Большом зале консерватории 18 октября выступил известный виолончелист Миша Майский.

Знаменитым Миша Майский проснулся тридцать пять лет назад после дебюта в нью-йоркском Карнеги-холле. Хотя в 1973 году к моменту репатриации из СССР в Израиль за его плечами было лауреатство на двух главных советских конкурсах: Всесоюзном и имени Чайковского.

Однако в то время и в том месте никакие регалии еще не означали карьерного успеха и охранного статуса большого артиста. Неосторожный шаг в сторону мог стать роковым для кого угодно. В частности, для латышского еврея, который, переступив порог «Березки», очутился в Бутырке. А понадобился ему всего-навсего магнитофон, чтобы записывать консерваторские уроки Ростроповича.

После освобождения тоже было не до карьеры — пришлось косить от армии в психушке. Единственным шансом выжить с таким CV было начать все сначала. Майский осел в Тель-Авиве, прошел второй круг конкурсного ада, женился на пианистке, звезде и просто красавице Марте Аргерич и даже поменял виолончель.

Переехав из Израиля сначала в Америку, а потом в Бельгию, Миша Майский оказался невольным наследником выдающихся еврейских инструменталистов первой половины ХХ века — Миши Левицкого, Миши Эльмана, Яши Хейфеца. Появление продолжателя этой вымирающей традиции было очень на руку самому продолжателю, ведь к тому времени одни ее корифеи умерли, другие сошли со сцены, но и те и другие вышли из моды. Потенциал Майского распознал постоянный ансамблевый партнер Хейфеца виолончелист Григорий Пятигорский — их занятия длились всего-то три месяца, но и этого оказалось достаточно.

Полученными сокровищами Майский распорядился умно, проявив должное уважение. Советская школа дала крепкую исполнительскую базу, Пятигорский научил обаятельно ее игнорировать, а западное культурное окружение привило обостренное чувство стиля. Эстетика Майского космополитична в лучшем смысле слова — программа его вечера (в компании с дочерью-пианисткой Лилей) позволит оценить это в полной мере. В первом отделении будут три виолончельных вокализа Рахманинова и очень непривычно исполненный Шостакович, во втором обещано молитвенное «Кол Нидрей» Макса Бруха и полчаса гайдновских фривольностей.

Майский — один из редких музыкантов, которых стоит не только слышать, но и видеть. Струнное фрикачество он доводит до черты, за которой своеобразие переходит в дурновкусие. На загорелой породистой шее сияет высокопробная голда, колосится копна рано поседевших волос, от избытка выразительности смычок норовит вылететь из рук, струны рвутся от напора. Кажется, еще чуть-чуть — и кислотных оттенков концертным рубахам от Issey Miyake несдобровать, но заигрывание с образом гей-иконы, поп-кумира и цыганского виртуоза так и остается легким флиртом. Правда, специально для Майского японец произвел пошив рубашек без пуговиц. Так, на всякий случай.