К сожалению, мемуары Анны Владимировны появились  без иллюстраций. Поэтому я подобрала снимки в интернете. Просто, чтобы иметь представление, о чём идёт речь. Из летописи жизни семьи Розовых я выдернула только то, что относилось к Средней Азии, куда они возвращались в разное время (можно сказать — в разные исторические периоды). Занимались здесь разными делами. Снова уезжали и снова приезжали. Всего шесть туркестанских лет, в общей сложности.

  https://humus.livejournal.com/5922025.html

 

  https://humus.livejournal.com/6016179.html  Занятия на медицинском факультете Московских высших женских курсов.  

Анна Владимировна Теряева-Розова завершила свои воспоминания в 1974году. Писала по просьбе родных.  Рассказывала о том, что знала и помнила только она одна и что было интересно её близким. Судьбы страны, исторические катаклизмы — здесь только предлагаемые обстоятельства, на фоне которых разворачивались события частной жизни. Лев и Анна, главные герои воспоминаний - соль земли, хорошая работящая русская интеллигенция, которая жила своим трудом, профессию выбирала на пользу людям. Это было для них вполне естественно, без позы. Как-то даже проблема выбора не маячила. Следов «мечтаний о лучшей жизни» я не нашла на этих страницах. Действительность воспринималась, как данность. Но сама эта «данность» досталась им совсем не райская. И никакого нытья или восторгов неумеренных, никаких проклятий или восхвалений…

https://fictionbook.ru/author/t_s_shorina/melioraciya_pochv/read_online.html

 

  Розов Лев Парменович (1886—1942) - Закончил Московский сельскохозяйственный институт (Петровскую сельскохозяйственную академию) (теперь ТСХА) в 1913г. Мелиоратор, почвовед, основоположник мелиоративного почвоведения, доктор сельскохозяйственных наук, профессор Московского гидромелиоративного института, заведующий кафедрой мелиоративного почвоведения,  заведующий сектором ВНИИ гидротехники и мелиорации. Автор первого учебника «Мелиоративное почвоведение». Заведовал опытной станцией в Голодной степи (1920-22?).

 

 

  http://udgoda.ru/texts/memuary-rozovoj-teryaevoj

Анна Теряева - гимназистка. 1908.   Анна Владимировна Теряева-Розова 3/VIII – 1887 года ( усадьба Слон (сегодня урочище Красный Слон) Любимского уезда) - 1985 (Москва?) Выпускница медицинского факультета Московских высших женских курсов 1915г. Земская учительница. Врач.

 

Анна Владимировна Розова. Страницы о Средней Азии.

 

 

"Учебный год 1911-1912

    Когда я вернулась после каникул в Москву, то однажды, собираясь в театр, задержалась в коридоре. В это время хозяйка квартиры разговаривала с каким-то солдатом и бросила фразу «вот и соседка у вас хорошая барыня», на что этот военный ответил «это еще посмотрим».

Через несколько дней этот военный поселился в комнате с Виктором Ивановичем. Это оказался тоже вольноопределяющийся студент с.-х. академии Петровки (теперь ТСХА) Розов Лев Парменович.

Учебный год 1912-1913 гг.

…..

Потом Лев Парменович заходил, звонил. Он в этом году заканчивал Петровскую Академию. Мы решили через год пожениться. Я  1 ½  месяца работала в больнице в г. Буе, а Лев Парменович оформлял поступление на опытную станцию в Голодной степи в Самаркандской области (Средняя Азия).

1913-1914 уч. год.

В декабре в каникулы я приехала в Голодную степь, предварительно заехав к родителям Льва Парменовича....

Итак, еду в Азию.

До Ташекнта 4 ½  суток в поезде, последний день одна во всем вагоне. В Ташкенте пересадка на Самаркандский поезд, попадаю в вагон набитый узбеками (сартами, как их тогда звали). Играют на каких-то непонятных мне инструментах, поют. По узбецки говорят. Продают яблоки, абрикосы – когда я спросила, сколько стоит яблоко? – сказал 10 копеек вся корзина. Я конечно не могла взять всю корзину, а одно яблоко он не продал, или не понял меня, все твердил  «вся корзина».

Так доехали до Голодной степи. Лев Паменович работал на опытной с.х.станции. Был заведующим лабораторией.

У Льва Парменовича была квартира с полной казенной обстановкой – целый дом из 3 – комнат. Питались коммуной: Лев Парменович, Бронислав Владимирович (лаборант) и Иван Никифорович (лаборант). Прислуга была приходящая, готовила у нас. Голодная степь произвела на меня приятное впечатление. Тепло, солнце греет. Через несколько дней появился Леонид¹. Он стал работать на опытном поле метеорологом наблюдателем, но эта работа его не удовлетворяла, и он стал готовить себе фотокамеру для фотографирования на  улице и к весне работу бросил и переехал в Ташкент, где и стал заниматься фотографией. Тогда были в моде ходячие фотографы с большим ящиком, где и снимали и проявляли тут же в ящике не глядя. А месяца через 2 Леонид уехал на юг – Средняя Азия ему не понравилась – нет леса, нет гор. И больше мы о нем не чего не знали. Я уехала в Москву 13 января 1914 года. Была очень теплая погода, цвели одуванчики, все было уже зелено. Так не хотелось уезжать опять к снегу. Но дело звало в Москву.

Занятия начались напряженные. Было разрешено в счет государственных экзаменов сдать экзамены по пяти предметам.

………………………………..

 

 https://yadi.sk/a/RHB83Xpe3WBgN9


  https://yadi.sk/a/RHB83Xpe3WBgN9


  https://yadi.sk/a/RHB83Xpe3WBgN9

   https://yadi.sk/a/RHB83Xpe3WBgN9


  https://yadi.sk/a/RHB83Xpe3WBgN9


  https://yadi.sk/a/RHB83Xpe3WBgN9

 

Июнь 1914 года.

Я поехала в Голодную степь, подала заявление в Ташкенте, чтобы работать в больнице в Голодной степи. Больница и амбулатория были организованы в поселке Спасском в 3-х км от Голодной степи. Находилась больница и амбулатория в ведении Переселенческого управления. Прошло 2 недели с момента подачи заявления, а ответа все нет. Я пошла в амбулаторию. На работе оказался фельдшер Коваль и акушерка Антонида Владиславовна. Познакомились. Осмотрела все – оказалось 2 палатки – больница, амбулатория и аптека. Мне предложили начинать прием за врача. На следующий день я пошла работать. Коваль сказал, что врач очень рад и просит взять все в свои руки в амбулатории. Началась самостоятельная работа и.о. врача. Он пришел в амбулаторию и попросил меня заняться и больницей. И я его больше не видела.

В июле была объявлена война. Лев Парменович был мобилизован и направлен в г. Катта-Курган Самаркандской области. Скоро и я туда переехала. Поместились в бывшем офицерском собрании. Между рам на крыльце всюду жили ящерицы. К 1 сентября я поехала в Москву.

В поезде было что-то невероятное. Даже в уборной ехали люди. Наконец, в Сызрани нам – учащимся дали отдельный вагон, правда, вагон был дачного типа. Между скамейками поставили корзинки, сундучки и легли сплошной массой. В коридоре между скамьями (одиночный стул) тоже поставили корзинки и легли мы вдвоем, причем можно было лежать, только согнув колени, переворачиваясь на другой бок вместе. На полу легла студентка с мужем и ребенком. Ноги их были под нашими скамейками. Ходили только по перегородкам, а иногда и по лежащим.

1914-1915 учебный год.

В Москве начались занятия, как обычно. Коля не приехал. Жила в районе Таганки у однокурсницы.

Было постановление сократить 12 – семестр, следствием чего было уплотнение занятий. Заниматься приходилось очень много и опять по всей Москве. Теория закончена в декабре 1914 года. Государственные экзамены с 1 марта 1915 г. Я не могла держать экзамены.  Окончив занятия, я поехала домой проститься с родными и потом в г. Катта – Курган.

Катта-Курган. Приехала в конце января 1915 г.

Это небольшой городок, утопающий в зелени. Жили мы на берегу большого арыка, снабжающего город водой. Ширина его была метров 6.

Весной окна нашей квартиры выходили на арык, т.к. мы жили в военном городке, окруженном со всех сторон забором и только наш (бывший офицерский дом) составлял одну часть забора.

Лев Парменович питался у знакомых, а я брала кашу из солдатской кухни, т.к. боялась что-либо другое, есть.

Пошла в больницу, поработать мне предложили в операционной, я благодаря своему положению отказалась и стала на правах вольнослушателя на амбулаторных приемах.

 

При больнице был очень хорошенький домик – родильное отделение из 3 – х комнат. Когда я сказала доктору, что я кандидатка в родильное отделение, то он на меня поглядел удивленно и сказал, что по местным понятиям это неприлично, и что за все время его существования там было трое родов – двое беженки и одна беспризорная. Но я сказала, что я буду четвертая. Тогда этот домик отделали масляной краской, он был такой уютный.

И вдруг за неделю, перед тем как мне надо было переселяться, санитарку перевели в тифозное отделение, а в это время свирепствовал тиф, осложненный менингитом. Пришлось готовить комнату в квартиру (у нас было 5 комнат). И вот 23 /11 – 15 по старому стилю появился первенец Юра.

…………………………………………

https://yadi.sk/a/2MrXA0yA3YPV8k

https://yadi.sk/a/2MrXA0yA3YPV8k

https://yadi.sk/a/2MrXA0yA3YPV8k

 

Пришлось искать домработницу – предложил старший солдат (каптенармус) свою жену с 6-летним ребенком.

3 дня шло хорошо, а на 4-ую ночь Маша говорит «что-то моя Леночка вся горит». Оказалось у Лены корь и пришлось ее и Машу отправить в родильное отделение, т.к. кроме тифозного отделения не было куда ее поместить. Пеленки пришлось отдавать стирать, куда-то уносил денщик. Потом Лев Парменович  проглаживал их сам с двух сторон. Кроватки детской у нас не было, вообще обстановки не было. – кровати взяли из казармы, стол и стулья из офицерского собрания, буфет на окне.

Юра спал на 2-х стульях, связанных вместе. И в первые дни, как мне разрешили вставать, я стала все приводить в порядок, и о! Ужас! Отодвинув от стены стул-кроватку – на стене обнаружила скорпиона и потом при тщательном осмотре комнаты еще 3 скорпионов на окне. Так началась наша жизнь втроем.

Знакомых у нас была только семья Николая Михайловича Гирш, его жена  Надежда Ксенофонтовна и Шура. Шуре тогда было 14 лет. Лев Парменович раньше у них и питался. Очень милые люди. Николай Михайлович работал землемером и из одной поездки на работу в район он не вернулся – попался басмачам. Шура была крестной Юры.

Снимал Юру Лев Парменович каждый месяц. В нескольких километрах от Катта – Кургана было опытное поле, где работал и жил Малыгин Василий Степанович², крестный Юры.

Я работала в амбулатории бесплатно, т.к. была нештатная. А штатные врачи должны были нести ночные дежурства, что я из-за Юры конечно не могла.

Лев Парменович был начальником караульной команды, охранявшей военнопленных (17 тыс., из них 120 офицеров).

Наша первая комната была очень большая, выходила окнами на арык и во двор. У окна видом на арык стоял стол. Размер его – по одну сторону стояло 12 стульев, и он представлял из себя 3 отделения. На внутреннем конце стояла швейная машина, по средине на матрасе лежал Юра, а на другом конце обедали. Нашим постоянным посетителем за обедом был доктор Забелин (военный врач обслуживал команду и военнопленных). Еще был стол канцелярия лично Льва Парменовича. Подоконники очень широкие, когда солнце светило со двора, Юра перекладывался на окно.

В личной канцелярии  Лев Паменович проводил только расчет и сюда приносили зарплату для команды, а потом Лев Парменович зарплату распределял уже в канцелярии (она была за стеной нашей квартиры и в том же доме).

Поставщик мяса был узбек Нарбеков. И вот однажды утром приходит Нарбек нарядный, в шелковом халате, с тарелкой плова, завязанной в платочек, и говорит, обращаясь ко мне (Лев Парменович был на работе): « Я к тебе пришел, смотреть баранчука», т.е. Юру. «Ведь ты же его столько раз видел? – говорю я. «Тогда, говорит, — я не смотрел, а теперь пришел смотреть». Встал около Юры (Юра лежал на окне), посмотрел внимательно «Якши баранчук!» (Хороший мальчик) и положил ему на живот 2 серебряные полтиника (серебряные монеты по 50 копеек) и метра полтора кусочек шелковой материи, а мне передал плов. Такой обычай у узбеков. Потом Нарбек пригласил нас к себе в гости. Лев Парменович, я, помощница Льва Парменовича с женой пошли к нему. Дом был 2-х этажный, т.е. наверху одна комната с тремя стенами, а четвертая, открытая на балкончик. Посередине ковер, а по стенам скатанные в валики ватные одеяла. Для нас он достал еле живой столик и 4стула. У него оказалось 2 жены, но к нам вышла только первая жена лет 50, довольно некрасивая, лицо изуродованное оспой, приходил ее сын лет 19, очень красивый парень и девочка красавица лет 13 – это уже дочка 2 – ой жены. Она подбежала ко мне и подарила тюбетейку для баранчука, а ее мать в это время подглядывала из-за занавески (сюзане – «вышитой вручную» А.А.).

Приехал верхом их приятель, он сел прямо на балкончике на корточки и когда подали плов на блюде (по крайней мере, 4 порции), он так ловко брал его прямо четырьмя пальцами и очень скоро с пловом справился.

