21 октября 1962 г. 47 лет назад

В газете «Правда» появилось стихотворение Евгения Евтушенко «Наследники Сталина»


Бывают моменты, когда история поэзии становится просто Историей. В газете «Правда» появилось стихотворение Евгения Евтушенко «Наследники Сталина», которое было написано поэтом сразу после выноса Сталина из Мавзолея в 1961 году. Но тогда оно было отвергнуто редакциями и целый год ждало «оттепели».

Потрясающе, как можно было написать эти строки тогда, да еще и отнести их в газету.

Нет, Сталин не умер.
Считает он смерть
поправимостью,
Мы вынесли
из Мавзолея
его,
но как из наследников Сталина
Сталина вынести?

Редактор Косолапов, напечатавший до этого «Бабий Яр», посоветовал поэту обратиться прямо в ЦК к референту Хрущева Лебедеву. Лебедев, убежденный противник сталинизма, слегка подредактировал текст и передал адресату.

Реакции Хрущева были совершенно непредсказуемы. Он громил и критиковал Сталина, но никаких других методов правления, кроме сталинизма, не знал. Однако на этот раз в политической борьбе с Молотовым, Маленковым и Кагановичем, отстраненными от власти, ему понадобилась хоть какая-то точка опоры в обществе. И он обрел ее, как ни странно, в поэзии.

Наследников Сталина,
видно, сегодня не зря
хватают инфаркты.
Им, бывшим когда-то опорами,
не нравится время, в котором
пусты лагеря,
а залы, где слушают люди стихи,
переполнены.

Залы действительно переполнены. Люди, не веря своим ушам, слушали слова, которые по своей смелости и правдивости превосходили все, что тогда говорилось по радио и с трибун.

Секретарь Союза писателей Сурков обвинил Евтушенко в антисоветской деятельности за чтение на своих выступлениях стихотворения «Наследники Сталина». И вдруг Хрущев, выступая перед колхозниками в Абхазии, сказал: «Со Сталиным мы не дорассчитались». И зачитал с листа все стихотворение Евтушенко. Свершилось!

Напечатанное многомиллионными тиражами в «Правде» стихотворение повторялось, как молитва, десятками миллионов людей. Страна снова обрела надежду на свободу.


http://www.calend.ru

Пойми же, я спутал, я спутал
Страницы и строки стихов,
Плащом твои плечи окутал,
Остался с тобою без слов...

Пойми, в этом сумраке - магом
Стою над тобою и жду
Под бьющимся праздничным флагом,
На страже, под ветром, в бреду...

И ветер поет и пророчит
Мне в будущем - сон голубой...
Он хочет смеяться, он хочет,
Чтоб ты веселилась со мной!

И розы, осенние розы
Мне снятся на каждом шагу
Сквозь мглу, и огни, и морозы,
На белом, на легком снегу!

О будущем ветер не скажет,
Не скажет осенний цветок,
Что милая тихо развяжет
Свой шелковый, черный платок.

Что только звенящая снится
И душу палящая тень...
Что сердце - летящая птица...
Что в сердце - щемящая лень...

20 октября 1938 года
родился знаменитый английский
фотограф Иен МакМиллан


В середине 1969 года The Beatles записали свой последний совместный альбом, который назывался «Abbey Road». Многие считают его лучшим альбомом знаменитой четверки, несмотря на то, что позже Леннон отзывался о нём крайне отрицательно. Запись пластинки проходила в атмосфере открытой вражды между всеми участниками группы, но, несмотря на это (а может быть благодаря этому), многие песни альбома имеют веселое и радостное звучание.

Рабочее название альбома было «Эверест»; предполагалось даже, что для фотографии на обложку группа должна будет поехать в Гималаи. Но у них, конечно, не было ни времени, ни желания. Когда их спросили, где они хотят сфотографироваться, Пол Маккартни ответил: «Почему бы не сделать это на обычной улице». Он быстро накидал черновик будущей обложки на листе бумаги. Тем временем Джон Леннон и Йоко Оно договорились со своим другом, 30-летним английским фотографом Иеном МакМилланом.

Иен МакМиллан (Iain MacMillan) в то время был мало кому известен. Он окончил среднюю школу в 1954 году, потом некоторое время работал учеником менеджера в небольшой фирме. С 1959 года МакМиллан стал фотографом, в начале 1960-х его фотографии начали появляться в английской прессе. В середине 1960-х годов он познакомился и подружился с Йоко Оно, которая в свою очередь познакомила его с Ленноном.

