Всем известен апокриф, согласно которому Имп. Николаю Александровичу сообщили, что, мол, для подавления в России революции пришлось бы уничтожить 50 000 чел. Он, конечно, отказался.

Вот это на фотографии — ни к какой "революции" не относится, даже никаким боком с ней не соприкасается. Но беда в том, что сегодня, для того, чтобы подавить "всё это", необходимо действовать далеко за пределами России. То, что мы видим на экранах и снимках — расточится в течение суток, после того как останется без хозяина. А иначе вместо данного Лимонова — можно будет с легкостью нанять Прилепина. Или наоборот.

То-то все бывшие «народные заступники» самого разного политического окраса — от монархистов до кадетов — после Февраля и гражданской войны во всем, во всем винили «народ» и в один голос ужасались: «Зверь вышел из клетки, но этим зверем был Его Величество Русский Народ» (В. Шульгин, 1920 г.); «надо уметь взглянуть в лицо этому зверю, имя которому — РУССКИЙ НАРОД» (Ариадна Тыркова-Вильямс, член ЦК партии кадетов, гимназическая подруга Н. К. Крупской, 1919 г.).

А Розанов указывал на «кривое зеркало» этого «народопоклонничества» — русскую классическую литературу, особливо литературу «кающихся дворян» XIX — начала XX в. (позднее, в 1937 г., эти оценки были развиты Николаем Александрычем Бердяевым в его глубокомысленнейшем трактате «Истоки и смысл русского коммунизма»): «После того как были прокляты помещики у Гоголя и Гончарова («Обломов»), администрация у Щедрина («Господа ташкентцы») и история («История одного города»), купцы у Островского, духовенство у Лескова («Мелочи архиерейской жизни») и, наконец, вот самая семья у Тургенева, русскому человеку не осталось ничего любить, кроме прибауток, песенок и сказочек. Отсюда и произошла революция» (выделено нами. — Ред.),— писал затворник Сергиева Посада в статье «Таинственные соотношения» весной 1918 г.

(В. В. Розанов. Сочинения. М., 1990. С. 447. )

Клемансо говорил, что из учебников по истории для военных академий следовало бы выкинуть главу о 18 – ом Брюмера.

Старый дурень ген. Людендорф воображал, наверное, 8 ноября 1923 года Наполеоном себя, а Гитлера — кем-нибудь вроде Сийеса или Барраса. Вон как он браво позирует среди обвиняемых на Мюнхенском процессе, рядом с "болтуном"-Гитлером.

Впрочем, и эти крепкие ребята тоже лет через десять посчитают Гитлера псевдореволюционером и "оппортунистом" — треплом.

Слушаем революционную классику.

Хорст Вессель

В Революционный трибунал при каком-то провинциальном Комитете спасения Родины и Революции приволокли некоего де Сен-Сира. Председатель предлагает ему обычный вопрос о его имени и фамилии, и между ними происходит следующий разговор:

— Моя фамилия де Сен-Сир, — отвечает подсудимый.
— Нет более дворянства, — возражает председатель.
— В таком случае, значит, я Сен-Сир.
— Прошло время суеверия и святошества — нет более святых.
— Так я просто — Сир.
— Королевство со всеми его титулами пало навсегда, — следует опять ответ.

 Тогда в голову подсудимого приходит блестящая мысль: — В таком случае, — восклицает он, — у меня вовсе нет фамилии и я не подлежу закону. Я ни что иное, как отвлеченность — абстракция; вы не подыщете закона, карающего отвлеченную идею. Вы должны меня оправдать!

И Трибунал, по-видимому озадаченный подобной аргументацией, действительно, признал подсудимого невинным и вынес следующий приговор: «Гражданину Абстракции предлагается на будущее время избрать себе республиканское имя, если он не желает навлекать на себя дальнейших подозрений!»