Когда мы стали уходить, то мужчинам подарили по халату, а нам женщинам по головке сахара (примерно вышина их см. 30) По их правилам надо было обязательно отдаривать. Это было очень трудно.  И наконец, кто-то посоветовал этой пожилой женщине подарить набор красок для лица, бровей итд. Такие специальные шкатулки продавались, и вот Лев Парменович привез из Самарканда, и я вручила Нарбеку для жены. Оказалось, очень угодила. Юра рос крепким, но когда ему было 4 месяца, были поносы, не поддающиеся лечению, и иногда ночь напролет мы с Львои Парменовичем носили его на руках. Юре всего было полгода, к нему приходили играть дети. 2 детей жили в казарме, вернее спали, а целый день были у нас. У старшего – Вокуленко умерла жена, и Лев Парменович разрешил взять детей в казарму. Девочка – помощница, 12 летняя девочка – дочка продавщицы из соседней палатки-киоска. Леля – дочка нашей прислуги.

В Катта – Кургане мы жили до сентября 1915 года, а потом Льва Парменовича перевели в г. Керки Бухарские владения.

Мы ехали на пароходе по Аму – Дарье, а багаж был на барже, привязанной к пароходу.

Сначала поселились в маленьком домике, из мебели был 1 чемодан. Домашнюю работницу найти было нельзя. Денщик ничего не умел делать. Работать мне не пришлось.

Через некоторое время нам дали квартиру. Хозяйка подыскала дом с 2 ходами 6 комнат, во дворе кухня с 2 комнатами. Платили, что-то очень дешево.

Денщика переменили. К нему приехала жена с 3 детьми от 6 до 44 лет.

В их распоряжение мы отдали 2 комнаты в доме и 2 в кухне. Этот денщик прекрасно готовил (он имел свою кондитерскую и был до мобилизации завхозом офицерского собрания). Он мыл пол. Его жена стирала.

Лев Парменович часто уезжал – его пленные строили ж/д до Термиза. Зимы там не было. Юрочка в 9 месяцев хорошо стоял, начал говорить, в 10 месяцев ходил. Он хорошо рос, развивался, был крепким мальчиком.

В мае у Юры начались приступы малярии. Он очень ослаб. И я решила с ним выехать в Россию.

До Катта – Кургана Лев Парменович нас проводил. Из Катта – Кургана выехать было трудно, пришлось у Гиршей пробыть несколько дней, пока удалось достать билет, причем билет был только через Тулу, а не через Рузаевку, как обычно.

Когда пришел поезд в Тулу, то оказалось, что надо делать пересадку, а поезд ушел час назад. Юра в это время был очень болен, у него вновь появились ужасные поносы. Я пошла сама в кассу, Юра на руках, голова у него не держится, лежит у меня на плече. Пришлось билет бросить и взять другой, чтобы ехать с этим же поездом.

Приехали в Москву ночью, мест в гостинице нет. Трамваи переполнены, с наружной стороны вагонов солдаты прямо держались за окна вагонов, всунув головы в вагон. Вообще был ужас. Ночью приехали к дяде Сереже.

Но утром Юру как подменили – проснулся, сел есть и стал поправляться, но так его измотали болезни, что он разучился ходить и говорить. Приехали в Малавино.

Юра стал ходить на четвереньках, но окреп. Малярия прекратилась. Ходить стал нормально. Льва Парменовича перевели в Ташкент. В конце сентября 1916 года он приехал за нами в Малавино.

Заехали в Каширу, няню пришлось взять с собой. Юре уже было 1 год и 7 месяцев.

Ташкент 1916-1917 годы

В Ташкенте мы поселились в военном городке – это по Куйлюкскому шоссе, 3 – 5 км. от Ташкента.

Жили мы в отдельном 2- квартирном домике для офицеров, одну половину занимали мы, другую — помощник Л.П. военный чиновник.

Был двор и огород, много зелени и все это было окружено внушительным забором. На шоссе часто шли караваны верблюдов (переселялись киргизы на летние кочевья). Впереди шел верблюд с семьей – сидела киргизка верхом на верблюде, у груди ребенок, сзади нее, держась за спину тоже ребенок, а по бокам – в куржумах (карманы, перекинутые через спину верблюда) еще по ребенку. Киргиз шел рядом. Киргизка очень нарядная с большой белой  повязкой (как корона) на голове. Она производила сильное впечатление. Следующие верблюды были нагружены утварью: всевозможные бутылки, чашки итп., все сделанные из фигурных тыкв, на последнем верблюде кровати – квадратные деревянные, рамы, переплетенные посередине веревками. Верблюды шли, подняв головы, позвякивая

колокольцами, повязанными на шее.

Pastvu.com https://pastvu.com/p/301377

1890—1910 Купцы и верблюды на улицах  Ташкента. Куйлюкский проспект.,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

Л.П. разрешил 2 военнопленным жить у нас во дворе. Они сделали себе глиняный домик и ухаживали за двором и огородом. Один был венгр, другой чех. По-русски почти не понимали. Они очень любили Юру, и Юра как-то понимал их и они его.

2/XI-16 г. родился Вадя. У Л.П. было много работы + гауптвахта за этих 2 военнопленных, что они жили не в казарме.

Весна ранняя – все цветет – вишня, яблони. И вдруг мороз, старожилы говорили «не бывалый». И все погибло.

Февральская революция

Подъем! Лев Парменович подает заявление добровольцем на фронт, с ним вместе еще 20 офицеров подали заявление. А когда надо было ехать на фронт, то… надо было отправить двоих – жребий – и Л.П. должен ехать – это был июль.

Поехали в Малавино. Л.П. отправлен на южный фронт, а я получила назначение и поехала с детьми в с. Молвитино (Сусанино теперь) Буйского уезда Костромской губернии.  ......

 

В 1918 году в феврале.

Приехал Л.П. При нем Юра болел воспалением легких. В конце марта кончился у Л.П. отпуск. Он болел в армии тифом, был признан больше негодным к военной службе и имел 2-месячный отпуск. Он поехал в Голодную степь, а я с детьми побоялась. В Ташкенте был голод, а я в это время имела право (распоряжение из Костромы за хорошую работу) брать обед их больничной кухни…..

1920 г. Голодная степь.

Приехали вновь. Только Льву Парменовичу пришлось заведывать опытной станцией. У меня больница здесь, родоотделение и хирургическое в Спасском (3 км.), где раньше была больница и амбулатория переселенческой организации, заразное отделение в Удькум –Салыке (5-7 км.) и я одна. Для разъездов у меня была пара лошадей и кучер – военнопленный Лазарь. Когда я уехала в заразное отделение, брала с собой детей и там они гуляли, ловили черепах под присмотром Лазаря. Прислугу нельзя было найти. Больница представляла из себя кошмар – это бывшее помещение хлопкового завода. Несколько комнат подряд (5-6), двери всех выходят на балкон, вернее, это просто навес, потому что не боковых стен, ни фасада не было. Больные лежали в своей одежде, тут же были и их личные запасы, вплоть до соленого сала в кадочках у кровати, лепешки и фрукты под подушками. Я сразу пошла в райздравотдел. Там развели руками.  «Что есть, а дальше от Вас зависит». Было очень трудно, т.к. завхоз Луценко был очень тяжелый человек. Было у нас помимо моей пары лошадей еще 5, которые обслуживали главным образом его участок. Удалось навести порядок, одеть больных, вывести их запасы, построить ванну.

Прием вела с переводчицей, т.к. основное население было узбеки. 21 год – на Волге голод. Приехала масса оттуда людей – семей, они были где-то устроены, а расположились у вокзала, примерно заняв площадь ½ км. Некоторым удавалось идти в работники к жителям поселков, тогда забирали всю семью. Но когда заболевал работник, то его и всю его семью везли и оставляли у меня во дворе больницы. Образовался второй лагерь. Пришлось делать забор и ворота держать на замке.

Появились среди приезжих случаи сыпного тифа.

Дома после работы ходила с детьми своими, завхоза и рабочих (5-6 человек) собирать падаль яблок в фруктовый сад станции. Потом пекла яблоки на всю компанию. У нас был и поросенок, Матрена Ивановна, куры, кролики. Выдавали паек, вместо риса – шелу (неочищенный рис). Следовательно, было чем кормить животных наших. Добавочно Матрена Ивановна получала почти ежедневно ½ ведра яблок. Лев Парменович ходил на охоту – было много уток, фазанов. В декабре я заболела сыпным тифом. Лежала в хирургическом отделении.

В начале 1922 г.

Льва Парменовича перевели в Ташкент в Наркомзем – работа ему там не нравилась. Я с детьми осталась в Голодной степи. Дети болели малерией.

В отпуск я поехала в Ташкент. Жить негде. Лев Парменович жил в лаборатории. Ему дали тоже отпуск и мы поехали на опытное поле под Ташкентом, кажется поле им. Шредера к Зайцевым, хорошим знакомым.

Так как, малярия не давала покоя Льву Парменовичу и детям, пришлось поднимать вопрос о выезде из Азии. Врачи уже демобилизовались, но Ташкент это распоряжение спрятал. Врачей ловили в вагонах и возвращали на работу. Я пошла на комиссию. Встретили меня словами «Что это с Вами? От Вас половина осталась». Ну, думаю, все будет хорошо. Но вдруг предкомиссии говорит: « Отпустить не можем, ведь Вы сами пришли, если бы Вас на носилках принесли». Ведь это страшное издевательство, я поняла, как иногда больные в комиссию бросают чернильницы. Но один из врачей говорит, выйдя из комнаты: «поезжайте, только скажите, когда поедете, я выйду в этот день дежурить на вокзал». И я поехала в Голодную степь сдавать дела.

Льва Парменовича командировали в Москву. На вокзале в Голодной степи Лев Парменович с детьми поехал еще в Ташкент, а я несколько дней еще оставалась в Голодной степи. У нас была собака, она постоянно играла с детьми и вот она тоже пришла провожать. Я видела впервые как плакала собака, а потом она постояла около меня и бросилась вдогонку поезжу. Дня через два поехала и я. Эти дни собака буквально ходила за мной по пятам и тоже со слезами проводила меня. И когда Лев Парменович года через 3 приезжал в Голодную степь, на опытной станции собаки с лаем набросились на него, и вдруг одна из собак стала лизать ему руки. Вот друг – собаки!

Действительно, на вокзал пришел дежурный тот врач, и я благополучно уехала. Приехали в Москву и мне сказали, что задерживают в Ташкенте врачей незаконно. Льва Парменовича тоже освободили от Ташкента. …………………………

1941 г.

Лев Парменович уехал в Алма-Ату в университет принимать госэкзамены. Вадя³ на преддипломной практике, на кон. З-де им. Буденного в Сальских степях. Юра практика 41 з-д.

22 июня неожиданно – война. Все пошло кувырком. Затемнение. Налеты, ночные дежурства, среди ночи в темноте в подвал (бомбоубежище). Потом мама стала уходить с вечера в бомбоубежище. Потом началась эвакуация. Срочно выехала ТСХА в Самарканд. В квартире Константиновых (2 этаж) осталась одна бабушка. Тогда мама переселилась к ним, а ночью во время налета приходила я туда, закрывала окна, стелила ковер и подушки в коридоре и укладывала обеих бабушек, а сама дежурила у двери. Юра по 2 суток не приходил домой, а приходил, спал, как мертвый, даже во время бомбежек не могла добудиться. Тогда стал спать в ванной комнате, на ванну клали чертежную и гладильные доски, и на них он спал. Непрерывно предлагали, вернее, требовали, эвакуировать Алу с ребенком. Наконец пришлось Алу с Марочкой и вместе с ней сестру ее Олю с Вовкой (5 лет) отправить под Свердловск к соседской домработнице, которая поехала домой и обещала там устроиться.

Вернулся Лев Парменович, очень тяжело все переживал. Водный институт поехал за Волгу искать место для эвакуации института, а пока выбирали, там все заняло военное ведомство.

Вернулся с практики Вадя, отказавшись от брони, и добровольцем ушел в армию. Все тогда считали, что война кончится за 5-6 месяцев. Кто шел добровольцем, кто в фонд обороны давал что мог: облигации, одежду, пригодную для армии, серебряные и золотые вещи и т.д.

Вадю направили в Ярославль в военное училище. Володю в Горьковскую область тоже в военное училище.

Юра должен был эвакуироваться с заводом и несколько дней не приходил домой. И вот в эти — то дни срочно выехал Водный институт в Ташкент. Поехали мы (Я, Лев Парменович и мама) собравшись за 2 часа, так и не видев Юру. Ключи от квартиры оставили у соседки Вильямс Александры Николаевны. Вещи  уже давно были перенесены в заднюю комнату. Так торопились с выездом, а на вокзал приехали и сидели там до утра. Утром погрузились в товарный вагон. В вагоне посреди поставили печку, на пол поставили вещи и прямо на вещах вплотную друг к другу улеглись. Лев Парменович, я, Костяковы В.Д. и А.Н., Кондрашовы Ю.К. и Н.А. и 2 детей. Это была одна половина вагона нижний этаж. На нарах в таком же порядке Семихатовы и семья посторонняя, 2 – я половина вагона сотрудники же Водного института также плотно. Ехали 22 дня. Останавливались почти всегда не на станциях. Разжигали костер, грели воду. Когда успеет закипеть, когда нет. Пили по норме, по 1 маленькой кружечке и только маме давали две.

За весь путь имели 2 раза горячий обед. Почти не мылись, не раздевались. Вообще не  дорога, а кошмар. Приехали в Ташкент. Нас (Розовых) поместили в бухгалтерии САНИИРИ. Дали полевые кровати – раскладушки, страшно неудобные. Обедали, конечно, в столовой. Все было с томатом. Мама заболела дизентерией, положили в больницу, я там дежурила. Таня Малыгина приносила куриный бульон, кисель.

 http://www.maxpenson.com/show?id=2067&lbid&page=1 САНИИР.
Описание: Учёные Среднеазиатского Научно Исследовательского Института Ирригации у искусственных макетов каналов. Автор Макс Пенсон.

 http://www.maxpenson.com/show?id=2068&lbid&page=1САНИИР.
Описание: САНИИР.
Описание: Учёные Среднеазиатского Научно Исследовательского Института Ирригации у искусственных макетов каналов. Автор Макс Пенсон.

