"На примере брата" - небольшая автобиографическая повесть немецкого писателя Уве Тимма (род. в 1940 году). В немецком литературоведении это сочинение считается рассказом, а на английский язык, только что это узнал, было переведено как "In my brother's shadow" - "В тени брата". Кстати, в этом есть определённая логика. 

Полное имя писателя Уве Ханс Хайнц Тимм (Uwe Hans Heinz Timm). Отца звали Ханс. Брата, который был на 16 лет старше Уве, - Карл-Хайнц (Karl-Heinz). Автор пишет, что таким образом его собственное имя несёт в себе напоминание и об отце, и о брате. 

Брат был любовью и надеждой отца. В 18 лет он добровольно записался в войска СС (Ваффен-СС), в элитную дивизию "Мёртвая голова". Участвовал в боях на Восточном фронте. В 1943 году был тяжело ранен - пулей от противотанкового ружья перебило обе ноги, затем их пришлось ампутировать. Вскоре Карл-Хайнц умер в госпитале, был похоронен на Украине. 

Автор повести пытается разобраться в прошлом своей семьи и страны, читая дневниковые записи брата, которые тот вёл во время службы в Ваффен-СС, его письма домой, а также другие документы того же времени. 

На самом деле это рассказ не только о брате, но и о семье автора, о том, что он сам пережил в послевоенные годы и в сравнительно недавнем прошлом. Тимм рисует портреты отца, матери, старшей сестры Ханне-Лоре. 

Что показалось наиболее интересным в повести? Александр Солженицын где-то сказал, что после поражения облако раскаяния за содеянное окутало Германию. Так вот, никакого такого "облака" в повести Тимма не видно. Напротив, он говорит о том, что ветеранами очень долго (не меньше десятилетия) велись застольные разговоры о том, как войну можно было выиграть. Дети послевоенного поколения ещё долго играли в войнушку, которая опять-таки была победоносной. О преступлениях же, совершенных нацистами говорили: мы об этом не знали; мы выполняли приказ. Иными словами, советская пропаганда, утверждавшая, что в ФРГ поднимает голову реваншизм, была не такой уж и пропагандой...

Тимм пишет об интересной перемене, случившейся со взрослыми немцами, едва в их города вошли американские войска. Те, кто ещё вчера говорили командными голосами, держались гордо, в одночасье сделались робкими и подобострастными. А молодёжь тут же отметила эту перемену!

Отец Уве ещё до войны учился на скорняка (он не очень любил это дело, но в итоге пришлось заняться именно этим ремеслом - чтобы выжить). А вот таксидермистом Ханс Тимм был отличным, чучела животных получались у него как живые. Его даже звали в Америку, работать таксидермистом в одном музее. Но он отказался. Ханс Тимм был патриотом своей страны, видел своё будущее только в Германии. Во время Второй Мировой он служил в Люфт-Ваффе. Но когда война была проиграна в числе прочих получил от победителей коробку гуманитарной помощи. Вложены туда были и туфли американского производства. И они были такого качества, что Ханс воскликнул: "Каким же я был идиотом, что не поехал в Америку!" Впрочем, американской культурой он так и не проникся. Зато это произошло с его младшим сыном Уве...

Автор пытается найти в дневнике брата хоть какие-то признаки моральной оценки того, в чём Карл-Хайнц участвует. И не находит их в скупых дневниковых записях. Лишь однажды упоминается русский солдат, который курит в окопе метрах в 70, - "жратва для моего пулемёта". Ничего про русских пленных. Правда, и "тупыми", "недочеловеками" Карл-Хайнц никого не называет. Мельком упоминает, что они разламывают на кирпичи печи в крестьянских домах, чтобы мостить разъезженные дороги. Думал ли брат, что тем самым крестьян обрекают на смерть от морозов зимой? - спрашивает себя автор. Ведь он с таким негодованием писал о налётах на Гамбург английской авиации... 

Кстати, о налётах. Отец возмущался: а почему они не бомбили ж/д пути к концлагерям, ведь знали же, что там уничтожают евреев и прочих расово неправильных?! (англичане и американцы виноваты в геноциде). 

