Он говорит мне:
"Ты говоришь во сне.
Ты, что ни ночь – торопишься не ко мне,
Ты, что ни ночь – встречаешься с тем, другим,
И – хоть умри, хоть убей – остаёшься с ним!"

Я говорю ему: "Слушай, ведь это – сны. В снах не найдёшь ни истины, ни вины".
Я говорю ему: "Не сходи с ума. Что я там помню? Помню, была зима. Помню... Ну, что я помню? – ладонь – плечо – взгляд под ресницами, Господи – что ещё?...
Стоит ли биться, париться, жечь мосты, если сегодня, завтра и после – ты? Если ни смысла нет, ни просвета нет?"

Он говорит:
"Ты всё ещё
говоришь во сне..."

(с)

Да я ведь тебя отпустила ещё тогда, когда тебе только снились все твои города, когда ты ведать не ведал и не гадал, где вспыхнет и где отразится твоя звезда.
Пока ты молчал и только думал, куда и с кем, я потихоньку читала линии на руке (с твоей ладони, мой свет, читается, как с листа...) И я тебе рассказать могла бы ещё тогда
про все твои надежды и миражи, про все твои перекрёстки и виражи. Про каждый шаг. Про каждый камушек на пути.

Но я смолчала. И ты за это меня прости.


Ты шёл вслепую почти семь тысяч ночей и дней. И тёмные полосы были светлых, увы, длинней. И, если ночь над тобой была будто смоль, черна, то в этом есть, ну, конечно, есть и моя вина.
Мне нужно было стоять стеной за твоей спиной. Мне нужно было лететь крылом над твоим плечом. Мне нужно было идти впереди на шаг, чтоб встречный ветер не мог тебе помешать.
Чтоб тот, кто душою пуст, отводил от тебя глаза, чтоб горькое слово не в сердце твоё, а за...

А я всё надеялась – боги тебя хранят.
И ты – за это тоже – прости меня.


Но я никогда тебя не держала – лети-лети! Назад не смотри, о несбывшемся не грусти.

Ты был свободен – в выборе и в пути.

И я, быть может,
Твой выбор тоже
Должна простить.

(с)