру. Что я? Что такое игра – это придумывая чего-то из того, что есть. Я играю постоянно, делая вид, что это все настоящее и люди верят. После очередного осознавания мне становится стыдно перед ними и, на секунду, даже удивительно.
Солнце перепрыгнуло дом и повисло перед другим окном. Его лучи не могли пробраться сквозь плотную занавеску, в квартире было темно. Сейчас я задернул последнюю штору, в середине дня наступил вечер. Он закрывал мои глаза, еле добравшись до кровати, я еще долго лежал, читая названия книг, окружавших меня. Нервные мысли прогоняли еле добытый мною сон, становилось обидно до пустоты. Я лежал, я не чувствовал голода, хотя не ел уже полтора дня, была только тошнота. Внешний мир жил своей жизнью за окном, мой мир остановился, время занемело и не чувствовалось. Я не знал, где я, я забыл, кем я был. Привычного стремления вернуться не было, я не знал, куда. Я больше ничего не знал, я не мог представить следующего дня, поэтому просто лежал на кровати, цепляясь за каждый намек о сне. Ни страха, ни тревоги, ничего, внутри пыльная паутина. За окном чужая улица и я не знаю, как на нее выйти. Этот дом тоже чужой, но в нем есть запах моего прошлого, куда этот дом меня и уводит. Странно, я стремлюсь в свое прошлое, – которое почти не видимо для меня, я вижу балки, полуразваленные стены и больше ничего. Сквозь построенную годами вселенную в никуда, со скоростью, выше скорости света, теряя себя по дороге. Как в черную дыру, которая скоро разберет меня на элементарные частицы. В этой квартире с закрытыми окнами, абсолютно отделенной от всего остального, твориться хаос: мысли, прошлое, настоящее, все в водовороте перемен, непонимание и тревога раскрутили эту мини вселенную. Я уже не одно целое, меня уже не узнать, понимания здесь нет, только головокружение и пустота. Все это – сбывшиеся сны. Они впитались в этот хаос и обрели тела, они заменили собой все, что сейчас разваливалось на мелкие частицы. Все во мне – теперь прошлые сны, все вокруг теперь готово стать ими, т.к. для меня оно еще не обрело лица. В слабости и непонимании я боюсь и хочу противостоять, я хочу вернуть себя постоянного сюда, но о каком постоянстве может идти речь, когда я сам окунулся в эту нестабильность. Жаль, что спланировал все, кроме себя. Теперь все обретет иную форму – не мою, теперь мне придется к ней привыкнуть, а не ей ко мне, теперь не я управляю, теперь я выживаю.
Сигаретный дым опустился на постель, и квартира вновь застыла. Я крепко ухватился за одеяло в надежде что-то вернуть, но утро мне не представлялось, я взял в руки телефон, но роуминг своей каменной рукой закрыл мне окно, в котором были те, к кому я сейчас стремился. Тошнота схватила за горло, озноб прокатился по спине. На этом я ушел в новый сон с частыми побуждениями, без известного «завтра».

Привычный ночной страх. Смотрю вдаль, а там длинная и пустая дорога. Страх властвует в сознании, сейчас все, что есть во мне - это он. Воспоминания, смех, любое движение - а за ними удар страха. 120 ударов в минуту не позволяют заснуть, не позволяют проснуться. Туман - густой, серый, сквозь него любые желания кажутся пугающими. Любая мысль непривычна, вздох учащает удары сердца. Тишина и стук. Стук - стук на ране, которая то заживет, то вновь разорвется, рана непонимания, рана вины, нанесенная собственноручно, каждую ночь обновляемая. Одиночество - привычка и непонятно, зачем она, но нет доказательств, что бросив ее я не стану более одинок.