Знаменитая фотография была сделана 8 августа 1969 года около полвины двенадцатого. «Помню, мы наняли полицейского, чтобы он остановил движение, пока я забирался на стремянку и фотографировал», — вспоминал Иен МакМиллан, — «Я сделал пару фотографий The Beatles переходящих улицу в одном направлении. Потом мы пропустили скопившиеся машины и они пошли в другую сторону — я сделал еще несколько снимков. В конечном итоге я выбрал пятый снимок из шести. Это был единственный кадр, на котором ноги у всех четырех были в форме перевернутой буквы ‘V’ — к этому я и стремился».

Эта фотография стала самой популярной в музыкальном мире — даже более знаменитой, чем фотография The Beatles Ричарда Аведона, которая входит в двадцатку самых дорогих фотографий в мире. Каждый год тысячи фанатов собираются на ставшем знаменитом пешеходном переходе. Каждый мечтает сфотографироваться аля Beatles, хотя это не так уж просто: Abbey Road — довольно оживленная улица, а ради туристов движение никто не останавливает.

***

Фанаты группы оказались также любителями шарад, а в том, что в обложке альбома спрятана загадка, никто не сомневался. Разгадали шараду быстро, буквально на следующий день после выхода пластинки. В самом деле: впереди идет Джон Леннон — весь в белом, потом Ринго Стар — весь в черном, далее Пол Маккартни в сером костюме и босиком, за ним — Джордж Харрисон в рубашке и джинсах. Все ясно: фотография однозначно свидетельствует о … смерти Маккартни. Леннон олицетворяет священника, Стар — могильщика, босые ноги Маккартни не оставляют сомнения в том что его уже нет в живых. Для совсем непонятливых на фотографии присутствует автомобиль Volkswagen Beetle с номерным знаком «LMW 281F». Это расшифровывается совсем просто: LMW значит Linda McCartney is Widow (Линда Маккартни — вдова), 281F — это 28 if (28 если): бедному Полу исполнилось бы 28 если бы он не умер в 27. Это послужило поводом для Маккартни назвать один из своих новых альбомов «Пол жив» («Paul Is Live»). Фотографию для обложки сделал все тот же Иен МакМиллан.

http://www.photoisland.net

Посвящается памяти замечательного человека, Даниила Ивановича Ювачева, придумавшего себе странный псевдоним

– Даниил Хармс – писавшего прекрасные стихи и прозу, ходившего в автомобильной кепке и с неизменной трубкой в зубах, который действительно исчез, просто вышел на улицу и исчез. У него есть такая пророческая песенка:

«Из дома вышел человек
С веревкой и мешком
И в дальний путь, и в дальний путь,
Отправился пешком.
Он шел, и все глядел вперед,
И все вперед глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел,
И вот однажды, поутру,
Вошел он в темный лес,
И с той поры, и с той поры,
И с той поры исчез…»


Лил жуткий дождь,
Шел страшный снег,
Вовсю дурил двадцатый век,
Кричала кошка на трубе,
И выли сто собак.
И, встав с постели, человек
Увидел кошку на трубе,
Зевнул и сам сказал себе –
Кончается табак!
Табак кончается – беда,
Пойду куплю табак,
И вот…, но это ерунда,
И было все не так.

Из дома вышел человек
С веревкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком…
И тут же, проглотив смешок,
Он сам себя спросил –
А для чего он взял мешок?
Ответьте, Даниил!
Вопрос резонный, нечем крыть,
Летит к чертям строка,
И надо, видно, докурить
Остаток табака…

Из дома вышел человек
Та-а-та с посошком…
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
Он шел, и все глядел вперед,
И все вперед глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел…
А может, снова все начать,
И бросить этот вздор?!.
Уже на ордере печать
Оттиснул прокурор…

Начнем вот эдак – пять зайчат
Решили ехать в Тверь…
А в дверь стучат, а в дверь стучат –
Пока не в эту дверь.
Пришли зайчата на вокзал,
Прошли зайчата в зальце,
И сам кассир, смеясь, сказал –
Впервые вижу зайца!
Но этот чертов человек
С веревкой и мешком,
Он и без спроса в дальний путь
Отправился пешком,
Он шел, и все глядел вперед,
И все вперед глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел…

И вот однажды поутру,
Вошел он в темный лес,
И с той поры, и с той поры,
И с той поры исчез.
На воле – снег, на кухне – чад,
Вся комната в дыму,
А в дверь стучат,
А в дверь стучат,
На этот раз – к нему!
О чем он думает теперь,
Теперь, потом, всегда,
Когда стучит ногою в дверь
Чугунная беда?!