А ещё автора потряс один рассказ сослуживца во время учёбы на скорняка (Уве этому ремеслу тоже обучался, хотя любил его ещё меньше, чем отец; между прочим, из брата вышел бы отличный скорняк, он этим делом увлекался). Добродушный такой малый, хорошо относился к ученикам, среди которых был Уве. Во время войны воевал в России. В июле 43го ему поручено было отвести двух пленных на сборный пункт. 12 километров туда, 12 обратно. Крузе (так звали добряка) было в лом таскаться туда-сюда по жаре. Сделал остановку. Предложил пленным напиться из фляги. Потом сделал знак: бегите. И когда пленные побежали, застрелил обоих из карабина в спину. Стрелял метко. Всё равно бы они умерли от голода в лагере. В части доложил, что при попытке к бегству. Гуманист. 

Автор также рассуждает о двух разных подходах в двух Германиях после войны. В ФРГ вина за нацистские преступления распространилась на всех. А в ГДР считалось, что виновато только начальство. И таким образом это стало почвой для формирование нового авторитарного режима. Наверно, так. Хотя для старшего поколения этот опыт коллективной вины оказался не просто болезненным, а в каком-то смысле разрушительным. Это уже моё мнение. Впрочем, это была расплата за преступления режима. 

Чуть-чуть о трудностях чтения книги на немецком. Не сразу, но всё-таки стал заглядывать в русский перевод. Переводчик, конечно, владеет языком Шиллера неизмеримо лучше. Но иногда допускает забавные косяки. Например, называет гусеницы танков цепями (ну да, слово-то одно - Ketten). Или ещё момент. Мемуары о войне, чтиво о военных подвигах он называет воспоминаниями солдатни. А ведь у автора никакой солдатни нет, у него как-то более нейтрально. Ну любят у нас подпустить эмоций в переводе! Даже классики перевода грешили.

Посмотрел экранизацию Манна. Действительно неплохо. Правда, всё равно не понимаю, что тут венгерского. Конечно, лучше всего, наверно, было смотреть фильм в начале 80х. Хотя в советском прокате он шёл в урезанном виде.

Решил обратиться к роману (вероятно, самой известной работе писателя) после чтения "Александра". 

Узнал, что у романа довольно интересная судебная история. Публикация его в ФРГ была запрещена в 1968 году. Решение суда было основано на том, что образ главного героя Хендрика Хёвгена является клеветой на реально существующего театрального деятеля Третьего Рейха Густафа Грюндгенса. Фактически запрет действовал до 1981 года, когда роман вновь был издан в Федеративной Республике. В ГДР никаких ограничений на издание "Мефисто" не было. 

Впрочем, сам роман оказался куда интереснее судебного дела. В подзаголовке указано, что это - роман одной карьеры. Действие начинается "с конца", а именно - в прологе мы видим протагониста на пике славы и влияния. Он в числе почётнейших гостей на праздновании дня рождения одного из главных вождей Рейха - "генерала авиации", "премьер-министра", "Толстяка" (Геринг ни разу не назван в книге прямо по имени, как и другие вожаки нацизма, однако более чем узнаваем). Хендрик Хёвген - не только ведущий актёр Германии, но также интендант Государственного театра (в котором и является ведущим). Он - любимец "Толстяка", для которого он сам - "Мефисто". Соответственно, он любимец и всех нижестоящих. Даже его враг, министр пропаганды ("Хромой") любезен с ним. 

Таково вступление. Далее же мы узнаём, как амбициозный актёр дошёл до жизни такой. Оказывается, в молодости он считался чуть ли не коммунистом (правда, салонным), враги называли его большевиком. И он несомненно был очень талантлив!

Читать было интересно. Хотя сам автор завершил роман словами, что описывал типы, а не создавал портреты (возможно, под влиянием того дела, что примет потом вполне судебный характер, - чтобы избежать обвинений в "клевете"), эти типы получились у него вполне живыми, не одномерными. 

Даже то, что писатель иногда переходил на публицистический тон, не ослабило впечатления. Хендрик Хёвген и его окружение (очень разные люди) оказались участниками драматичной истории, состоящей из нескольких фаз. В этой истории отразилась судьба страны, её интеллигенции во всяком случае. 

Хендрик Хёвген, он оказался таким многогранным, разносторонним, талантливым... Хотя несомненно, что во многом это был талантливый проходимец и подлец. Вызывающий сочувствие однако. 

Вот такая история. 

Во всей этой истории лично для меня немаловажным оказалось то, что немецкий язык, которым написано это произведение, оказался мне по силам. Помню, с каким трудом я продирался через "фантастический" роман Дёблина год назад. Не уверен, что так же легко мог бы справиться с большими произведениями отца Клауса Манна - и малые-то формы, некоторыми из которых я восхищался в переводах, сопротивлялись чтению в своё время очень сильно...

