Продолжение передачи:

С.БУНТМАН – О разломе.

М.ЧУДАКОВА – Я тогда поняла, что важно, что его отличало от всех его современников писателей. Они все, вообще, вся наша интеллигенция русская предреволюционная – они все ждали революцию, они были все в той или иной степени социалистами. Он был монархистом – это первое. Он убежденным был монархистом. Это видно даже проникаясь в поры его художества, в частности «Записки юного врача» - некогда сейчас описывать это. И он вот столько не верил, что от революции так называемой социалистической может быть что-то хорошее. И это дало ему гораздо большую твердость, чем тем, кто ясно чувствовал, что он над этим работал, что он повинен в том, что произошло. Они все, так или иначе, поддерживали революционеров, так или иначе. И представляете, какой это ужас, это, конечно, отнимает силы – чувствовать, что ты тут повинен в этом. А он знал, что он нисколько тут не виноват. Он до последнего был в Белой гвардии и все, что мог делал.

С.БУНТМАН – Тогда возникает вопрос…

М.ЧУДАКОВА – Вот вы совершенно правильно сказали…

С.БУНТМАН – А, что такое «Батум» тогда?

М.ЧУДАКОВА – «Батум»? Вы знаете, у меня довольно интересную работу пишет, уже написал наверное недавний директор в течение пяти лет Булгаковского музея, а сейчас президент – моя сестра младшая. Она совершенно по-другому смотрит, чем мы все на это. Она говорит: «Я нисколько не вижу здесь, что он что-то хотел мосты какие-то, - она говорит, - это страшная пьеса. Он прекрасно понимал, что Сталин увидит там такие вещи, которые его заденут». Так что я согласилась с ней, хотя я по-другому смотрела на это. Там ведь, что важно, «Батум»? Для было важно не то, что он о Сталине пишет, так сказать, молодом Сталине положительно. Сдача не в этом для меня, а в том, что он положительно пишет о молодом революционере, не важно, чья фамилия. Он, абсолютно противник революции и революционеров – терпеть не мог, как говорится – он прославляет это революционное подполье. Для меня в этом.

А, что Сталин… Понимаете, он от всех отличался. Я помню, когда я читала письмо длинное ему, я его даже опубликовала в «Русской мысли» в свое время в Париже в статье одной о Мольере главным образом, когда они взяли биографический роман. Александр Николаевич Тихонов, который был, как все социалистом, он пишет растерянно, он только это не высказывает прямо – вокруг да около, длинное письмо – он потрясен, потому что роман о Мольере – это роман монархиста. Они это вгладь не видели, близко такого, поэтому, к чему я веду. Для него самодержавие Сталина, которое оскорбляло бывших революционеров – оно было ничто. Он не верил, что кто-то… еще, если бы не это самодержавие, то лучше бы было. Конечно, он не мог быть никаким образом сторонником террора, как врач хотя бы и так далее. Но самодержавие его не задевало. Тут сложный комплекс был: начать не кончить. Они все были: «Как? Он вроде того, что украл победу Революции». А для него…

С.БУНТМАН – Да бог с ней!

М.ЧУДАКОВА – То, что он Троцкого убрал – да Троцкого, как говорится, Булгаков на дух не переносил. Потом не надо забывать, что для каждого писателя, вообще, любого творческого человека то, что Сталин 15 раз ходил на «Дни Турбиных»…

С.БУНТМАН – Конечно.

М.ЧУДАКОВА – Ну, как это могло быть для него безразлично, подумайте сами? Я сама не могла постигнуть, но из политических соображений можно сходить три раза, но четыре раза, но не пятнадцать же! Значит, его притягивала эта пьеса. А Булгаков… наверняка они с Еленой Сергеевной много раз, сто раз обсуждали.

С.БУНТМАН – Да.

М.ЧУДАКОВА – Это лестно для автора, согласитесь, что 15 раз смотрят его спектакль, любого автора.

К.ОРЛОВА – Да.

С.БУНТМАН – Конечно.

М.ЧУДАКОВА – Значит, они все эти умнейшие и талантливейшие люди: Пастернак, Мандельштам, Булгаков – они все судили о Сталине по себе, как все люди судят о других – по себе. Это самое трудное: о другом судить, как о другом. Как-то меня какой-то журнал – уже не помню, то ли Psychologies или какой-то – спрашивал: «Когда наступает зрелость?» Я говорю: «Зрелость наступает тогда, - ответила спонтанно и уверенно и уверена, что правильно, - когда ты понимаешь, что другие люди – ДРУГИЕ! Вот тогда зрелость наступает. А у некоторых, говорю, всю жизнь не наступает». Так вот, понимаете, они Сталина очень усложняли. А есть такая, видимо, аберрация естественная, что, если такие огромные злодейские поступки, то и человек должен быть большая личность. Ничего подобного! Вот и все.

К.ОРЛОВА – Мариэтта Омаровна, много вопросов задают вам здесь. Знаете, какие?

С.БУНТМАН – Тут много комментариев.

М.ЧУДАКОВА – Вы мне распечатаете их?

С.БУНТМАН – С удовольствием.

К.ОРЛОВА – Если захотите, конечно.