И тут ломается строка,
Строфа теряет стать,
И нет ни капли табака,
А там – уж не достать!
И надо дописать стишок,
Пока они стучат…
И значит, все-таки – мешок,
И побоку зайчат,
(А в дверь стучат!)
В двадцатый век!
(Стучат!)
Как в темный лес.
Ушел однажды человек
И навсегда исчез!..

Но Парка нить его тайком
По-прежнему прядет,
А он ушел за табаком.
Он вскорости придет.
За ним бежали сто собак,
И кот по крышам лез…
Но только в городе табак
В тот день как раз исчез.
И он пошел в Петродворец,
Потом пешком в Торжок…
Он догадался, наконец,
Зачем он взял мешок…

Он шел сквозь свет
И шел сквозь тьму,
Он был в Сибири и в Крыму,
А опер каждый день к нему
Стучится, как дурак…
И много, много лет подряд
Соседи хором говорят –
Он вышел пять минут назад,
Пошел купить табак…

http://lib.rus.ec

Когда гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые - как художника кистью,
Картину кончающего наконец,

Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно желтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине - забыт.

Здесь в окне, по утрам, просыпается свет,
Здесь мне, все, как слепому, на ощупь знакомо…
Уезжаю из дома! Уезжаю из дома!
Уезжаю из дома, которого нет.

Это дом и не дом.
Это дым без огня.
Это пыльный мираж или Фата-Моргана.
Здесь Добро в сапогах, рукояткой нагана
В дверь стучало мою, надзирая меня.

А со мной кочевало беспечное Зло.
Отражало вторженья любые попытки,
И кофейник с кастрюлькой на газовой плитке
Не дурили и знали свое ремесло..

Все смешалось – Добро, Равнодушие, Зло.
Пел сверчок деревенский в московской квартире.
Целый год благодати в безрадостном мире –
Кто из смертных не скажет, что мне повезло?!

И пою, что хочу, и кричу, что хочу,
И хожу в благодати, как нищий в обновке.
Пусть движенья мои в этом платье неловки –
Я себе его сам выбирал по плечу!

Но Добро, как известно, на то и Добро,
Чтоб уметь притвориться – и добрым, и смелым,
И назначить, при случае, – черное – белым,
И веселую ртуть превращать в серебро.

Все причастно Добру.
Все подвластно Добру.
Только с этим Добрынею взятки не гладки.
И готов я бежать от него без оглядки
И забиться, зарыться в любую нору!..

Первым сдался кофейник: Его разнесло,
Заливая конфорки и воздух поганя…
И Добро прокричало, гремя сапогами,
Что во всем виновато беспечное Зло!

Представитель Добра к нам пришел поутру,
В милицейской (почудилось мне!) плащ-палатке…
От такого, попробуй – сбеги без оглядки,
От такого, поди-ка, заройся в нору!

И сказал Представитель, почтительно-строг,
Что дела выездные решают в ОВИРе,
Но что Зло не прописано в нашей квартире,
И что сутки на сборы – достаточный срок!

Что ж, прощай, мое Зло! Мое доброе Зло!
Ярым воском закапаны строчки в псалтыри.
Целый год благодати в безрадостном мире –
Кто из смертных не скажет, что мне повезло!

Что ж, прощай и – прости!
Набухает зерно.
Корабельщики ладят смоленые доски.
И страницы псалтыри – в слезах, а не в воске,
И прощальное в кружках гуляет вино!

