Цитата сообщения Александр_Ш_Крылов Лучшие фотографы страны - Сергей Максимишин


Сергей Максимишин, один из главных фоторепортеров страны и не только, дважды победитель World Press Photo




Начинал как физик и бизнесмен, в результате печатается в Newsweek, Time, Stern, The Washington Post и не только: Максимишин бывает везде и снимает все — от Ирака и Кубы до Норильска и Индии.


— Вы своим студентам говорите, что хорошую фотографию не описать словами. Но при этом вы преподаете — и вам надо описывать, что хорошо и что плохо.

— 90 процентов того, что мы обсуждаем со студентами, — это журналистика, а не фотография. Предполагается, что студенты, которые идут ко мне, умеют уже делать правильные фотографии. Скорее мы говорим о том, что снимать. Я не понимаю разницы жанровой, репортажной, документальной фотографии. Журналистика — это когда одни люди рассказывают другим людям о том, как живут третьи люди. Про это мы и говорим — как это делать максимально точно, правдиво, верно. Нам же люди платят за то, чтобы мы правду рассказывали. Если надо, чтобы человек раскрылся, я с ним работаю очень долго, могу неделю потратить. В общем-то мои истории всегда долгоиграющие, жанр, в котором я работаю, это такая picture story — серия фотографий, и она делается днями, неделями.

— А Норильск долго снимали?

— 10 дней.

— Вы сами туда поехали? Вообще, вы часто предлагаете идеи журналам?

— Я думаю, что 80 процентов того, что я делаю, — это мои какие-то идеи, под которые я нахожу деньги. А с Норильском было по-другому. Там ребята из фотоклуба попросили провести у них мастер-класс на четыре-пять дней. Я давно хотел попасть в Норильск, но это очень недешево. Парадокс в том, что русскому фотографу в тысячу раз легче снимать где-нибудь в Тунисе или Марокко, чем в Сибири, потому что у нас получается намного дороже. И я сказал: мне денег не надо, дайте какое-нибудь место, где можно пожить, ну и билеты. Норильск — это же место знаковое. И эта история прозвучала достаточно сильно. На меня очень обиделись норильские жители. Я на одном форуме даже прочел, что они хотят заставить меня съесть эти фотографии. Потому что я очернил действительность. На самом деле я и старался сделать эту историю мрачной, потому что Норильск — это шок. Пока доехали от аэропорта до гостиницы — уже шок, а дальше все только усугубляется, притом что там замечательные люди живут. Знаете, в России есть несколько таких городов, брошенных жителями. Туда ехали люди за длинным рублем, в надежде быстро заработать много денег и вернуться, но в силу каких-то причин они там остались. Вот это ощущение временности пребывания, ощущение того, что эта жизнь ненастоящая, плюс наличие иллюзорных запасных путей, оно проявляется на уровне рефлекса.

— Есть какие-то ваши внутренние запреты, о которых вы говорите студентам?

— Не врать. В журналистике возможно все. Постановочная карточка возможна, только если ее не пытаются выдать за подсмотренную.



— А ваши российские коллеги часто так делают?

— Сколько угодно.

— Есть круг фотографов, с которыми вы точно не будете общаться? Насколько четко поделен цех на своих и чужих?

— Довольно жестко поделен. Фотографы собачатся друг с другом по разным причинам, а главная причина в том, что нет формальных критериев успешности деятельности. У физиков он есть — умеешь решать такую задачу или не умеешь, у сантехников он есть, а у фотографов — нет. Ведь даже призы нам дают субъективно.

— То есть формальных критериев хорошей фотографии нет?

— Ну, наверное, если я вижу, что человек выиграл восемь раз World Press Photo и снимает для журнала Paris Match, то, видимо, он неплохой. Для себя я определяю просто: нравится мне карточка или нет. Ведет фотограф себя адекватно ситуации или нет. В каждой профессии есть некая система этических ценностей — штангисты через гриф не переступают, баскетболисты попой на мячик не садятся.

— Насколько этично вторгаться в жизнь человека, чтобы получить нужную фотографию? Вы как-то рассказывали, что были на полуострове Фао и пытались снять на рыбном рынке продавщиц, вокруг которых роились тысячи мух, и вас прогнали. Вы тогда были готовы идти на риск?

— Да нас бы там убили просто. Гэбэшники иракские, которые следили за тем, чтобы мы не снимали того, что не надо, нас вытолкали в спину и сказали: «Бегите отсюда». А мы даже не поняли, что произошло, языка мы не знаем. Сначала все шло хорошо, мы снимали, они посмеивались, а потом что-то пошло не так и возмутило продавщиц. Прибежали мальчики, стали к нам спиной и загородили камеру. Очень хотелось вломить им, но мы понимали, что нельзя этого делать. А потом у женщин началась истерика. Стали какие-то мужики подтягиваться. Было непонятно, ради чего рисковать. Так что всегда взвешиваешь — чем рискуешь и что получишь. Была смешная история, когда меня Stern взял на слабо. Они думали, что бы им такое снять к юбилею окончания Второй мировой, и сказали мне: «Мы узнали, что в Московском зоопарке есть крокодил и он последний военнопленный. Его в 1945 году солдаты русские сперли из Берлинского зоопарка». И предложили: «Сходи туда — если разворот получится, то снимай, если нет, то даже не пробуй». В общем, когда так говорят, это челлендж. Ну и я пришел, залез в террариум к этому крокодилу и снимал изнутри через крокодила публику. И было очень страшно, потому что он был 4,5 метра длиной, а сзади стоял смотритель крокодилов и шваброй меня страховал, но я понимал, что от меня до крокодила полметра и швабра меня не спасет. Бывали и другие случаи, когда было по-настоящему страшно. Но я не экстремальный фотограф. Ну езжу в дикие места. Но я не считаю, что я чем-то жертвую, наоборот, я кайф ловлю, к тому же на чужие деньги путешествую…