Повесть венгерского автора считается одним из самых сильных произведений о тоталитаризме. Действие происходит в конце Второй Мировой войны, после переворота в Венгрии, учинённого так называемыми нилашистами (т.е. и до переворота это была правая диктатура, страна была союзником нацистской Германии - только недостаточно радикальным; после же - к власти пришли крайне правые, и Венгрия стала преданным вассалом Третьего Рейха). Начало однако почти умилительно-пасторальное: четверо мужчин сидят в трактире и за стаканом вина ведут житейские разговоры, делятся своими невзгодами, хвастают удачами, подначивают друг друга.

Они - друзья, подчеркивает автор. Эту четвёрку - столяра Ковача, часовщика Дюрицу, книготорговца Кирая (по прозвищу Швунг) и трактирщика Белу (все зовут его коллега Бела, потому что хозяином трактира он стал не сразу, сначала был помощником хозяина - до его смерти)- можно смело назвать обывателями. Простыми и бесхитростными выглядят даже их пороки и грехи.

Однако на самом деле контраст - один из главных приёмов автора повести. Герои её открыто называют себя людьми маленькими, не претендующими на особое положение в жизни, покорными существующей власти, - так они говорят в собственном узком кругу, так оно и есть в действительности. Тем не менее сначала эти маленькие люди оказываются втянуты в весьма глубокомысленную дискуссию, затеянную часовщиком Дюрицей (у них он пользуется репутацией "беспринципного", особо "порочного"), - дискуссию о том, какую роль они бы предпочли - жертвы или же мучителя, тирана. А очень скоро и вовсе попадают в ситуацию, в которой подобный выбор - не досужая фантазия, а суровая реальность.

Не берусь судить, насколько повесть Шанты в родстве с древними трагедиями. Некоторая связь с творчеством Достоевского показалась мне несомненной (сходство усмотрел как раз в дискуссии, из чисто умозрительной блажи обернувшейся кровавым кошмаром наяву). Впрочем, как раз эта "театральность", несколько рациональное, как бы искусственное подчёркивание обыденности, "малости" персонажей, сухое "умственное" противопоставление этих маленьких людей системе, - на мой взгляд, ослабляет художественное воздействие "Пятой печати". Даже идейное обоснование предельной тирании, прозвучавшее из уст безымянного нилашистского "мыслителя" в штатском, сейчас я бы не назвал каким-то особо глубоким проникновением в природу явления (хотя могу предположить, что другие читатели именно этот фрагмент могли счесть самым главным и интересным во всей повести). Сильным всё же оказался финал, неожиданное, парадоксальное ( контрастное) раскрытие характеров - всей уже упомянутой мною четвёрки, а также пятого персонажа, пожалуй, ещё большего "парадоксалиста", чем они, сыгравшего роковую роль в их судьбе.

Заинтересовался романом "Каждый умирает в одиночку", узнав, что на американском книжном рынке в переводе на английский он стал конкурентом "Благоволительницам" Литтелла - причем продажи книги американо-французского автора шли значительно хуже. Книгу автора немецкого американский читатель принял с благодарностью.

В предисловии к оригинальному немецкому изданию Ганс Фаллада получил определение "volkstuemlich" - слово это можно перевести и как "народный", и как "популярный". В самом деле, обломавшись на непростом слоге Альфреда Дёблина, я вновь опасался неимоверных трудностей при чтении, однако немецкий язык Фаллады оказался весьма лёгким и читабельным. 

Название романа(которое дословно переводится как "Каждый умирает для (за) самого себя") можно рассматривать как противопоставление и развитие однотипных периодически возникающих в тексте тезисов о том, что каждый живёт для самого себя, что-то делает для самого себя и т.п. Таким образом умирать каждому придётся тоже для самого себя. Потому что речь вообще-то идёт о сопротивлении нацистскому режиму. За отправной пункт сюжета Ганс Фаллада взял реальный факт: в течение двух лет (с 1940 года по 1942) семейная пара Отто и Элизы Хампелей распространяла в Берлине почтовые карточки, на которых были написаны сообщения, обличающие преступления гитлеровской клики. 