Здание САНИИРИ. Сер.20-х.  https://yadi.sk/a/2MrXA0yA3YPV8k

25 ноября на 12 день мама умерла. Как мама и говорила, что она, как маменька, которая тоже болела кровавым поносом, умрет на 12 день. Часов в 7 вечера я и Лев Парменович были у нее в больнице. Она ведь очень любила Льва Парменовича. Она сказала Льву Парменовичу: « Ты уж, батюшка, подними меня, положи повыше, и прошай, уже не увидимся больше». Лев Парменович ушел, а я осталась ночевать. Мама чувствовала неплохо, говорила, хорошо всех вспоминала. Кому что передать говорила, а часов в 9 язык стал заплетаться, невнятно говорила. Прощай. Как-то подмигнула глазом, улыбнулась, проглотила как будто что-то и все. Пульса нет. Жизни нет. Через  2 дня похоронили на кладбище в 17 ряду, было тяжело и грустно. Через несколько дней мы перебрались к Малыгиным, В.С. уступил нам комнату. Стали питаться самостоятельно. Я стала работать врачом п/дому. Обслуживала проф.-преподавательский персонал и студентов Водного ин-та Московского. Пропуска, пропуска, в столовой затируха жидкая, затируха крутая, иногда жареная дичь (черепахи).

Когда у Юры было готово для эвакуации, он зашел за нами, но уже нас не застал. Он с заводом эвакуировался в Иркутск. По дороге заехал к Але.

Итак, все в разных местах: я, Лев Парменович – в Ташкенте, Вадя на фронте, в декабре он окончил военную школу, Юра в Иркутске, Ала с Марой под Ачитом Свердловской области, Володя тоже на фронте.

Итак, мои воспоминания кончены 1941 годом.

Теперь уже 1974 г, май, вкратце напишу, что помню.

В 1941 году в ноябре эвакуировались с Водным институтом в Ташкент.

Первая потеря – 25 ноября 1941 года умерла мама, в больнице. Грустно, но что сделаешь. Время. Жизнь трудная.

Кое-ка в марте 1942 года с большим трудом удалось вызвать в Ташкент Алу с Марой (без вызова в Ташкент въезда не было).

Мара меня поразила- это был ребенок молчаливый, запуганный. Постепенно отошла и стала нормальным ребенком.

Вадя в декабре 1941 г. после окончания военного училища в Ярославле был в Москве, получили от него весточку.

Из рассказов А.Н.Вильямс, С.В. Астанова и др. Вадя выглядел очень хорошо и был очень видный в военной форме, всем им очень понравился, был несколько дней в Москве и отправился на фронт.

Был он в армии Рокоссовского командиром роты, писал с фронта, но ни на что не жаловался, несмотря на трудности. Был принят в кандидаты партии.

Из писем его помощника и из писем и со слов политрука его роты Виктора Лебедева узнали, что убит он был 11 июля 1942 г. снайпером, пуля прошла от щеки около носа и вышла в затылке. Надо было перевести бойцов на другое место, и Вадя, не смотря на обстрел, пошел сам, чтобы спасти эту группу и попал род пулю снайпера.

Был торжественно похоронен при всех воинских почестях, как полагается любимому и уважаемому командиру. Похоронен к запалу от деревни Крутая Орловской области Людиновского района, на земле, с которой уже прогнали немцев. Рота его была на очень хорошем счету, солдаты очень любили своего командира, который был одним из лучших командиров.

В 1943 г. Лебедев Виктор был у меня в Москве (после окончания военной школы) и рассказывал, как тяжело и трудно было на фронте, в окопах, но Вадя никогда не падал духом и старался всех подбодрить.

Получив извещение о гибели Вади, я слегла в постель, пролежала  с неделю. Никак не могла себе представить, что его уже нет. Очень, очень тяжело потерять такого сына. Как его любили товарищи и мальчики, и девочки, он всегда был с товарищами, и по их словам помогал постоянно тем, у кого не ладилась учеба. Очень любил спорт. Товарищи его часто бывали у нас в доме.

Я еще не могла прийти в себя, как новое горе: 14 декабря 1942 г. погиб Лев Парменович, при возвращении в Ташкент из командировки с правительственным заданием в Южный Хорезм.

Самолет, на котором Лев Парменович летел, упал в Пахта-Арале, пробил землю до грунтовых вод, которые скрыли самолет. Погибло около 40 человек (члены правительства и профессора) + 12 человек команды самолета. Было вредительство. Тела доставали трактором и там же похоронили.

С Львом Парменовичем в одну могилу похоронили профессора Макридина и доцента Козлова.

И остались мы в Ташкенте втроем – я, Ала и Мара. Жили у профессора Малыгина В.С. Очень тяжело было во всех отношениях. С трудом удалось из Иркутска Юру перевести в Ташкент в марте 1943 года.

Весной 1943 н. из Москвы в Ташкент приехал замнаркома. Мы встретились и договорились, что он меня вызовет в Москву.

В июне я получила вызов, как жена профессора Розова Л.П. с его документами для доклада в Наркомземе и МГИМ".

 

На этом заканчивается Туркестанская История семьи Розовых. Сын их Вадя ( Владимир) родился в Голодной Степи (в одном из документов написано : деревня Голот Отэ ) в 1916г, а отец Лев Розов, успев оплакать сына,  погиб и похоронен в Голодной Степи. Оба ушли из жизни в 1942г., с разницей в 5 месяцев. Светлая Память Героям.

 https://pamyat-naroda.ru/heroes/memorial-chelovek_donesenie50158642/?backurl=%2Fheroes%2F%3Flast_name%3D%D0%A0%D0%BE%D0%B7%D0%BE%D0%B2%26first_name%3D%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%80%26middle_name%3D%D0%9B%D1%8C%D0%B2%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87%26date_birth%3D16.11.1916%26rank%3D%26group%3Dall%26types%3Dpamyat_commander%3Anagrady_nagrad_doc%3Anagrady_uchet_kartoteka%3Anagrady_ubilein_kartoteka%3Apotery_doneseniya_o_poteryah%3Apotery_gospitali%3Apotery_utochenie_poter%3Apotery_spiski_zahoroneniy%3Apotery_voennoplen%3Apotery_iskluchenie_iz_spiskov%3Apotery_kartoteki%3Apotery_vpp%26page%3D1

  https://pamyat-naroda.ru/heroes/?last_name=%D0%A0%D0%BE%D0%B7%D0%BE%D0%B2%20&first_name=%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%80%20&middle_name=%D0%9B%D1%8C%D0%B2%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87&date_birth=&rank=&group=all&types=pamyat_commander:nagrady_nagrad_doc:nagrady_uchet_kartoteka:nagrady_ubilein_kartoteka:potery_doneseniya_o_poteryah:potery_gospitali:potery_utochenie_poter:potery_spiski_zahoroneniy:potery_voennoplen:potery_iskluchenie_iz_spiskov:potery_kartoteki:potery_vpp&page=1

 

 

 

 

 

Мемуары Розовой-Теряевой. 1912 - 1974,(избранные главы).

 

Теряева Анна Владимировна. 1908 г.

 

Случайно встретились с Лев Парменовичем, он меня познакомил с сестрой Розовой Зиной, курсисткой ф-та естествознния, наших же курсов. Лев Парменович часто звонил – спрашивал о Зине и жаловался, что она редко заходит к нему. Я с Зиной редко встречалась, я занималась по всему городу, а Зина в Мерзляках.

Потом Лев Парменович заходил, звонил. Он в этом году заканчивал Петровскую Академию. Мы решили через год пожениться. Я  1 ½  месяца работала в больнице в г. Буе, а Лев Парменович оформлял поступление на опытную станцию в Голодной степи в Самаркандской области (Средняя Азия).

Перед поездкой на работу в августе Лев Парменович приехал в Малавино познакомиться с мамой и братьями, вообще с нашей семьей и проститься со мной до зимних каникул.

1913-1914 уч. год.

..........................................................................................................................................................................................................................

В декабре в каникулы я приехала в Голодную степь, предварительно заехав к родителям Льва Парменовича.

Семья Льва Парменовича жила в Кашире Московской губернии. Отец Родов Пармен Петрович – почтовый чиновник (сын дьчка Орловской губернии), несколько странное произвел впечатление – любит болтаться на бульваре, разговоры о встречных гимназистках и так далее.

Мать – Татьяна Егоровна – домохозяйка (дочь священника с Украины), очень симпатичная женщина, семьянинка, приятная в общении, любящая семью и заботливая.

Кроме Льва Парменовича у них был старший сын Леонид, его не было дома, он на нелегальном положении был в это время где-то в Польше.

Дочь Софья замужем за машинистом ж/д Владимиром Петровичем, жили отдельно, у них уже были 2 сына: Боря лет 9 –ти и Лева 7 лет, семья приятная.

Зина, довольно эгоистичная курсистка естественного отделения, тех же, что и я, курсов в Москве.

Итак, еду в Азию.

До Ташекнта 4 ½  суток в поезде, последний день одна во всем вагоне. В Ташкенте пересадка на Самаркандский поезд, попадаю в вагон набитый узбеками (сартами, как их тогда звали). Играют на 4каких-то непонятных мне инструментах, поют. По узбецки говорят. Продают яблоки, абрикосы – когда я спросила, сколько стоит яблоко? – сказал 10 копеек вся корзина. Я конечно не могла взять всю корзину, а одно яблоко он не продал, или не понял меня, все твердил  «вся корзина».

Так доехали до Голодной степи. Лев Паменович работал на опытной с.х.станции. Был заведующим лабораторией.

У Льва Парменовича была квартира с полной казенной обстановкой – целый дом из 3 – комнат. Питались коммуной: Лев Парменович, Бронислав Владимирович (лаборант) и Иван Никифорович (лаборант). Прислуга была приходящая, готовила у нас. Голодная степь произвела на меня приятное впечатление. Тепло, солнце греет. Через несколько дней появился Леонид. Он стал работать на опытном поле метеорологом наблюдателем, но эта работа его не удовлетворяла, и он стал готовить себе фотокамеру для фотографирования на улице и к весне работу бросил и переехал в Ташкент, где и стал заниматься фотографией. Тогда были в моде ходячие фотографы с большим ящиком, где и снимали и проявляли тут же в ящике не глядя. А месяца через 2 Леонид уехал на юг – Средняя Азия ему не понравилась – нет леса, нет гор. И больше мы о нем не чего не знали. Я уехала в Москву 13 января 1914 года. Была очень теплая погода, цвели одуванчики, все было уже зелено. Так не хотелось уезжать опять к снегу. Но дело звало в Москву.

Занятия начались напряженные. Было разрешено в счет государственных экзаменов сдать экзамены по 5 – ти предметам.

Приехал Ваня с Лидой, остановились у нас. Мы с Колей жили в Староконюшенном переулке на Арбате. Была у нас большая комната в полуподвале, но очень сухая.

Занятия закончились, экзамены сданы. Июнь 1914 года.

Я поехала в Голодную степь, подала заявление в Ташкенте, чтобы работать в больнице в Голодной степи. Больница и амбулатория были организованы в поселке Спасском в 3-х км от Голодной степи. Находилась больница и амбулатория в ведении Переселенческого управления. Прошло 2 недели с момента подачи заявления, а ответа все нет. Я пошла в амбулаторию. На работе оказался фельдшер Коваль и акушерка Антонида Владиславовна. Познакомились. Осмотрела все – оказалось 2 палатки – больница, амбулатория и аптека. Мне предложили начинать прием за врача. На следующий день я пошла работать. Коваль сказал, что врач очень рад и просит взять все в свои руки в амбулатории. Началась самостоятельная работа и.о. врача. Он пришел в амбулаторию и попросил меня заняться и больницей. И я его больше не видела.

 

1.


2.


3.

В июле была объявлена война. Лев Парменович был мобилизован и направлен в г. Катта-Курган Самаркандской области. Скоро и я туда переехала. Поместились в бывшем офицерском собрании. Между рам на крыльце всюду жили ящерицы. К 1 сентября я поехала в Москву.

В поезде было что-то невероятное. Даже в уборной ехали люди. Наконец, в Сызрани нам – учащимся дали отдельный вагон, правда, вагон был дачного типа. Между скамейками поставили корзинки, сундучки и легли сплошной массой. В коридоре между скамьями (одиночный стул) тоже поставили корзинки и легли мы вдвоем, причем можно было лежать, только согнув колени, переворачиваясь на другой бок вместе. На полу легла студентка с мужем и ребенком. Ноги их были под нашими скамейками. Ходили только по перегородкам, а иногда и по лежащим.

 

1914-1915 учебный год.

В Москве начались занятия, как обычно. Коля не приехал. Жила в районе Таганки у однокурсницы.

Было постановление сократить 12 – семестр, следствием чего было уплотнение занятий. Заниматься приходилось очень много и опять по всей Москве. Теория закончена в декабре 1914 года. Государственные экзамены с 1 марта 1915 г. Я не могла держать экзамены.  Окончив занятия, я поехала домой проститься с родными и потом в г. Катта – Курган. Приехала в конце января 1915 г.

Это небольшой городок, утопающий в зелени. Жили мы на берегу большого арыка, снабжающего город водой. Ширина его была метров 6.

Весной окна нашей квартиры выходили на арык, т.к. мы жили в военном городке, окруженном со всех сторон забором и только наш (бывший офицерский дом) составлял одну часть забора.

Лев Парменович питался у знакомых, а я брала кашу из солдатской кухни, т.к. боялась что-либо другое, есть.

Пошла в больницу, поработать мне предложили в операционной, я благодаря своему положению отказалась и стала на правах вольнослушателя на амбулаторных приемах.

При больнице был очень хорошенький домик – родильное отделение из 3 – х комнат. Когда я сказала доктору, что я кандидатка в родильное отделение, то он на меня поглядел удивленно и сказал, что по местным понятиям это неприлично, и что за все время его существования там было трое родов – двое беженки и одна беспризорная. Но я сказала, что я буду четвертая. Тогда этот домик отделали масляной краской, он был такой уютный.

И вдруг за неделю, перед тем как мне надо было переселяться, санитарку перевели в тифозное отделение, а в это время свирепствовал тиф, осложненный менингитом. Пришлось готовить комнату в квартиру (у нас было 5 комнат). И вот 23 /11 – 15 по старому стилю появился первенец Юра.

