С
овсем немного слов до полного понимания. Совсем немного неслетевших фраз с обветренных губ. Совсем немного возможностях для реализации всех целей. Совсем немного сил до исполнения желания. Сталкиваемся лбами, расшибаем лбы об стенки, затыкаемся и закусываем губы, чтобы помолчать. Разделяемся на маленькие частички и с разбегу влетаем в махровые объятия пустоты. Мне тошно от болезненной игры в одиночество, но когда рядом нет нужного человека, то остальное все стирается как самый неудачный карандашный набросок. Можно или нельзя, но так нужно. Скоро совсем стемнеет внутри, потому, что воздух перекрывается молчанием, и совсем нечем подпитаться. Ищу воздух сквозь маленькие редкие буквы, через фотографии дня рождения в декабре, и в маленьких подарках, в который не умещается самоучитель. Я захотела проиграть себя на скачках, проиграться лошади в упряжке, наверное, не так обидно. А ветер за коном сносит с ног, и в минус семнадцать перчатки не спасают. Желания перекрывают настоящее, и может быть так оно лучше, ведь кто-то должен думать, а я все мечтать и разлетаться в собственном эхо.
Я исписываю строчки в любовных романах своей жизни, и ощущение, что пора уже писать мемуары – не могу надеяться на талант, но разные позы и количество мужчин можете рассчитывать. Что за чушь несу, а? Мне может сегодня приснится кошмар, и я знаю, что там будет. Бесполезная правда во снах, пусть и останется тенью сознания, в просмотре подсознания. Летние ночи забыты, сентябрьские вечера брошены, зимние дни перед глазами, прожигаюсь.

Толпа будет скандировать «свобода» - а я забуду полное значение этого слова.
«С» - сентиментальность,
«В» - время,
«О» - опыт,
«Б» - близость,
«О» - отношение,
«Д» - дело и
«А» - анархия.

Наполняюсь непонятными смыслами и принципами, принимаю в дар мнения и реакции, танцую под чужие дудки и сто раз думаю, принимать ли это, или нет. Сравниваю себя с собой, нет-нет я не ругаю себя за прошлое, я наоборот горда, что я все это прошла, научилась, попробовала, вкусила и почувствовала. Цифрами не считаемся, вспоминаем только хорошее.

Очень холодно, оказывается, стоять пятками на кафеле, особенно когда только вылез из кроватки, и совершенно не осознаешь, что еще происходит. Непонятно почему небо слишком синие, облака слишком пушистые и солнце слишком уж предательски заманчивое.
Узоров на окнах нет, и давненько я что-то их не видала, и не мечтала стать таким художником как «естественный мороз».
Становится слишком жарко внутри, накаляются собственные страсти в сердцах, и беспроигрышные игры становятся слишком проигранными. Немного до весны.
Ведь, правда, если рассудить, то до весны совсем немного пару вдохов, пару выдохов, и мы уже в сердце начинается весна без приключений погоды. Стеклянные глаза разбиваются в шоковом состоянии.
Блеска давно уже нет, и все это иллюзии наших страстей.
Безумные танцы под звуки собственного шороха мыслей.
А бывали моменты, когда нас всех ждала Ямайка, и была готова принять. Чтобы носить летние шорты, и вместо маечек верх от бикини.
Соломенные шляпы, и ни грамма косметики. Бронзовая кожа, ровные спины, длинные ноги, торсы сильные, и наша страсть под пальмами.
Коктейли алкогольные, соки стекающих с губ по шеи и к груди.
Соблазнительные жесты, и только жара не от солнца.

Я не стану плакать на вечерних мероприятиях изысканной роскоши, они меня не волнуют и не тревожат. Как бы не задохнуться, не захлебнуться, рассчитать траекторию полета пули в висок. Еще немножко, дайте мне красивого воздуха без брызг шампанского, дайте подышать в открытое окно, дайне половить снежинки, дайте посмотреть на листопад, дайте искупаться в озере голой, и дайте же наконец-то подержать в озябших руках подснежники. Дайте месяцы прочувствовать, и прозевать дни недели, и забывать часы и минуты. На темной улице, в морозные вечера, я буду танцевать босиком на снегу, я одену белое платье в пол, я накроюсь бордовой шалью и танцевать под тростниковые дудочки, а в руках держать ромашки.

