Вы никогда не замечали,

что мурашки - это всегда на грани удовольствия,

удовольствие на грани щекотки, а щекотка на грани боли?..

Городок был велик, располагался он на островке, дрейфующем в океане планеты Жизнь. Жители считали себя отдельным государством, очень дружественным и богатым духовно. Каждый домик располагался на холмике, чтобы ливень не затапливал прихожие и гостиные. Народец этой страны был гостеприимен и никогда не закрывал двери на замки. Они верили в добрых и злых Богинь. Добрыми считались Богиня Воображения, Богиня Нежности, Богиня Песни, Богиня Любви и Богиня Удовольствия, а злыми - Богиня Страха и сестры - Богиня Горечи и Богиня Холода.

Каждое утро городок пробуждался от шипения ливня, затем, во время завтрака выходило солнышко и сушило лужи, по которым бегали дети...
Том вышел из дома, по привычке не закрывая дверь, - вдруг Бэн или Джон решат зайти и почитать его записи о новом дне? Том обожал ливень, обожал мурлыканье капель, падающих на крышу, когда вода скатывалась, он представлял, как большая черная грациозная кошка мягкой поступью прокрадывается над его чердаком и исчезает с приходом солнца. Сегодня его день будет полон приключений, потому что настал Великий День Ощущений. 

Этого дня ждал каждый ребенок в стране М*****и, и каждый взрослый вспоминал свой День... Обычно, в День Ощущений сразу несколько детей подвергались испытаниям Великих Богинь, но Тому сегодня суждено было испытать весь гнев злых и всю теплоту добрых Богинь одному. Он был единственным ребенком, возникшим на острове ровно 16 лет назад. И единственным, кто скрывал факт встречи с одной из Великих...

Время в стране М*****и играло отдельную роль. Первые 16 лет для каждого жителя шли как для нас с вами, долго, но безмятежно. Сегодня, в Великий День все менялось, часы замедлялись лишь для ребенка, и каждое испытание для него длилось несколько дней, а для наблюдавших, все происходящее укладывалось в несколько часов. Многие старые жители перед своим исчезновением делились с друзьями, что многие испытания преследовали их всю жизнь, некоторые возникали по несколько раз, некоторые им больше никогда не приходилось испытывать... 

Том вошел в круглую, неосвещенную комнату без окон, правая сторона которой была белой и гладкой, а левая черной и обшарпанной. Внутренний голос подсказал ему встать в центр, отмеченный деревянной, опять же круглой, вставкой в каменном полу. Том закрыл глаза и глубоко вздохнул, его волосы тронул ветер, возникший из ниоткуда, и он почувствовал как копья пронзают его руки, ноги, грудь, спину... Ему не было больно. Металл расплавился и потек по его венам, обжигая холодом каждую клетку, каждую фибру души. Том чувствовал как пронзительный холод через капилляры, венки и вены подбирался к сердцу. Он упал на колени.

Сердце сжалось, словно уменьшилось до размеров ореха. Теперь ему было больно, плохо, но не физически. Что-то мелькнуло в голове, незнакомое чувство, разрушающее все принципы о человечности, идеалы, мысли, превращая в прах, снова склеивая и снова в прах... Сестры Холод и Горечь играли с ним как с марионеткой.

Неожиданно, почувствовав тепло, Том встал. Металл испарялся и вытекал из ран, нанесенных копьями. Они быстро затягивались - он чувствовал. Жар крови согревал его изнутри, но кожа ощущала холод окружающего пространства. Резкие хлопки памяти, как будто быстро закрываются веки и кадры меняются. Он вспоминал все хорошее, за последние 16 лет. Утренние лужи, смех, игрушки, море... Салют мыслей. Чувство возникшее в этот момент давало ему понять, что нужно бежать, скрыться, исчезнуть. Он не смог - ноги, как будто, залили в цемент, ему ничего не оставалось, кроме как сесть на корточки и спрятать невидящие ничего глаза в колени. Он не хотел, чтобы копья опять пронзили его тело, они были в 15 см от его лица, он чувствовал. Холод возвращался, сам по себе, сердце опять сжималось, но теперь в разы быстрее и все сильнее, и настойчивее... Хотелось кричать, орать что есть сил, капли дождя вылетели из его глаз, руки задрожали. Сознание стало вязким как каучук, он не понимал что делает, ему хотелось исчезнуть, уснуть, улететь... Глаза закрутились под веками в хаотичных траекториях... Это была величайшая из злых Богинь. Страх.