Пришлось искать домработницу – предложил старший солдат (каптенармус) свою жену с 6-летним ребенком.

3 дня шло хорошо, а на 4-ую ночь Маша говорит «что-то моя Леночка вся горит». Оказалось у Лены корь и пришлось ее и Машу отправить в родильное отделение, т.к. кроме тифозного отделения не было куда ее поместить. Пеленки пришлось отдавать стирать, куда-то уносил денщик. Потом Лев Парменович  проглаживал их сам с двух сторон. Кроватки детской у нас не было, вообще обстановки не было. – кровати взяли из казармы, стол и стулья из офицерского собрания, буфет на окне.

Юра спал на 2-х стульях, связанных вместе. И в первые дни, как мне разрешили вставать, я стала все приводить в порядок, и о! Ужас! Отодвинув от стены стул-кроватку – на стене обнаружила скорпиона и потом при тщательном осмотре комнаты еще 3 скорпионов на окне. Так началась наша жизнь втроем.

Знакомых у нас была только семья Николая Михайловича Гирш, его жена  Надежда Ксенофонтовна и Шура. Шуре тогда было 14 лет. Лев Парменович раньше у них и питался. Очень милые люди. Николай Михайлович работал землемером и из одной поездки на работу в район он не вернулся – попался басмачам. Шура была крестной Юры.

Снимал Юру Лев Парменович каждый месяц. В нескольких километрах от Катта – Кургана было опытное поле, где работал и жил Малыгин Василий Степанович, крестный Юры.

Я работала в амбулатории бесплатно, т.к. была нештатная. А штатные врачи должны были нести ночные дежурства, что я из-за Юры конечно не могла.

Лев Парменович был начальником караульной команды, охранявшей военнопленных (17 тыс., из них 120 офицеров).

Наша первая комната была очень большая, выходила окнами на арык и во двор. У окна видом на арык стоял стол. Размер его – по одну сторону стояло 12 стульев, и он представлял из себя 3 отделения. На внутреннем конце стояла швейная машина, по средине на матрасе лежал Юра, а на другом конце обедали. Нашим постоянным посетителем за обедом был доктор Забелин (военный врач обслуживал команду и военнопленных). Еще был стол канцелярия лично Льва Парменовича. Подоконники очень широкие, когда солнце светило со двора, Юра перекладывался на окно.

В личной канцелярии  Лев Паменович проводил только расчет и сюда приносили зарплату для команды, а потом Лев Парменович зарплату распределял уже в канцелярии (она была за стеной нашей квартиры и в том же доме).

1.


2. https://yadi.sk/a/2MrXA0yA3YPV8k


3. https://yadi.sk/a/2MrXA0yA3YPV8k


4. https://yadi.sk/a/2MrXA0yA3YPV8k

 

Поставщик мяса был узбек Нарбеков. И вот однажды утром приходит Нарбек нарядный, в шелковом халате, с тарелкой плова, завязанной в платочек, и говорит, обращаясь ко мне (Лев Парменович был на работе): « Я к тебе пришел, смотреть баранчука», т.е. Юру. «Ведь ты же его столько раз видел? – говорю я. «Тогда, говорит, — я не смотрел, а теперь пришел смотреть». Встал около Юры (Юра лежал на окне), посмотрел внимательно «Якши баранчук!» (Хороший мальчик) и положил ему на живот 2 серебряные полтиника (серебряные монеты по 50 копеек) и метра полтора кусочек шелковой материи, а мне передал плов. Такой обычай у узбеков. Потом Нарбек пригласил нас к себе в гости. Лев Парменович, я, помощница Льва Парменовича с женой пошли к нему. Дом был 2-х этажный, т.е. наверху одна комната с тремя стенами, а четвертая, открытая на балкончик. Посередине ковер, а по стенам скатанные в валики ватные одеяла. Для нас он достал еле живой столик и 4стула. У него оказалось 2 жены, но к нам вышла только первая жена лет 50, довольно некрасивая, лицо изуродованное оспой, приходил ее сын лет 19, очень красивый парень и девочка красавица лет 13 – это уже дочка 2 – ой жены. Она подбежала ко мне и подарила тюбетейку для баранчука, а ее мать в это время подглядывала из-за занавески (сюзане – «вышитой вручную» А.А.).

Приехал верхом их приятель, он сел прямо на балкончике на корточки и когда подали плов на блюде (по крайней мере, 4 порции), он так ловко брал его прямо четырьмя пальцами и очень скоро с пловом справился.

Когда мы стали уходить, то мужчинам подарили по халату, а нам женщинам по головке сахара (примерно вышина их см. 30) По их правилам надо было обязательно отдаривать. Это было очень трудно.  И наконец, кто-то посоветовал этой пожилой женщине подарить набор красок для лица, бровей итд. Такие специальные шкатулки продавались, и вот Лев Парменович привез из Самарканда, и я вручила Нарбеку для жены. Оказалось, очень угодила. Юра рос крепким, но когда ему было 4 месяца, были поносы, не поддающиеся лечению, и иногда ночь напролет мы с Львои Парменовичем носили его на руках. Юре всего было полгода, к нему приходили играть дети. 2 детей жили в казарме, вернее спали, а целый день были у нас. У старшего – Вокуленко умерла жена, и Лев Парменович разрешил взять детей в казарму. Девочка – помощница, 12 летняя девочка – дочка продавщицы из соседней палатки-киоска. Леля – дочка нашей прислуги. В Катта – Кургане мы жили до сентября 1915 года, а потом Льва Парменовича перевели в г. Керки Бухарские владения.

Мы ехали на пароходе по Аму – Дарье, а багаж был на барже, привязанной к пароходу.

Сначала поселились в маленьком домике, из мебели был 1 чемодан. Домашнюю работницу найти было нельзя. Денщик ничего не умел делать. Работать мне не пришлось.

Через некоторое время нам дали квартиру. Хозяйка подыскала дом с 2 ходами 6 комнат, во дворе кухня с 2 комнатами. Платили, что-то очень дешево.

Денщика переменили. К нему приехала жена с 3 детьми от 6 до 44 лет.

В их распоряжение мы отдали 2 комнаты в доме и 2 в кухне. Этот денщик прекрасно готовил (он имел свою кондитерскую и был до мобилизации завхозом офицерского собрания). Он мыл пол. Его жена стирала.

Лев Парменович часто уезжал – его пленные строили ж/д до Термиза. Зимы там не было. Юрочка в 9 месяцев хорошо стоял, начал говорить, в 10 месяцев ходил. Он хорошо рос, развивался, был крепким мальчиком.

В мае у Юры начались приступы малярии. Он очень ослаб. И я решила с ним выехать в Россию.

До Катта – Кургана Лев Парменович нас проводил. Из Катта – Кургана выехать было трудно, пришлось у Гиршей пробыть несколько дней, пока удалось достать билет, причем билет был только через Тулу, а не через Рузаевку, как обычно.

Когда пришел поезд в Тулу, то оказалось, что надо делать пересадку, а поезд ушел час назад. Юра в это время был очень болен, у него вновь появились ужасные поносы. Я пошла сама в кассу, Юра на руках, голова у него не держится, лежит у меня на плече. Пришлось билет бросить и взять другой, чтобы ехать с этим же поездом.

Приехали в Москву ночью, мест в гостинице нет. Трамваи переполнены, с наружной стороны вагонов солдаты прямо держались за окна вагонов, всунув головы в вагон. Вообще был ужас. Ночью приехали к дяде Сереже.

Но утром Юру как подменили – проснулся, сел есть и стал поправляться, но так его измотали болезни, что он разучился ходить и говорить. Приехали в Малавино.

Юра стал ходить на четвереньках, но окреп. Малярия прекратилась. Ходить стал нормально. Льва Парменовича перевели в Ташкент. В конце сентября 1916 года он приехал за нами в Малавино.

Заехали в Каширу, няню пришлось взять с собой. Юре уже было 1 год и 7 месяцев.

Ташкент 1916-1917 годы

В Ташкенте мы поселились в военном городке – это по Куйлюкскому шоссе, 3 – 5 км. от Ташкента.

Жили мы в отдельном 2- квартирном домике для офицеров, одну половину занимали мы, другую — помощник Л.П. военный чиновник.

Был двор и огород, много зелени и все это было окружено внушительным забором. На шоссе часто шли караваны верблюдов (переселялись киргизы на летние кочевья). Впереди шел верблюд с семьей – сидела киргизка верхом на верблюде, у груди ребенок, сзади нее, держась за спину тоже ребенок, а по бокам – в куржумах (карманы, перекинутые через спину верблюда) еще по ребенку. Киргиз шел рядом. Киргизка очень нарядная с большой белой повязкой (как корона) на голове. Она производила сильное впечатление. Следующие верблюды были нагружены утварью: всевозможные бутылки, чашки итп., все сделанные из фигурных тыкв, на последнем верблюде кровати – квадратные деревянные, рамы, переплетенные посередине веревками. Верблюды шли, подняв головы, позвякивая колокольцами, повязанными на шее.

Л.П. разрешил 2 военнопленным жить у нас во дворе. Они сделали себе глиняный домик и ухаживали за двором и огородом. Один был венгр, другой чех. По-русски почти не понимали. Они очень любили Юру, и Юра как-то понимал их и они его.

2/XI-16 г. родился Вадя. У Л.П. было много работы + гауптвахта за этих 2 военнопленных, что они жили не в казарме.

Весна ранняя – все цветет – вишня, яблони. И вдруг мороз, старожилы говорили «не бывалый». И все погибло.

Февральская революция

Подъем! Лев Парменович подает заявление добровольцем на фронт, с ним вместе еще 20 офицеров подали заявление. А когда надо было ехать на фронт, то… надо было отправить двоих – жребий – и Л.П. должен ехать – это был июль.

Поехали в Малавино. Л.П. отправлен на южный фронт, а я получила назначение и поехала с детьми в с. Молвитино (Сусанино теперь) Буйского уезда Костромской губернии.

Молвитино. VIII – 1917 – VIII-1920 гг.

Молвитино-это большое село, расположенное на возвышенности около 1 км высотой, с 3 сторон к двум речкам, одна – это дорога в Кострому, а 4-ая сторона – дорога в Буй, спуск в 4 км. от села. Население по религии – христиане, старообрядцы, единоверцы, немного жителей баптистов и дырники. Дырники поклоняются, молятся каждый в свою дырку. В доме (семье) сколько человек, столько и дырок в стене, а когда человек умирает, дырку замазывают. 3 церкви – христианская, старобрядческая и староверов. Один клуб. Село имеет 2 улицы параллельные, дома 1 и 2 этажные (собственные). Школа и больница. Больница занимает территорию, когда-то завещанную каким-то боярином, довольно большая, выходит на обе улицы. Посредине территории большой пруд с островом, на котором несколько больших красивых берез, устроены скамейки и стол. Вся территория больницы обнесена забором. На главную улицу выходят – въезд (ворота), амбулатория – (2-х этажное каменное здание), заразное отделение – типа барака длинное 1-этажное, посередине – 1-этажное здание – больница деревянная, а на другую улицу выходят служебные помещения – прачечная, кухня, колодец, сарай и дом для врача.

Амбулатория – нижний этаж, вверху квартира заведующего аптекой, приемная, 2 кабинета и посредине кабинетов перевязочная и аптека. Больница – 2 палаты по 7-8 коек, хирургическая операционная и дежурная. Персонал: 2 фельдшера, акушерка, завхоз, 2 санитарки, 2 сторожа, кухарка, прачка. Врача не было уже несколько месяцев.

Квартира для врача – отдельный дом во дворе больницы, очень удобный 1 – этажный, черный ход и терраса со двора, парадный с улицы, 5 комнат, кухня с комнатой для прислуги, ванна, канализация, хотя вода привозная с колодца. По всей территории были проложены деревянные рельсы, и сторож из колодца наливал воду в бочку и развозил в больницу, амбулаторию, заразный барак и квартиру врача. Обслуживали мы население ½ уезда: 6 или 7 волостей (Ильинская, Исуповская (родина Сусанина), Горинская, Андреевская, Троицкая). Ильинская на Шаче волость занималась хлебопашеством, Исуповскя – из дерева делали ложки, решета, лапти и детские игрушки,  Горинская – резные звери и др, Троицкая – жестянщики, детские игрушки (пароходы, поезда итд.), Андреевская – отхожий промысел, а летом занимались крестьянским хозяйством. Дома шапошников были обставлены по-городскому, хозяйство почти не велось, дома оставались  дети и экономки, а шапошники с женами уезжали в Москву (Зарядье), приезжали в декабре, шумно справляли масленицу и опять уезжали в Москву.

Личная жизнь началась с того, что готовить было не из чего и не кому – обед брали в трактире, молоко можно было достать, потом пришлось взять прислугу, муку привез Иван Владимирович.

Семья стала 2 детей и 2 прислуги. Были базары.

В больнице пришлось налаживать, первое время персонал был недоволен, но потом отношения скоро наладились и коллектив был дружный и работоспособный. Акушерка только выезжала и принимала амбулаторно. Пришлось заново организовывать родильное отделение, выселив зав. аптекой. Родильное отделение получилось хорошее. Заняли весь верх, было отделение родовое и 2 палаты послеродовые и комната акушерки, т.к. была только одна акушерка и 1 няня, дежурных не было, а акушерка тут и жила. Через некоторое время мне в детском интернате старшего возраста удалось для новорожденных заказать спец-кроватки, а до сих пор лежали в бельевых корзинах.

