SPASIBO, TALIA_n !!!!!!!!!!!!!!!!! Velikolepnyi post o VELIKOLEPNOM ARTISTE!!!!

Понедельник, 04 Августа 2008 г. 05:10 + в цитатник

Цитата сообщения TALIYA

Прочитать целиком В свой цитатник или сообщество!

Интервью Юрия НИКУЛИНА.

(200x200, 8Kb)

-Здравствуйте , уважаемый Юрий Владимирович!

- Здравствуйте. Перед встречей с вами думал: что я такого "секретного" могу рассказать? Не знаю... Кстати, анекдот вот заодно вспомнил. Едет армянин на "мерседесе" - и машина заглохла. Он бьется, бьется и не может завести. Останавливается таксист, начинает помогать, копается, так, этак - ничего не может сделать. Армянин стоит понурый. Таксист спрашивает: "Слушай, может, у тебя секрет есть какой-нибудь?" Армянин говорит: "Есть". - "Так что ж ты молчишь-то? Какой секрет? Где?" - "С тещей живу".

- Когда смотришь старую советскую кинохронику, кажется: народ наш изменился даже физически - другие скулы, другие губы, другие лбы... Другие люди. Да?

- Я прямо скажу: хуже стал народ. Это не стариковское причитание: во-от, в наше время! Это правда. Мы с женой часто про это говорим. Людей злых всегда хватало, а теперь им больше свободы, все им безнаказанно проходит, пользуются демократией, как они ее понимают. Распоясались. А раньше чище были люди, доверяли друг другу. Я до 1971 года в коммуналке жил, сперва - в девятиметровой комнате на Разгуляе, на первом этаже, а под нами жили "подвальные", в комнате по пять человек, их заливало водой, окошко их единственное выходило в яму в земле. Мясник жил. Дворник. И дрова крали, и дрались на кухне, но весело жили, едино, я знал жильцов всех трех ближних домов, третий был переделан из сарая. И меня все знали.

- Ваше ремесло уважали?

- Странно на это смотрели. Цирк тогда считали третьесортным видом искусства да еще спорили: а может, и не искусство это, а просто зрелище? Когда я стал ухаживать за своей женой будущей, она гордо объявила близким: познакомилась с артистом. Все просветлели: а в каком театре? "Он в цирке работает. Клоуном". Будто бомба взорвалась! Особенно тетка ее удивилась, Калера ее звали. Тетка работала врачом и лечила моего фронтового друга, мы с ним всю войну в одной батарее. Друг пришел на свадьбу, познакомился с сестрой моей жены и стал ее мужем - моим родственником! Вот судьба как переплетает. А я как раз после войны ухаживал за его сестрой, она была такая молоденькая, симпатичная, водил в Центральный Дом работников искусств, в кино, театр. Никаких поцелуев, но я к ней тянулся. А она ко мне как-то не очень. Но, видно, все равно суждено нам было с другом породниться.

- Вы завидовали кому-нибудь в юности? Высокому происхождению, красоте, силе, богатству?

- Этому нет. Завидовал, когда у других ребят появлялись велосипеды. Я мечтал о велосипеде. И однажды купил три билета лотереи "Автодор" по полтиннику. И мой билет выиграл велосипед! Но выигрыш можно было получить и деньгами - сто пятьдесят рублей. А дома не было денег. Мама сказала: "Слушай, возьми деньгами, а мы тебе с отцом после купим". - "Я знаю, что не купите". - "Купим!" Не купили.

- Вашей маме приходилось брать в долг у соседей?

- Да, и часто занимала. У отца была непостоянная работа, писал репризы для театра и цирка, куплеты, частушки, сценки. Один раз он получил крупный заказ от богатого клуба "Трактор", деньги ему выдали трешками, целый портфель, а дома жрать было нечего, черный хлеб и маргарин вместо масла.

Отец заходит, мама лежит на кровати. "Внимание!" - и начал обкладывать ее трояками со всех сторон. Отправились в магазин, купили халу самую дорогую, семгу, двести граммов печенья, "подушечек" соевых граммов сто. "Что еще купить?" - "Сто граммов масла". Тогда еще холодильников не было, много масла не возьмешь, это зимой брали по полкило, можно было положить между форточками или в шкаф на черном ходу. Обычно хлеб брали по 500 - 800 граммов. Хлеб тогда нарезали ножами. На глаз точно не отрежешь, поэтому добавляли довесок. Отец говорил: "Довесок самый вкусный". - "Почему?" - "В нем вся честность продавца!" Я пробовал довесок, и мне казалось: да, правда, самый вкусный.