Запах васильков. Сильный запах целого моря цветов. Полевые цветы, нежные и никому не нужные. Том бежал по полю и руками касался бутонов мака, ромашек, васильков... Спотыкаясь он падал и утыкался носом в бутоны, смеясь чихал, вскакивал и бежал дальше. В его голове возникла мелодия, легкая, как перьевые облака, подсвеченные заходящим солнцем... Кто-то пел, не в мыслях, нет! Очаровательный голос. Он даже почувствовал вкус самых сладких ягод... 

Вновь закрытое пространство, он чувствовал. Но теперь с ним была песня, песня которую пела девушка, которую он никогда не видел. Нежнейший голос шелковой лентой ласкал его, обвиваясь вокруг его членов, вживаясь под кожу нитками... Ощущение сладкого свели челюсти, ноги подкосились, руки опустились и, запрокинув голову назад, он упал с высокой скалы в озеро Мелодии. Вода была теплой, прозрачной и не давящей, Том не боялся утонуть, он дышал тем что слышал, он видел, что шелковая лента, как водяная змея, плывет к нему, ныряя там, где на воде качалось что-то, похожее на лодку. Лента заманивающе обволокла его и потянула наверх...

Вода заливала уши, глаза, но Том, часто заморгав, увидел перед собой лодку, в ней сидела Мэри. Конечно, он не знал как ее зовут, но ему почему то хотелось верить, что ее зовут Мэри. Очаровательное существо с глазами цвета шоколада, с пухлыми, наливными губами и огромными ресницами. Ее хрупкость прекрасно проглядывалась в сочетании с океаном цветов которые образовывали шлейф ее платья, перекинутого за борт лодки, тянувшегося по воде до берега и переходящий в то самое поле цветов... Ее взгляд был скромно опущен вниз, а губы чуть открываясь пели, казалось ее тело источало музыку, а ее голос был самым великолепным дополнением. Пауза... Грудь вздымалась, набирая воздух... Она запела, с таким вдохновением, что из-за взрыва мелодии Тома отбросило с невероятной силой в небо... Он летел, держа в руке шелковую ленту, и из его головы не вылетала бездна цвета темно-молочного шоколада, тонкие пальчики, отражение шелковых ног в воде, налитые, как свежайший грейпфрут с сахаром, губы, изящные, как лихой штрих художника, ключицы, гладкие и густые как заросли волосы, теплое, как прикосновение солнца, дыхание, но главное это... Это все! Не было главного... Пришедший из надпочечников адреналин превратился в ощущение экстаза, завладел им, ему было жарко, ему хотелось петь,ему хотелось прыгать, ему хотелось безудержно смеяться, ему хотелось к ней...

Осенний дождь из листьев, разноцветный дождь... Том шел вдоль по аллее, усыпанной каплями этого дождя, ветер обнимал его со спины и подталкивал вперед... Мэри стояла под водопадом, пальцем разделяя воду и меняла замерзшие пальчики... Том тихо подошел и ничего не говоря, накинул ей на плечи тот самый алый кусок песни. Схватив ее за плечо, он развернул Мэри и она, часто-часто захлопав глазами, уставилась на него. Том не открывал рта, было ощущение, что мысли вылетают из его головы, и Мэри их слышит. Что он говорил для нас недоступно, потому что я, например, не умею читать чужие мысли. Но Мэри, смущенно вцепилась в его руку и спрятала личико в полы его пальто. Это было что-то немного детское, немного наивное, доверчивое, как щенок. Том понял что это Нежность, он чувствовал.

