Ты теряешь дар речи от осознания того, что мы вот так сидим и разговариваем, как будто между нами не лежит прорва событий и никогда не вешался железный занавес. Ты смотришь на меня и молчишь, не в силах вымолвить ни слова. Я тоже молчу, потому что мне неловко, что ты не отрываешь от меня глаз, мне нечего спросить, я в курсе того, что происходит в твоей жизни ровно настолько, насколько это необходимо. Между нами лишь столик с моим обжигающим латте и твоим спрайтом. Проскальзывают какие-то ничего не значащие фразы, общие, не несущие в себе ничего, кроме звуковых волн. Ты просишь пододвинуться поближе и, не дожидаясь разрешения, передвигаешь свой стул на мою сторону. Дрожащей рукой держишь кончики моих холодных пальцев и вспоминаешь, что они у меня почти всегда холодные.

Дышишь на них, стараясь согреть.

Крепче сжимаешь мои руки, целиком помещая мои ладони в своих.

Я здесь, я рядом. Такая родная и такая незнакомая.

Не справившись, как всегда, с собой, сгребаешь меня в охапку, и дальше у меня перед глазами мелькают лишь фрагменты знакомой улицы, подъезда, этаж, ах да, 9ый, а я и забыла, дальше налево, след на стене от пены для бритья, «…мы тогда войну с братом устроили, помнишь?», еще налево, дверь, тяжелая и приятно чавкающая, когда закрывается, арка, налево, в большую комнату…

…ты жадно впиваешься губами, руками, всем телом в меня, вспоминая и узнавая заново родинки, ямочки, изгибы, округлости, из наивно-девчачьих превратившиеся в соблазнительно-женские…

«Ты совсем другая…»

«Еще бы, ведь почти 4 года прошло…»

Взгляд, вздох, стон, рык от нетерпения и нечеловеческого желания, наконец-то спустя издевательски долгих 4 года я близко, я почти твоя, еще немного, и буду целиком принадлежать тебе, только тебе, на всю оставшуюся жизнь, и больше никого в моей жизни не будет, только ты, ты один, теперь-то ты своего шанса не упустишь, еще чуть-чуть, еще сотая доля мгновения, и…

…ты просыпаешься. И обреченно вздыхаешь, потому что это всего лишь сон.

…я просыпаюсь. И облегченно вздыхаю, потому что это всего лишь сон.

В ожидании своей станции стояла, прислонившись к стене и запрокинув голову. Мужчина неизвестного возраста, невольно став немым участником разговора о неизбежных трудностях во взаимоотношениях полов и страданиях, причиняемых в процессе этих взаимодействий, не таясь, разглядывал острый подбородок, задранный вверх, четкий овал лица, тонкую, длинную, беззащитную, ничем не прикрытую шею, хлебного цвета волосы, беспорядочно выбившиеся из аккуратно уложенных с утра и совершенно потерявших вид к вечеру прядей, черные брови, темный миндаль глаз, устремленных вверх и внутрь себя, губы с опущенными уголками…

…вдруг, на мгновенье, его мысли оказались доступными. Нет, у него не было ни похотливых желаний, ни намерений маньяка, он всего лишь думал о своей молодости. На один миг он снова перенесся в свои 20 лет, в свои те же самые, что и сейчас, проблемы, увидел в стоящей перед собой девушке свою /знакомую/подругу/любимую/жену/давно забытую первую любовь, ее тело, знакомое до мельчайшего изгиба и каждый раз такое желанно-новое, ее взгляд, родной и такой незнакомый, ее движения, смысл которых врос в сознание как знание родного языка, но так и оставшийся недопонятым, ее запах, поднимающий горячую волну из недр солнечного сплетения и манящий своей загадочностью…

Он вспомнил ее присутствие рядом, свой восторг от возможности украдкой целовать ее локоны, держать ее хрупкую нежную ладошку в своей, казавшейся великанской, ручище, когда она балансировала на бордюре тротуара, талию, которую можно было обхватить большими и указательными пальцами, мягкость и податливость ее тела и твердость и несгибаемость характера, всю ее воздушность и реалистичность, робкую нежность и обжигающую страсть, всю ее вспомнил, все свое бесспорное счастье за всю свою противоречивую жизнь и…

…и неизвестно, был ли он благодарен двум этим незнакомым девушкам, которые ненароком вернули его в его прошлое, за столько лет лишившееся темных пятен и ставшее неоспоримо светлым и счастливым, ведь там, сквозь призму прожженных, выкинутых, скомканных, свернутых, спрятанных лет все казалось ясным, простым и предельно очевидным. Ошибки, совершенные по неосторожности, казались легкой оплошностью, исправь которые, возможно, и жизнь пошла бы по-другому, и не пришлось бы сейчас ехать в настолько осточертевшем метро, что уже даже переставшим быть столь ненавистным,  и смотреть на эту незнакомую девочку, на миг вобравшую в себя и воплотившую в себе несбывшиеся мечты, недостигнутые цели и упущенное счастье…

…она вышла на своей станции, сорвавшись с места, словно испуганная ящерка с нагретого камня, провожаемая его взглядом и взглядом еще пары парней, которые думали ну совсем не об утраченных годах. Она ушла, унося с собой зыбкий образ его личного света и счастья, не оставляя иного варианта, как вернуться в опостылевшую и выцветшую реальность, потерявшую всякий вкус, кроме алкогольного, и ставшую похожей на механизированную штамповку деталей на заводе: работа-дом-работа-дом, усложненную лишь перманентными ссорами с женой, давно махнувшей на себя рукой, хотя когда была очень-очень даже ничего, неисправимым непониманием с сыном и его снохой и редкой радостью от приезда внуков…И зачем только он старательно вслушивался в их разговор?

А я все это время думала о тебе. Я не знаю, что с тобой, где ты, как ты, я не знаю, зачем я продолжаю о тебе думать, совершенно не в состоянии взять себя в руки и выкинуть тебя из головы, оставив лишь золотую дымку случившегося счастья.

Я думала о том, что ты сильный, ты хозяин своего слова, сказал, всё, значит, всё. И целую неделю штиль, и пустые 4 часа по полудню понедельника, и деньги на ветер, лишь бы что-то новое, чтобы не думать... Мое ожидание  тебя постепенно врастает в меня, становясь неотъемлемой частью, резервным запасом, в любой момент готовым к использованию.

Ты сильный, а я слабая. Я веду здесь немые монологи о тебе и обо мне, бывших некогда «нами», анализирую свои огрехи и ошибки, отчаянно пытаясь понять, где начало трещинки, как же ты оказался сильнее меня, ведь ты смог уйти с первого раза, а я с четвертого не могу.

Ты смог уйти, а я не смогла.

…И мужчина неопределенного возраста, и девушка лет 20 думали о своем счастье, цвет которого был по разным причинам серый.