Мы ходили в открывшийся коммерческий гастроном, продавцы работали молодые, в белых пилотках, блестящих нарукавниках, стоял бутафорский слон и качал головой, обставленный корзинами с фруктами, покупатели разглядывали диковинные конфеты, пожилая дама спросила про леденцы: "А что это они у вас так блестят?" Продавец мигом ответил: "А мы их каждые полчаса облизываем!" - "Как?!" В очереди скандал, крик, позвали директора, отец вступился за продавца: надо же понимать юмор!

Отец всюду опаздывал. Обожал говорить с пьяными, подолгу стоял, поддакивал. Мама боялась: "Володя, тебя побьют!" - "Так я сразу убегу, если начнут бить. Они такие открытые".

- Вы похожи на отца?

- Я никуда не опаздываю. Страшно переживаю, если опаздывают ко мне. Очень настороженно отношусь к пьяным. После того как стал сниматься в кино, перестал ходить в рестораны. Обязательно подсядет пьяный и начнет: "Юра, да чо ты?! Давай выпьем!" Ужасно. Трезвый бы он не подошел!

- Ваших сверстников я всегда спрашиваю о страхе. Теперь обывателю кажется, что граждане сталинской Империи были придавлены страхом к земле. Но многие ваши сверстники отвечают: мы все знали и ничего не боялись. А вы?

- Я ничего не знал! Я все узнал, только когда прочитал Солженицына. А отец мой, в общем-то, настроен был антисоветски. Мама как-то спросила: "Володя, а если б была возможность, ты бы уехал из страны?" - "Конечно!" Он и язык английский учил, и с успехом. Не то что я немецкий в школе. Двойка за двойкой. Отец мне посоветовал, как учительнице немецкого ответить, ну я и объявил на уроке: "А на что нам немецкий учить? Когда война с немцами начнется, мы с ними особо разговаривать не будем!"

Это потом все, что было со мной в жизни, сделало меня антикоммунистом. А в феврале 1942-го на фронте заявление в партию я писал сам, никто меня не тянул. "Хочу в бой идти коммунистом". И в комсомол. В школе меня в комсомол не принимали, считали несерьезным человеком, и я ничуть не переживал. А тут подошел комсорг, - надо же, сейчас вам рассказываю и фамилию вспомнил его - Ломако: "Никулин, что ж, завтра финскую границу переходим, а ты не комсомолец?"

- Ваш отец, наверное, хотел, чтобы в вашей судьбе сбылось все, что было недоступным ему?

- Он все в меня вложил, занимался со мной, мы ложились на кровать и пели, у него были отпечатаны на машинке сотни полторы русских народных песен с разделами "деревенские", "революционные", "цыганские", "кандальные", романсы, я эту папку взял в армию, дал приятелю, а его ранили, а он еще кому-то отдал, короче, всего-то несколько листочков и вернулось ко мне. Когда перешли в наступление, я в разбитом доме нашел тетрадь в хорошем переплете и заново начал записывать песни, но почерк у отца был лучше, он ведь учился в гимназии.

Я пел для себя, для друзей, слушал музыку, на батарее мы хранили патефон - я верил, что сбудется мечта моего детства и я буду петь в джазе, как Леонид Утесов, и отец этого хотел.

- Было время, когда вас огорчала собственная внешность?

- Я всегда знал, что некрасивый. Глиста в обмороке. Худой, длинный и сутулый. Первый раз пошли всей батареей в баню перед войной, я разделся - все как начали хохотать! И я нисколько не обиделся. Мне даже было приятно, что у меня такая необычная внешность. Свой первый костюм я шил в Риге, мы приехали туда на гастроли. В Риге шили здорово и дешево, старик Кио специально приезжал в этот город шить себе фрак. Пришли к портному, какому-то там Блинбауму, жена моя ему говорит: "Вы знаете, задача у вас трудновыполнимая, муж сутулый и долговязый, и одно плечо короче другого, с лошади упал, и сломанная ключица неправильно срослась..." Портной слушал, слушал и кивал: "Ничего, ничего. У него просто фигурка - оригинальная".

И я после всегда так говорил.

- В армии над вами не измывались? Не было того, что потом назовут "дедовщиной"?

- И в помине не было! Старослужащие, правда, любили разыгрывать. "Никулин, тебя искал Паршън". - "Какой Паршън?" - "У которого хрен в аршин!" Все: га-га-га! Или: "Никулин, странно, что ты к нам попал. Тебя должны были во флот". - "Почему?" - "А потому, что дерьмо не тонет". Все хохочут опять.

- На войне у вас не появлялась мысль, что немцы все-таки одолеют?

- Было опасение такое. Немцы сбрасывали листовки: "Защитники Ленинграда, мы войдем в город без единого выстрела потому, что у вас не будет сил поднять свои винтовки". Меня одна листовка поразила: "Двести пятьдесят тысяч солдат погибло на фронте под Ленинградом. Почему же ты думаешь, что именно ты останешься живым?" Я так подумал: и правда...