Я растил эту ниву две тысячи лет –
Не пора ль поспешить к своему урожаю?!
Не грусти! Я всего лишь навек уезжаю От Добра и из дома –
Которого нет!

http://lib.rus.ec

…Когда я уезжал из России, я не взял с собой никаких бумаг. Ни черновиков, ни записных книжек, ничего решительно. Я не был уверен, что бумаги мои пропустят, и понадеялся на свою память. Память меня не подвела! Но, тем не менее, сегодня, сейчас, три года спустя, я с великим трудом заставляю себя закончить работу над составлением этого сборника. Многие стихи-песни, помещенные здесь, были сочинены еще в России, это последние стихи, которые подписаны словами – Москва, Жуковка, Серебряный бор, Переделкино. И мне очень трудно расстаться с этими стихами! Мне все время кажется, что было что-то еще, и еще, и еще, что я, все-таки, многое растерял, забыл… Может быть, я и вправду что-то забыл!

Александр Галич


…Когда умирают травы – сохнут,
Когда умирают звезды – гаснут,
Когда умирают кони – они дышат,
А когда умирают люди – поют песни!
Велемир Хлебников


Когда я вернусь
Когда я вернусь…
Ты не смейся, когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли по февральскому снегу,
По еле заметному следу – к теплу и ночлегу –
И вздогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь –
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!..

Послушай, послушай, не смейся,
Когда я вернусь
И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,
И прямо с вокзала – в кромешный, ничтожный, раешный –
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!..

Когда я вернусь,
Я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит в меня и заплещется в сердце моем –
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!

Когда я вернусь,
Засвистят в феврале соловьи –
Тот старый мотив – тот давнишний, забытый, запетый.
И я упаду,
Побежденный своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои!
Когда я вернусь.
А когда я вернусь?!..

http://lib.rus.ec

Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама

…в квартире, где он жил, находились он, Надежда Яковлевна и Анна Андреевна Ахматова, которая приехала его навестить из Ленинграда. И вот они сидели все вместе, пока длился обыск, до утра, и пока шел этот обыск, за стеною, тоже до утра, у соседа их, Кирсанова, ничего не знавшего об обыске, запускали пластинки с модной в ту пору гавайской гитарой…

«И только и света,
Что в звездной колючей неправде,
А жизнь промелькнет Театрального капора пеной,
И некому молвить Из табора улицы темной…»
Мандельштам

Всю ночь за стеной ворковала гитара,
Сосед-прощелыга крутил юбилей,
А два понятых, словно два санитара,
А два понятых, словно два санитара,
Зевая, томились у черных дверей.
И жирные пальцы, с неспешной заботой,
Кромешной своей занимались работой,
И две королевы глядели в молчаньи,
Как пальцы копались в бумажном мочале,
Как жирно листали за книжкою книжку,
А сам-то король – все бочком, да вприпрыжку,
Чтоб взглядом не выдать – не та ли страница,
Чтоб рядом не видеть безглазые лица!
А пальцы искали крамолу, крамолу…
А там за стеной все гоняли «Рамону»:

«Рамона, какой простор вокруг, взгляни,
Рамона, и в целом мире мы одни».

«…А жизнь промелькнет
Театрального капора пеной…»
И глядя, как пальцы шуруют в обивке,
Вольно ж тебе было, он думал, вольно!
Глотай своего якобинства опивки!
Глотай своего якобинства опивки!
Не уксус еще, но уже не вино!
Щелкунчик-скворец, простофиля-Емеля,
Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!
На что ты истратил свои золотые?!
И скучно следили за ним понятые…
А две королевы бездарно курили
И тоже казнили себя и корили –
За лень, за небрежный кивок на вокзале,
За все, что ему второпях не сказали…
А пальцы копались, и рвалась бумага…
И пел за стеной тенорок-бедолага:

«Рамона, моя любовь, мои мечты,
Рамона, везде и всюду только ты…»

«…И только и света,
Что в звездной, колючей неправде…»
По улице черной, за вороном черным,
За этой каретой, где окна крестом,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Пока, обессилев не рухну пластом!
Но слово останется, слово осталось!
Не к слову, а к сердцу приходит усталость,
И хочешь, не хочешь – слезай с карусели,
И хочешь, не хочешь – конец одиссеи!
Но нас не помчат паруса на Итаку:
В наш век на Итаку везут по этапу,
Везут Одиссея в телячьем вагоне,
Где только и счастья, что нету погони!
Где, выпив «ханжи», на потеху вагону,
Блатарь-одессит распевает «Рамону»:

«Рамона, ты слышишь ветра нежный зов,
Рамона, ведь это песнь любви без слов…»

«…И некому, некому,
Некому молвить
Из табора улицы темной…»

http://lib.rus.ec

ПАМЯТИ Б. Л. ПАСТЕРНАКА
»…правление Литературного Фонда СССР извещает о смерти писателя, члена Литфонда, Бориса Леонидовича Пастернака, последовавшей 30 мая сего года, на 71 году жизни, после тяжелой и продолжительной болезни, и выражает соболезнование семье покойного».

