варенье из всех убегает кастрюль
и солнце летит по траве
но слышно, как вдруг замирает июль
у ветра в пустом рукаве

в его сердцевине легко и темно
как в серединке плода
и в нём наконец накопилось тепло
и та невесомость, когда

есть ещё сила сдержать маховик
но неизбежен распад
как будто качели зависли на миг
и не вернутся назад

(с)

осень – когда подбираешь первый каштан на сухом асфальте, весна – если вдруг он найдётся в кармане куртки, между ними – зимнее солнце, полдень, как в стекловате, долгие промежутки, абонент недоступен, лёгкое забытьё, бабочка между рам, бокал в прошлогодней губной помаде, полуприкрытая дверь и тень от неё, так вот уйдешь на сутки – и обнаружишь себя в старом дворе, в прошлой жизни, и имя своё прочтёшь нацарапанное монеткой внутри телефонной будки

(с)

Время начнёт едва,
постоит и уйдёт.
В сотах застынет мёд.
Снега нам наметёт
полные закрома.
Дар холодов - полёт.
Автор всех птиц - зима.

Ломкой стала река,
ненадёжной вода,
в небе, как в никогда,
растворится хрусталь,
больше не рассмотреть.
Вновь убивает сталь
и обжигает медь,
и даже сама земля
чиста и пуста.
Остаётся лететь.

(с)

Смысл, не прощаясь, ушёл с середины всего концерта.
Разум то отделяется, то возвращается, словно Крым.
Котята Шрёдингера скребутся немилосердно,
лучше пойти открыть.

Кто-то всегда остаётся за этой дверью
течь, как стекло, плавиться, как вода.
Правда, не правда, верю, не верю, верю, жив или да.

(с)

Город блуждает, затерянный, как игла.
Лампа из мрака вырежет край стола.
Рядом на ветке, растущей в твоё окно,
птица сидит. У птицы внутри темно.

У птицы внутри холод, ночной туман,
пустое гнездо, полночный меридиан,
два океана, ветка в другом саду,
корабль, держащий путь не на ту звезду,
старая клетка, прутьев погнутых медь.
У птицы внутри - лететь ещё и лететь.

У птицы внутри – трава, тополиный пух,
лёгкие косточки жизни, щебет и слух,
прутики, листья, солома, бархат и антрацит.
Нитки пространства, которое не сносить.

Дай ей воды напиться. Отойди от окна.
Внутри тебя только птица, дерево и стена.
Внутри тебя даже негде посадить самолёт...

Поёт - или мне показалось?
Молчит?
Поёт.

(с)

Все книги - есть.
Сквозь анфилады снов,
неслышные, проходят наши тени.
Так есть - все сны. И мы идём на зов
неузнанных столетий и растений,

где есть - все мы. Когда - любая я -
я руку протяну - к тебе любому,
окликнутому в Книге Бытия
на полпути от дома или к дому,

в руке тебе почудится - смотри! -
то яблоко, то ключ, забытый в доме,
то лезвие, то хлеб, то горсть земли,
то бабочка на дрогнувшей ладони,

то пустота; и это всё - одно.
Всё ждет руки, чтоб в ней - соединиться.
Так через воды проступает дно,
и сквозь страницу движется страница.

(с)

У подъездов всех, на углу всех улиц,
глаз не отводя, принимая муку, –
мы стоим, как призраки, не целуясь,
мы стоим, как памятники друг другу.

Мы идём вдвоём, и везде за нами
утихают кухонные сраженья.
Все дома увешаны зеркалами:
только мы с тобой в отраженьях.

Время отпустило года безделья,
но в песок безглазый не искрошило.
Это мы с тобой спим во всех постелях,
едем к перекрёсткам во всех машинах.

Проходя сквозь нас, в сотый раз минует
разводящий ангел ночного часа.
Нас разбудят с разницей в две минуты,
чтобы нам случайно не повстречаться.

(с)

Сквозь тебя смотрели – а ты им в ответ кивал,
взятый в плен ресницами, веками, берегами, -
как в дверном глазке качается океан,
шар земной изнутри, аквариум вверх ногами.

