Когда-то, в другой жизни, смотрел телефильм с таким названием... Сейчас даже трудно сказать, что вывело меня на литературный первоисточник - романы "Нежность к ревущему зверю" и "Зона испытаний" Александра Бахвалова. 

Об авторе, Александре Александровиче Бахвалове (настоящая фамилия - Мистакиди) известно крайне мало. Дилогия посвящена лётчикам-испытателям и является по сути одним романом, хотя главные герои частей разные. В первой книге - это Алексей Лютров, который выделяется среди коллег высоким ростом и значительным авторитетом. В следующей же книге внимание автора более широко распространяется на персонажей второго плана, нежели это было в первом романе, но всё же главный герой есть и здесь - Борис Долотов, который слывёт человеком нелюдимым, закрытым, себе на уме. 

Впрочем, сразу следует сказать, что два эти романа (или части дилогии, не суть) при не очень большом объёме каждого довольно густо "населены". Масса персонажей, многие из которых переходят из первого романа во второй - летчики-испытатели, инженеры, главный конструктор Соколов (Главный, или Старик). Но есть и вообще безымянные, как например, тот старик, которого в самом начале "Нежности.." Лютров подвозит на своей "волге" по пути на аэродром. Дело в том, что Бахвалов оказался мастером по части передачи прямой речи - у него чуткое ухо, цепкая память, какие не у всякого писателя встречаются, из тех, что считают себя профессионалами, мастерами слова. А ведь про Бахвалова понятно, даже без той куцей биографической сводки, что приведена выше, что "литературных акадеемиев не кончал".  Из книг его видно, что товарищ очень хорошо знает лётное дело, что перед нами та литература, триумф которой когда-то предрекал Варлам Шаламов (предрекал-то давно, мы, правда, позднее об этом узнали): на смену писателям-сочинителям-словесникам придут писатели, хорошо знающие жизнь. 

Таков Бахвалов: знает жизнь тех, кто "учит летать самолёты". Порой передает их проблемы языком трудным, почти техническим. И это не удивительно. Удивительно другое: каким прекрасным языком он описывает природу, оттенки погоды. Но также мощно он выражает и чувства своих героев. Да, иногда впадает в некоторый дидактизм, но - не часто, и лично я эту его категоричность очень скоро простил. Забываешь о ней на фоне той внутренней жизни, что ведут его летчики. Да и внешней тоже - ведь часто мы видим их в ситуациях драматичных, как на земле, так и в небе, конечно. А про прямую речь его героев я уже говорил - особенно колоритную у некоторых персонажей второго плана, и совсем даже не летунов. 

Я начинал это чтение с некоторой настороженностью. Типа, что это за культовый автор, о котором я ничего раньше не знал? А сейчас думаю диаметрально противоположное: Бахвалов - это явление в нашей литературе, которое проглядели и критики, и читатели. Наш Ричард Бах, не меньше (причем, именно наш, а не потому что некое  подобие американца). Вообще-то непохожий и на тех, кто у нас в 70-е считался "маститым" и "ведущим". Не писал о том, что мы оторвались от каких-то корней, или о том, что "кто-то кое-где у нас порой". Или  о том, что мы ещё далеки от "истинных строителей коммунизма". И уж о том, что "мы зашли куда-то не туда", тоже, конечно, не писал. И Веллер, наверно, не причислил бы его к "представителям бунинской школы" (как это он сделал по отношению к Юлиану Семёнову, вот хохма!) Хотя язык его куда ярче и, главное, естественнее, чем у литературного отца Штирлица и подполковника Костенко. А герои его этим "суперменам" отечественного детектива ничуть не уступят в том, что они тоже - что они на самом деле - на острие самых трудных задач времени, при том живут так, что некогда им задумываться - оторвались от корней, соответствуют или нет? И противники у них тоже есть. Вовсе не какие-то отжившие свой век типы, ходячие анахронизмы, заурядные ретрограды, перерожденцы и т.п. Нет, это тоже люди вполне современные, люди вполне "на уровне". Ведь тоже - инженеры, а порой и лётчики. Да не всегда они и выглядят как противники. Но кто  самый главный враг в книгах Бахвалова  - пожалуй, не просто и сформулировать. Техника? Но если бы просто техника, то откуда бы тогда и нежность к этому ревущему зверю? Нет, тут практически как у Лема и Ефремова, главный враг - это неведомое, непознанное. Только в отличие от великих фантастов, неведомое и непознанное в нашей реальности, в пределах нашей Земли и бренной земной жизни. Что тоже является заслугой Бахвалова, ещё одним достоинством его прозы. 

