Зачем ты пришёл, бритоголовый монах?
Не видишь, что руки мои в кандалах?
Ведь знаешь, могу пришибить холодным железом.
И ты не пекись о моей душе,
Ведь таковой нету уже.
И отпевать меня бесполезно.
Твоя Вера - костёр инквизиции.
Что ж, разрушь моё тело...
Я умру, но и ты тоже смертен.

Не пой свой псалом, меня не стошнит,
Ты знаешь, я предал друзей и родных,
Ты знаешь, я душу свою продал Сатане.
Я предал всех тех, меня кто любил,
Всех тех, кому дорог и близок я был,
И знаешь, я был всем этим доволен вполне.
Ваша вера меня называет Каином,
Это их дело, как называться,
Ведь все мы будем забыты.

Ну что ж, вот я исповедовался,
Грехи отпустить не прошу я тебя,
Не в состоянии ты этого сделать, монах.
И не призывай своих пошлых святых,
В ад я войду на своих на двоих,
И, если Дьявол позволит, с кубком в руках.
Демон, Ада посланник, придёт за мной скоро;
Ветром тело развеется в прах
С дымом от ваших костров.

Монах был неглуп, монах был хитёр,
Но с трепетом вёл он его на костёр.
Казалось, он перед казнимым благоговел.
Он улыбался, глядя на крест,
Когда же взметнулся огонь до небес,
Он голосом звонким весёлую песню запел:
"Ваша вера - костёр инквизиции,
Жгущий только лишь тело.
А так как души уже нет, то ешьте жаркое!
Приятного вам аппетита!
Приятного вам аппетита!" (c)
В колонках играет - JAM - Там всё просто

Бякинг
Бякинг – вид психологической атаки.
Не исключено, что вы с этим сталкивались. И наверняка видели со стороны, но поверьте – со стороны это выглядит и ощущается совершенно иначе. В этом и фишка бякинга.
Но сначала об этимологии.
Помните: «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк»? От этого бяка и происходит бякинг.
Представьте, что на вас внезапно (о, это всегда внезапно!) налетает бабочка: большая, совершенно неопасная и очень хрупкая. И начинает об вас биться. Она травмирует крылья, обсыпает вас пыльцой, ломается и калечится. То есть бякается об вас до полного изнеможения.
А теперь к жизни.
Бякер (человек, учиняющий над вами бякинг) тоже кажется беззащитным. Более того, наверное, и является беззащитным. У него ранимая, трепетная душа, он глубоко переживает и тонко чувствует. А еще он жертва. И в какой-то тяжелый день он понимает, что он – именно ваша жертва.
Вот тут и случается бякинг.

Повод к нему может быть каким угодно. Не исключено, что вы его так и не узнаете. А если и узнаете, то не поверите. Потому что он будет либо несоизмерим с реакцией, либо его не будет вовсе. Настолько, что потом вы ни за что не сможете адекватно пересказать эту историю.
Просто в какой-то момент в ответ на вашу реплику, даже не адресную, а просто услышанную, или, что там говорить, просто на ваше появление, вы получаете… не знаю, как сказать одним словом – перенасыщенное эмоциями выступление. Полное смысловых лакун, подступающих слез и прерывающегося дыхания.
Неожиданная атака – уже половина успеха. Вы этого не ждали.
Вы – нормальный, вполне себе социальный, в меру воспитанный человек, не настроенный на конфронтацию, особенно на пустом месте. Поэтому первое ощущение – это какое-то недоразумение. Сейчас вы зададите пару вопросов, получите пару ответов, и ситуация рассосется сама собой. Тихо и к взаимной радости.
Ха! Очевидно, вы плохо читали свой гороскоп. Сегодня у вас не день взаимных радостей.
Никакие вопросы «Я не совсем поняла…» – «Как, разве Вы сами не понимаете?!..», никакие «Я не думала…» - «Ах, Вы даже не думали?!», никакие «Да я вообще» - «Да такие, как Вы, вообще!...» ситуацию не спасут.
Бякинг набирает скорость подобно лавине. Если вы в него вступили (бежать! бежать! – но, увы, не всегда возможно), вам из-под него уже не выбраться.