— Чего вы пытаетесь добиться в фотографии?

— Наверное, это стык социальной и этнографической фотографии. Но сейчас меня интересует то, о чем говорил бывший главный редактор Geo: «Снимаешь Восток — ищи Запад, снимаешь Запад — ищи Восток». Я ищу какие-то стыки и миксы цивилизационные. Вот, например, в прошлом году я снимал в Кении историю о том, как негры буквально голыми руками разрывают бочки из-под мазута и делают из них все, в том числе высокий арт — таких огромных животных, которых потом продают в Европу. Это очень красиво. Потому что это как раз уродливое преломление Запада в Востоке.

«На меня очень обиделись норильские жители. Я на одном форуме даже прочел, что они хотят заставить меня съесть эти фотографии. Потому что я очернил действительность»

Из сериии «Норильск. Май месяц», 2010








— А как вы ищете такие истории?

— Ну вот собираюсь в Кению и перед поездкой сижу и тупо изучаю весь интернет. Вижу любительскую фотографию странной статуи жирафа — ну чайник из машины снял. Я нахожу чайника, пишу ему письмо в Америку, выясняется, что это не чайник, а очень известный дядька, профессор, который занимается всякими уродливыми экономиками. И он в Кении изучал такую экономику и где-то в поездке сфотографировал этого жирафа. Я его попросил дать контакты фиксера в Кении. Приехал в Кению, и мы сделали эту историю. Сейчас я еду в Индонезию и уже нашел себе историю. Там около 9000 островов, и надо как-то перемещаться с одного на другой. В XVI веке индонезийцы увидели впервые европейское парусное судно, оно им страшно понравилось, и они стали делать похожие. И до сих пор эти суда осуществляют связь между всеми островами. Строительством этих судов занимается одно-единственное племя, которое уже с молоком матери впитывает, как делать эти двухмачтовые парусные корабли, метров 30 в длину, и делают они их вообще без чертежей. Представляете? Я прочитал про эту историю, списался с людьми, которые про это что-то знают, и собираюсь туда лететь. У меня нет продюсера. Фотограф, который говорит: «Скажите, что вам надо, и я все сниму», — никому не нужен. Фотограф должен быть больше журналистом, чем пишущий журналист.

— Бывает, что вы ехали снимать одно, но нашли что-то более интересное?

— Бывает. Кстати, есть такой очень важный персонаж в нашей профессии, Марк Рыкофф, он сейчас директор фотоотдела сайта Time. Когда он отсюда уезжал, его спросили, что вы думаете о русских фотографах, и он сказал, что они хорошие, конечно, но только совершенно тему не держат. Ты их посылаешь снимать одно, а они приезжают со словами: «Это я не снял, потому что это говно полное, зато я там такое нарыл…» Русским фотографам почему-то кажется, что стыдно быть первой скрипкой, они хотят быть композиторами. И это плохо, потому что их нанимают как хорошую первую скрипку, а они превращаются в плохих композиторов. Я фрилансер, у меня нет таких проблем. Но если меня послали первой скрипкой, то я буду работать первой скрипкой. А если я придумал свою историю, то тут я делаю что хочу.

— Вы говорили, что для каждого журнала нужно снимать по-разному.

— Да. Однажды Spiegel меня попросил снять встречу Горбачева с каким-то немецким перцем здесь, в Питере. Это был кошмар. Очень легко снимать в Афганистане, а вот снимать на банковском конгрессе — это ужас. И вот длинный стол, никакого задника, сидит Горбачев и перец, у обоих пружина в ухе, и они по очереди слушают перевод в ушах с отстраненным выражением лица. Ну как это можно снять?! Я залез под стол и сделал так, чтобы экран, который висел где-то сбоку и на котором они проецировались с секундной задержкой, попал в кадр. Наклонил камеру и так подлез, чтобы попали они на экране и вживую. Я был счастлив, потому что мне удалось сделать из говна конфету. На следующий день приходит письмо из Spiegel, где написано — «We are very unhappy… потому что наклонная фотография у нас не может появиться». Я прислал им совершенно тупое фото тогда, и они дико обрадовались.

Серия "УКРАИНА"












— А в России?

