Я никогда не писала дневников. Но всегда любила писать письма. В юности вместо дневников я писала письма, то ли себе, то ли своему первому любимому… Можно писать письма себе в будущее. Но мне хочется написать себе в прошлое… себе той, маленькой, познающей мир, удивляющейся своим открытиям.
Наверное это будет калейдоскоп воспоминаний, беспорядочных и удивляющих, как картинки в старом детском калейдоскопе. Мой калейдоскоп был в картонном корпусе с каким-то полинялым рисунком. Разбирала я его миллион раз, вытаскивая все зеркала и стеклышки, часто экспериментировала, убирая одни осколочки или добавляя другие и подолгу потом разглядывала складывающиеся узоры. Но никогда они мне не нравились так, как те, которые получались при самом большом разнообразии мелких разноцветных стекляшек. Разнообразие! Яркость красок и насыщенность картинок. Вот, пожалуй, что отличало мое детство – жизнь казалась ярким красивым праздником, который никогда не кончится.
Счастливое утро.
Это, когда просыпаешься от запаха сладких блинчиков. Лениво и сонно проворачиваются мысли, обволакивает расслабляющая нега и ты понимаешь именно по этому запаху, еще не включив сознание, что сегодня – суббота! Мама стряпает блины, можно немного поваляться в постели, отдавшись лени. И потом с наслаждением уплетать мамины блинчики со сметаной (как папа), с вареньем (как брат), разогретые в масле (как мама, потому что пока нам пекла и нас кормила, ее завтрак остыл и она разогревает себе блинчики в сливочном масле, поджаривая оставшиеся несколько штучек все вместе, прямо стопкой в сковороде).
Это, когда просыпаешься первого января и бегом босиком бежишь к елке. Где, где там подарки от Деда Мороза? И неважно, что тебе уже 6, или 10, или 15 и ты точно знаешь, что никакого Деда Мороза не существует! Ведь подарки есть! И там обязательно что-нибудь желанное-загаданное или наоборот настолько неожиданное, что дух захватывает!
Это, когда в день рождения просыпаешься ночью, в темноте угадываешь стул возле кровати с подарками. И обязательно наощупь, не включая свет (чтоб не разбудить брата, который спит тут же в комнате) ты пытаешься перебрать все, что там есть, понять, а что это тебе приготовили твои родные? И, успокоившись, что подарки есть, никто о тебе не забыл, что подарков много (и уже неважно даже, а что же там лежит), ты засыпаешь до утра, умиротворенный и довольный, что еще капелька тайны осталась, что утром тебя ждет что-то, что ты еще не разгадал до конца!
Самый запоминающийся подарок? Наверное это тогда, когда мама втайне от меня сшила двум моим самым большим куклам Ларисе и Марине зимние пальто с меховыми воротниками, с шапочками из того же меха, обула их в сапожки сшитые и усадила их возле моей кровати. Это было тогда, когда еще не было этих многочисленных Барби с их шикарными гардеробами. И я несколько лет подряд, наверное где-то с 5 до 8 лет засыпала накануне дня рождения с мечтами о кукольном гардеробе, с платьями и пальто, с туфельками и сапожками и многими мелочами. И так велико видимо было разочарование на моей мордочке поутру, что мама не выдержала и пошила наряды моим любимицам. Больше всего меня мучил вопрос, когда же мама это успела сделать, ведь она целый день на работе, вечером крутится в кухне допоздна… И еще не одно десятилетие после моего отъезда из родительского дома, эти куклы жили там, ими играла моя дочь в редкие наши приезды. И даже когда родителей не стало, еще многие годы они там ждали нашего приезда в отпуск, старились и дряхлели, словно люди. Расставание с ними навсегда было неизбежно, но так болезненно.
Или это, когда просыпаешься в родительском доме оттого, что подозрительно тихо. Не дергает тебя за одеяло двухлетний сын с какой-нибудь нелепой просьбой, типа «Хочу писать» или «А когда будем кушать?»
Оттого что закрыта дверь в твою спальню и только слышно еле-еле звяканье посуды, приглушенный шепот мамы «Тише, пусть мамочка твоя поспит немного». И вдруг ощущаешь себя не мамой, не женой, а маленькой девочкой, накрытой неосязаемой пеленой маминой заботы.
Я очень давно не просыпалась счастливой…
Жадность
Мама очень боялась, чтобы мы с братом не выросли жадными. Мы делились друг с другом конфетами, правда, потом дрались и ссорились до слез из-за фантика, потому что у каждого была своя коллекция красивых фантиков.
Однажды мама забрала меня из детского садика и, хотя до дома было далеко идти (несколько трамвайных остановок), мы почему-то пошли пешком. Просто была весна, хорошая погода, да и мало ли у мамы могло быть причин, прогуляться с дочкой… Когда мы проходили мимо булочной, мне вдруг страстно захотелось шоколадку. Нас не очень баловали сладким, хотя в доме часто бывали конфеты и шоколадные просто так, не по праздникам. Папа очень часто бывал в командировках в Москве и всегда привозил много дорогих конфет и восточных сладостей. Но вот захотелось шоколаду, хоть умри! Зайдя в булочную, мама купила мне крошечную «Аленку» за 20 коп. Обалдев от счастья, я, недолго думая, тут же разворачиваю ее и целиком засовываю в рот! Мама недоуменно смотрит на меня и говорит: «А мне?». И тут моя 5-ти летняя душа наполняется ужасом: «Что я наделала! Как я могла так поступить? Ведь надо обязательно поделиться с тем, кто рядом!» Но растаявшим шоколадом забит рот, я не могу сказать ни слова, и только лихорадочно соображаю, что же делать? И не нахожу никакого ответа.
Мама молча разворачивается, заходит в магазин и покупает 300 грамм своих любимых подушечек «Орион», щедро посыпанных сухим какао. Мы шли медленно-медленно всю дорогу до дома. Молча мама через каждые 2-3 шага методично бросала в рот из кулечка подушечку и с наслаждением начинала катать ее за щекой. Моя шоколадка давно растаяла и была проглочена пополам со слезами. Я не получила никакого удовольствия.
Через какое-то время я робко попросила у мамы одну подушечку. она недоуменно посмотрела на меня: «Ты же съела шоколадку?»
- но она давно кончилась…
- Ну и что, я тоже хотела шоколадку, ты же мне не дала? - еще одна подушечка с хрустом раскусывается мамой.
- но я не успела, она растаяла…
- ну вот теперь и иди без сладкого.
- Мама, я все поняла, я больше так не буду!
- Ну вот когда не будешь, тогда и я с тобой поделюсь.
Позже, наверное когда мне было уже больше 25, когда я сама уже была мамой, мы вспомнили с ней тот вечер. И она мне призналась, что ей так тошно было жевать те конфеты, что ее уже мутило от них, когда мы подошли к дому, но она ТАК представляла себе свою трудную воспитательную роль матери. Она должна была проучить меня, чтоб я запомнила на всю жизнь. И я помню. Мне стыдно до сих пор.