М.ЧУДАКОВА – Для общего образования моего.

К.ОРЛОВА – Больше всего всех волнует вот, что: Возможно ли наступление снова таких же времен, что мы вернемся?

М.ЧУДАКОВА – Я только одно могу сказать. Я абсолютно уверена – очень рада, если нас слышит много народу, сколько вас слышат по вашему, сейчас?

С.БУНТМАН – Много. Под 100 с чем-то тысяч.

М.ЧУДАКОВА – Вот, среди них половина, наверное, наших российских или больше?

С.БУНТМАН – Больше, больше.

М.ЧУДАКОВА – Вот я ко всем обращаюсь: Сегодня – повторяю, число сегодня запомните – можно не допустить возвращения, а что будет дальше – неизвестно. Поэтому ко всем обращаюсь, чтобы поняли, как следует свою ответственность.

С.БУНТМАН – Мариэтта Омаровна, скажите, пожалуйста…

М.ЧУДАКОВА – Я со всей ответственностью говорю свои слова: сегодня можно, и я знаю даже пути, которыми можно это сделать вполне не экстремистские.

С.БУНТМАН – Это правда.Еще можно, но втягивание невероятное идет…

М.ЧУДАКОВА – Ну, дураками не надо быть, тупицами.

С.БУНТМАН – Вот это втягивание…

М.ЧУДАКОВА – Втягивание идет.

С.БУНТМАН – Потому что все примерно из одного круга. Вот, когда вы описывали здесь эту вербовку: одноклассница, однокурсница, когда вы говорили – это ведь все, что происходит подспудно. Все мы один примерно круг, два-три поколения. И «сделай любезность», «ну, ты же понимаешь» - и вот с этого начинается втягивание в тоннель. У меня один только вопрос…

М.ЧУДАКОВА – Не давайте втягиваться да и все. Я не к вам, а вообще.

С.БУНТМАН – У каждой трубы, у каждого тоннеля есть вход…

М.ЧУДАКОВА – Пусть каждый подумает, в какой стране будет ребенок его жить – об этом пусть подумает. Не нахлебались? Над нами весь мир смеяться будет. У меня чувство патриотическое страдает. Весь мир смеяться будет: «А русским мало было 70 лет, они еще хотят!» Это же просто комично уже.

С.БУНТМАН – Здесь вопрос был такой, который меня стал занимать какое-то время: А, скажите, вот Сталин ходил на «Дни Турбиных», А знал ли он про «Мастера и Маргариту»?

М.ЧУДАКОВА – Я думаю, что нет, не видно следов. Я поэтому и говорю, что таинственным образом все, кто присутствовали, как говорится, не протрепались. Не видно, Не разу не видела каких-либо нитей, чтобы было известно, что он знал.

К.ОРЛОВА – А, как так, почему, Как вы думаете? Вы говорите таинственно не протрепались, а как так, намеренно?

С.БУНТМАН – Как получилось это, что никто не донес?

М.ЧУДАКОВА – Как – порядочные люди были.

К.ОРЛОВА – А все-таки.

М.ЧУДАКОВА – Небесный вечный покой. Порядочные люди оказались.

С.БУНТМАН – Это поразительно.

М.ЧУДАКОВА – Вот и все.

С.БУНТМАН – И можно найти порядочных людей.

К.ОРЛОВА – Даже из числа тех, кто работает в НКВД.

С.БУНТМАН – Но все-таки в целом, результирующая всего. Вы очень много размышляли и, когда общались с Еленой Сергеевной Булгаковой, когда писали о ней, писали о Булгакове. Результирующее - ее вот жизнь с Булгаковым – это подвиг, это все-таки, что это?

М.ЧУДАКОВА – Нет, ну просто такое редкостное соединение. Он ее очень любил, он его, думаю, в общем, тоже, хотя она ответила Татьяне Александровне Луговской – она ее приятельница была, она его, как говорится, выдала за Ермолинского, а с Луговским у нее был роман в Ташкенте, и это все было близко. И она говорит: «Я спросила ее, - рассказывала мне Татьяна Александровна, - скажи, Люся, у тебя больше была духовная связь с Булгаковым или больше такая… другая». Она подумала, говорит: «Больше духовная» - так ответила Елена Сергеевна. Булгаков, конечно, ею был поглощен очень сильно. Но, вообще, вы знаете, их жизнь была в те немногие годы, которые были отпущены, довольно гармонична. Ермолинский говорил: единственная трещина у них была – это Михаил Афанасьевич очень сердился, как она балует младшего Сергея. И у них были случаи, когда он просто выбегал на улицу, ходил, чтобы успокоиться, и, вообще, был возмущен. Как описано в «Записках покойника» очень смешно, как малый, объевшийся шоколадом – очень смешно описано, это все довольно портретно. Я Сергея-то застала, хорошо себе представляю его. Она его очень баловала.

С.БУНТМАН – И только это. Мариэтта Омаровна, спасибо вам большое!

К.ОРЛОВА – Спасибо!

С.БУНТМАН – Это была программа «Дилетанты», Карина Орлова, Сергей Бунтман. Мы с вами расстаемся на неделю.

К.ОРЛОВА – До свидания!