Я выхожу из дома, в котором никогда не был. Мои стены, мои лестницы, подъезды. В моей квартире, в которой я никогда не был, Квон собирает вещи, ложится на полусобранные чемоданы и мастурбирует, думая обо мне. Ему пора уезжать. Дом находится рядом с вокзалом, и Квону надо везде успеть, от этого в буквальном смысле зависит его жизнь. Я — легкодоступная плоть, и Квон навсегда в моём сердце, его хуй, единожды коснувшись моих губ, упал с липкого неба в гнездо и запел, расправив крылья. Внутри наушников целые стаи членов пролетают из уха в ухо сквозь парообразный розово-серый мозг. Я люблю тебя, Кан, и никогда тебя не забуду, алло, алло, ты не слышишь, наверное; мы видимся время от времени, мы выдуманы, на улице здороваемся и улыбаемся. Нам так повезло однажды оказаться вместе на одной кровати, это же чудо на самом деле: алкоголь, долгая прогулка, и я наконец достаю свой окаменевший и буквально стучу им по столу, призывая к порядку красивые миндалевидные глаза Кана, мы должны идти с ними в постель немедленно.

Конечно, за то, что мы оказались с ним вместе благодарить надо, прежде всего, нашу общую знакомую, это она шла с нами, это она поддерживала диалог мелодичным смехом, если бы не она, вряд ли мы стали бы целоваться осенним вечером, созданным для поцелуев. Если бы не Конни, с её неразрешимыми вопросами и игрой со словами, оказавшись в постели между нами самым естественным продолжением диалога. Явно ожидая от нас большего, чем просто прикосновений, — проникновений. Верно она была разочарована, когда, попытавшись и так, и этак, я оставил их с Квоном вдвоём расхлёбывать кашу, которую сам же и заварил, заснув в соседней комнате дома, в котором никогда не был. Утром надо было на работу, и моя легкодоступная плоть, испугавшись большего, предпочла ретироваться, оставив рычащие картинки с фиолетовыми зверьми и дальше взбивать пену простыней...

За неимением лучшего слова, про себя я зову этих двоих своими друзьями.