Снова круглая комната, но на этот раз Том смог открыть глаза, не привыкшие к сумраку они заслезились. Перед ним в воздухе плавал некий хаос из красной шелковой ленты, золотых ниток тепла, голубых ниток воображения и маленьких вспышек удовольствия... Том нерешительно протянул руку, но клубок хаоса отдалился, исчезая в потолке.

- Ну здравствуй, Том, - нежно прогрохотал голос...

- Ты самая великая? - спросил Том.

- Да, ты прав. И мы с тобой уже встречались, помнишь? - с небольшой усмешкой напомнил голос.

- Да.

- И как тебе?

- Я испытал тебя, но потом я испытал горечь, - жестко ответил Том.

- Это все для того, чтобы ты стал сильнее, чтобы изменился, ты же понимаешь?

- Естественно. Особенно после сегодняшнего испытания, - прошептал Том, - Можно задать тебе вопрос?

- Да, конечно.

- Скажи как нужно жить до исчезновения?

- Хм... - задумался голос, - Запомни Том, никогда не живи по заказу души, никогда не делай себе больно, даже в перспективе, и тогда ты не сделаешь больно другим. И чтобы увидеть насколько человек чист и красив, нужно увидеть его спящим. К сожалению, я не могу сказать тебе больше, потому что тогда ты не будешь жить, ты будешь проживать. Испытывай нас, Богинь и будешь жить.

- Скажи, я увижу Мэри? - выпалив на одном дыхании, спросил Том.

- А вот это ты должен узнать не от меня, - игриво произнес голос, и в этот момент клубок хаоса спустился с потолка к деревянному кругу на котором стоял Том, - Отойди, прояви смекалку, - уже укорительно произнес голос.

Том отскочил от круга и его ноги, затекшие за время испытаний, подкосились, предательски усадив его на зад. Он смотрел во все глаза, как нитки воображения и тепла и кусок алого шелка, переплетаясь с огромной скоростью, создавали Мэри. Его Мэри. Полную картину происходящего освещали вспышки Удовольствия. Том так и сидел на полу жадно впитывая глазами все происходящее...

- Спасибо, сестры, - нежно прогремел голос, - Том теперь иди. Иди и живи! Помни о нас, а мы будем помнить о тебе!

Выйдя на площадь, Том понял, что не видит никого, кроме свой Мэри. Он молча смотрел на людей вокруг, на циферблат башни главной площади, па птиц, на торговца рыбой, на торговца цветами... Том выпрямился и вдохнул полной грудью. К нему подошел пожилой человек и произнес слова, которые Том будет помнить все жизнь: "Теперь ты будешь вставать с колен каждый раз, как нас навестит одна из Богинь".

 Том и Мэри шли по той самой аллее под дождем из листьев... Молчание нарушила Мэри.

- Том. Что ты чувствовал после каждого испытания?

- То же самое, когда видел, как Богини создавали тебя для меня.

- Что же? - с детским любопытством в голосе спросила Мэри.

- Мурашки...

Кем был Том?..

Том был обычной мурашкой, обычного человека, такого как мы с вами, но и его жизнь была наполнена главными событиями нашей... И оживал он, когда в его жизнь наносила визит одна из Богинь.
 

Питер... Пятница. Вечер. Культурная столица России, источая пар и тепло от пробок, с легкостью выдыхает напряжение, накопленное за неделю, люди услышав по радио "КОНЕЕЕЕЕЕЕЕЕЦ!!!", улыбаются, предвкушая 2 дня беспечности и отдыха от мозговых штурмов на работе. Те, что наверху, тоже решили отдохнуть и не стали выгонять облака из стойл, дав им град, как те, что внизу дают лошадям овса.  

Толпы молодых властителей урбана вылетели в раскрытых нараспашку пальто и с раскурочеными от улыбок лицами. Бармены приготовились к волновым атакам трёхсот спартанцев, таксисты повесили новые елочки и нарисовали в голове интересные маршруты, официанты открыли шкафы с залежами пледов для согрева замерзших ножек и ручек, подключили дополнительные чайники для замерзших носов и зажгли свечи для неугомонных влюбленных. 