Ещё позавчера прочитал первый роман одноимённой тетралогии замечательно недооценённого русского писателя Юрия Слепухина (1926-1998). Тогда на пост не было времени. А вчера не получилось. Сегодня подумал - вот когда всю тетралогию прочитаю, тогда и напишу. 

Сергей Николаевич Толстой принадлежит к той ветви Толстых, представители которой (во всяком случае, некоторые) гордились отсутствием у них графского титула даже поболе некоторых других их родственников (однофамильцев) - гордых как раз этим титулом. 

Крайне одарённый филологически, лингвистически, полиглот, именно он, С.Н. Толстой, перевел роман Курцио Малапарте "Капут"

Тем не менее автобиографическое повествование "Осуждённый жить", будучи пронзительным свидетельством утрат, которые понесла страна в начале века, написан вовсе не в ключе Пруста или кого-либо ещё из западных модернистов. Напротив, роман следует скорее традициям русской прозы девятнадцатого столетия. 

Главным образом это рассказ о детстве автора, о семье его. Вихрь революции подхватил - и уничтожил впоследствие - эту семью, практически полностью. Вместе с тем, пытаясь сохранить хотя бы крупицы той семейной хроники, которую вёл отец автора, Николай Алексеевич Толстой, хроники до нас не дошедшей (по известным причинам), Сергей Толстой включил и пересказ некоторых наиболее памятных эпизодов из жизни его предков, происходивших в эпоху пугачевского бунта и ранее. Предки автора, не будучи графьями, были знакомы и дружны со многими выдающимися и даже великими людьми своего времени...

В общем, книга для всех кто не равнодушен к русской истории, культуре... Читать - здесь. 

Ещё в 90-е я каким-то образом узнал, что существует такой писатель по фамилии Головин, которого очень высоко оценивают разные литературные величины. Наткнувшись на предисловия к каким-то мистико-эзотерическим книгам, подписанные как раз Головиным, я даже решил, что это и есть тот самый. Но лишь недавно я узнал, что Головиных было два, один Евгений, а другой - Геннадий. Оба очень талантливые, хотя каждый - по-своему. 

Геннадий Головин, как утверждают куцые, копирующие друг друга биографии, кочующие по сети, родился в 1940-м году в Нью-Йорке. Но затем, ещё до войны, семья его перебралась в Россию. Кстати, родители его были из Вологодской области, из Тотьмы. Вологодский колорит очень чувствуется в повести Геннадия Головина "День рождения покойника", опубликованной впервые в журнале "Трезвость и культура" в 1986 году. В тексте упоминаются такие реально существующие топонимы как Вологда, Череповец, Нюксеница. Но и топонимы вымышленные, вроде Чертовца, в котором живёт главный герой, матрос самоходной баржи Василий Пепеляев, тоже что-то сильно напоминают...

Повесть эта написана в фантасмагорически-юмористическом ключе, языком, в котором присутствует масса разных прикольных выражений, взятых прямо из жизни, что называется, из гущи народной. И народ там показан без особых прикрас, в виде тоже прикольном, а иногда и не совсем приглядном. Вместе с тем, живописуя незадачливые похождения своего героя, автор испытывает к нему явную симпатию. Я был даже удивлен тем, что жизнь "в совке" показана с явным стёбом, но вместе с тем без презрения и высокомерия и уж тем более без ненависти к жителям этого "совка", характерных для сочинений некоторых очень даже маститых авторов последних двух-трёх десятилетий...

Повесть я бы назвал ещё и философской. Посмеивась над неказистостью тогдашнего расейского бытия, Головин сумел заглянуть, что называется, за грань обыденного. 

При чтении меня пробило неожиданно на самую настоящую ностальгию по изображаемому времени - хотя с главным героем у нас, казалось бы, мало общего... 

Прочитать краткую биографическую сводку и текст повести можно здесь. 

Ещё в конце прошлого года наткнулся на информацию, способную породить бурю... но сейчас приводить её не стану - наши стаканы воды пожалею. Словом, я вдруг обнаружил на литературном небосклоне звезду по имени Александр Серафимович - Александр Серафимович Попов, 1863-1949. Между прочим умер он в свой день рождения - 19 января. В прошлом году было 150 лет с его рождения, в это воскресенье - уже 151.

Фильм по самому известному его роману (во всяком случае, официально - самому) "Железный поток" в детстве я смотрел не раз. Нужно было в своё время и читать эту книгу - но в порядке внеклассного чтения, и я это задание как-то сумел проигнорировать. В общем, открываю для себя! 