Фаллада назвал своих героев Отто и Анна Квангели. Анна - домохозяйка, Отто Квангель - мастер на мебельной фабрике, которая в начале мировой войны производит ящики для перевозки бомб, а потом переходит на самые дешёвые гробы. Он даже не знает, кого в этих гробах будут хоронить, - штатских ли, погибших под бомбами англо-американской авиации, или же солдат на фронте. Собственно, именно гибель их единственного сына во Франции (его тоже звали Отто; Анна называла его Оттохен; похоронка пришла как раз в тот день, когда вся верноподданическая Германия праздновала победу) и побудила старшего Отто Квангеля к началу опасной деятельности, которую - старый мастер это понимает - режим не сможет квалифицировать иначе как государственную измену и, соответственно, назначить за неё только одно наказание - смертную казнь. 

Квангели главные герои романа, но не единственные. Дом, в котором они живут на Яблонски-штрассе, кто-то из немецких критиков назвал моделью Третьего Рейха в миниатюре. Здесь живёт семейка Перзике, глава которой, ныне весьма опустившийся тип, в своё время прогорев как лавочник, подался в нацисты; отпрыски же его пошли ещё дальше - старшие сыновья в СС, дочь делает карьеру в Союзе немецких девушек, младший сын Бальдур - принят в школу будущих партийных руководителей. 

Но в этом же самом доме также живёт, вернее, прячется - от Перзике и им подобных - не-арийка Розенталь, муж которой уже арестован и, скорее всего, погиб в концлагере. Имуществом же их семьи намереваются поживиться не только видные национал-социалисты Перзике, но и всякое отребье помельче - мелкий уголовник Эмиль Боркхаузен, его "друг", альфонс и уклонист от фронта и работы в тылу, Энно Клуге (между прочим, муж почтальонши Евы Клуге, доставившей похоронку на сына Квангелей). 

Проживает в доме и личность таинственная и несколько даже сказочная - бывший советник берлинского суда Фромм, убеждённый противник национал-социализма, в прежнюю свою бытность завоевавший авторитет в кругах профессиональных юристов, сейчас в меру своих сил и возможностей пытающийся противостоять режиму, помогать тем людям, кого официально объявили изгоями, и т.п.

Впрочем, и этими персонажами состав действующих лиц романа не исчерпывается - перечислить их, да ещё и с характеристиками, пожалуй, и затруднительно в пределах небольшого поста. 

Сразу перейду к тому, что показалось в романе сильным и слабым. 

Сильная сторона книги - то, как передана в ней атмосфера Третьего Рейха. Это не только всеобщий страх угодить в КЦ (концентрационный лагерь), хотя бы и за неосторожно оброненное слово, но и всеобщая подозрительность, враждебность. Тут и живут все, в основном, в одиночку. 

Ещё что интересно. Страшная машина гестапо, которой пропел такие дифирамбы Юлиан Семенов в своих хрониках Исаева-Штирлица, у Фаллады показана не очень эффективной. Во главе её стоят вовсе не лощёные интеллектуалы вроде "старика Мюллера" (в исполнении обаятельного Леонида Броневого), а самодуры, садисты, дуболомы. А если и встречаются кадры и поталантливее, первой скрипки в тайной полиции они не играют. Это одна из причин того, почему Квангели так долго могли писать и распространять свои обличительные открытки. 

Вообще что бросается в глаза в романе - чем выше у нациста должность, тем он больший человеконенавистник и подлец. Немудрено, что и нижние чины пытались угодить начальству, а иногда просто ломались, не выдерживали давления сверху и угрызений проснувшейся совести (как , например, комиссар Эшерих).

Личностей светлых в книге, помимо главных героев, четы Квангелей, их несостоявшейся невестки Гертруд Бауман, наверно, не так много. Помимо судебного советника в отставке Фромма, это сокамерник Отто в тюрьме предварительного заключения дирижёр доктор Райххард, тюремный священник пастор Лоренц. Бывшая почтальон Ева Клуге, порвавшая со старшим сыном, военным преступником, прекратившая своё членство в НСДАП. Это самые яркие, однозначно положительные (потому что встречаются и люди, просто хотя бы не потерявшие человеческие черты, - вроде начальника полицейского участка, подозреваемого вышестоящими чинами в сентиментальности; врача в тюрьме, где приводятся в исполнение тюремные приговоры). 