Есть приметы, отличающие бякинг от простого скандала или истерики (потому что с кем не бывает). И первая и главная из них: бякер – звезда этого шоу. Не ситуация, не вы, а он и только он – его чувства, его переживания, обиды и несправедливости, понесенные им в жизни. Все остальное – повод и декорации, обрамляющие выход примы, повод встать под софиты. Вас не услышат – потому что не собираются слушать.

Кратко: человек выбирает вас, чтобы об вас убиться. На миру. Налететь своей пылкой прекрасной душой и израниться. Его цель не переубедить, не выяснить отношения, ни даже оскорбить и унизить оппонента (что бы жертва ни кричала в процессе, этого она не хочет, просто как же удержать боль души!). Главная цель – публично пострадать во всем трагизме и блеске мученичества.
Бякинг – акт общественный. Это не истерика, которая может быть и с глазу на глаз, а то и просто в одиночестве. Примы перед пустым залом не выступают. Для нее всегда нужны вы – жестокое чудовище, она – жертва, а еще публика. Сочувствующая публика. Это важно.

С чего бы ни начиналась песня, бякер неизбежно сведет все к борьбе Добра со Злом. В которой вы – Зло. Вам будет отказано в Совести, Человечности, Представлениях об Элементарной Порядочности и прочих качествах капслоком. Согласитесь, окрыляет, если изначально речь шла, к примеру, о том, открыть ли окно или о знаках препинания. Речения о Высоком вообще характерная черта бякинга.
В какой-то момент вы окажетесь персонификацией врага. Или даже нет - Врага, с которым бякер борется (или, скорее, от которого страдает) всю жизнь. И тогда вы это уже не вы, а «такие, как Вы!». Без обобщений бякинг не обходится. Если вы - не дай бог! – еще и моложе вашей жертвы, пиздец делается окончательным и бесповоротным.

При этом, если по реакции публики бякер чувствует (а чувствует он тонко), что перегнул палку, он немедленно переводит стрелки на себя: тяжелые обстоятельства, ужасное самочувствие, трагическая история из жизни, связанная с «такими, как вы» - все, что способно выжать слезу. Сообщается это публике: сочувствие должны вызывать не вы, а он. После чего сакрифайс идет прежним ходом.

В какой-то момент вы не выдерживаете творящегося абсурда и говорите: «Прекратите истерику».
Всё.
Бякер победил.
По такому случаю он даже берет паузу для разгона, а потом поворачивается еще не израненным бочком и несется прямо на вас.
Это не расчетливая манипуляция (расчета там вообще мало), это движение души. Сердце жертвы истекает кровью. Она страдает, она убивается, как король Лир над трупом Корделии. Ее муки непритворны.
Вы возмечтаете о троллях и скандалистах обыкновенных – с ними хотя бы все ясно. А тут… Человек взвинчивает себя, доводя до сердечного приступа. Ему по-настоящему плохо, поймите, у него слезы в кулак величиной, у него тахикардия, он икает и пьет капли. Кто его довел? – Конечно вы!
Бякер вызывает массу сочувствия. Да что там, пообещай он немедленно перестать, даже вы, наверное, попросили бы у него прощения. Если б знали, за что.

Наверное, методологически верно было бы в ответ возрыдать, покаяться, обняться и все-все друг другу простить. Но вы как-то не умеете по команде ни взрыдывать, ни тем более обниматься. Аргументы вы тоже исчерпали, поэтому просто стоите и смотрите.
Наконец, в тучах появляется просвет, буря стихает. Солнечный луч озаряет нашу жертву. Кажется, пламя страданий ее очистило и обновило. Поверх головы ненастойчиво светится нимб.
- Знаете что, - говорит она. - Мне Вас просто ЖАЛЬ!
И в самом деле. Вы чувствуете то же самое. Вы стоите вся в пыльце, посрамленная как козни Диавола. Вам себя тоже жаль.
Давя подступающее «ах ты ж ебаный ты нахуй», уходите осмыслять. Напрасное занятие. «Что это было?» так останется для вас вопросом.