Когда блокада замкнулась, приехали особисты, выстроили батарею. Говорят: жизнь будет тяжелая, продуктов мало, кто не выдержит - пусть скажет сам, будем стараться переправить на Большую землю. Разве кто скажет? Один только вышел, Зыков. Темный был человек, из глухой деревни. Когда он пришел на батарею, мы его пытались просветить, показывали достижения техники - телефон. Держи трубку, слышишь голос в трубке? Это вот с соседней батареи говорят. Зыков усмехался: нет, это радио. Вот он особистам сказал: ноги болят, ревматизм, ходить трудно, и Зыкова от нас забрали, так и не знаю: переправили его или нет.

А мы остались. Продукты для восьмидесяти человек на три дня помещались на небольших саночках. Их охраняли пять человек. На день полагалось 300 граммов хлеба, а на руки давали 150 граммов хлеба, который по вкусу был мало похож на хлеб, и один сухарь, ложку муки, которую размешивали в воде и варили болтанку. Держишь сухарик в руке и думаешь: сейчас его есть или потом? В округе не было ни собак, ни галок. Начали опухать, слепнуть, организму не хватало витаминов, и напала куриная слепота. При свете видишь все, а только сумерки - ничего не видно. Двое только в батарее осталось "зрячих", водили остальных, как поводыри, на чай в столовую по тропке.

Наши соседи, моряки из кронштадтских фортов, ездили за продуктами на машине. Машина возвращалась полная буханок хлеба, моряки стояли по бортам с винтовками наперевес, а вдоль дороги качались люди, обезумевшие от голода. Помню, один бросился и выхватил из машины буханку - застрелили на месте.

В то время я думал, что никогда досыта не наемся. Даже когда прорвали блокаду, пошли в наступление и начали кормить, я радовался тому, что не пил водки и положенные свои сто граммов менял на кусочек шпига. Все глядели на меня как на сумасшедшего. А я не мог понять, чем сивушная водка лучше ломтика затвердевшего на морозе шпига.

- А кого ненавидели больше: немцев или финнов?

- На финской войне ненавидел финнов, много рассказывали про "кукушек" - мужчин и женщин снайперов, которых приковывали к деревьям с запасом еды. "Кукушки" щелкали комсостав, замечая командиров по блестящим бляхам на ремнях, солдатам бляхи не полагались.

А в Великую Отечественную финны уже казались почеловечней. Пехотинцы наши оставляли в условном месте на берегу реки котелки со спиртом, а финны взамен приносили колбасу, консервы. Финны любят выпить.

- Какой была ваша первая машина?

- В 1964 году. "Волга", пикап. Все деньги за кино я не тратил, откладывал. Решил купить машину, но хотелось именно пикап, мне почему-то так представлялось: я еду на дачу, везу много детей. Но пикапы не поступали в продажу, частным лицам они не полагались. Пришлось писать заявление лично Председателю Совета Министров СССР Косыгину. Сначала он разрешил купить пикап фигуристам Белоусовой и Протопопову, а потом - мне.

Хороший человек был.

Машину я ненавидел, ездить было страшно. Жена в технике понимает больше меня. Водить меня учил шофер "Мосфильма". На первой же учебной поездке я наехал точно на лопату дворника, тот покрыл меня матом и стребовал три рубля на водку. При первом самостоятельном выезде меня оштрафовала милиция. Но больше - ни разу.

- А почему вы выбрали себе наставника на "Мосфильме"?

- Эльдар Рязанов готовил меня для съемок в "Берегись автомобиля". Все началось с одной истории. С детства я люблю слушать всякие истории. Вот когда я был маленьким, в Москве рассказывали с придыханием историю "про розовую девочку". Жил-был знаменитый доктор Плетнев. Однажды в полдвенадцатого ночи в квартиру его позвонили. Он отпер дверь и увидел на пороге девочку лет десяти. Девочка была вся розовая: розовые щечки, розовый бантик, розовое платьице, туфельки. Она лепетала: "Доктор, помогите, у меня умирает мама". - "Ну, заходи, откуда ты, что с мамой?" - "Маме плохо, она живет - Покровский бульвар, дом двадцать пять, во дворе флигель, второй этаж". Плетнев быстро оделся, вернулся в прихожую - девочки нет. Но адрес-то он знает! Нанял извозчика, приехал на Покровский бульвар, нашел флигель, на втором этаже мерцает свет. Толкнул дверь - не заперта. На постели стонет женщина, задыхается. Всю ночь Плетнев спасал ее жизнь, и на рассвете больная пришла в себя и прошептала: "Спасибо вам, доктор!" - "Спасибо скажите вашей дочери, если бы не она..." Женщина разрыдалась: "Дочери... Что вы, доктор... Моя дочь..." - и указала рукой в темный угол комнаты, и только тут Плетнев разглядел, что на двух табуретах стоит маленький гробик и в нем лежит девочка вся в розовом.