Единственное, появившееся в газетах, вернее, в одной – «Литературной газете», – сообщение о смерти Б. Л. Пастернака.


Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели…
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье…
Он не мылил петли в Елабуге.
И с ума не сходил в Сучане!
Даже киевские «письмэнники»
На поминки его поспели!..
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И не то, чтобы с чем-то за сорок,
Ровно семьдесят – возраст смертный,
И не просто какой-то пасынок,
Член Литфонда – усопший сметный!
Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели его метели…
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!

«Мело, мело, по всей земле, во все пределы,
Свеча горела на столе, свеча горела…»

Нет, никая не свеча,
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!
А зал зевал, а зал скучал –
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму, и не в Сучан,
Не к «высшей мере»!
И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу,
Голосованьем!
И кто-то, спьяну вопрошал:
«За что? Кого там?»
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом…
Мы не забудем этот смех,
И эту скуку!
Мы поименно вспомним всех,
Кто поднял руку!

«Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку…»

Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул…
А над гробом встали мародеры,
И несут почетный…
Ка-ра-ул!

http://lib.rus.ec

Кирмес в Германии

18 октября (дата для 2009 года)


Праздник начинается с откапывания Кирмеса, соломенного чучела с бутылочкой шнапса, которого закапывают в землю за 2 недели до этого дня.

Затем чучело торжественно несут через всю деревню к украшенному лентами, гирляндами и фруктами дереву, и закрепляют его на верхушке. После пышного богослужения и обеда начинаются танцы вокруг Кирмеса.

Танцующие пары передают друг другу букет цветов, и та пара, у которой в момент сигнала-выстрела окажется букет, в знак победы лакомится кренделем. На следующий день праздника принято посещать могилы родственников. А на третий день все приглашаются на «похороны Кирмеса».

Шуточная траурная процессия ряженых с факелами идет на пустырь, где закапывают чучело вместе с неразлучной бутылкой шнапса, стеклянными осколками, головой петуха, костями окорока и кусками пирога. Все это символизирует благодарность народа за урожайный год и считается, что чем радостнее провести праздник Кирмес, тем лучше будет следующий урожай, а уничтожение чучела — это избавление от вредных привычек и всех неприятностей.

http://ww.calend.ru

Говардхана Пуджа


18 октября (дата для 2009 года)

Говардхана Пуджа отмечается в один из дней праздника Дивали, главным образом, на Севере Индии в честь поднятия горы Говардхана Кришной. Согласно легенде, жители Гокуля обычно отмечали этот праздник в честь Бога Индры и поклонялись ему после окончания сезона муссонов.

Однажды юный Кришна остановил их от жертвенных молитв Богу Индре, который в ужасном гневе наслал потоп на Гокуль. Люди были испуганы тем, что ливень стал их наказанием за неуважение к Индре. Но Бог Кришна заверил, что никакая беда не коснется их. Он поднял гору Говардхана своим маленьким пальцем и уберег людей и зверей от дождя. После этого Кришна получил эпитет Говардхандхари, а Бог Индра признал превосходство Кришны.

Говардхана — это небольшой холмик в Брадже, близ Матхуры. В этот день праздника Дивали жители Пенджаба, Харьяны, Уттар-Прадеша и Бихара сооружают из коровьего навоза холмики, украшают цветами и поклоняются им.

Этот день также называется Аннакут, что значит гора еды. Верующие люди бодрствуют всю предшествующую ночь и готовят 56 или 108 различных видов еды, чтобы предложить ее Богу Кришне. В храмах, особенно в Матхуре и Натхадваре, божеств купают в молочных ваннах, одевают их в блестящие наряды, украшенные алмазами, жемчугами, рубинами и другими драгоценными камнями.