Общественный резонанс: вы палач. Вы довели. В 90 случаях из 100 симпатии будут на стороне жертвы – даже если у бякера это не первая ходка. Он прав уже тем, что громче плачет. Даже ваши хорошие знакомые, которые не отпрыгивают и не крестятся при встрече, будут говорить: «Ну что ж ты так, надо было все-таки поаккуратнее…». Что поаккуратнее?! «Ну, человек-то ранимый».
Йопт. (c) undel

На всякий случай: имел место реал, реал имел.

За краем белого плаща, за позолоченным венцом,
Я шел на битву, как на пир, и бриз ласкал мое лицо.
Вскипела соль на берегу, когда я Вам принес обет...
Вас окружала темнота, но в ней я видел только свет.

За краем белого плаща, судьбой избранника гордясь;
За краем белого плаща, что никогда не падал в грязь;
За краем белого плаща, пока не пробил этот час...
Благословляю темноту, что окружает ныне нас!

Мой осенний лорд, Ваше сердце тверже,
Чем речной гранит, чем седой базальт.
На краю судьбы не прошу о большем:
Отведите взгляд... Отведите взгляд.

Алели капли на снегу, как погребальные цветы.
Алели капли на снегу, где я не смог сказать Вам "ты".
Красны у гибели глаза, размерен шум ее шагов...
Нас окружает темнота, но в ней я вижу только кровь.

У края белого плаща, который ныне очернен,
У края белого плаща, что мне дороже всех знамен, -
Я опрокидываюсь в боль, себя молчанием губя;
Я опрокидываюсь в боль, и в ней я вижу лишь Тебя...

Мой осенний лорд, не тревожь меня больше,
С сердца сними золотую сеть.
Тяжела любовь, но свобода горше -
Отведи глаза... дай мне умереть. (с)

Теперь я знаю, твой урок -
Кипящая смола.
И темный и ночной поток,
И имя княза Зла.
Но посмотри в мои глаза:
В них отраженьем - ты.
Любовь - игла, слова - слеза
На грани пустоты.
В колонках играет - Оно самое

Только узкие улицы, нет площадей,
Только серые толпы незрячих людей.
В этом городе пыльном боюсь заплутать,
И таким же незрячим со временем стать.

Попытаться друг друга найти нелегко.
Пыль въедается в наши глаза глубоко.
И вокруг - только холод и ложный покой.
Посмотри на меня, будь со мной, будь со мной!

Я одинок, ты одинок,
Нам не сделать шаг навстречу друг другу.

Каждый из нас танцует вальс
С собственной тенью по кругу, по кругу.

Не страдаю, не лгу, не хочу, не терплю,
Не надеюсь, не плачу, не жду, не люблю.
Но пытаюсь упорно сильней и сильней
Дотянуться рукой до закрытых дверей.

Задыхаюсь, боюсь, что в толпе утону,
Только слезы твои не пускают ко дну.
Одиноки в толпе, одиноки вдвоем,
Мы, друг друга не слыша, друг другу поем.

Я одинок, ты одинок,
Нам не сделать шаг навстречу друг другу.

Каждый из нас танцует вальс
С собственной тенью по кругу, по кругу. (с) Otto Dix

...Звезды не плачут,
Они просто падают в руки таких, как ты.
Милый мой мальчик,
Давно сожжены мосты.

И в колыбели качается ветер,
Мурлыча твои имена.
В огненном свете
Встала твоя луна.

Не плачь,
За горизонтом давно семена взошли;
И вскачь промчались кони весны.
Отдай
Каждому меру, что сможет он унести;
Знай мою веру -
А значит прости.

Крест не ответит,
Предписана смерть
Тем, на ком нет креста.
Так вера сказала -
Твоя вера проста,

Но цвет моих губ
И цвет моей крови
Все так же манит тебя
Безумной любовью,
Что значит судьба.