Такие истории меня потрясали!

И вот на гастролях в Куйбышеве беседуем с ребятами, и кто-то начинает излагать любопытный "случай". Что один мужик работал на автобазе водителем. А там шло страшное воровство, целая банда, ворованными продуктами подкупили городское начальство. А мужик оказался честным, не пошел у жулья на поводу да еще открыть все пригрозил. Ему мигом подкинули "левый" товар, сдали милиции, подговоренная прокуратура раскрутила дело, и мужик отправился за решетку на четыре года.

Вернулся, поселился на окраине, устроился на ремзавод мастером: два дня работает, два дня свободен. Узнал адреса своих обидчиков и взялся их наказывать. Убивать, конечно, не стал. Стал уводить машины. Вел подробнейшую бухгалтерию. Положил себе оклад четыреста пятьдесят рублей в месяц плюс командировочные двадцать шесть рублей в день, если приходилось машину перегонять для перепродажи. Вырученные деньги переводил в детские сады и помогал бедным. Услышит, к примеру, как плачет в райсобесе вдова пожарного, оставшаяся с четырьмя детьми и крохотным пособием, разузнает ее адрес и - тук-тук - разрешите, я из Верховного Совета РСФСР, мы там рассмотрели ваши обстоятельства, и решено единовременно выдать вам десять тысяч рублей. Вдова плачет: Боже, спасибо советской власти!

Только на тринадцатой машине он попался. Суд, в первых рядах сидят "наказанные", подсудимый разворачивает бухгалтерию свою, в публике крик: "Это не его надо судить, а вот этих!" И дают ему год. Условно.

Интересно придумано. Зашел я в гости к Рязанову попеть, выпить и рассказываю эту историю. Рязанов загорелся: готовый сценарий! Взялся писать для меня, там героя неспроста Юрой зовут. Но в сценарии многого не оказалось. Главное пропало: почему мужик взялся воровать машины. Рязанов говорит: ну, блаженненький он, бзик у него. Но я такое играть не могу. Мне надо твердо знать, почему миллионы живут себе спокойно, а я стал угонщиком.

Так что роль досталась Смоктуновскому, и я не жалею.

- Могли бы деньги стребовать. За идею.

- Так это ж не моя идея. Народ это придумал.

- Вы начали работать на манеже помощником, учеником, партнером замечательного клоуна Карандаша. Но сравнялись с ним и по славе, да и по наградам: Карандаш - Герой Соцтруда, и вы - Герой Соцтруда...

- Карандаш гордился наградами и званиями. Когда я был у него в обучении, видел, как он иногда распекал нерадивых директоров цирка, топая ногами и брызгая слюной, непременно указывая на свое положение: "Я - заслуженный артист республики!", потом: "Я - народный артист!"

Цирковым артистам звания Героев никогда не присваивали. Но Брежнев очень любил внучку Вику, а внучка подрастала, все спрашивали: а кто ее отец. Отвечать "директор цирка" казалось уже мало, и было решено для солидности добавить Милаеву звание Героя. Дать "Звезду" Милаеву одному было стыдно, номер его в свое время был весьма приличный, но подобных приличных номеров хватало. Поэтому звания присвоили сразу троим: Милаеву, Бугримовой и Карандашу.

Мне Звезду Героя вручал Горбачев. До этого мне вручили орден "Белого Орла" с брильянтами. Дают обычно предпринимателям за какой-то вклад в дело развития страны. На нем маленькие такие брильянтики. После меня вручали французу, он тоже внес какой-то вклад, невысокий такой, французский еврей, он так разочарованно протянул: "Это такие брильянтики-то? Вы бы мне сказали раньше, я бы в Париже покрупней заказал..."

Горбачев мог меня запомнить по одной "встрече с интеллигенцией", помните, собирал генсек деятелей театра, кино, литературы человек по пятьдесят.

Собираюсь я на такую встречу, бегаю по кабинету в одних трусах, за мной бегают со штанами, держат их на весу, чтоб не помять, вдруг звонит директор цирка на проспекте Вернадского Леонид Костюк: "Юрий Владимирович - беда! Отказались нам отпускать продукты с базы для животных. Покупайте, сказали, на рынке!"

Встреча с интеллигенцией закругляется, генсек начал прощаться, я руку поднял, и дали мне слово. "Товарищи, во время войны Сталин приказал грузы цирка приравнять к военным грузам и животным сохранить рацион мирного времени. А теперь? Я человек спокойный, но если зверей нечем будет кормить, мы привезем их к Моссовету на несанкционированный митинг, а если милиция будет против - откроем клетки!"

Возвращаюсь в цирк - продукты со склада уже привезли. На своей машине. Нам только расписаться осталось.