 Знакомство начал с  самых ранних его рассказов - написанных на Севере, где он был в ссылке, на Юге, откуда он был родом. В рассказах этих есть что-то несомненно джек-лондоновское - материал для них автор черпал из собственного опыта. Поэтому сюжеты драматичны, а детали очень достоверны. Реализм в самом точном смысле слова. Многие эти рассказы можно назвать и производственными. Но это замечательное качество. Ведь из них как раз и можно узнать, как наши предки добывали, что называется, хлеб свой насущный. Нехудо это знать - чтобы сопоставить уже с жизнью нынешней... Отличается ранняя проза Серафимовича и недурным русским языком, какого в современной словесности уже не встретишь... Да и психолог он был весьма наблюдательный. 

Чувствуется, что автор следует той реалистической традиции, что уже сложилась в русской литературе к концу девятнадцатого века; что ему интересна жизнь во всём её многообразии; он не боится мрачных её сторон. Особенно впечатлил рассказ "Месть" - про рыбаков на Азовском море. О том как они зимой ездили на санях по замерзшему морю - ставить сети, рискуя здоровьем и жизнью. Как расправились с вором, похищавшем рыбу из сетей. Не слабее Джека Лондона, даже поинтереснее, поскольку про Россию. Суровая жизнь и суровые нравы.

Таким образом, получается, что Серафимович связал в своём творчестве литературу классическую, девятнадцатого века, и литературу века нового, литературу пролетарскую и социалистическую. Чтение лучших его рассказов - как глоток свежего, чистого воздуха после нашего современного тотального гламура. 

Этот роман принёс автору известность в конце 50-х годов. Я впервые прочитал его более десяти лет назад, уже после знакомства с такими произведениями Юрия Домбровского как "Факультет ненужных вещей" и "Хранитель древностей" - хотя и прочитанными мною пока ещё не в "каноническом" их виде. Т.е. со всеми полагающимися посвящениями, эпиграфами и приложениями - это случится несколькими годами позднее, и во многом благодаря "Обезьяне". Тогда, в ноябре 2003, она поспособствовала как минимум тому, что я немедленно побежал докупать недостающие книжки шеститомника - в тот же самый букинист, где мне в руки попал том второй собрания, с "Обезьяной". 

Причина решения была проста - меня поразили повествовательный талант автора романа, его фантазия, воображение, умение нарисовать зримый психологический портрет персонажа. "Это сильнее Ремарка, Бёлля и прочих немцев!" - говорил себе я. Дело в том, что действие романа происходит хоть и не в гитлеровской Германии, но в какой-то не названной центрально-европейской стране (с населением в сорок пять миллионов), оккупированной нацистами, причем пара-тройка представителей этого движения играют в развитии сюжета не последнюю роль. 

Главными же героями "Обезьяны" являются учёный-антрополог с мировым именем Леон Мезонье, его сын Ганс - в период развёртывания основных событий мальчик школьного возраста; пятнадцать лет спустя - прогрессивный журналист, борющийся с поднимающим в стране голову неонацизмом. 

Очень привлекло интерес к роману то обстоятельство, что речь здесь идёт о научной проблеме - происхождении человека. Собственно же название восходит к фразе одного из героев второго плана (человека колеблющегося, "половинчатого" и т.д - как сказали бы о нём в советское время) хранителя музея предыстории Иоганна Ланэ (пятнадцать лет спустя - редактора газеты, где работает Ганс Мезонье). Триумф нацизма в Европе он сравнивает с приходом к людям древней, звероподобной обезьяны, требующей вернуть ей её череп. Дело в том, что времена наступили такие, что антропология уже никак не может считаться теперь "чистой" наукой - слишком многое в политической системе завоевателей основано именно на антропологии, хотя и совсем другого толка, нежели исповедуемой Леоном Мезонье. 

В ходе нынешнего чтения восторги мои были - увы - более умеренными. Я теперь яснее видел, что роман этот вполне советский - хотя и основан во многом на авторском опыте, полученном в советском ГУЛАГе; я не всегда был уверен, что враг на самом деле был именно таким, как изобразил его автор. Что-то показалось излишне запутанным или пафосным. Что-то -  в духе приключенческого романа про доблестных советских разведчиков. 

Впрочем, даже если и так, написана "Обезьяна" замечательным русским языком; недаром кто-то назвал прозу Домбровского "праздничным словом". О таком языке мог только мечтать, допустим, "отец" Штирлица; языком, у которого не грех бы поучиться некоторым нынешним "ведущим", работающим то "под Фолкнера", а то - "под Бабеля пополам с Олешей". Портреты героев действительно зримы; их речь всегда индивидуальна, выразительна; сюжет выстроен очень искусно...

Читать - здесь.