В печати «закон Лема» появился в интервью Лема, опубликованном в варшавском еженедельнике «И.т.д.» (1979):

«1. Никто ничего не читает.

2. Если читает — не понимает.

3. Если читает и понимает — забывает».

В несколько другой форме этот закон приведен в псевдорецензии Лема «Одна минута человечества» (1983): «Никто ничего не читает; если читает, ничего не понимает; если понимает, немедленно забывает». Именно так он обычно и цитируется.

В «Письмах незнакомке» Андре Моруа (1956) приведено очень близкое по форме изречение, приписываемое актрисе Симоне Синьоре: «Публика не слушает; а если слушает, то не слышит; если же слышит, то не понимает».

Это сходство не случайно. Прообраз обоих высказываний — знаменитое в истории философии утверждение греческого софиста Горгия (IV в. до н.э.): «Ничто не существует; (...) если и существует, то оно не познаваемо (...); если оно и познаваемо, то (...) непередаваемо».

С «законом Лема» перекликаются законы, сформулированные в эссе американского критика Эдмунда Уилсона «Утроенные мыслители» (1938):

«1. Никто не читает ту книгу, которую написал автор, и никто не может прочесть дважды ту же самую книгу. 2. Если двое читают одну книгу, это не одна и та же книга».

Жалобы на то, что никто ничего не читает, появились давно. Английский писатель Сэмюэл Джонсон уже в 1783 г. заметил: «Люди, вообще говоря, не слишком охотно читают книги, если у них есть какое-нибудь другое развлечение» (в беседе с Джеймсом Босуэллом).

Век спустя о том же говорил Оскар Уайльд: «В прежнее время книги писали писатели, а читали читатели. Теперь книги пишут читатели и не читает никто» («Несколько максим для наставления чересчур образованных», 1894). Если это не предвидение эры Интернета, то что это?

В нашей культуре чтение — причем чтение «высокой» литературы — долгое время было занятием высшего сорта, чуть ли не таинством. Можно без особой натяжки сказать, что человек не читающий считался у нас не вполне человеком. В наиболее крайней форме эту мысль выразил Иосиф Бродский: «Есть преступления более тяжкие, чем сжигать книги. Одно из них — не читать их» (речь по случаю присвоения звания поэта-лауреата США, май 1991 г.).

Многим еще памятна история с женой футболиста Жиркова, не знавшей, кто такие Барто и Маршак. А о самом Маршаке Бенедикт Сарнов в книге «Пришествие капитана Лебядкина» (1993) рассказывает такую историю:

«У Александра Трифоновича Твардовского однажды сломалась машина. И старик Маршак, с которым они были дружны, предложил ему:

— Я стар, все равно почти никуда уже не езжу. Бери мою.

На следующее утро машина Маршака стояла у подъезда Твардовского.

Шофер отложил в сторону какую-то толстую книгу и взялся за руль, ожидая указаний: куда ехать?

Твардовскому, понятно, захотелось узнать, что за книгу читает шофер. Он перегнулся через сиденье, глянул: это была „Анна Каренина“. Сердце поэта залило волной радости.

— Ну как? Нравится? — спросил он, кивнув на книгу и, само собой, не сомневаясь в ответе. — Ох, и не говорите! — вздохнул шофер.

И по дороге он рассказал ему такую горестную историю.

— Еду я как-то с Самуил Яковлевичем. Проезжаем мимо какого-то железнодорожного пути. Самуил Яковлевич говорит: „Не узнали, где мы едем? Это ведь то самое место, где Анна Каренина под поезд бросилась“. Я говорю: „Места знакомые. А кто это такая, Анна Каренина? Я ее вроде у вас никогда не встречал...“ Только я сказал эти слова, вижу, Самуил Яковлевич аж побелел. „Остановите машину, голубчик! — говорит. — Я не могу находиться в одной машине с человеком, который не знает, кто такая Анна Каренина“. Насилу, я его уговорил, чтобы до дому доехать. Подъехали мы к дому, он говорит: „Подымитесь со мной, голубчик!“ Ну, думаю, все. Сейчас даст расчет. Однако вышло иначе. Выносит он мне книгу, эту вот самую. И говорит: „Вот, читайте. А до тех пор, пока не прочтете, считайте, что мы с вами не знакомы...“ Вот я и читаю, — горько вздохнул он».

Такое навязывание своей системы ценностей постороннему взрослому человеку едва ли было бы понято в не советской стране. Там, пожалуй, Маршаку ответили бы: «Я же не требую от своих пассажиров знать, как устроен мотор».

Теперь не читающих на много больше, чем читающих. Говоря словами нашего современного афориста Аркадия Давидовича, «писатель пописывает, читатель посматривает телевизор». Или раскладывает пасьянсы в планшетнике, сидит в фейсбуке, говорит по мобильнику. Да и читающие читают вовсе не то, что хотелось бы Бродскому и Маршаку.

И тут уже ничего не попишешь.

Константин Душенко.