- Вы живете в хорошем доме, в хорошей квартире. При вашей известности, должно быть, жилищный вопрос решался легко?

- Да не очень. До пятидесяти лет я жил в коммуналке. Никуда не писал и ничего не просил потому, что четверть цирковых артистов даже прописки не имели, как сказал легендарный управляющий "Главцирка" Бардиан: "В цирк советская власть еще не пришла". А у нас было целых две комнаты на меня, жену, сына и маму жены, которую у меня язык не поворачивался называть тещей, только - Марья Петровна. Она, между прочим, получала сто тридцать рублей в архитектурном издательстве, а я - 980, и она нам помогала.

Меня, как цирковую знаменитость, направили в горком партии выбивать кооператив для работников цирка. К человеку по фамилии А.М. Калашников. Он бумаги принял и спросил: "И вы, конечно, тоже в кооперативе этом?" - "Нет, у меня есть где жить, две комнаты, правда, в коммунальной квартире. Да кооператив я и не потяну". - "Да что вы мне рассказываете?! Две комнаты! У заслуженного артиста РСФСР?" - "Ну и что?"

Алексей Максимович Калашников не поверил, в мою коммуналку явилась комиссия и придирчиво проверила каждый квадратный метр. Убедившись, что я не соврал, Калашников предложил мне поселиться в доме, где булочная, на углу Большой Бронной и Малой Бронной. Но тут взбунтовалась моя жена Таня. Почти все другие комнаты нашей коммуналки занимали ее родственники, и жене было жалко их бросать. В числе прочих там проживал ее дядя - брат репрессированного наркома Карахана. Его не арестовали, но устроиться на работу он никуда не мог и жил тем, что растил на своей даче в Валентиновке клубнику и возил продавать. Я долго убеждал жену переехать, но сдалась она только при условии, чтобы я, раз у меня так хорошо получилось, позаботился о всех остальных. За три года я это задание выполнил.

С этого началась моя работа "ходоком". А закончилась 26 миллионами долларов на строительство нового цирка.

- Вспомните ваш самый крупный гонорар.

- Это со мной расплатились японцы. Приехала их целая команда, снимать фильм о цирке. А я консультантом. И меня снимали. Потрясающе снимали. Зима, я гуляю с собакой меж сугробов вдоль Патриарших прудов, бегают детишки с санками, рядом идет японец, я рассказываю ему про цирк, следом едет камера, нас снимают, собака моя, ризеншнауцер, дергает поводок, дергает меня - так снимали. Снимали-то наши операторы, и фильм получился замечательный, но сугробы были такими высокими, что собака моя оказалась не видна, виден только я по пояс и японец. Все, кто смотрел, спрашивали: "Фильм-то хороший, но, Юра, ты почему так дергаешься?"

Фильм сняли, японцев угощали пельменями, японцы напились, запели самурайские песни и советуются: "Вам заплатить или подарить что-нибудь?" - "Подарите. Конечно, видеомагнитофон". Они привезли не только "видик", но и телевизор. И началось какое-то безумие: каждую ночь всей семьей смотрели новый фильм, никто не высыпался. Я люблю боевики, детективы. Нравится "Молчание ягнят", "Основной инстинкт"...

- А вы могли бы работать следователем?

- Нет, наверное. Жена бы могла. Приходит: "Юра, кто у нас был в доме? Видишь, лежит горелая спичка. Подушка чуть сдвинута".

- Вы - директор цирка, вы основали фонд для помощи ветеранам цирка... Как бы ни помогали вам московские власти, все равно приходится обращаться к спонсорам. Это очень унизительно для вас - просить деньги?

- Нет. Я знаю, на что я прошу. И знаю, у кого прошу. У Брынцалова я бы никогда просить не стал. Есть разные "новые русские". Есть умные, которые приносят много пользы. А есть и другие, которые тоже приносят некоторую пользу, но зачастую тупые. Про таких уже придумано много анекдотов.

Например. Встречаются два "новых русских". Один: вот я себе дачку отгрохал под Москвой - с зимним садом! Второй: ну и что, а у меня дача - с зимним лесом!

Еще один анекдот. Едет "новый русский" в Германию. Ночью поезд остановился. Он открывает окошко и смотрит на станцию. Вдоль состава идет железнодорожный рабочий, постукивает молоточком. "Новый русский" спрашивает у него: "Что за станция?" - "Баден-Баден". - "На хрена повторять два раза, я не глухой!"

Или такой. Купил "новый русский" замок в Европе. Приезжает, ему показывают: вот ваш замок - первая половина восемнадцатого века. "Как половина?! Я за все платил!"

- Такой вопрос... Вот вы - вершина своего рода. До вас были поколения Никулиных. И после будут. Но вот именно Юрию Владимировичу Никулину, родившемуся в Демидове, бывшем Поречье, Смоленской губернии 18 декабря 1921 года, так повезло, так выпало, что его узнали и полюбили десятки миллионов людей. Вы думаете об этом?