Мой понедельник будет мужчина в джинсах и пуловере, немного небритый и растерянный.

Моим вторником станет юноша в костюме с кейсом в руках, и с пакетиком персикового сока.

Моей средой станет девочка с томным взглядом, и пачкой сигаретой возле мобильного телефона.

Мой четверг будет в джинсах и майке, с добродушной улыбкой и яркими глазами.

Моя пятница будет в ярких вещах, возможно с пивом и всегда хохочущая.

Моя суббота будет в пижаме и с плюшевой игрушкой, и пить молоко с печеньем.

Мое воскресение. Оно.

Вечернее платье я сниму, и соскользнет шелковая сиреневая ткань со смуглых плеч.  Я вытащу парочку шпилек из волос, и они упадут, прикрывая эти же плечи. Я влезу в мужскую рубашку, и босиком по холодному полу пройду на кухню, где закурю немного дрожащими ручками. Я смою грим на лице, и приду туда где я буду настоящая. Снова в белом и на снегу. Вот и мои месяцы. Потом.

Я не хочу понимать, что ты занят родственниками и совсем немного работой. Я не хочу понимать, что ты целыми днями катаешься на лыжах, коньках. Я не хочу понимать римскую (именно римскую) баню и пинг-понг в полотенце. Я не хочу понимать виски, ракию и персиковый сок. Я не хочу понимать, что ты не привык писать о своих чувствах. Я не хочу понимать, что ты в другой стране, и нужную дозу тепла ты все равно мне не дашь. Я не хочу понимать, что я сильная и со всем справлюсь. Я не хочу понимать, что впереди перемены, и все будет иначе. Я не хочу понимать, что нет у тебя минутки, написать\позвонить мне. Я не хочу понимать, что еще три недели. Я не хочу понимать, что я устроена чувствами, а ты реальностью. Я не хочу понимать, что я пишу километры сообщений, а в ответ «я норм)».
Ты знаешь, я столько не хочу понимать, но я понимаю. Милый мой, ты во мне, надеюсь и я в тебе.

У меня наступает двадцать пятый [25] час и я разлетаюсь в собственных воспоминаниях.
Триста шестьдесят шестого [366] дня я сотру свою жизнь в пыль, и развею над Амстердамом.

В моем часе шестьдесят одна [61] минута, а в минуте шестьдесят одна [61]секунда, и за один свой час одну свою минуту я выкурю двадцать первую сигарету [21] из пачки.

А в восьмой [8] день недели я потрачу монету достоинством семь [7] копеек.

Я куплю себе бутылку воды, литражом литр сто [1100 миллиграмм].

Я вычеркну седьмую [7] букву в слове «любовь» и размажу себя по пятой [5] стенке картонного домика.

Шестым [6] пальцем правой руки я пронзаю Небо, и растворяю пальцы в облаках.

Я получу свою вторую [2] каплю никотину и умрет еще одна лошадь во мне.

Третьей [3] рукой я обниму тебя так крепко, что треснет тишина.

Тридцать четвертой [34] буквой русского алфавита я буду ругаться матом на заборе.

Мое второе [2] я мне будет придумывать жизнь.

На десятом [10] этаже моей сталинской девятиэтажки будет развеиваться флаг, белый флаг, я сдаюсь.

Я поняла, что моим прожектором славы является собственная жизнь. Чего только мне не приносят на блюдцах, а я все глотаю и принимаю. Как таблетки от кашля, только не помогает. Я не ставлю точки, потому что всегда будет продолжение, не банкета так счастья. Счастливые минуты в разговорах по сети, я чувствую не буквы, а чувства. Так тепло от осознания того, что мало того, что чувствую я, так еще и меня. Пропитанная я всеми чувствами. Оголенный нерв. Под бой Курантов я загадывала желания, а сама хотела только одного. В моих зеленых глазах застыла усталость, но ее я запрячу под теплыми снами и темными ресницами. Беспокойно на кроватях засыпать одной, и только мысли кишат в голове. Они то и не дают заснуть спокойно.Сегодня без снов, сегодня замертво падать в бездну. Мотивы музыки разной на душе, и из колонок. Сигареты с белыми фильтрами лежат на столе, их трупы в пепельнице, и я никогда не уйду в след уходящей звезде. Тропы пройдены, и шаги назад уже такие не болезненные, такие сентиментально, как будто перечитываю книгу, пересказываю фильм, передразниваю спектакль.Ниточки – проволочки нервов переплетаются, сматываются в клубочки, заплетаются и танцуют в беспредельном пьянстве союзов внутренних. Дикие расстояния, и я ориентируюсь на северное сияние, и бурчу свои заклинания. Мне хочется развернуться и посмеяться, и я сделаю и делаю это. Мне не надо доказывать свои истинные мысли, ведь как ни крути, они все равно лежат на поверхности. Это как старая болячка, которая засохла, но которую чуть сковырнуть и посачится кровь. Старые раны.
 