Не надо,
Не переспорить, того кто ваял судьбу.
Рисуй же, мой мальчик, для неба трубу.
Не стоит
Остановиться,
Чтобы понять себя.
Ты все таки рыцарь,
Не то, что я.

Подлунным сияньем
Запахнет страница
Расцведшего лепестка.
Какие-то лица
Стирает рука...

Рисуй же, мой мальчик,
Последним штрих кодом
Неправедный поцелуй;
И нынче в субботу
Меня не ревнуй.

Брось карты,
Здесь не бывает проклятых и святых.
И вместо отравы - лишь ночь для двоих.
Смой утром,
Что будет, то будет, мы примем все на пути -
Смеешься как будто... теперь отпусти. (с) Jam
В колонках играет - Otto Dix - Надо улыбаться

Довольно! Пора уж забыть этот вздор,
Пора бы вернуться к рассудку!
Довольно с тобой, как искусный актер,
Я драму разыгрывал в шутку!

Расписаны были кулисы пестро.
Я так декламировал страстно,
И мантии блеск, и на шляпе перо,
И чувства - все было прекрасно.

Но вот, хоть уж сбросил я это тряпье,
Хоть нет театрального хламу,
Доселе болит еще сердце моё,
Как будто играю я драму.

И что я поддельною болью считал,
То боль оказалась живая -
О боже, я раненый насмерть играл,
Гладьятора смерть представляя! (с) Г. Гейне
В колонках играет - Лора Бочарова - XVII век

...давно и всерьез. Как, впрочем, и всё, что я люблю.
Сегодня. По-прежнему 26 февраля.

Без вас хочу сказать вам много,
При вас я слушать вас хочу;
Но молча вы глядите строго,
И я в смущении молчу.
Что ж делать?.. Речью неискусной
Занять ваш ум мне не дано...
Всё это было бы смешно,
Когда бы не было так грустно...
<1840>

Гм, "Тёмный Ангел", Песнь 11.

Первый Ангел:
Сегодня меж нами мелодией слов
Мне дОлжно поведать своё откровенье:
Меж нами есть тот, кто изведал Сомненье,
Меж нами познавший иную Любовь...

Второй Ангел:
Мне ведомо то, о чём ты говоришь,
Я сам информацию к слову прибавлю;
Целительства знанье испробовав лишь,
Он мне говорил про иное Познанье...

Хор Ангелов:
Он нам говорил, он смущал нашу честь, -
Как будто не знаем, куда он всё клонит!
Что кроме дыханья и близкое есть -
Прикосновенье другого к другому...

Да этим ли он нас хотел удивить!
Как будто не знаем того и другого...
Да видишь ли, что он пытался просить -
Да что там! - ПОТРЕБОВАТЬ это у Бога...

Совсем он свихнулся, несчастный глупец,
Да кто же позволит такому свершиться...
Ну здесь ещё ладно, но там же - Творец!
На что он надеялся, глупая птица?

Первый Ангел:
Конечно, судье да судимому быть...
И всё же, о братья, я так полагаю -
Призвать и примерно о всём допросить...
Хоть что он ответит - я, кажется, знаю...

Хор Ангелов:
Морока с влюбленными - просто беда,
Ну что же меж нами ему не хватало...
В любви есть познанье, в молчаньи - слова;
А этому гаду всех ангелов мало! (с) JAM
В колонках играет - Лора Бочарова - Урок ЗОТС профессора Люпина

Тревога в сердце, как ты насторожен,
Кусаешь губы, а никто не видит.
Мир то ли прост, а может, - слишком сложен,
Но станется - тебя он не обидит.
Ты ярок, молод, окружен сиянием,
Силен, подвижен, и чаруешь всех.
Подвластен ли, сражен ли обаянием
Тот, от кого зависит твой успех?
Ты слышишь его голос, улыбаясь,
С чем ты сравнить способен этот звук?
И мысленно ты, за него сражаясь,
Захочешь ли коснуться этих рук?
Захочешь ли соединить с ним пальцы,
Ладонь к ладони, и глаза в глаза?
Мир, как канва, натянутый на пальцах,
Судьбы в руке зажатая игла…
Как вышьешь ты узор дальнейшей жизни?
Куда качнется маятник знакомства?
Узор судьбы, лишенный укоризны…
Кусаешь губы, брови хмуришь грозно…