Две слегка различимые издалека фигуры шли по английской набережной и их головы окутывал легкий пар, они изредка останавливались и смотрели туда, куда указывала фигурка поменьше. Свет фонарей освещал их время от времени и тени соревновались, кто длиннее. Фигурка побольше постоянно ярко жестикулировала, пар изо рта вырывался гейзером, они заливались смехом и, та что побольше, шла перед маленькой спиной вперед и широко размахивала руками... 

В кафетериях спала первая волна завоевателей вечера, официанты передохнули и быстрыми перебежками, сменяя друг друга, исчезали из зала на перекур. Практически все уютные диваны были заняты, но они не доставляли хлопот. Люди там поедали друг друга глазами, поцелуями, разрывали внутренние миры прикосновениями.  

Две, знакомые нам фигурки ворвались в уютный и спокойный зал кальянной, пытаясь успокоить свой хохот, быстро освободились от шарфов и пальто и побежали греться на уютный диван, на ходу обсуждая, кто чего желал бы выпить и съесть. Без меню был заказан фруктовый чай и кальян с розой, два пледа и свежая клубника. Было ощущение, что их сейчас разорвет изнутри от энергии и желания как можно больше рассказать друг другу. Фигурка побольше опять что-то оживленно рассказывала, а та, что поменьше, внимательно слушала, держа чашку чая обеими ручками и улыбалась даже когда пила.

Когда она отвечала на его уже пятисотый вопрос, заданный с горящими глазами, он наливал ей чаю и, наклонившись чуть вперед, впитывал каждую литеру, каждый взмах ресниц, каждый поворот головы, каждый жест, каждый отблеск ее карих глаз... 

Осень опадала, рисуя на земле знаки... Знаки, понятные лишь природе...
 

- Не хочу больше видеть тебя, чувствовать тебя, слышать тебя. Ненавижу тебя, как люди ненавидят слышать свой голос со стороны!..

*гудки*

- Алло! Алло! Твою... Fuck...

Никого больше нет на том конце провода... Никого и ничего... Я ждал сидя в кресле, ждал призыва из-под ребер положить трубку на рычаги, чтобы потом попробовать перезвонить. 

Я познакомился с ней прошлой осенью, прошел ровно год как мы впервые встретились. И вот теперь, видимо все закончилось так же просто и  дождливо, как все и началось... Чёрт возьми! Как печально и гадко на душе, да еще этот осенний дождь гремит по стеклам гостиной, полной запаха пыли и одиночества... Гадкая осень, как же я ненавижу тебя, но, по правде говоря, я боготворил тебя, когда ты показала мне ее личико в солнечной луже твоих дождей, она сидела на противоположной лавке, ее шоколадные волосы с отливом бронзы обрамляли ее плечи и сливались с модным двубортным плащом с большими пуговицами. Плащ не был застегнут, а ее длинная хрупкая ножка, лежащая на другой, откачивала в такт музыке в наушниках. Ее глаза, скрытые от меня, читали Моэма. Ее алые, губы время от времени посещала улыбка - ей нравились меткие наблюдения, описанные в его рассказах. Как же хороша она была  в лучах, преломленных твоими облаками. Я сначала подумал, что она твое творение, осень...

Мысли не давали мне покоя, своеобразное чертово колесо решений в голове: звонить, не звонить, звонить, не звонить... Да я так с ума сойду сейчас. Но что я ей скажу? Что?! Что люблю ее? Нет не пойдет. Сказать ей, что она мое солнышко, которое светит для меня? Сказать что.. ЧТО?!! Б***ь... МЫсли состоят из мата, ругательств и криков. Мне уже осточертело сидеть здесь и чего-то ждать. Банальщина. Все это такая банальщина...

Я положил трубку на рычаги, надел пальто, взял из вазы ее любимые ромашки... Подумал... Положил ромашки на журнальный столик у входной двери, взял ключи и взял один из двух билетов в наш с ней любимый театр на Театральной. Вышел и на лестничной клетке услышал телефонный звонок!.. Влетел в квартиру, по пути снес журнальный столик... Ромашки разлетелись по коридору. 

Схватил трубку: Алло! Алло! Ника, это ты?!...

Это была...
 

Оба билета были надорваны.