Губами на холодное стекло, и потом рисовать.
Снежинки, или неудачная буква «ж» - Жизнь.

Стой, пожалуйста, прямо.
Держи спину ровно.
Губы замрите и не шевелитесь.
И ресницы в полудроже застыньте.

Полусладкие игристые вина стоят на подоконниках, так бы и сбросила все эти бутылки вниз, и следила бы за их брызгами с балкона девятого этажа. Этажи страшные, деревья холодные, снега пластмассовые. Бусы надеваем на тонкие шеи, на пальцы кольца, и платья снимаем с вешалок. Салаты Оливье по 25 рублей за сто грамм, мандарины в упаковках, звезды на елках.
Цветные шары разбиваются о паркетные полы городских квартир. Все оставить в прошлом году, закрыть високосный год черным полотном, выдохнуть. Снова курить и пальцы в креме, кофе и шоколад. Утренние маленькие секреты.
Пишется без мыслей, а бесконечным потоком.
Не читается, не пишется, не слышу.
Закрываю уши от бесконечной тишины телефона.
Хватит.
Компания МТС на мне отыграется, спишет со счетов все. Хватит.

От рулона туалетной бумаги 54 метра оторван ровный прямоугольник. Карандаш из Икеа совсем не заострен, и даже скорей туп, чем наточен. Обслюнявленный грифель, и надкусанный кончик, потертая надпись магазина. Газетка «Комсомольская правда», граненый стакан, соленый огурец, алюминиевая вилка, полуоткрытая банка шпрот, стеклянная бутылка «Дюшес». Бездарный художник садится на табуретку, и начинает чертить линии на этом клочке туалетной бумаги, что на упаковке написано 54 метра, а мы не проверяли, доверчивые твари. Он рисует не с лица, и ни с жопы, он видите ли, рисует, так как видит, гениальностью пышет. С претензией на искусство он выпивает свои пятьдесят и закусывает огурцом, выкуривает беломорину, и кушает шпроты. Масляными руками размазывает линии, смачно живет и грубо харкает на «Правду». Жадными глотками пьет «Дюшес» и отламывает черного хлеба закусить, еще пятьдесят. Такие темпами старикашка размазывает всю картинку, и 54 метра стелятся от кухни до спальни, миную сортир, и комнату для гостей. На старой полутороспальной кроватке он заснет с уже потушенной сигаретой, а этот клочок станет моей жизнью, такой нелепой и такой хреновой.
А на самом деле там не 54 метра, а 52, и обычно пьют не пятьдесят, а сорок пять. Но это уже так не важно.

Я пишу послания Богам, которых нет. Я дарю свои мысли на прочтение сотням людям, и не боюсь слов критики, восхваления, унижения, восхищения. Я больше не боюсь слов. Я тупо надеюсь сама на себя, я реагирую больными нервными клетками на саму себя. Изъедаю себя тем, что скучаю и устаю от этого московского воздуха. Тут все слишком душно, и тесно. А снег крупными хлопьями летит, либо с неба, либо с крыш многоэтажек. Дети на санках, родителей в упряжки и кататься с горок. Хочу покататься на горках, как в детстве, отбивая попы об льды. Чтобы ссадины были от задорного смеха, чтобы потом когда скатишься с горки, возненавидишь горку, потому вверх подниматься лениво, и раз пять еще упадешь. Эх, детство.
А еще здорово было лепить снежные семьи, бабы, деты, Снегурки.. да и сейчас можно, только стали все какие-то напомаженные и нам жалко джинсики в снегу пачкать. Глупо, как-то.