Было страшное время – появилась «испанка». Дали мне второго врача И.А.Доброхотова. Порядок был такой: я рано утром выезжала  по вызову в деревню, а И.А. вел всю работу в больнице. Я возвращалась на второй день к вечеру, т.к. не всегда удавалось доехать в первый день до вызывавшей деревни, потому что почти в каждой деревне, мимо которой проезжали, были больные. Деревни представляли ужасную картину: болели почти поголовно за исключением 3-5 человек, даже не могли выехать в поле или дать корм скотине, которая наполняла всю деревню мычанием и блеянием. Этим не болеющим давался инструктаж, как давать лекарства и как держать со мной связь. Лекарство они же должны получить у нас в аптеке, а выписывалось лекарство четвертями. Ночевали мы или просто в тарантасе, или, если была школа, то в классе на голых партах. Возвращались на второй день, поздно вечером. А с раннего утра следующего дня по деревням ехал Иван А, а я оставалась в больнице. А фельдшерица П.Д.Лисицина ездила по 3 суток. Смертность была небольшая. Совершенно не было вызовов в Ильинскую волость, но не хватало времени поехать узнать – в чем дело? И наконец, уже в конце эпидемии получила от местного священника донесение, что он без конца хоронит от какой-то болезни умирающих за 2-3 дня. Поехала, оказалось та же самая испанка, но в очень острой формк и сразу с воспалением легких. Пришлось там посадить фельдшерицу. Это было уже в конце эпидемии. Врача забрали в Буй. Потом начался сыпной и возвратный тиф. Мест в больнице не хватало. Пришлось искать помещение. Под сыпной тиф отвоевала соседнюю школу и дом, а под возвратный тиф еще дом напротив моей квартиры. Ездили по деревням и постоянно возвращались с насекомыми на платьях. Персонал был увеличен и вновь дали врача А.В.Осипова, местного жителя. Стало легче работать. Во время подготовки школы для больницы привезли больного лет 23 без сознания с высокой температурой. Осмотрев его, диагноз не могу поставить, советуюсь с фельдшерами (один тут работал – 20 лет, другой – 12). Не знаем, что за болезнь. Положили его в новое отделение (в школу), на ночь посадили около него сторожа, ночью один раз ходила сама, 2 раза фельдшер. Придя к больному часа в 4 утра, сторожа около больного не оказалось, а больной в бреду, без сознания. Пришлось у больного остаться фельдшеру. Наутро я уволила сторожа, он пошел жаловаться в комитет бедноты. Конечно, комбед встал на его сторону. Я подумала, если я уступлю и возьму его обратно, то конец дисциплине. Перед исполкомом пришлось поставить вопрос – или я, или сторож. Конечно, осталась я, и это было очень хорошо, так как из новых членов коллектива некоторые поддерживали сторожа. На другой и третий день диагноз был поставлен «оспа натуральная». Все тело с ног до головы было покрыто папулами. Откуда, где оспа? Пришлось послать фельдшерицу прививать оспу, но, пробившись сутки, фельдшерица  вернулась, не сделав не одной прививки. Надо ехать самой. Созываю сход. Начинаю объяснять, что надо привить – ответ «на лице остаются рябины – это риза господня и в рай дорога обеспечена» (там было много старообрядцев) Меня берет ужас. Берет слово их начетчик. Дело в том, что этот начетчик лежал у меня в больнице с флегмоной ноги около месяца и всегда со мной спорил по поводу моих бесед. У меня было правило, вечером часов в 8, когда я уложу детей спать, идти в больницу и проводить с больными беседы на разные темы. Слушаю его и сама себе не верю: «Вот что, ребята, коли она сама приехала, да говорит надо прививать, значит — надо. Уж я ее в больнице проверил, спорил я с ней, все выходит по ее». И все стали прививать. Больше заболеваний оспой не было.

Как будто все кончилось благополучно, и испанка, и тиф. А в одной деревне из года в год брюшной тиф. Еду. Сход. Оказывается, эта деревня живет не дружно. Это остатки крепостного времени. Они были 3-х помещиков. По деревне протекает речка, разделяющая их на кусочки. Оказывается после больного нельзя стирать белье, а надо сначала выполоскать в речке и солому, на которой спал больной, тоже спускают плавать по речке. И в этой же речке берут воду для питья. Много повозилась я с ними, но все — таки последнее время тиф не появлялся. Вот так и приходилось работать. Дошла я до того, что комиссия дала 1 ½ месяца отпуска. Я как приехала домой, так и пролежала месяц, вставала только есть, даже за детьми не следила. Пролежала месяц и вновь стала человеком.

В 1918 году в феврале приехал Л.П. При нем Юра болел воспалением легких. В конце марта кончился у Л.П. отпуск. Он болел в армии тифом, был признан больше негодным к военной службе и имел 2-месячный отпуск. Он поехал в Голодную степь, а я с детьми побоялась. В Ташкенте был голод, а я в это время имела право (распоряжение из Костромы за хорошую работу) брать обед их больничной кухни. Следовательно, основная еда была, да и население относилось ко мне очень хорошо. Нередко было, что кто-нибудь из крестьян приедет и скажет, пошли ка матушка к забору, вот тут я тебе бросил пудик овса или картошки. Расплачусь, и мы с картошкой. А вообще я получала обед из больницы, няня ела суп, а я чечевицу (няня ее не ела). В этот год уже вскопали участок между домом и заразным отделением и были свои овощи. Вообще было много трудностей с питанием и одеждой. Спасибо людям – например, кружева (я их любила, и они у меня были) мне меняли на муку на мельнице, ботиночки вязала детям из кромок бинтов.

Меняла что могла. На керенки (20 и 40 руб.) ничего нельзя было купить. Помню, принесла женщина молока – даю юбку, «нет, не надо, как бы шапочку». Оказывается, ей надо было для ребенка панамку. Поплакала я, потом обозлилась, разрезала юбку и сшила из нее 6 или 8 панамок и за каждую получила по четверти молока. Да, много было всяких историй, печальных и смешных, и по работе, и по дому. Когда Л.П. уехал, дети спрашивали, а где папа, почему не пишет? В то время проходили «Дутовские» события и мои письма и посылки в Голодную степь возвращались из Москвы обратно с пометкой «За прекращением сообщения возвращаются обратно». От Л.П. тоже получила только одну открытку, сообщение, что доехал до места.

Детям я дарила книги, делала игрушки и говорила, что это папа прислал с вороной. Детей всегда интересовало, какая же из ворон принесла.

Никогда не забуду – под вечер прибежал, буквально прибежал такой невзрачный мужичок. Мальчик зарезался. Взяли земских лошадей (тогда уже все было советское, но за врачами и станцией оставалось «земские»). Даже официальные бумаги из райздрава писали «земскому врачу». Поехали я и Василий Иванович – приезжаем: на лавке лежит мальчик, лет 14, живот прикрыт рваной ватной курткой, а под ней рана, покрытая листом подорожника и свеклы. Положили на стол, смотрю – рана глубокая, мне даже показалось, что я потеряла сознание. А Василий Иванович говорит «Ничего, вот так». Смотрю, он берет пинцет и наматывает вату  на браншу, потом второй пинцет наматывает уже на обе бранши вместе, запускает в рану и вытаскивает кишечник, уже тут я очнулась. Осторожно осмотрела кишки, ранения не оказалось, протерла спиртом, Положили обратно, Зашили рану. Уложили мальчика на лавке. Сказали «лежать на спине», а завтра утром не кормить и привезти его ко мне в больницу – везти также лежа на спине, на сене. Оказывается, мать ребенка была прислугой в Буе, вообще семья бедная. Мальчик пас овец, овцы пошли в овес, он побежал за ними, прыгнул через канаву и вывшим у него ножом прорезал живот слева ниже пупка и кишки выпали. Привезли ребенка, но как он себя вел!! Ни одного движения, и ни одного куска чего-либо привезенного матерью без моего разрешения мальчик не съел. Выжил и даже температура не поднималась.

Или во время операции (вынимала щипцами ребенка при неправильном положении) – сестра, дававшая наркоз потеряла сознание.

Вызов в деревню – воды прошли 3 дня тому назад. Температура 40. Ручка в проходе, кожа и мускулы содраны, ребенок мертв!

Да много таких случаев, что становилось страшно, ночи не спала.

Иногда на несколько  дней брала в больницу здоровых детей, чтобы дать возможность матери съездить в Сибирь за хлебом. Ведь в то время питались ужасно – отруби, крапива, очистки картофеля, кора деревьев…

А как лечить?  — вместо сердечных средств давали 100 г чая – это на ½ то уезда! Как-то, даже странно сейчас, что смертность была очень маленькая.

Из персонала умер Василий Иванович, этот замечательный человек. Он был высокий, нескладный, вечно руки у него как бы болтались, не красивый очень, но дети его очень любили. Был случай – девочка лет 2 села в чугун с кипятком, вся страшно обожглась. Боль сильная, но когда Василий Иванович ее перевязывал, со своей манерой шутить, девочка не плакала, если ее перевязывал другой – это были вопли. Можно бы рассказать многое из жизни больницы. Но вот 1920 год. На май получила сразу от Льва Парменовича целую пачку писем. И потом и сам он приехал за нами.

В августе мы уехали из Молвитино. Очень тяжело было уезжать. Все плакали, так сжились за 3 года совместной работы, за 3 года тяжелой жизни.

Да, еще забыла и должна рассказать. Был Хрусталев Евгений Николаевич, строитель, мы с ним вместе без всяких архитекторов и инженеров делали планы перестройки школы и 2 домов, переоборудованных для больницы.

Спасибо вам, добрые люди, сослуживцы, больные, за ваше теплое отношение, которое я всегда чувствовала. Я никогда не забуду Молвитино.

 

1920 г. Голодная степь.

Приехали вновь. Только Льву Парменовичу пришлось заведывать опытной станцией. У меня больница здесь, родоотделение и хирургическое в Спасском (3 км.), где раньше была больница и амбулатория переселенческой организации, заразное отделение в Удькум –Салыке (5-7 км.) и я одна. Для разъездов у меня была пара лошадей и кучер – военнопленный Лазарь. Когда я уехала в заразное отделение, брала с собой детей и там они гуляли, ловили черепах под присмотром Лазаря. Прислугу нельзя было найти. Больница представляла из себя кошмар – это бывшее помещение хлопкового завода. Несколько комнат подряд (5-6), двери всех выходят на балкон, вернее, это просто навес, потому что не боковых стен, ни фасада не было. Больные лежали в своей одежде, тут же были и их личные запасы, вплоть до соленого сала в кадочках у кровати, лепешки и фрукты под подушками. Я сразу пошла в райздравотдел. Там развели руками.  «Что есть, а дальше от Вас зависит». Было очень трудно, т.к. завхоз Луценко был очень тяжелый человек. Было у нас помимо моей пары лошадей еще 5, которые обслуживали главным образом его участок. Удалось навести порядок, одеть больных, вывести их запасы, построить ванну.

Прием вела с переводчицей, т.к. основное население было узбеки. 21 год – на Волге голод. Приехала масса оттуда людей – семей, они были где-то устроены, а расположились у вокзала, примерно заняв площадь ½ км. Некоторым удавалось идти в работники к жителям поселков, тогда забирали всю семью. Но когда заболевал работник, то его и всю его семью везли и оставляли у меня во дворе больницы. Образовался второй лагерь. Пришлось делать забор и ворота держать на замке.

Появились среди приезжих случаи сыпного тифа.

Дома после работы ходила с детьми своими, завхоза и рабочих (5-6 человек) собирать падаль яблок в фруктовый сад станции. Потом пекла яблоки на всю компанию. У нас был и поросенок, Матрена Ивановна, куры, кролики. Выдавали паек, вместо риса – шелу (неочищенный рис). Следовательно, было чем кормить животных наших. Добавочно Матрена Ивановна получала почти ежедневно ½ ведра яблок. Лев Парменович ходил на охоту – было много уток, фазанов. В декабре я заболела сыпным тифом. Лежала в хирургическом отделении.

 

В начале 1922 г. Льва Парменовича перевели в Ташкент в Наркомзем – работа ему там не нравилась. Я с детьми осталась в Голодной степи. Дети болели малерией.

В отпуск я поехала в Ташкент. Жить негде. Лев Парменович жил в лаборатории. Ему дали тоже отпуск и мы поехали на опытное поле под Ташкентом, кажется поле им. Шредера к Зайцевым, хорошим знакомым.

Так как, малярия не давала покоя Льву Парменовичу и детям, пришлось поднимать вопрос о выезде из Азии. Врачи уже демобилизовались, но Ташкент это распоряжение спрятал. Врачей ловили в вагонах и возвращали на работу. Я пошла на комиссию. Встретили меня словами «Что это с Вами? От Вас половина осталась». Ну, думаю, все будет хорошо. Но вдруг предкомиссии говорит: « Отпустить не можем, ведь Вы сами пришли, если бы Вас на носилках принесли». Ведь это страшное издевательство, я поняла, как иногда больные в комиссию бросают чернильницы. Но один из врачей говорит, выйдя из комнаты: «поезжайте, только скажите, когда поедете, я выйду в этот день дежурить на вокзал». И я поехала в Голодную степь сдавать дела.

Льва Парменовича командировали в Москву. На вокзале в Голодной степи Лев Парменович с детьми поехал еще в Ташкент, а я несколько дней еще оставалась в Голодной степи. У нас была собака, она постоянно играла с детьми и вот она тоже пришла провожать. Я видела впервые как плакала собака, а потом она постояла около меня и бросилась вдогонку поезжу. Дня через два поехала и я. Эти дни собака буквально ходила за мной по пятам и тоже со слезами проводила меня. И когда Лев Парменович года через 3 приезжал в Голодную степь, на опытной станции собаки с лаем набросились на него, и вдруг одна из собак стала лизать ему руки. Вот друг – собаки!

Действительно, на вокзал пришел дежурный тот врач, и я благополучно уехала. Приехали в Москву и мне сказали, что задерживают в Ташкенте врачей незаконно. Льва Парменовича тоже освободили от Ташкента.