Полушарие линзы, вывернутый зрачок,
слепота медузы, ветра тугие жабры,
поцелуй, всё глубже, леска, тупой крючок.
Пусть ещё столетие ты лежал бы

в темноте, за влажной и тёплой ещё щекой
полусонной, тебя не родившей рыбы,
благодарный, блаженный и никакой.
Все планеты, все ёлочные шары бы

отражались в изгибе высохшего стекла,
отдалялись, вращались и возникали,
как друг с другом танцующие тела,
по горячей радужке бьющие плавниками.

(с)

И тяжёлыми станут слова, как монеты в горсти,
чтоб суметь донести - не рассыпать, не произнести,
так и будешь стоять, как в колодце вода, и за это
перевёрнутой лупой в зрачке расплывается дом,
продолженье деревьев глотая отмытым окном,
рассыпая по кронам пригоршни пятнистого света,
отражая изнанкой их ржавчину, яшму и хну,
и на мокром асфальте - сверкнувшего неба блесну,
на которую ловятся голубь, кузнечик и рыба;
вавилон зазеркалий и тёмных дверей алфавит,
где беззвучно горит арамейский, иврит и санскрит,
где не помнишь ни кто отвечает, ни кто говорит,
где не выдержат свой перевод ни любовь, ни спасибо.

(с)

Ветер кружит, кружит над золой и пылью,
ясные глаза застилает дым.
В небе лестницы, лестницы, – лестницы и крылья,
серые с голубым,

с голубым и розовым. В небе – птицы,
птицы, рыбы, львы – золотые нимбы, плавники,
крылья, крылья – и с любой страницы
стаи поднимаются, как со дна реки.

Там с любого неба – второго, третьего –
невесомы взмахи, легки шаги.
Где любовь была зеркалом и смертью –
ни следа, в небесах круги –

там теперь везде – розовый, сиреневый
воздух, и слова значат только "да".
Там теперь летит лёгкими ступенями
летняя, синяя вода.

(с)

На закате сон невесом и зыбок.
Ночь теперь не ждёт и приходит первой -
запирает дверь, закрывает ставни.
Кровь твоя несёт разноцветных рыбок,
узниц золотых - на свету, наверно,
переливчатых, как глаза и камни.

Не поранив век - видеть их свеченье,
различать плавники и лица.
Спи, моя любовь! - очень-очень поздно.
Надо только лечь и не шевелиться,
и тебя несёт ночью по теченью
на спине: потолок и звёзды.

Это навсегда, это будет трудно -
жить с забытым сном через годы неба,
и желанье знать, и его исполнить.
Спи, моя любовь, и однажды утром
в сердце заплывёт золотая рыба,
рыба - в о т о н о, умереть и вспомнить.

(с)

http://www.stihi.ru/poems/2001/11/16-613.html

Лёд под ногою, созвездий бег,
мир уже не про то.
Чёрная улица, белый снег,
время идёт в депо.

Я научилась за пару лет
проживать эти сны –
в том же пальто, не включая свет,
не приходя с войны.

Слово за краешек теребя –
дальше сама, сама! –
больше не приходить в себя,
чтоб не сойти с ума.

Целится время, но каждый раз
выстрела – нет и нет.
Глядя кондуктору между глаз,
не пробивать билет.

Выбросить адрес и календарь,
оборвать провода,
номер забыть. Оглушать словарь
радостным "никогда".

И проходящие мимо дни
узнавать со спины,
как убегающие огни –
только с той стороны.

(с)

Склон холма, очертанья кровель,
тропка вниз, и внизу - полоса песка,
край земли, её влажный профиль,
прядь волос у её виска.

Так лежит она, горький глаз навсегда запрятав
глубже дна, глубже памяти - помнишь, где
взявшись за руки, мы стояли лицом к закату,
по колено во времени, как в воде.

Посмотри - всё дробится в его узоре.
И на самой границе небес и вод
обнажается детский затылок моря,
закругляется горизонт.

Так лежат миры, потихоньку друг друга гладя,
небо, суша, вода, закат,
голова к голове, каждый в сны свои молча глядя,
словно звери спят.

(с)

http://zimaproshla.livejournal.com/