Смотрю вот в зеркало, и мне эта новая девочка с темными волосами почти не знакома, но мне с ней комфортно.
Глазки в дрожащем шорохе, улыбка на лице, а в душе помойка.
Непонятно ничего.
Пишу.. пишу.. пишу.. не остановится.
А я вот и не буду останавливаться

Когда сутками молчит телефон - это не одиночество. Это - плохие друзья.
Когда ты слышишь, как тикают часы - это не одиночество. Это - много свободного времени.
Когда некого ждать - это не одиночество. Это - пессимизм.
Когда воруешь кусочки чужой жизни, чтобы наполнить свою - это не одиночество. Это - неуверенность в себе.
Когда тебе не с кем поговорить и ты начинаешь разговаривать с собой - это не одиночество. Это - болезнь.
Когда ты плачешь целыми днями в пустой квартире - это не одиночество. Это - депрессия.
Когда ты думаешь, что никто тебя не понимает - это не одиночество. Это - эгоизм.
Когда хочется кричать от безысходности - это не одиночество. Это - боль.
Когда ты никому не нужен - это не одиночество. Это - самообман.
Одиночество - это то, что мы сами придумываем, когда нам никто не говорит три простых слова... "- Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ." 

Запасливая. Кто-то смеет говорить мне, что у меня запасы мыслей сохраняются и я выкладываю поочередно. Мне все равно.

Как настораживает ночь.

Процитируй мне строки великих поэтов – романистов, читай мне шепотом, когда в моей квартире все спят, и когда только ты и я, на расстояниях. Мое сердечко наполняется вдохами, а вот с выдохами совсем проблемы, или пробелы. Я заставляю тебя вести себя хорошо, кушать, улыбаться и не забывать, конечно же, мне писать. Сегодня меня пронзило чувство Неба и какая-то внутренняя непонятность. Небо всесильное, и серое, не оседает, а все выше и выше, и нам все холоднее, согреваться горячим чаем, и пальцы в мерзлоте ощущений. Ладони – то не сжимаются, мысли только пишутся и думаются. А по поводу непонятности себя, это я о том, что я чувствую как становлюсь серее, в тон Небу. Ощущение, что я самая банальная, с обычными мечтами о здоровье и бабле, что в моей жизни ничего не меняется, что я просто одна из тех, кого приписывают в серые массы. Буду различать себя на волнах воспоминаний. Перечитывала дневник, и просто все больше и больше расстраиваюсь. Горько внутри от себя самой. Посты грустные, сентиментальные, грязные, и мужчинам, которых уже скорей нет, чем есть. Они проходят мимо, а потом застревают занозами. Нет, никого не хочу вспоминать, все пусть, так как есть, но я никогда не определюсь, и никогда не пойму, что и кто настоящий. Так бесполезно от этого. Глупая девочка.

Сейчас меня зовут Д.М.

Мне 21 год. «М» - это от мужа.

Разведена.

Уезжаю через месяц в Болгарию, к человеку, который дарит мне спокойствие.

Я курю и пью кофе.

Я люблю шарлотку и гранаты. Я ем фрукты.

Я верю в счастье.

Простится со слабой проигранной ролью, прощай. До, свидание мое прошлое. Прощайте стереотипы и убытки, пока-пока /шепотом/.

На моих губах вкус сигарет, и молока, на мне только домашняя одежда, волосы в хвосте /а-ля французская проститутка/.  

Ноготки с синим лаком стучат по клавиатуре, сигарета в рядом стоящей пепельнице, и чай остывает.

Зеленые слова на белоснежной бумаге, оранжевые карандаши на клетчатых листах ученических тетрадей.

Звуки музыки впитываются в меня, не выкинуть, не вытащить кусками, не проиграть на нервах. Диалоги между самой собой в тишине лестничных клеток, где в банке из-под горошка кладбище моих бычков, моих окурков, моих прокуренных легких, и моих потраченных за зря нервов.

Рисую свою свободу на стеклах. Подышала – запотела, возить пальчиком. Не пишу имена, не рисую картины, не вырисовываю циферки. Не проигрываю, потому что не играю.