Ромашки были куплены новые.
 

- Олег, ты знаешь что такое любовь?

- Химия и привычка.

Утро. Сегодня обычный день для него. Институт, встреча со знакомыми и просто людьми, чье общество он переносит. Таких как он - единицы. Он не признает системы и на все у него свое мнение, он всегда говорит прямо о чем думает. Он в открытую критикует людей, потому что ему срать. Он - личность. 

Если оратор с трибуны будет кричать: "Каждый из нас личность, независимая общественная единица! Нам не привить чужого мнения!" Толпа будет кричать в ответ: "Да! Мы личности!" То именно он громко и без стеснения скажет: "А я нет!"

Он высокий, стройный, рыжий молодой человек, приятной внешности, но сам ненавидит рыжих людей, не доверяет им. Он мечтает о лицензии на убийство одного человека в день. Он жесткий человек. Он не признает дружбы, он не доверяет никому кроме себя. Он проживает день за днем утапливая плохие мысли в бошках, а возникающие мысли он выкладывает рифмой на бумагу. Он пишет тексты. Очень хорошие тексты, которые заставляют задуматься. Он ненавидит слово любовь. Для него любовь - это слово, опошленое десятками писателей за последние несколько веков, для него это химическое и умственное помешательство, которое проходит. Однажды, несколько лет назад, по его мнению, он переболел этим. Он не фанатеет от автомобилей. Он страдает провалами в памяти из-за алкоголя, который он вливает в себя каждые выходные. Он любит доебываться до людей и легко ловит белочку по пьяни. Он не может без этого. Урбан давит на него непонятной манией навязчивости своих принципов, своих культур, своих образов, намешаных, как салаты с сумасшедшим составом ингридиентов. Он ненавидит сюсюкающихся людей и дико угарает от смешных роликов с животными. Он не любит женщин - ему нравятся суки.  Он никогда, ни на кого не обижается, поэтому никогда, никого не прощает. И сам никогда ни у кого не просит прощения - ему плевать на мнение вокруг. Он ходит в церковь, просит... О чем, никто и никогда не узнает. Он живет день за днем, одним днем, одним моментом, не думая о будущем, о продолжении рода, он живет с самим собой и любит райончик, любит его парки, мосты и подъезды. Но так было раньше, всю его осознаную жизнь. 

Все изменилось неожиданно. Все рухнуло, как башни "Близнецы"... Его отношение к женщинам и его образ жизни одного дня. Она влетела как Боинг и уничтожила его стереотипы в один прием. И они никогда не будут воссозданы. Но он нисколько об этом не сожалеет. Она, совершенно не подходила под описание девочек-сук. Она - домашняя, искренняя, красивая от природы, а не от косметики, восточной внешности, веселая, озорная, любит автомобили и быструю езду, обожает моду и отлично разбирается в ней. Любит посплетничать и пообсуждать кто, во что одет. Она убила его, появившись в его кругу общения. Она - единственная, у кого он просит прощения.

Он понял, что полюбил, не влюбился, а полюбил, через пару месяцев общения. Полюбил всю без остатка. Он стал думать о следующем дне, скучать по ней через час, как расстался и сказал "До завтра!", он начал жить ей и ревновать ее. Ревновать не потому что он слаб, нет... Потому что стал бояться потерять ее. Она стала для него всем. Она заменила ему дурь и алкоголь, алкоголь, правда, отчасти. Он перестал писать, потому что он счастлив. Ему не нужно ничего кроме нее. Он начал употреблять слово люблю, только потому, что это единственное слово, которое может объединить все то множество чувств и мыслей, которые штурмуют его мышление. Да и то оно не в состоянии это сделать в полной мере. Он отдает ей себя без остатка. Он готов убить ради нее. Он любит.

Они живут друг другом. Они как Солнце, рыжее солнце, и она, как Венера, красивая, нежная, хрупкая и маленькая, по сравнению с ним. И все же они - единое целое.

Она добила его контрольным, когда сказала, что тоже любит.

Он все еще страдает провалами в памяти, но не помнит только те вещи, которые не связаны с ней.