Узнаешь ли себя по этим строчкам,
Иль иллюзорностью обманут будешь здесь? (с) Яр, 22 мая 2009

Аз есмь Эру благой и всемогущий, и повелевать тебе, низкий, не любить двоих! (с)

Настроение сейчас - задумчивое

В колонках играет - Полуночный кабацкий актер

Прощай, прости...
Не помню и следа.
Не помню ни улыбки, ни проклятий...
Лишь Вечность, запахнувшись в свое платье,
Глядит в глаза, не ведая стыда.

Остановить?
Зачем и для кого?
Крылом не шевельнуть... клыки оскалить...
Со мною остается только память,
И та в провалах времени сего.

Ведь что-то же не так...
А что, когда?
Со мною ветер, звезды, песни, горы...
Пыльцою на губах осело горе,
И сердце жжет безумная звезда.

Надежда, может быть, но я один...
Все так же на излучине дороги
Плечо ласкают руки, ноты, Боги...
Я - пыль небес и небу господин.

Я старый друг непрошеной мечты,
Я смерть и суть в обители прозренья...
И хуже не бывает преступленья,
Чем власть отдать по праву пустоты.

Ошибся ты...
И был неправым я...
Ну что ж... И кто за это нас осудит?
И взгляд согласен, мы уже не люди,
И нас ведет дорога бытия...

Столкнемся и поймем...
И будет путь... (с) Jam

Настроение сейчас - сонное

В колонках играет - Тэм - Опусти руки, отведи взгляд

– Время здесь неустойчиво и подвижно, – сказал бес.

Человек сразу понял, что это бес. С первого взгляда. Точно так же, как понял, что место, куда он попал, называется Ад. Ничем другим это быть не могло: ни то, ни другое.

Комната напоминала длинный коридор, и бес ждал его в дальнем конце, стоя рядом с дымящейся жаровней. На серых каменных стенах висели предметы, которые, пожалуй, не стоит рассматривать вблизи, поскольку подобные веши отнюдь не относятся к категории обнадеживающих. Потолок нависал низко-низко, пол был до странности иллюзорен.

– Подойди ближе, – сказал бес.

Человек сделал, как было сказано.

Бес был тощим и абсолютно голым. Все его тело было покрыто глубокими шрамами. Похоже, когда-то давным-давно с него пытались содрать кожу. У него не было ушей, не было признаков пола. У него были тонкие губы аскета и глаза настоящего беса: они видели много всего и зашли чересчур далеко – под их взглядом человек чувствовал себя ничтожным, как муха. Даже ничтожнее мухи.

– И что теперь? – спросил он.

– Теперь, – сказал бес, и в его голосе не было ни печали, ни удовольствия, ни
злорадства – только страшное безжизненное смирение, – тебя будут мучить.

– Долго?

Но бес не ответил, лишь покачал головой. Он прошел вдоль стены, разглядывая различные приспособления, висевшие на крюках. В дальнем конце, рядом с закрытой дверью, висела плеть-кошка, сделанная из колючей проволоки. Бес благоговейно снял плеть со стены трехпалой рукой и вернулся к жаровне. Положил плеть на горячие угли и стал смотреть, как нагреваются проволочные хвосты.

– Это бесчеловечно.

– Ага.

Кончики плети уже накалились мертвым оранжевым блеском.
Замахнувшись для первого удара, бес сказал так:

– Со временем даже это мгновение станет как нежное воспоминание.

– Врешь.

– Нет, не вру, – произнес бес за миг до того, как опустить руку с плетью, – потом будет хуже.

Хвосты плети-кошки вонзились в спину человека с шипением и треском, разорвали дорогую одежду – обожгли, раскромсали, разрезали плоть, и человек закричал. Не в последний раз в этом месте.