Слабыми сторонами книги показалась некоторая сказочность отдельных моментов (в том числе финал - совсем уже в духе соцреализма). Как-то не очень верится, что режим в тюрьмах, судах Третьего Рейха поддерживался столь небрежно... Узнал, что Фаллада написал роман всего за четыре недели, незадолго до своей кончины. Возможно, у него просто не было времени глубоко изучить техническую сторону дела, все подробности. И ещё. Роман никоим образом нельзя отнести к произведениям "большого стиля" (вроде сочинений Томаса Манна), всё же не понял, зачем так длинно описаны злоключения Энно Клуге, в общем-то случайно привлекшего к своей персоне внимание гестапо, а затем пытавшегося скрыться от "всевидящего ока" тайной полиции (как я уже сказал, в интерпретации Фаллады око это предстало не столь уж и зорким). Предположил, что развлекательности ради - у Фаллады, видимо, был дар к написанию авантюрно-полицейских романов, вот он его и использовал. Бесчеловечность режима можно было продемонстрировать и на других примерах, не столь затянутых. 

Отдельно о переводе на русский. В русскую версию я заглядывал только поначалу, как-то очень скоро обнаружил расхождения с оригиналом. Потом обращался только к немецкому тексту. А сейчас хотел уж было перевод пожурить. Однако оказалось, что уже первое оригинальное издание было несколько подредактировано - текст отличался от авторского. Русское же издание вышло буквально по горячим следам. Так что оно, скорее всего, просто повторило изъяны цензурованного текста. Я же читал издание 2011 года - отсюда и расхождения. Думаю, что нынешнему читателю нужен новый перевод. 

Прототипы главных героев романа Отто и Элиза Хампель.

О существовании романа знал с начала 90-х, но другой роман того же автора произвел тогда скорее не очень благоприятное впечатление, и дальнейшее знакомство с творчеством оказалось отложено на добрую четверть века. 

Сейчас читал с интересом. Особо понравился язык - ясный, внятный, корнями явно уходящий в позднюю русскую классику, а никак не в раннюю советскую литературу. Описывается 37 год, разгул энкаведешных арестов в российской провинции. Главная героиня романа Евлалия Григорьевна Шептарёва, человек удивительной нравственной чистоты, оказывается в крайне опасной близости от этих событий, причем сама она даже не осознаёт того - насколько рядом с нею оказалась машина уничтожения всех неугодных власти "элементов". 

Помнится, Солженицын в "Архипелаге" отметил, что книгу сильно портит стремление переплюнуть Достоевского - по надрыву страстей. Мне так не показалось, хотя сходство с творчеством Фёдора Михайловича более чем очевидное. 

Кстати, понравилось авторское проникновение в характеры героев, прежде всего героев второго плана и в особенности отца главной героини, Григория Михайловича Володеева. Это представитель "бывших", и, казалось бы, раз автору столь антипатичны сотрудники НКВД, уж этого-то персонажа он должен был показать благородной личностью, с массой достоинств и т.д. Какое там! В изображении Нарокова отец Евлалии Григорьевны предстаёт эгоистичным, сластолюбивым, слабым, в конечном итоге, отвратительным типом. Однако в дальнейшем Володеев становится одной из жертв политической чистки общества, и мне подумалось, что со стороны автора это был очень умный ход. Ведь легко вызвать сострадание к личности положительной, которую все любят, которая несёт окружающим только хорошее. Но в том-то и заключалась бесчеловечность карательной машины, что она перемалывала всех. Важно понять, что вот такие ничтожества, никудышные людишки и проч. тоже заслуживали совсем другой участи. Это актуально и в наше время, особенно актуально. Потому что сейчас нетерпимость и латентная жестокость накопилась вовсе не в каких-то там карательных органах - в самом обществе (вспоминаю обсуждение на каком-то форуме - убийства пациента, лапами эскулапа, в больнице перед новым годом; сколько там было одобрительных комментов в адрес горе-врачевателя). 

Вообще, роман изобилует интересными поворотами мысли. Да, это подражание классику. Возможно, что-то в романе преувеличено и искажено (сейчас эта тема - мол, тут наврано, тут сказка и клевета - в нашем обществе тоже актуальна; в "пятую колонну" зачисляют уже и Высоцкого со Стругацкими), но почему мы не задаёмся вопросом: а сколько вообще в нашей литературе было "чисто документальных" романов, таких, чтоб к фактической стороне дела и комар носа не подточил? Вон, объявляют же Солженицына "сказочником", противопоставляя ему правдоруба Шаламова, однако на самом деле критики находятся уже и на него. И пишут про рассказ о восстании майора Пугачева, что такого на самом деле не было и просто не могло быть. Так что же тогда на самом-то деле было? Может, и ГУЛАГа никогда не существовало, а просто было правильное усиление классовой борьбы? Ведь и такая точка зрения снова уже выплыла на свет. Хорошенькая классовая борьба! В которой 99% общества - враги народа - явные или потенциальные. 