- Я скажу такую вещь: врать про меня будут страшно. Уже врут. Пишут: "великий клоун". Это про меня. Но какой "великий", когда клоуны были лучше меня. Леня Енгибаров вобрал в себя многое великое, что полагалось нашему веку. Да, мы были хорошими клоунами, добротными клоунами. Но популярным меня сделало кино. Публика видела во мне Балбеса, и я публике подыгрывал. Я не считал Балбеса отрицательным героем, я его любил: странного, неунывающего, добродушного. Когда предлагали играть предателей или шпионов, я отказывался.

Об артистах много врут. Вот я недавно прочитал в газете: актер Урбанский погиб на съемках потому, что в его машине заклинило дверцу. Дескать, по сюжету (снимался автопробег через пески) его машина летела с обрыва, а он должен был в последнее мгновение из нее выпрыгнуть. А дверцу заклинило.

Я сидел в Союзе кинематографистов у Кулиджанова, только разлили коньяк - звонок. Кулиджанов поднял трубку и вскрикнул: "Как?! Как это произошло?" - пришло сообщение о смерти Урбанского. Мы очень любили его, незаменимый был человек в компании. Как он пел - никто не мог. Я любил петь под гитару, старался, но никогда бы не мог, как он, вот эту, знаменитую: "Эх, кабы знала бы, да не гуляла бы темным вечером, да на бану. Эх, кабы знала бы, да не давала бы чернобровому, да уркану", и потом: "Вышла я, да ножкой топнула, а у милого терпенье лопнуло". Когда он это пел, мороз шел по коже, все готовы были кричать от восторга. Добрый был парень.

И погиб он по-другому. Машина должна была подпрыгнуть на ходу. Урбанский снимался без дублера, потому что за трюковую съемку платят вдвойне. Сделали один дубль, оператор сказал: прыжок не очень смотрится, надо, чтобы машина подпрыгнула выше. Подложили кирпичей под песок. Машина никак не могла перевернуться. Потом проверяли: такой исход был вероятен в одном из тысячи случаев. Надо было, чтобы определенным образом совпали скорость движения, сила ветра, угол наклона горки, угол поворота, вес машины - и все это вдруг совпало. И машина перевернулась. Урбанский сидел рядом с водителем. Если бы он нагнул голову - остался жив. А он откинулся назад - и перебило позвонки, в больницу привезли мертвым. Вот как было.

- Вы можете от сильного впечатления заплакать?

- Могу. Я плакал, когда смотрел "Белорусский вокзал", последние кадры. На бенефисе Гердта, когда на сцену выходила женщина, Вера Павловна, которая на фронте спасла его от смерти, я рассказывал про это, и вдруг аплодисменты усилились, я обернулся и увидел, что Гердт сам встал и пошел навстречу этой женщине. Хотя раньше не мог подняться, лежал за кулисами, а я развлекал его анекдотами.

- Он понимал, что уже - все?

- Да.

- Боялся?

- Наверное, боялся. С другой стороны - безысходность... Что вы думаете, я не боялся на фронте? Боялся, но не показывал этого, чтобы вот так бросить все, побежать. Одно время я понял, что не вернусь. Начали погибать один за другим ребята с нашей батареи. При бомбежке... на минах рвались... Страшно, когда в Эстонии танки шли на нашу батарею, идет на тебя танк и - все. Потом их "катюши" накрыли... И о смерти когда думаешь - страшно. Где-то подспудно я думаю... Дальше, там - ничего нет.

- Вы уверены?

- Нет, ничего нет. Но подсознательно думаю, что, может быть, точка, частица моей, будем называть, души, моего существования, она, может быть, куда-нибудь перейдет...

Мне очень нравится анекдот американский. Вдова приходит к гадалке и просит вызвать дух своего мужа. Наконец раздается голос: "Да, это я, дух, явился". - "Джек, это ты?" - "Я". - "Ну как там тебе?" - "Как? Да хорошо, в общем". - "Как у тебя проходит день?" - "Утром кормят. Потом сразу половые сношения. Через полчаса опять кормят, хорошо кормят, и опять сношения. И так каждый день. Только ночью спим". - "Это что, такой порядок в раю?" - "В каком раю? Я - кролик в Кентукки!"

- А во что верил ваш отец?

- Он верил, что деревья - живые. Что если сломать ветку, дереву будет больно. Когда он выходил из дома, он обязательно целовал кошку-копилку, а потом целовал собаку и по пути дотрагивался до почтового ящика на доме номер семь. Мама, когда раз в полгода чистила его пальто, выгребала из карманов горы использованных трамвайных билетов. Неизвестно, зачем он их хранил. Когда по радио передавали футбольный или хоккейный репортаж, он держался рукой за притолоку, у которой висел репродуктор. Притолока считалась "счастливой". Однажды, когда он случайно на нее оперся, "Спартак" забил гол и отыгрался. Отец не отпускал притолоки, хотя "Спартак" все равно проигрывал при этом.