Приехали в Малавино. Я вновь поехала в Буй. Получила назначение организовать пункт в усадьбе Петровском, раньше тут был детдом. В одну из поездок в райздрав г. Буя произошел следующий случай: я стою, вдруг падает мужчина, я думала он потерял сознание, наклоняюсь, чтобы помочь, а он хватает меня за руки и говорит «Откуда ты взялась, кланяюсь тебе в ноги. Поедем опять к нам» Оказался одним из моих бывших больных в Молвитино. Я ему говорю, что я уже работаю в Петровском. И через несколько дней ко мне пришли в Петровское трое представителей: двое из Ильинской волости и один из Молвитино, вновь звать меня в Молвитино. Я не могла ехать. Я была очень тронута, и в тоже время и расстроена. Ведь они прошли 40 км. Лев Парменович поступил работать в Вологду на молочный завод в лабораторию. Я должна была отказать им. Я жила с детьми в Петровском, Лев Парменович иногда приезжал, т.к. Петровское было км. 5 от ж/дороги. Это был уже 1923 год.

Организовала пункт. Кабинет врача, аптека и перевязочное, ожидальня. Эта часть дома имела отдельный вход (парадный), а персонал имел ход черный. Кроме меня была фельдшерица П.Д.Лисицина и сторож женщина с матерью (беженка).

Детям было скучно, т.к. у них не было друзей. Наш дом стоял на крутом берегу р. Кощи, на другом берегу была деревня и школа. Вот первые Юрины сочинения.

Больные  шли охотно, но мне хотелось со временем организовать акушерский пункт стационарный.

Было очень обидно: у меня акушерка, а мимо нас идут за бабкой – повитухой. Был у меня такой случай: акушерка на несколько жней уехала, и вдруг ночью вызывают к роженице. Это только через речку, иду. Все основательно подвипывши. Праздник был в деревне. Пациентка лежит на кровати, тараканы ползают по ней. Положение поперечное. Готовлюсь, а пьяный муж говорит: « Не дам рукоприкладство делать». Схватки. Сижу час. Нет и нет, не трогать. Ухожу домой. Темнота. Это был октябрь. Меня провожает отец. Говорю ему всю дорогу, что может быть. Я взяла у них расписку для их устрашения. Сижу (не до сна), делаю парики изо льна для артистов школьников 1 кл. Юра пошел в школу. Через час стук – прихожу, больную успели стаскать в печку, и весь живот исцарапан, терли соломой. Поворот сделала, но ребенка не могла откачать. Проводила беседы. Показывала «волшебный фонарь». Решила в Петровске купить корову. Но это не так просто. За корову надо хлеб-зерно. С трудом достала. Прихожу, а хлеб уже не надо, давай деньги. Деньги достала, а что делать с хлебом? Спасибо, несколько моих больных взяли хлеб и свезли на базар. Цены на все менялись очень быстро. Вообще время было трудное. В школе помогала ставить спектакль.

В январе 1924 года Льва Парменовича вызвали в Москву работать во ВНИИГиМе, а в марте и я с детьми переехала в Москву. Все было подготовлено к открытию акушерского пункта. Вообще уже налаживалась  хорошо акушерская помощь, вместо повитухи обращались к акушерке. За эту работу я уже была спокойна.

1924 г. Москва. Март. Угол Старое шоссе и пр. Соломенной сторожки 4 / 15. Поселились мы в этом доме, вернее полдома низ, без кухни и туалета, это оставалось в другой половине. Верх не жилой – без окон и дверей. Ни электричества, ни водопровода, ни канализации. Была одна голландская печка, которая и обогревала, и готовили в ней, вставая на колени (чугуны, ухваты) или приседая на корточки.

Перед домом был участок – аллея липы и березы, где потом дети играли, а слева свободный кусочек земли, потом тут разбили огород, у каждого из мальчиков была своя грядка.

С осени Юра пошел в школу 2 класс, а Валя а 1 еласс. Лев Парменович работал в ВНИИГиМе. Я первое время была без работы, состояла на бирже труда, периодически работала на неотложной помощи. Работа была очень тяжелая: три пункта неотложной помощи имели один мотоцикл. Например, пункт неотложной помощи Марьина роща, Грузины и Арбат и один мотоцикл. Было много неприятностей. Еще посещала консультацию детскую, знакомилась с детской кухней. 2 раза замещала врача помощи на дому в нашем районе. А в 1925 г. уже была на постоянной работе помощи на дому. Пункт помещался в амбулатории. Тут же была и больница, 2 палатки. В Тимирязевский академии (уд. Прянишникова, 29) место наше был стол и один стул под лестницей на 2 этаж, тут же, вместо второго стула стоял большой сундук с грязным бельем. Сестра приходила к 9 часам утра, я к 11 час., а в 12 уже уходила на участок, обслуживала все население от рождения и до смерти.  Ко всему этому было 3 дежурства по неотложной помощи – 2 ночные с 5 час. Вечера до 8 час. Утра и одно суточное – воскресенье с 8 час. Утра воскресенья и до 8 час. утра понедельника, после дежурства прямо на работу. Специалистов консультантов у нас не было. В амбулатории работали только терапевт и хирург. Вызывали консультантов из 2 клинической больницы. Когда узнавали, что я работала по всем специальностям, то консультировали по телефону, а не приезжали. Отправить в больницу было тоже  трудно: был такой случай урологический больной, никак не могли добиться места в больницу, и тогда отправили с диагнозом крупозное воспаление легких. Ренгена не было. Надо было больного отправить на комиссию на пенсию – отправляю больного для обследования в больницу с язвой желудка, хотя там явный рак желудка и печени, но мне надо ренген. И, о, ужас! Мне больного возвратили, при этом его обратно тоже привезла перевозка, а не обследовали. Что делать? Прошу в академии лошадь, отправляю больного в больницу Достоевского, прошу обследовать и обязуюсь больного взять обратно, как больница позвонит. Вызывают в Минздрав и объявляют: «За неправильное пользование перевозкой и умышленно измененный диагноз налагаем на Вас штраф, и публикуем в медицинском сборнике». Я говорю: « Дело ваше, но больной у меня в больнице Достоевского, следовательно, больного бы надо положить». «Ах, так! – значит, Вы правы». Этим и кончилось.

А участок был громадный – от Виндовской (Рижской) ж.д. до Окружной, до фабрики им. П. Алексеева. Дома дети разводили клубнику, малину, цветы. У детей на грядках свои посевы: репа, бобы, горох, морковь. Компания у детей сразу стала большая.

В этой же амбулатории стала работать участковым врачом, т.е. и прием и помощь на дому. Через год эксперт, заведующая  терапевтическим отделением, ординатор больницы итд., а с 1934 года маляриобиолог, потом районный маляриобиолог, потом зав. малярийной станцией Тимирязевского района, которую мне же пришлось и организовывать. Следовательно, весь район со всеми болотами, прудами, а так же амбулатория на моих плечах + моя же амбулатория, где я тоже маляриобиолог.

На ул. Прянишникова была организована детская поликлиника, а амбулатория переехала на Лиственничную аллею. Состав малярийной станции: я-заведующая, лаборант, 2 бонификатора.

Летом Лев Парменович с детьми обыкновенно выезжал в Малавино.

В 1927 году к нам приехал отец Льва Парменовича, розов Пармен Петрович и Володя Теряев. Володя поступил в школу вместе с Вадей. В апреле 1929 г. Юра заболел скарлатиной, которую никто из врачей не признал (сыпь была только на тыльной стороне левой кисти). А у меня еще двое школьников. Вдруг занесут в школу! Страшно волновалась. Юру изолировали в заднюю комнату, и входила к нему только одна я. Но со школой все обошлось благополучно. А на 5 неделе у Юры появилось типичное шелушение. Тогда уже врачи признали скарлатину.

Юра много рисовал и выдумывал ребусы.

В 6 классе в январе Вадя заболел гриппом, а потом какая-то слабость, головная боль. Решила взять его из школы, чтобы отдохнул. Купили ему кроликов. Занимался очень охотно, заготавливал корм, кормил. Одно лето давал поголовье до 40 штук (от 2 маток)

Кончил Юра 8 класс и школа стала 8- летка. Юре уже 14 лет. Его не принимают ни в техникум, ни на рабфак. Пришлось Юре и Володе (он оставлен на 2 год, не захотел учиться) пойти в ФЗО. Вадя (на следующий год стала школа 10-летка) нормально продолжил учебу.

В 1931 г. мама переехала к нам. Ваня с семьей в Среднюю Азию. Настя осталась у нас. В 1931 году Настя уехала в Среднюю Азию к родителям. Дедушка Пармен Петрович умер.

В 1937 году мы переехали на Красностуденческий пр. д.10а кв.19. 5 этаж. Квартира из 3 комнат. Паровое отопление. Плита и ванна топились дровами. Большой балкон с западной стороны. Двор сами приводили в порядок. Посадили липы – аллея соединяет дд. 10 и 10 а. По краям тополя, кусты сирени, жасмин.

Цветы посадили на балконе в ящики. Как жаль цветника т ребячьего огорода, вообще участка на Старом шоссе.

Переехали мы впятером: Лев Парменович, Юра, Вадя и мама. Володе там оставлена комната.

Юра уже учился в МАИ,  он окончил ФЗО, и его хотели отправить на Дальний Восток, но потом все уладилось, стал работать в мастерской ЦАРБ и по путевке пошел на рабфак. Это было очень трудное время. Юра и работал, и учился. На работе у него шли дела хорошо. Его несколько раз премировали и доверяли ему охрану самолетов иностранных гостей. Володя тоже кончил ФЗО, работал и уже в это время был в ин-те МАДИ.

Вадя кончил 10-летку и поступил в ТСХА на Зоо ф-т.

В марте 1938 г. Юра женился. Семья пополнилась Алой (Михайлова Александра Андреевна). Студентка МИХМА. Отец ее Андрей Михайлович политкаторжанин. Очень симпатичный человек.

Живут они в поселке б.политкаторжан на ст. Строитель Северной ж.д.

Мать Васса Гурьевна, домашняя хозяйка.

В апреле справили нашу серебряную свадьбу и Юрину. Были все родные. Все мальчики были вместе. В августе я, Лев Парменович и Вадя поехали на 2 недели отпуска к Нине Мальцевой (моя двоюродная сестра) на р. Нею в д. Потрусово. Там Яков Иванович заведовал сплавом леса. Жили мы наверху в комнатке с одной кроватью и одной табуреткой, окно без стекол, Вадя на сеновале. Питались вместе с Ниной. Погода была очень хорошая. Прямо от деревни начинался лес, а с другой стороны река, чудесная река! Рыбы было очень много. В лесу малина, черника, грибы. Черника прямо сплошным ковром. Масса уток. Вадя впервые охотился, и первая охота была штук 6-8. Вообще мы все были очень довольны поездкой.

28.10.1940 г. родилась Мара (Маргарита). Ала окончила институт, но ей дали отпуск на год.

1941 г. Лев Парменович уехал в Алма-Ату в университет принимать госэкзамены. Вадя на преддипломной практике, на кон. З-де им. Буденного в Сальских степях. Юра практика 41 з-д.

22 июня неожиданно – война. Все пошло кувырком. Затемнение. Налеты, ночные дежурства, среди ночи в темноте в подвал (бомбоубежище). Потом мама стала уходить с вечера в бомбоубежище. Потом началась эвакуация. Срочно выехала ТСХА в Самарканд. В квартире Константиновых (2 этаж) осталась одна бабушка. Тогда мама переселилась к ним, а ночью во время налета приходила я туда, закрывала окна, стелила ковер и подушки в коридоре и укладывала обеих бабушек, а сама дежурила у двери. Юра по 2 суток не приходил домой, а приходил, спал, как мертвый, даже во время бомбежек не могла добудиться. Тогда стал спать в ванной комнате, на ванну клали чертежную и гладильные доски, и на них он спал. Непрерывно предлагали, вернее, требовали, эвакуировать Алу с ребенком. Наконец пришлось Алу с Марочкой и вместе с ней сестру ее Олю с Вовкой (5 лет) отправить под Свердловск к соседской домработнице, которая поехала домой и обещала там устроиться.

Вернулся Лев Парменович, очень тяжело все переживал. Водный институт поехал за Волгу искать место для эвакуации института, а пока выбирали, там все заняло военное ведомство.

Вернулся с практики Вадя, отказавшись от брони, и добровольцем ушел в армию. Все тогда считали, что война кончится за 5-6 месяцев. Кто шел добровольцем, кто в фонд обороны давал что мог: облигации, одежду, пригодную для армии, серебряные и золотые вещи и т.д.

Вадю направили в Ярославль в военное училище. Володю в Горьковскую область тоже в военное училище.

 

 

1.


2.


3.


4.


5.

Юра должен был эвакуироваться с заводом и несколько дней не приходил домой. И вот в эти — то дни срочно выехал Водный институт в Ташкент. Поехали мы (Я, Лев Парменович и мама) собравшись за 2 часа, так и не видев Юру. Ключи от квартиры оставили у соседки Вильямс Александры Николаевны. Вещи  уже давно были перенесены в заднюю комнату. Так торопились с выездом, а на вокзал приехали и сидели там до утра. Утром погрузились в товарный вагон. В вагоне посреди поставили печку, на пол поставили вещи и прямо на вещах вплотную друг к другу улеглись. Лев Парменович, я, Костяковы В.Д. и А.Н., Кондрашовы Ю.К. и Н.А. и 2 детей. Это была одна половина вагона нижний этаж. На нарах в таком же порядке Семихатовы и семья посторонняя, 2 – я половина вагона сотрудники же Водного института также плотно. Ехали 22 дня. Останавливались почти всегда не на станциях. Разжигали костер, грели воду. Когда успеет закипеть, когда нет. Пили по норме, по 1 маленькой кружечке и только маме давали две.

За весь путь имели 2 раза горячий обед. Почти не мылись, не раздевались. Вообще не  дорога, а кошмар. Приехали в Ташкент. Нас (Розовых) поместили в бухгалтерии САНИИРИ. Дали полевые кровати – раскладушки, страшно неудобные. Обедали, конечно, в столовой. Все было с томатом. Мама заболела дизентерией, положили в больницу, я там дежурила. Таня Малыгина приносила куриный бульон, кисель.