Возвращаясь к роману, хочу сказать, что это всё-таки талантливая книга, даже с учетом того, что это эпигонство. Очень интересно обыграна одна из любимых тем Достоевского - тема двойничества. А тема мнимости всего и вся! (не зря же роман так называется - "Мнимые величины"). Автор просто предвосхитил одну из любимых тем Пелевина, которые тоже любит доказывать, что действительности нет, есть одна видимость. Однако Нароков сказал об этом гора-аздо раньше. И куда более убедительно. 

Скачать здесь .

Этот роман был написан будущим Нобелевским лауреатом в 1946 году на конкурс, объявленный журналом "Нойес Абендланд", с целью выявления лучшего романа среди работ, посвящённых сопоставлению христианства и национал-социалистского мировоззрения. Но рукопись была возвращена автору без объяснения причин. Позднее Бёллю удалось узнать, что, по мнению редактора, автор не провел глубокого анализа национал-социализма, германскую же армию изобразил в излишне черно-белых тонах. С тех пор писатель, будучи глубоко верующим человеком, сотрудничал с либеральными изданиями, а не с религиозно-патриотическими. 

Об этом пишет в послесловии автор русского перевода романа Елена Михелевич. Самого же меня поразила религиозная составляющая книги. По крайней мере, я не припоминаю в других произведениях немецкого писателя столь явных рефлексий, даже описаний происходящего - именно с позиции человека верующего, тем более - прямых обращений к Богу. 

Бёлль описывает в романе семью Бахемов, в первую очередь сыновей Кристофа и Ганса, их матери фрау Бахем, в меньшей степени - отца Германа Бахема. Мать - человек глубоко религиозный, и такими она воспитывала своих детей. Старший сын, Кристоф, находится в оппозиции, по крайней мере пусть и не активной, внутренней, по отношению к существующему в стране режиму. Младший же сын, Ганс, напротив, состоит в одной из специальных организаций, занимающихся борьбой с внутренними врагами нацизма (по сути, такими как его брат Кристоф и его друг Йозеф). При том, что его окружение, его коллеги, тем более руководство - глубоко отвратительны ему. Но он считает, что должен послужить Германии.

При чтении мне было понятно, что это во многом автобиографическое произведение, и послесловие Михелевич мое предположение только подтвердило. Впрочем, сходство судеб персонажей и прототипов оказось не стопроцентным. 

Роман, по словам самого автора, стоил ему громадных усилий, и потому он не делал повторных попыток его опубликовать после отказа, полученного в редакции "Нойес Абендланд". Это первое крупное произведение Бёлля, однако, на мой взгляд, совсем не ученическое. Начинающие авторы часто даже не знают, что они хотят сказать в своём произведении. "Крест без любви" грешит разве некоторой пафосностью рефлексий; может быть, автор иногда чрезмерно многословен, не умеет быть лаконичным. Но при этом он прекрасно понимает, ради чего он пишет, что он пишет. Такое, во всяком случае, сложилось впечатление у меня, мне даже стало ясно, почему Нобелевским лауреатом стал Генрих Бёлль, а не, допустим, Дитер Нолль (хотя такие допущения-сопоставления и смешны), почему Бёлль был столь популярен у советских читателей конца 50-х - начала 60-х. 

На родине автора роман был опубликован в 2002 году. А спустя два года издательством "Текст" в серии "Квадрат" был выпущен и русский перевод. Прочитать его можно здесь.

От старшего товарища досталось несколько северокорейских пропагандистских брошюр, завезённых делегацией корейцев в начале 80-х. Вот, решил кое-что выложить в блоге...

В первую очередь обложки тех двух книжиц, из которых взяты снимки. 





Вот пара интересных снимков из первой книжки. 



Как говорится, картинка и подпись под ней говорят сами за себя.

Вот готовая продукция завода - тракторы, воплощающие в себе великие идеи чучхе. 



Часть этой картинки крупнее. Следует обратить внимание на камень под передним левым колесом трактора. 



А вот картинки уже из другой книги. И, по-моему, тоже очень красноречивые.