На стенах висело двести одиннадцать разнообразных орудий пытки, и со временем он испытал на себе все до единого.

А когда наконец «Дочь Лазаря», которую он познал самым тесным интимным образом, была очищена от крови и водворена обратно на стену, на свое двести одиннадцатое место, человек прошептал разбитыми губами:

– И что теперь?

– А теперь, – сказал бес, – будет по-настоящему больно.

И было так.

Все, что он сделал – из того, чего делать не стоило. Каждый неверный поступок. Каждый обман, когда он лгал и себе, и другим. Каждая мелкая боль – и любая большая боль. Все это вытянули из него, дюйм за дюймом, деталь за деталью. Бес содрал все покровы забывчивости, ободрал все до самой правдивой правды – и это было больнее всего.

– Скажи, что ты подумал, когда она вышла за дверь, – велел бес.

– Я подумал: «Мое сердце разбито».

– Нет, – сказал бес без ненависти, – ты подумал не это.

Он смотрел на человека безо всякого выражения в глазах, и человек вынужден был отвести взгляд.

– Я подумал: «Она никогда не узнает, что я спал с ее сестрой».

Бес разодрал его жизнь на куски, по мгновениям, по страшным секундам. Это длилось сто лет или, может быть, тысячу – у них было время, в той серой комнате, у них была целая вечность, – и под коней человек осознал, что бес его не обманул. Муки плоти были добрее.

И это тоже закончилось.

И как только закончилось, опять началось по новой. И теперь пришло знание о себе, которого не было в первый раз, и так все было гораздо хуже.
Теперь, когда человек говорил, он ненавидел себя. Не было никакой лжи, никаких ухищрений и отговорок, не было места ни для чего, кроме боли и ярости.
Он говорил. Он больше не плакал. И когда он закончил, тысячу лет спустя, он молился лишь об одном: чтобы бес подошел к стене и взял нож для свежевания, или железный кляп, или тиски.

– Еще раз, – сказал бес.

Человек начал кричать. Он кричал долго.

– Еще раз, – сказал бес, когда человек замолчал. Словно до этого не было сказано ничего.

Это было похоже на чистку лука. На этот раз, проживая опять свою жизнь, человек узнал о результатах своих поступков – поступков, которые он совершал вслепую, не задумываясь о последствиях. О том, сколько боли доставил он миру – сколько вреда причинил он людям, которых даже не знал, и не был с ними знаком, и вообще никогда не встречал. Пока что это был самый тяжелый урок.

– Еще раз, – сказал бес тысячу лет спустя.

Человек сидел, скорчившись, на полу рядом с жаровней. Он легонько покачивался, его глаза были закрыты, он рассказывал историю своей жизни, и переживал ее снова, пока говорил, от рождения до смерти, ничего не меняя, ни о чем не умалчивая, глядя правде в глаза. Он открыл свое сердце.
Когда он закончил, то потом еще долго сидел с закрытыми глазами, ждал, когда голос скажет ему: «Еще раз», – но ему ничего не сказали.
Человек открыл глаза. Медленно поднялся на ноги.

Он был один.

В дальнем конце комнаты была дверь, и пока он смотрел туда, дверь открылась.
В комнату вошел человек. У него на лице были написаны ужас, высокомерие и гордыня. Человек, одетый дорого и элегантно, сделал несколько неуверенных шагов и замер на месте.

И когда он увидел этого человека, он сразу все понял.

– Время здесь неустойчиво и подвижно, – сказал он вновь прибывшему. (с)

Ему кажется, что он служит государству, но так всегда с вами. Простите, я имел в виду вообще людей. Вы так и не поняли, что служить надо не идее, а человеку. Идею кто-то выдумал, её не существует, и потому всяк трактует её по-своему. И все говорят, что действуют для блага – попробуй докажи, что нет. А живого человека не выдумаешь и не поправишь. И если ему служишь, то служишь именно ему. Такому, кого признал достойным своей службы. (с) Мастер Бэйн