25 ноября на 12 день мама умерла. Как мама и говорила, что она, как маменька, которая тоже болела кровавым поносом, умрет на 12 день. Часов в 7 вечера я и Лев Парменович были у нее в больнице. Она ведь очень любила Льва Парменовича. Она сказала Льву Парменовичу: « Ты уж, батюшка, подними меня, положи повыше, и прошай, уже не увидимся больше». Лев Парменович ушел, а я осталась ночевать. Мама чувствовала неплохо, говорила, хорошо всех вспоминала. Кому что передать говорила, а часов в 9 язык стал заплетаться, невнятно говорила. Прощай. Как-то подмигнула глазом, улыбнулась, проглотила как будто что-то и все. Пульса нет. Жизни нет. Через  2 дня похоронили на кладбище в 17 ряду, было тяжело и грустно. Через несколько дней мы перебрались к Малыгиным, В.С. уступил нам комнату. Стали питаться самостоятельно. Я стала работать врачом п/дому. Обслуживала проф.-преподавательский персонал и студентов Водного ин-та Московского. Пропуска, пропуска, в столовой затируха жидкая, затируха крутая, иногда жареная дичь (черепахи).

Когда у Юры было готово для эвакуации, он зашел за нами, но уже нас не застал. Он с заводом эвакуировался в Иркутск. По дороге заехал к Але.

Итак, все в разных местах: я, Лев Парменович – в Ташкенте, Вадя на фронте, в декабре он окончил военную школу, Юра в Иркутске, Ала с Марой под Ачитом Свердловской области, Володя тоже на фронте.

Итак, мои воспоминания кончены 1941 годом.

Теперь уже 1974 г, май, вкратце напишу, что помню.

В 1941 году в ноябре эвакуировались с Водным институтом в Ташкент.

Первая потеря – 25 ноября 1941 года умерла мама, в больнице. Грустно, но что сделаешь. Время. Жизнь трудная.

Кое-ка в марте 1942 года с большим трудом удалось вызвать в Ташкент Алу с Марой (без вызова в Ташкент въезда не было).

Мара меня поразила- это был ребенок молчаливый, запуганный. Постепенно отошла и стала нормальным ребенком.

Вадя в декабре 1941 г. после окончания военного училища в Ярославле был в Москве, получили от него весточку.

Из рассказов А.Н.Вильямс, С.В. Астанова и др. Вадя выглядел очень хорошо и был очень видный в военной форме, всем им очень понравился, был несколько дней в Москве и отправился на фронт.

Был он в армии Рокоссовского командиром роты, писал с фронта, но ни на что не жаловался, несмотря на трудности. Был принят в кандидаты партии.

Из писем его помощника и из писем и со слов политрука его роты Виктора Лебедева узнали, что убит он был 11 июля 1942 г. снайпером, пуля прошла от щеки около носа и вышла в затылке. Надо было перевести бойцов на другое место, и Вадя, не смотря на обстрел, пошел сам, чтобы спасти эту группу и попал род пулю снайпера.

Был торжественно похоронен при всех воинских почестях, как полагается любимому и уважаемому командиру. Похоронен к запалу от деревни Крутая Орловской области Людиновского района, на земле, с которой уже прогнали немцев. Рота его была на очень хорошем счету, солдаты очень любили своего командира, который был одним из лучших командиров.

В 1943 г. Лебедев Виктор был у меня в Москве (после окончания военной школы) и рассказывал, как тяжело и трудно было на фронте, в окопах, но Вадя никогда не падал духом и старался всех подбодрить.

Получив извещение о гибели Вади, я слегла в постель, пролежала  с неделю. Никак не могла себе представить, что его уже нет. Очень, очень тяжело потерять такого сына. Как его любили товарищи и мальчики, и девочки, он всегда был с товарищами, и по их словам помогал постоянно тем, у кого не ладилась учеба. Очень любил спорт. Товарищи его часто бывали у нас в доме.

Я еще не могла прийти в себя, как новое горе: 14 декабря 1942 г. погиб Лев Парменович, при возвращении в Ташкент из командировки с правительственным заданием в Южный Хорезм.

Самолет, на котором Лев Парменович летел, упал в Пахта-Арале, пробил землю до грунтовых вод, которые скрыли самолет. Погибло около 40 человек (члены правительства и профессора) + 12 человек команды самолета. Было вредительство. Тела доставали трактором и там же похоронили.

С Львом Парменовичем в одну могилу похоронили профессора Макридина и доцента Козлова.

И остались мы в Ташкенте втроем – я, Ала и Мара. Жили у профессора Малыгина В.С. Очень тяжело было во всех отношениях. С трудом удалось из Иркутска Юру перевести в Ташкент в марте 1943 года.

Весной 1943 н. из Москвы в Ташкент приехал замнаркома. Мы встретились и договорились, что он меня вызовет в Москву.

В июне я получила вызов, как жена профессора Розова Л.П. с его документами для доклада в Наркомземе и МГИМ.

Приехала я в Москву, встретил меня брат Иван Владимирович Теряев, я у него остановилась – в квартиру было страшно войти – не решалась.

Пошла в институт с документами Льва Парменовича и зашла к Калинникову А.В. – профессору и товарищу Льва Парменовича по охоте, наш подъезд кв. 11 и меня уговорили остаться у них. У Калинниковых я пробыла три дня и немного освоилась и рискнула пойти в свою квартиру ( в ней жил доцент Гуревич с матерью и бухгалтер Иванова с матерью). И чтобы не быть одной, я договорилась с Ивановой, что они у меня останутся до осени (во дворе были огороды).

Работать я опять стала в поликлинике на Листвяничной аллее и малярной станции.

Идя по Листвяничной аллее, я постоянно встречала студентов, и иногда мне казалось, что впереди меня идет Вадя, я, зная, что его нет, все же старалась забежать вперед студентов и поглядеть на него, чтобы убедиться, что это не Вадя. А Вадя стоял перед глазами как живой, со своими чудными улыбающимися глазами. Слезы подступали, давило горло, но… Время тяжелое, 1943 г. осень.

Ивановы убрали огород и уехали. Приехала ААла и Мара с институтом. Надо выселять Гуревича, но он не хочет выезжать. Институт предлагал прислать студентов и выбросить вещи Гуревича из квартиры, но ведь отвечать то за такой поступок стала бы я. – пришлось подать о его выселении прокурору. Решение — выехать. Но Гуревич не выезжал, а подал апелляцию городскому прокурору.

Спасибо профессору Кондрашову С.К., который со мной вместе поехал к городскому прокурору. И здесь решение – «немедленно выехать». И опять Гуревич не едет, то квартира не подходит, то транспорта нет (наряд на транспорт дают в 8 час.), а он идет к 11. Наконец я пошла в райздравотдел, договорилась о нашем транспорте и его вывезли.

Отопления почти не было, плиту не топили, в кухне был погреб (кадки капусты). В комнате брат Иван Владимирович пробил дыру в дымоход и установил железную печку, которую сам и сделал, но топить надо было секретно – истопим печку и уберем до следующего вечера.

С питанием было плохо. Клюква со стертой сырой морковью и свеклой – деликатес. Мне давали в столовую пропуск – усиленное дополнительное питание (его звали «умрешь днем позже»). По этому у.д.п. давали обед из 3 блюд – суп – в основном крапивный, щавелевые щи, второе – картошка и третье вроде киселя. По этому пропуску мы с Алой обедали через день. Третье относили Маре, для Мары иногда удавалось брать обед из детских ясель.

,

,

В 1957 г. вышла на пенсию. В общей сложности проработала врачом 43 года, из них в Голодной степи – Самаркандская область чредняя Азия – 6 лет, костромская губерния Буйский уезд с. Молвитино (Сусанино теперь) – 3 года, в Петровском 2 года, Москва, Тимирязевский район – 32 года. Выговоров и взысканий не имела.

Макридин Николай Васильевич (1882, Уфа — 1942, близ совхоза Пахтаарал), профессор, доктор технических наук, заведующий кафедрой с/х мелиорации Ташкентского института инженеров ирригации и механизации сельского хозяйства (ТИИИМСХ) и сотрудник САНИИРИ, участник сельскохозяйственной выставки 1940г.

Родился в Уфе, в купеческой раскольничей семье. В1912г.окончил Институт Путей Сообщения Императора Александра I в Санкт-Петербурге. Служил в Министерстве Путей Сообщения в Управлении Внутренних Водных Путей. Участвовал в Первой Мировой Войне, в составе инженерных войск. В молодые годы увлекался поэзией, изобразительным искусством. Был членом самого первого «Цеха поэтов», организованного Гумилёвым и Городецким в 1911г. 

В 1928-31гг. работал в Средазводхозе и Главхлопкоме, занимался вопросами мелиорации и дренажа засоленных и заболоченных земель в Средней Азии. Николаем Васильевичем впервые в СССР были заложены широкие производственные опыты по дренажу засолённых земель на специально организованной мелиоративной станции в Золотой Орде. Полученные Макридиным результаты послужили основой для разработки в дальнейшем мероприятий по борьбе с засолением земель.

В 1936г  присвоена степень доктора технических наук без защиты диссертации. Кандидатуру Макридина  поддержали два выдающихся учёных, два академика - Иван Гаврилович Александров и Николай Николаевич Павловский. В последующие годы Н.В. развивает и совершенствует разработанную им теорию водного баланса и мелиоративного плана орошаемой территории, доведя её до практических выводов по расчёту промывок, проектирования дренажа и составления мелиоративного прогноза для вновь орошаемых земель. Можно с уверенностью сказать, что ни один крупный проект в области мелиорации не составлялся без участия Николая Васильевича.  В частности, большие работы, проведённые в те годы по освоению земель Голодной Степи были основаны на разработанном  им проекте развития дренажно-сбросной сети.

В 1928 - 1931 читал лекции в Среднеазиатском Институте Водного Хозяйства.

С 1936 преподавал в Ташкентском институте инженеров ирригации и механизации сельского хозяйства.

В 1939 г. Николай Васильевич уже профессор и заведующий кафедрой сельскохозяйственной мелиорации

этого института.

Макридиным написаны более полусотни научных трудов.К финалу его жизни половина была опубликована

или печаталась , а вторая половина готовилась к печати.

По свидетельству современников, в вопросах дренажа орошаемых земель в русскоязычной научной

литературе  Макридин был первым. На труды Николая Васильевича ссылались признанные авторитеты в

области гидротехники и мелиорации.

Параллельно с педагогической работой в 1941-42г. Макридин сотрудничает с САНИИРИ . Им составлено

руководство по расчёту горизонтального дренажа, в котором впервые в литературе даётся

систематическое изложение дренажных расчётов даже для простейших задач. В работе САНИИРИ

«Методические указания по предупреждению и борьбе с засолением и заболачиванием орошаемых

земель", составленной бригадой САНИИРИ под руководством акад. Костикова, Николаем Васильевичем

разработана глава «Надзор над коллекторно-дренажной сетью и поддержание её в рабочем состоянии",

имеющая, в целом, в работе большое практическое значение для работников водного хозяйства.

В 1942г. Николай Васильевич по заданию Наркомата Земледелия СССР составляет методические

указания по наблюдению за грунтовыми водами, разработке и анализу полученного материала,

послужившие практическим пособием по борьбе с засолением культурных и вновь осваиваемых земель в

Голодной Степи.

 

В декабре он вылетает в Южный Хорезм вместе с известным почвоведом, профессором Львом

Парменовичем Розовым (Москва).

14 декабря 1942г.  на обратном пути их самолёт разбивается, не долетев 90 км до Ташкента. Экипаж и

пассажиры (всего 36 человек), в том числе - Николай Макридин, погибают. Похоронены на месте падения

самолёта.

 

 

Биографическая справка составлена по материалам из  собрания "Государственного литературно-

мемориального музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме":

 http://goskatalog.ru/portal/#/collections?id=11370535 Автограф. Свидетельство на имя Н.В.Макридина о том, что он является участником Всесоюзной Сельско - хозяйственной выставки 1940 года.

 

http://www.airdisaster.ru/database.php?id=2390 Сведения о крушении самолёта.

 

                                                        Большое спасибо Татьяне Вавиловой и Владимиру Микулицкому за помощь в создании этой статьи!!! .

 

 

 

 

  1

Ташкентский адрес Николая Васильевича Макридина, инженера, поэта, искусствоведа и антропософа - ПУШКИНСКАЯ улица... дом №29? Или №24? Адрес указан в двух документах, но с помарками. В любом случае, это район Старой Консерватории.
Личность Николая Васильевича складывалась из двух половинок: поэтической и научной. В разных пропорциях они сосуществовали, но как будто не пересекались...
Справка из Биографического словаря, содержащего сведения обо всех сотрудниках РНБ. Макридин здесь прежде всего деятель культуры. Его научные достижения - две строчки в самом конце. http://nlr.ru/nlr_history/persons/info.php?id=649

"Макридин Николай Васильевич. (1882, Уфа — 1942), инженер, поэт, искусствовед, в ПБ 1921.