- Когда он умирал... Он что-то говорил вам перед смертью?

- Меня не было рядом. Зимой в Кашире в 1964 году я снимался в фильме "Ко мне, Мухтар!". Пришла телеграмма, что с папой плохо. Я, как был, в милицейской форме прыгнул в милицейский мотоцикл и помчался в Москву.

Оказалось, что отец, как всегда опаздывая, бежал смотреть хоккей в Лужниках, поскользнулся и упал, спиной на асфальт. Но матч посмотрел, хотя спина болела. А дома лег и - начал задыхаться, сел, вызвали "скорую", скорая забрала его прямо с креслом. Инфаркт.

В палате лежали еще человек шесть, я волновался: "Ну как, пап?" Он сказал: "Ничего, мальчик". Он называл меня "мальчик". "Болит, правда, спина, но это ничего, врачи подходят, смотрят. Одно раздражает: такие идиоты лежат в палате. Разгадывают кроссворд и простейшее слово из пяти букв не знают. Я прямо волнуюсь, приходится им кричать!"

Отец страшно любил разгадывать кроссворды. И я. Я и в цирк попал из-за кроссвордов. Каждую субботу мы ходили с отцом в киоск у Елоховского собора, там раньше всего появлялась "Вечерка", а в ней "Субботний вечер" с кроссвордом. В 1946 году дела мои были невеселы, никуда меня не приняли, милиция уже вызывала для внушения как тунеядца. И вот, разгадывая кроссворд, гляжу - сверху объявление: "Московский цирк объявляет набор в студию клоунады. Принимаются лица со средним образованием, в возрасте до 35 лет".

В больнице я прямо разрывался. Оставаться? Уезжать? На съемках дорого обходится простой. Отец отпустил: "Езжай, мне уже лучше, только идиоты эти раздражают, сил нет!"

Я уехал. Утром меня снова вызвали. В больницу я попал, когда отца уже увезли в морг. Врач сказал: "У вашего отца был не инфаркт, а инфарктище. Даже если бы мы вытащили его, он был обречен на тяжелую старость, все время бы лежал".

- Где вы похоронили отца?

- На Донском. Директор крематория такой веселый попался: "Юрий Владимирович, да что вы! Я вам дам такую тумбочку, у меня есть, что там и ваша мама, и папа, и вы поместитесь, - вам там будет хорошо! Когда в цирк-то можно будет?" - "Когда хотите приезжайте. Я буду рад. Вторник - выходной". Директор крематория рассмеялся: "И у нас вторник - выходной. Слушайте, а приходите как-нибудь, я вам покажу, как жгут покойников". - "Да зачем мне это нужно?!" - "Так вы же артист, вам все надо знать". - "Что ж вы думаете, я буду играть покойника, которого сжигают?"

Мать хотела, чтобы отца кремировали. И она там же, на Донском.

Мне везло на директоров крематория. Такие веселые люди. Второй, ныне покойный, Лев Николаевич, деловитый, присматривал за могилой моих родителей. Как только я приезжал, вскакивал: "Юрий Владимирович, здорово, милый!" - и сразу доставал ключи, открывал сейф, в сейфе стояла начатая бутылка коньяка и закуска. Тоже предлагал: "Давайте покажу, как сжигают!" У них показать-то больше нечего.

И рассказывал... "А вот вы заметили у нас, у главного входа, там сзади могила, на плите по-японски написано? Два генерала похоронены, японские, в плену были. Каждый год почти просят японцы, чтобы их прах мы отдали. Нет, не разрешают". - "Почему?" - "Поли-и-тика! А этого вчера привезли, ах, Боже мой, прямо после расстрела, только пиджак сверху набросили... Кровищи!" - "Да кого?!" - "Директора Елисеевского гастронома, Соколова. А Сталина тайно сжигали, ночью. Десять полковников сопровождало! В хрустальном гробу. Я? Нет. Я себя сжигать не дам, я насмотрелся". - "Так лучше же: раз - и тебя нет. А то - черви будут есть". - "Да уж лучше пусть черви, чем так".

- Вы верите, что каждому определена своя судьба?

- У О. Генри есть замечательный рассказ "Дороги судьбы". Я уже не помню его подробно, но смысл такой: перед человеком лежали три дороги. Он пошел по одной, и его застрелили из старинного пистолета. А если бы он пошел по другой? Жизнь бы его сложилась по-другому, но все равно: застрелили бы его из этого старинного пистолета. А если бы он пошел по третьей дороге, он дожил бы счастливо и богато до старости. Но в старости его бы все равно застрелили из все того же старинного пистолета!