— В России я работаю на один журнал — «Русский репортер». Ну у меня был опыт с питерской «Афишей», с Geo, но это все мелочи. C «Русским репортером» есть некая степень доверия, и они мне просто задают тему, например про Ленина. Они знают, чего от меня ждать, и я очень не хочу их подвести. Больше мне здесь негде работать. Да в любой стране мира таких журналов немного, даже в Америке. Вся жопа началась со смертью журнала Life, это была гибель чугунных богов просто. Мой основной заказчик — Stern, там фотография — хозяйка, под нее подстраивается даже текст. Вот сейчас я вернулся после съемки «Бурановских бабушек» для них.

— Были когда-то ситуации, когда ваши фотографии меняли людям жизнь?

— У нас тут на улице Восстания сидит Лариса Ваше Собачество. Я как-то сделал про нее историю для «Огонька», материал прочитали в Америке и учредили фонд Ларисы Збышевской. Купили ей квартиру и сделали музей домашних животных. Сейчас она рулит этим фондом. Фотография уже не улучшает мир, к сожалению, но какие-то маленькие судьбы иногда можно повернуть.

— Что-то меняется, когда получаешь приз World Press Photo?

— Для фотографа это катарсис. А зрителя посещение выставки уже так не впечатляет. Он пресытился картинкой. За последние 30 лет с фотографией произошла страшная штука. Как необходимость она умерла, когда телевизоры повесили на домах свои тарелки. Почему в 1960-е она меняла мир, а сейчас нет? Потому что из нее ушло главное — информация. Что бы мы ни снимали, люди это видели. Иногда — очень редко и, как правило, не профессионалам — удается снять то, что не показывал ящик, и это бомба. Ира Меглинская отправила как-то письмо фотографам и фоторедакторам с одним вопросом — какая фотография изменила мир за последние 10 лет. И все единодушно указали на карточки, снятые американскими солдатами в тюрьме Абу-Грейб. Хотя искусства там ноль. И что нам остается? Мы пытаемся передавать ощущения. Цунами прошло, а что было после? Чего не может сделать видео? Оно не может передать запах, например, тропического плода, а мы можем. Но это блохи. Сейчас мы превращаемся стремительно в странное искусство, ну такое, как выпиливание лобзиком, роспись батиком. Поэтому и внимание к тому, что мы делаем, существенно упало.

— Но фотографы могут создать культурные символы — растиражированный Че Гевара, лицо Путина в журнале Time.

— Да, но это редко. Я, кстати, своим студентам сразу говорю: вы никогда не станете богатыми и знаменитыми. 500 долларов в день — это потолок. Рубка идет только за образ жизни. Бывает, конечно, что фотография прорывается сквозь узкий слой профессионалов и становится фактом общественного сознания. Ну, например, знамя над Рейхстагом. Но бывает и так, что даже гениальным фотографам не везет, и у них нет такой карточки, а у более посредственных — есть.




Отходы. Зверосовхоз «Пионер». Ленинградская область, 2002 год

— А у вас?

— Если есть, то две, может быть. Одна — это страшный черный Путин, которого все коммунисты на демонстрациях теперь носят, баннеры такие в интернете есть, она народная уже стала. А вторая — с горой убитых норок. Ее когда-то нашли зеленые, я им ее подарил и теперь иногда вижу листовки в Хельсинки с ней или новости в Париже с выступлениями зеленых с плакатами такими в руках.

— Вы сами можете сформулировать, что такое ваш стиль?

— Для меня это больной вопрос. Меня всегда ругают за то, что мои студенты копируют меня. При этом когда я прошу кого-нибудь сформулировать, что такое «Максимишин», то никто не может ответить. Получается, у меня нет стиля. Хотя говорят, мои фотографии узнаваемы. Максимишин, с моей точки зрения, это не «как», а «что».

— И что хочется больше всего снять?

— Я очень хочу снять одну историю, не буду говорить какую. В Монголию хочу.


***
источник текста интервью: http://daily.afisha.ru/archive/gorod/archive/sergej-maksimishin/




Чаепитие труппы самодеятельного Наивного театра при Психо-неврологическом интернате N7, Санкт-Петербург 2003



Александро-Свирский монастырь. Ленинградская область, март 2001





Холмогоры, Архангельская область



Продавец золотых рыбок, Багдад, Ирак, 2002




Озерковский рыборазводный завод, Камчатка




Эрмитаж, 2003








Владивосток



Фонтан. Гудермес, Чечня, август 2003



Чечня




Поселок Чокурдах, Якутия



"Праздник святого Антония Дымского. Дымское озеро, Ленинградская область



Аул Юль-Тебе, Кабардино-Балкария




Поселок Шойна, Ненецкий автономный округ






Поселок Шойна, Ненецкий автономный округ



Ресторан Мао 2002



Теологический колледж, Махачкала, Дагестан 2008






Первомай




Ресторан Зов Ильича



Соловецкие острова




Петропавловск-Камчатский



Шенкурск, Архангельская область





"Добро пожаловать в ад"






Чечня 2000-01




Чечня



Путин. Санкт-Петербург, апрель 2003



Путин. Екатеринбургский тепловозостроительный завод




Питер




Вологда




Невский