Родился в купеч. раскольнич. семье. Отец заведовал гор. лавкой и складом А/О "Океан", мать — домохозяйка. В 1913 окончил Ин-т инж. путей сообщения. В 1910 в газ. "Студ. жизнь" появились первые стихотворения М. Знакомство с Е. А. Ляцким обеспечило публ. четырех его стихотворений в журн. "Современник" (1912. № 4). Состоял в "Цехе поэтов", близок к акмеистам. В 1915 М. участвовал в подгот. к изд. полн. собр. соч. Веневитинова и Языкова по рукоп. ПБ и АН для изд-ва "Огни" (библиогр. не подтверждено). В 1917 опубликовал шуточное стихотворение "То, чему не бывать" в журн. "Новый Сатирикон" (№ 28). В течение ряда лет занимался изучением истории искусств, преим. фламанд. и итал. живописи. В 1920—21 читал курс лекций по истории искусств в театр. студии Наркомпроса в Батуми. В 1921 в № 2/3 бакин. журн. "Искусство" появилась его ст. "О пролетарском искусстве". По свидетельствам А. А. Ахматовой и В. И. Лурье, весной 1921 М. приехал из Батуми в Крым, где встретился с Н. С. Гумилевым, якобы спасшим его в перестрелке с "зелеными". (По др. сведениям М. в Батуми покровительствовал С. М. Городецкий.) О своем знакомстве с М. Ахматова вспоминает в одном из дневников 1950-х и характеризует его как серьезного и порядочного человека.
12 июля 1921 М. подал прошение о зачислении в ПБ в Отде-ние изящных искусств и технологий. На основании постановления Правления от 26 июля был принят с 1 авг., но уже 3 окт. подал прошение об увольнении, подкрепив его письмом руководства новосозд. Науч.-мелиорац. ин-та о необходимости в М. как в специалисте. Уволен 7 окт. 1921. На новом месте работы М. числился как ученый-переводчик, с 25 окт. 1924 — науч. сотр. Авт. двух кн. по мелиорации. Дальнейшие обстоятельства жизни и деятельности М. не выяснены, но судя по всему он оставил занятия лит., хотя и поддерживал знакомство со мн. писателями, в частности с А. Белым и Р. В. Ивановым-Разумником.
Соч.: Двадцатилетний опыт федеральной мелиорации государственных земель С.-А. Штатов (1902—1923 гг.). Л., 1925; Одежда каналов как средство борьбы с фильтрацией. М.; Л., 1936.
Лит.: Тименчик Р. Д. Заметки об акмеизме // Russ. lit. 1974. № 7/8; Тотс Г. А. "Зарево большого города…" // Лит. обозр. 1988. № 11.
Арх.: Арх. РНБ. Ф. 2, оп. 1, д. 48; Ф. 10/4, д. 18; Пр. и расп. 1917—25; ОР РНБ. Ф. 1073, д. 76; Ф. 901, д. 1058; ОР РГБ. Ф. 386, к. 3, д. 29; ЦГА СПб. Ф. 2004, оп. 2, д. 1027—1029.

М. Д. Эльзон".

То есть Макридин в начале жизни - скорее литератор и искусствовед, а не инженер - путеец и не инженер- мелиоратор. В 1911г. он стал участником первого "Цеха поэтов". Это многое давало, как в плане овладения поэтическим ремеслом, формирования художественных устремлений, так и просто в общении: "Кроме будущих акмеистов «Цех» посещали также Николай Бруни, Николай Бурлюк, Борис Верхоустинский, Сергей Гедройц (псевдоним Веры Гедройц), Василий Гиппиус, Владимир Гиппиус, Грааль-Арельский (псевдоним Стефана Петрова), Георгий Иванов, Николай Клюев, Михаил Кузмин, Дмитрий Кузьмин-Караваев (третий «синдик» «Цеха», сам стихов не писавший), его тогдашняя жена Елизавета Кузьмина-Караваева, Всеволод Курдюмов, Михаил Лозинский, Николай Макридин, Мария Моравская, Валентин Парнах, Павел Радимов, Дмитрий Цензор, Владимир Чернявский, Владимир Юнгер и некоторые другие стихотворцы.[5]
Здесь многие молодые поэты поставили себе голос. В «Цехе» они обрели возможность регулярно выслушивать квалифицированное мнение о своих стихах и научились филологически грамотно судить о чужих стихах, словом, то, в чем так остро нуждаются начинающие литераторы и что далеко не всем из них предоставляется – круг сочувственников профессионалов". https://megalektsii.ru/s24047t6.html Цех поэтов.

Жаль, не могу найти в интернете его стихов…

Но в 1921г. что-то происходит! Перелом, перемена участи... Николай Васильевич покидает библиотеку, оставляет "изящные искусства" и поступает на службу в "научно - мелиоративный институт", пишет книги по этому предмету. В 30-е годы и вовсе в Ташкент перебирается. В "жизнеописании"(автобиографии), составленной в 40-ом году ни одним словом Макридин не обмолвился о своей поэтической молодости. Зато указал, что написал 50 научных трудов. Крепкая научная проза оттеснила тонкие поэтические материи? Как будто ничего в его жизни и не было кроме орошения, научных разработок, преподавания.

Итак, ещё один персонаж с виньетки ТИИИМСХА (1933-39) заговорил! До этого Татьяна Александровна Вавилова вступила в диалог с Татьяной Александровной Колпаковой и Евгением Петровичем Залесским.
Опубликованная виньетка тоже из семейного Вавиловского Архива. На ней коллеги, современники, друзья Вавиловых — старших, родителей. Поэтому я буду, естественно, обращаться к публикациям Татьяны Александровны. «В 1929 году при активном участии Залесского факультет в университете выделяется в самостоятельное учреждение САИИВХ – Среднеазиатский институт ирригации и водного хозяйства, переименованный в 1931 году в САХИПИ - Среднеазиатский хлопково-ирригационный политехнический институт, в котором он становится первым деканом строительного факультета. Позже институт стал называться ТИИМСХ – Ташкентский институт ирригации и мелиорации сельского хозяйства». http://oldtashkent.com/…/professor-evgenij-petrovich-zaless…
В середине верхнего ряда самые крупные портреты: слева - доктор технич. наук Макридин Н.В.; кто в центре - не знаю, а справа - проф.Залесский Е.П. Маститые профессора молодого института, специалисты в такой важной для хозяйства Узбекистана области, как мелиорация и ирригация. Николая Васильевича ценят! Он профессор, доктор технических наук, заведующий кафедрой с/х мелиорации Ташкентского института инженеров ирригации и мелиорации сельского хозяйства и сотрудник САНИИРИ, участник сельскохозяйственной выставки 1940г.

2.

« В 1928 — 30гг., работая в Средней Азии, Н.В. впервые в СССР были заложены широкие производственные опыты по дренажу засолённых земель на специально организованной мелиоративной станции в Золотой Орде. Эти опыты и полученные Н.В. результаты послужили основой для разработки в дальнейшем мероприятий по борьбе с засолением земель.

В последующие годы Н.В. развивает и совершенствует разработанную им теорию водного баланса и мелиоративного плана орошаемой территории, доведя её до практических выводов по расчёту промывок, проектирования дренажа и составления мелиоративного прогноза для вновь орошаемых земель. Можно с уверенностью сказать, что ни один крупный проект в области мелиорации не составлялся без участия Н.В., в частности, большие работы, проведённые в последние годы по освоению земель Голодной Степи были основаны на разработанном Н.В. проекте развития дренажно-сбросной сети.
Работая параллельно с педагогической работой в САНИИРИ в 1941-42г. Н.В. составлены ряд работ имеющих большое практическое значение для производства. Н.В. составлено руководство по расчёту горизонтального дренажа, в котором впервые в литературе даётся систематическое изложение дренажных расчётов даже для простейших задач».

1941г. Война. Колоссальное напряжение сил. Макридин летит в командировку в Южный Хорезм. С ним эвакуированный из Москвы, профессор Розов. Он тоже не новичок в Средней Азии, работал в Туркестане ещё до Первой Мировой Войны. "Розов Лев Парменович (1886—1942) - мелиоратор, почвовед, основоположник мелиоративного почвоведения. Профессор Московского института инженеров водного хозяйства, заведующий опытной станцией в Голодной степи, заведующий сектором ВНИИ гидротехники и мелиорации". По воспоминаниям вдовы Розова, командировали учёных для выполнения какого-то правительственного задания. В Ташкент возвращаются 14 декабря 1942г. на отличном самолёте и погибают...
Есть в интернете сайт, где собраны сведения об авиакатастрофах. Так что теперь можно узнать подробности этой нелепой и бессмысленной трагедии.

http://www.airdisaster.ru/database.php?id=2390
" Экипаж самолета ПС-124 (АНТ-20бис) Л-760 Узбекского управления ГВФ выполнял обратный рейсовый полет по маршруту Ургенч - Чарджоу - Ташкент. После вылета в 11:40 мск из а/п Чарджоу на борту находилось 26 пассажиров и 10 членов экипажа. Общая коммерческая загрузка составляла 5523 кг, что не выходило за установленные пределы. Фактическая погода по маршруту Чарджоу - Ташкент была летной. Дефектов в материальной части самолета не было.
В 13:50 мск, во время горизонтального полета на высоте около 500 м самолет стал снижаться с работающими на средних оборотах моторами. Снижение вначале было медленным, затем угол снижения самолета начал увеличиваться всё больше и больше. Самолет перешел в крутое пике и под углом около 80° с работающими моторами врезался в землю в 3 км северо-восточнее совхоза Пахтаарал Южно-Казахстанской области Казахской ССР (20 км от а/п Сырдарья (Ильич), 86 км юго-западнее а/п Ташкент). Все находившиеся на борту пассажиры и члены экипажа погибли. На месте падения в ровной степной местности осталась воронка, заполненная обломками самолета. Моторы ушли в землю на глубину до 5 м. Баки при ударе взорвались, но пожара не последовало. Стабилизатор самолета находился в крайнем положении на пикирование.
В остатках пилотской кабины найдены трупы второго пилота и пассажира К. - летчика Узбекского управления ГВФ из а/п Турткуль. Тела командира корабля в остатках пилотской кабины не было. В остатках пассажирской кабины, рядом с опознанным трупом одного из пассажиров найдено тело мужчины полностью без одежды, степень повреждения которого не позволяет установить личность, однако рядом с этим телом найдено удостоверение командира корабля.
Таким образом установлено, что командир корабля допустил к управлению самолетом пассажира К, который был пилотом, но не имел опыта управления самолетом ПС-124. Сам командир корабля в это время отлучился из пилотской кабины, положившись на второго пилота, что он неоднократно делал и в предыдущих полетах. Пилот К. нечаянно или с целью испробовать реакцию самолета на изменение угла стабилизатора, включил находящийся на подлокотнике кресла командира корабля механизм электроподъемника стабилизатора, который сработал на максимальный положительный угол. Перевод  неизбежно влечет за собой переход самолета в пикирование, так как при этом положении стабилизатора удержать самолет рулями в режиме горизонтального полета невозможно.
Из свидетельских показаний вытекает, что командир корабля ранее разрешал пилоту К., летавшему пассажиром рейсами Ташкент - Чарджоу - Ургенч и обратно управлять самолетом. Также им во время рейсов к управлению самолетом им допускались еще два пилота Узбекского управления ГВФ, летавшие пассажирами, а также инженер самолета Л-760...."
И выводы комиссии, конечно!
"1) Контроль за работой экипажа со стороны командира и инженера транспортного отряда Узбекского управления ГВФ был поставлен плохо. Фактически самолет Л-760 был самостоятельной единицей в отряде и руководство работой экипажа командиром отряда заключалось лишь в постановке полетных заданий. Все работы по обслуживанию материальной части выполнялись экипажем при непосредственном руководстве инженера корабля, без участия и контроля со стороны инженерно-технического состава отряда. В результате этого экипаж почувствовал бесконтрольность и занял независимое положение.В такой обстановке стали возможными факты ухода командира корабля со своего места на продолжительное время, допуск к управлению людей, не имеющей достаточной подготовки.
2) Выпуск самолета диспетчером а/п Чарджоу при наличии прогноза погоды по трассе ниже установленного минимума для данного самолета (хотя фактическая погода по трассе оказалась летной).
3) Начальник отдела перевозок Узбекского управления ГВФ, получив в сентябре 1942 г директиву ГУ ГВФ о запрете перевозки пассажиров на самолете Л-760, оставил директиву без внимания, начальнику управления, которому директива была адресована, о ней доложено не было.

Всё вышеперечисленное свидетельствует о том, что летная работа экипажа самолета Л-760 в Узбекском управлении ГВФ не была организована с должной серьезностью, надлежащий контроль за организацией полетов этого самолета отсутствовал". Правительственная телеграмма с соболезнованиями… Некролог от САНИИРИ, где, наконец, в подробно излагаются заслуги Макридина. Останки в Ташкент не привезли. Там и закопали, в степи.
Я не знаю, совсем ли Николай Васильевич забросил перо или что-то продолжал писать в Ташкенте. Не знаю, успел ли он повидаться с Анной Ахматовой в Ташкене. Но все официальные бумаги Макридина попали именно в её музей -"Государственный литературно-мемориальный музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме", в Петербурге.
А вдруг где-нибудь в архивах, в хранилищах библиотек Узбекистана лежат пожелтевшие листы с последними стихотворениями Николая Макридина?

PS. Из комментариев Татьяны Александровны Вавиловой ФБ.

 

3.




4.

 

5.

 

6.

 

7.

8.

 

9.

 

10.

11.

 

12.

 

13.

 

14.

 

15.

 

16.

 

Список иллюстраций.

1. http://www.retrotexnika-forum.ru/talk/viewtopic.php?f=1&t=141 Николай Васильевич Макридин. Опубликовал на форуме PUMBA 64.

2. http://goskatalog.ru/portal/#/collections?id=11370535 Автограф. Свидетельство на имя Н.В.Макридина о том, что он является участником Всесоюзной Сельско - хозяйственной выставки 1940 года.
Местонахождение - "Государственный литературно-мемориальный музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме".

3.http://www.retrotexnika-forum.ru/talk/viewtopic.php?f=1&t=141 Николай Васильевич Макридин в молодые годы. Опубликовал на форуме PUMBA - 64.

4. http://www.retrotexnika-forum.ru/talk/viewtopic.php?f=1&t=141 Николай Васильевич Макридин в форме инженера- путейца? Опубликовал на форуме PUMBA - 64.

5, 6. http://www.retrotexnika-forum.ru/talk/viewtopic.php?f=1&t=141 Опубликовал на форуме PUMBA - 64.

7,8,9.  http://goskatalog.ru/portal/#/collections?id=13682481 Машинопись, автограф. Личный листок Макридина Н.В. по учету научных работников ТИИИМСХа. Ташкент. 15 июля 1941 года.
Местонахождение:
"Государственный литературно-мемориальный музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме".

10, 11. http://goskatalog.ru/portal/#/collections?id=13682430 Часть 1. Машинопись. Протокол заседания Секции Научных Сотрудников при Нижневолгопроекте о рассмотрении заявления Н.В.Макридина о выдаче ему научно-общественной производственной характеристики в связи с присуждением ему ученой степени доктора с/х наук. Стр.1; 25 октября 1935 года.