Еще раз ночь

Настроение сейчас - баю-бай

В прошлую субботу Торба показала на концерте новый клип.
Теперь он появился на ютубе, и я спешу им поделиться.

Как всегда. Клипы - явно слабое место любимой группы.
Так что не знаю, к чему.
Мне просто нравится смотреть на Макса, вот и все.

Такая страшная любовь

31 мая 2012 - квартирник у Гороховского

любовь-любовь

ах, милый

Мы так старались, мы так прощались, -
Помпеи курили и отдыхал Карфаген

Огни в океане

(с)
Услышит кто-то или нет... Но то, как он в начале второго припева пропевает слово "огни"... Невыразимо. Такие тонкие вибрации в голосе...
Это магия какая-то.

Нельзя так петь. Нужно так петь! (с).

(с)
Автору - земной поклон.
Чуть не прослезилась.

Это прекрасно.
Это действительно о них.




Нельзя так рассказывать все о себе. Нельзя доверять незнакомым людям такое. Сокровенное. Личное. Глубоко личное...сожжет он себя...

Но тем, кто был в то воскресенье в «Космонавте», можно было говорить все. Потому, что музыка у «Торбы» — умная. Умную музыку — слушают умные люди.


...Этот парень сожжет себя, ей-Богу сожжет. Нельзя так плевать из себя боль и злость сквозь зубы. Нельзя так плакать про любовь. Нельзя так кричать. Нельзя петь такие добрые песни.
Они никогда не собирали стадионы. Они не создают вокруг себя антураж, не выдумывают стиль, типажи и не окружают ореолом загадочности. Но, выступают на крупнейших фестах и выпустили уже 12 пластинок.
Они поют потрясающие стихи на дико красивую музыку. Они разговаривают с залом, затрагивая тонкие темы. Они — Торба-на-круче, и я был на их концерте в Питере, в прошлое воскресенье.

Никакого разогрева, никаких прелюдий. Гитары взревели, Макс ИвАнов кричал и люди не сразу поняли, в чем дело. Минимальные паузы между песнями заполнялись шквалом рукоплесканий уже сумасшедших людей, ибо не переживать тексты вместе с Максом было не возможно, а тексты эти — сносят голову.



Макс много говорил. Просил прощения. Шутил. Рассуждал о зиме и любви.
А потом — снова пел, снова сквозь стиснутые зубы говорил о любви. О настоящей, злой любви. Не о той, тихой и волшебной. Нет. О злой, сжигающей любви.

А потом — снова пел. Под акустику, тихо и нежно пел о любви. О настоящей любви, тихой и нежной. Не о той, что сжигает и заставляет стальными тросами скручиваться нервы.

А потом — снова пел о любви.

...Нет, нельзя так рассказывать все о себе. Нельзя доверять незнакомым людям такое. Сокровенное. Личное. Глубоко личное...сожжет он себя...

Но тем, кто был в то воскресенье в «Космонавте», можно было говорить все. Потому, что музыка у «Торбы» — умная. Умную музыку — слушают умные люди. Умные, совершенно разные, несмотря, на не самый низкий ценник, люди стояли перед сценой. Люди за сорок, которые не позволяли себе прыгать под перегруз рифов, но пели все песни. Совершеннейшие казуалы, которые стояли в центре и отрывались с самого начала, вскидывая вверх руки, срывая голос и, ни минуты не стоя на месте. Красивые, тонкие девочки, которые танцевали с закрытыми глазами, не зная ничего вокруг, которые жили в тот момент только звуком флейты. Брутальные дядьки в коже, с цепями и пивом, которые замерев, слушали композиции, пронизанные тоской по ушедшему, не забытому, сокровенному.

Два часа, как на одном дыхании. Два часа, забыв обо всем. Два часа слушать истории, находя в них себя.

И, конечно же, когда они ушли, зал не смолк. Зал бил в ладони, зал скандировал «...Торба...», зал хотел еще. Музыканты не выдержали первыми. Они спели еще. Напряжение не спадало. Напряжение било децибелами по сердцам, и, когда они ушли вновь, конечно же, зал не смолк. Зал просил, зал кричал. Макс не имел права уходить сейчас. Это было бы предательством и ложью. Это было бы очень больно.

Второй раз они вышли, снова сорвав головы, заставив разбить в синяки руки и осипнуть. Второй раз начали петь, заканчивая той-же песней, что и начинали. А потом Макс поднял руку, остановил все, сказал — «Ну и х.. с ним» и спел «Психа».

...Нет...ей-Богу, говорю я вам — сожжет он себя. Или сожгут его. Потому, что так зал еще не кричал. Никто не стоял на месте, никто не молчал. Макс кричал в микрофон, стробоскопы выхватывали из темноты его изломанную фигуру, искаженное лицо и руки, раздирающие вдрызг расстроенную гитару. Нельзя было стоять.

Нельзя было молчать.
Нельзя так петь.
Нужно так петь.



Третий раз. В третий раз они заканчивали. Третий раз они ушли.
Но обнаженный, растерзанный зал, выдохшийся не уходил. Зал опять хлопал и нестройно что-то говорил. Людская масса, что в начале концерта была толпой разрозненных личностей, сейчас одним размазанным, усталым лицом смотрела на сцену.
И они вышли в третий раз. Не петь. Поклониться и вместе с залом кричать «спасибо».

Он говорил именно об этом в начале, этот до нитки мокрый от пота парень, именно об этом. Что ему важна реакция. Что ему нужны эмоции и понимание, этому доброму парню. Что скоро весна, и что он хочет знать, что не просто так сжигает себя каждый раз. Не зря кидает гитару на сцену, не зря эти стиснутые зубы и боль.

Я попытался разбавить их вермутом и водкой и поехал домой.
Алкоголь не выветрил тексты. И, где-то там, за впечатлениями, за ленивыми мыслями о том, что звук был не ахти, из-за чего не всегда был слышен вокал, за порванной струной и танцующими девочками, тонким лейтмотивом на питерский снег ложилось — «...здравствуй...проходи...»

Да, Макс. Весна будет влюбленной.

(с). http://mol-express.com/index.php/2011-11-07-13-52-...1-07-13-59-45/400-----------lr

Орфография и пунктуация - авторские.