- Почему вы любите пасьянсы?

- Это отдых. Это игра с самим собой. Пристрастила меня бабушка, но пасьянсы ее были простые. А вот мама моей жены, Марья Петровна, пасьянсы раскладывала из двух колод - "Истерика", "Могила Наполеона", "Невский проспект", "Шапка Мономаха".

Алексей Баталов рассказывал, что их домработница, раскладывая пасьянс, любила жульничать, но, подсматривая карту, всегда внушительно произносила: "Имею полное право".

Я тоже люблю подглядывать следующую карту.

Александр Терехов /25.11.1998/

Метки: юрий никулин интервью

<a href="https://www.liveinternet.ru/users/elfedium/post81915681/">SPASIBO, TALIA_n !!!!!!!!!!!!!!!!! Velikolepnyi post o VELIKOLEPNOM ARTISTE!!!!</a><br/>РРЅС‚РµСЂРІСЊСЋ Р®СЂРёСЏ РќРРљРЈР›РРќРђ.

-Р—РґСЂР°РІСЃС‚РІСѓР№С‚Рµ , СѓРІР°Р¶Р°РµРјС‹Р№ Р®СЂРёР№ Р’Р»Р°РґРёРјРёСЂРѕРІРёС‡! 
- Р—РґСЂР°РІСЃС‚РІСѓР№С‚Рµ. РџРµСЂРµРґ РІСЃС‚СЂРµС‡РµР№ СЃ РІР°РјРё РґСѓРјР°Р»: С‡С‚Рѕ СЏ С‚Р°РєРѕРіРѕ "СЃРµРєСЂРµС‚РЅРѕРіРѕ" РјРѕРіСѓ СЂР°СЃСЃРєР°Р·Р°С‚СЊ? РќРµ Р·РЅР°СЋ... РљСЃС‚Р°С‚Рё, Р°РЅРµРєРґРѕС‚ РІРѕС‚ Р·Р°РѕРґРЅРѕ РІСЃРїРѕРјРЅРёР». Р•РґРµС‚ Р°СЂРјСЏРЅРёРЅ РЅР° "РјРµСЂСЃРµРґРµСЃРµ" - Рё РјР°С€РёРЅР° Р·Р°РіР»РѕС…Р»Р°. РћРЅ Р±СЊРµС‚СЃСЏ, Р±СЊРµС‚СЃСЏ Рё РЅРµ РјРѕР¶РµС‚ Р·Р°РІРµСЃС‚Рё. РћСЃС‚Р°РЅР°РІР»РёРІР°РµС‚СЃСЏ С‚Р°РєСЃРёСЃС‚, РЅР°С‡РёРЅР°РµС‚ РїРѕРјРѕРіР°С‚СЊ, РєРѕРїР°РµС‚СЃСЏ, С‚Р°Рє, СЌС‚Р°Рє - РЅРёС‡РµРіРѕ РЅРµ РјРѕР¶РµС‚ СЃРґРµР»Р°С‚СЊ. РђСЂРјСЏРЅРёРЅ СЃС‚РѕРёС‚ РїРѕРЅСѓСЂС‹Р№. РўР°РєСЃРёСЃС‚ СЃРїСЂР°С€РёРІР°РµС‚: "РЎР»СѓС€Р°Р№, РјРѕР¶РµС‚, Сѓ С‚РµР±СЏ СЃРµРєСЂРµС‚ РµСЃС‚СЊ РєР°РєРѕР№-РЅРёР±СѓРґСЊ?" РђСЂРјСЏРЅРёРЅ РіРѕРІРѕСЂРёС‚: "Р•СЃС‚СЊ". - "РўР°Рє С‡С‚Рѕ Р¶ С‚С‹ РјРѕР»С‡РёС€СЊ-С‚Рѕ? РљР°РєРѕР№ СЃРµРєСЂРµС‚? Р“РґРµ?" - "РЎ С‚РµС‰РµР№ Р¶РёРІСѓ".
В

- РљРѕРіРґР° СЃРјРѕС‚СЂРёС€СЊ СЃС‚Р°... <a href="https://www.liveinternet.ru/users/elfedium/post81915681/">Р§РёС‚Р°С‚СЊ РґР°Р»РµРµ...</a>

Комментировать

« Пред. запись — К дневнику — След. запись »

Страницы: [1] [Новые]

LiveInternetLiveInternet

-Метки

-Музыка

-Подписка по e-mail

-Поиск по дневнику

-Постоянные читатели

-Сообщества

-Трансляции

-Статистика

SPASIBO, TALIA_n !!!!!!!!!!!!!!!!! Velikolepnyi post o VELIKOLEPNOM ARTISTE!!!!