Осталось удалить жизни и поставить подпись «продолжение следует». Тянемся вечностью, пустотой, и рваными мыслями. Как эти.

Что ж со мной?

Тебе спокойно. Мне тоже. Нам.

Какая нелепая эта жизнь, она изменяется и изменяет. Она становится яркими бликами на стеклах, и стенках. Хочу обклеить свою комнату фотографиями людей, не обязательно друзей, а людьми мимо шагающих. Столько красивых людей, и я так радуюсь за них. Рыжие кудри мои спутываются на белоснежных простынях, губы искусаны по утрам, зацелованная снами, и сжатая в крепких объятиях.Хочется залезть в духовку, и стану курочкой-гриль, приятное лакомство под пиво. Имитация себя в проекции зеркал, без отражения на воде, и только капли из душа покрывают уставшее тело. Захлебываться, это так нужно, но.. нет, больше но.Утро такое раннее, и такое томное, немного прокуренное, и я так много курю. Я эгоистично курю одну за одной, прихлебываю сок, и ненавижу шампанское.Мне нужно набраться сил, и разобрать свою жизнь по полкам, выкинуть ненужных хлам, скрыть пыль воспоминаний, и запрятать всех скелетов. Стекольные мастерские сделают для меня витражные дверцы и я закажу замочек из Венеции, ключики выброшу куда подальше, и так чтобы никто не нашел, и так чтобы заржавело все. Как и прошлое. Ржавчиной на чужих судьбах, и ножами бессердечно закрываться. Слишком много тайн стало явными, и как-то душа разбрасывает себя из поля пшеницы, в лужи грязи. Никто никогда.Некие Данности, я так и не пойму, почему время убегает сквозь пальцы, и мы неутолимо разбегаемся в разных перекрестках судеб.

Какие наши тайны на маленьких диалогах между разными странами одиноких существований. Самое настоящее сейчас это «мы», и я уж не знаю, согласен ты со мной или нет. Ты держишь меня в слепоте твоего мира, прикрываясь, будто это все тайны. Тайны, секреты, недоговорки, молчание.. Я уже так не могу. Выжить месяц. Мне нужно найти силы, и я снова вдохну тебя и себя. Мы это так непонятно, но так важно. Сегодня ты впервые дал слабину и подарил мне стихи. Это на тебя совсем не похоже, а мне от этого бесподобно хорошо, и необъяснимо приятно.

ты бежишь от меня к себе, и от себя к себе.
мы никогда не будем держать друг друга, за потрепанные чужим теплом ладони. мы никогда не будем. ты ненависто читаешь похоть на страницах моего дневника, знаешь уже каждую мою повадку, смотришь на бесконечные фото меня, теребишь себе руки, и стучишь пальчиками по клавиатуре, но никогда не осмелишься дать это прочитать. мы делим кровати с другими, потому что никогда не делили между собой. эгоисты. ты и я никогда не могли подарить друг друга даже вдоха, потому что чувствовали неземное притяжение (скорей только я)
ты ждешь от меня пылкости, а я твою похоть закрываю буквами.
в хорошем фильме "Соблазн", героине на спине оставляли зарубки сколько было у нее мужчин, тогда у нас с тобой были бы искалеченные спины, но моя все так же гладка, и только маленьткая родинка слева. у меня вообще мало родинок, штук 6.
мы читаем друг друга, и ненавидим всех этих прохожих дам, мужчин, друзей и подруг. чудовищное собственничество без намека на любовь. мы просто как два дурака желали друг друга. эгоисты. точки и запятые шрами на телах, бквы душат лентами.
ты знаешь меня не хуже других, знаешь как узнать у меня всю правду, но ты ненавидишь все то, что я пишу, потому что это не тебе. ты ненавидишь имена, но их тут нет, ты ненавидишь города - слишком бегло ты читаешь "Питер", тихо шипишь "Саратов" и теперь убивающе молчишь "Болгария". ты знаешь, насколько я была и есть, насколько я нуждалась в тебе. Но ты сам знаешь, что пройдет время и появятся все новые и новые ты, ты, и еще ты. как же глупо все это. глупо.

кто ты?

"Влюбись меня,если осмелишься" - будем нам девизом.

не перечитываю.
все равно палево.