После молитв и поклонения, разнообразные сладости выкладываются в своеобразную гору перед божествами, затем верующие приближаются к Горе еды и берут немного освященной еды из нее.

http://www.calend.ru

18 октября 1957 года
родился талантливый американский
фотожурналист Дэвид Лисон


За 20 лет работы фотожурналистом Дэвид Лисон (David Leeson) побывал более чем в 60 странах. Ему неоднократно приходилось бывать в зоне военных действий. Его фоторепортажи поведали миру о войне в Анголе, Боснии, Сальвадоре, Никарагуа, Панаме, Перу, Судане.… Дважды — в 1991 и 2003 годах — он побывал в Ираке.

Его репортажи получили немало престижных наград. До 2004 года он дважды номинировался на Пулецеровскую премию: в 1985 году за фоторепортаж о расовой дискриминации в Южной Африке и в 1994 за фотографию о наводнении в южном Техасе.

В 2003 году Дэвид Лисон провел 6 недель с Третьей пехотной дивизией в Ираке, где снимал репортаж для газеты «Dallas Morning News». Ему пришлось быть свидетелем 23 продолжительных боевых операций на линии фронта. В следующем, 2004 году эта работа принесла ему Пулицеровскую премию. Кроме этого Дэвид Лисон получил и армейскую награду — знамя подразделения, в котором он работал. «Это высочайшая честь, которой меня удостаивали в моей жизни. Пулицеровская премия меркнет в сравнении с этим», — призновался он позднее.

***

Отрывок из беседы Дэвида Лисона с издателем интернет-журнала
«The Digital Journalist» Дирком Халстидом

Дирк Халстид: Что бы ты посоветовал молодым фотографам, которые заходят посвятить себя военной фотожурналистике?

Дэвид Лисон: Во-первых, поставить себе цель и стремится к ней. С самого начала свой карьеры я мечтал сделать фотографию или серию фотографий, который помогут остановить войну. Это — чувство цели. Если у тебя есть цель, если ты знаешь, кто ты такой и что ты делаешь, ничто не сможет тебя остановить. И еще. То что я сейчас скажу не популярно и многие меня осудят, но есть такие фотографии за которые стоит умереть. Это не значит, что ты должен бросаться под пули — это конечно глупо. Нужно сделать все, чтобы вернуться домой, живым и здоровым, и рассказать свою историю. Ты должен сам найти границу между глупостью и смелостью.

Я говорю молодым фотографам: не мешкайте.
У тебя есть цель. Шевелись. Сними, что ты должен снять. Не лодырничай. Не шляйся по злачным местам. И никогда не позволяй толпе окружить себя.
У меня был такой случай — я вообще делал много ошибок. И однажды чуть не поплатился жизнью.
В 1985-м я снимал беспорядки в Южной Африке — там было 100-150 человек с ножами и покрышками, которые они собирались облить бензином, одеть на головы своим пленным и поджечь. И я залез на крышу арендованной машины, чтобы это сфотографировать — конечно, это было сплошной бравадой, а я — самоуверенным дураком. Я не осматривался вокруг и никто не прикрывал мне спину — и я не заметил, как сзади подошла другая банда. Они стащили меня с крыши, и я упал на капот автомобиля. Тогда они стали душить меня и вырывать камеру. Мне кое-как удалось вырваться.

Дирк Халстид: В подобных ситуациях опасность может возникнуть в любой момент.

Дэвид Лисон: Камера защищает меня. Она, конечно, не остановит пулю. Но в моральном аспекте — это щит. Однажды во время беспорядков я опустил камеру и стал просто наблюдать за тем, что происходит. Я стоял и думал: «Не может быть. Это все происходит не со мной. Какого чёрта я тут делаю?»
Но когда я поднял камеру, я снова осознал свою миссию. В Ираке, один из самых жутких для меня моментов был не в том, что я оказался на волосок от смерти. Я потерял «чувство цели». Это было во время минометного обстрела. Как только начался обстрел, я быстро запрыгнул в бронемашину. Моя реакция спасла мне жизнь. И знаешь, что было самое страшное? Все журналисты — ну, может быть не все, но многие — больше всего на свете боятся, что они станут свидетелями чего-нибудь действительно большого, а камеры под рукой не окажется. И вот я лежу, прикрывая голову руками — ведь я даже шлема не успел одеть и думаю: «Господи, когда же это закончится». Чуть попозже я услышал крики о помощи, потом кто-то спросил все ли у нас в порядке. Всюду была суматоха. Все были в замешательстве. Я потянулся за фотоаппаратом и … не нашел его. Я был в ужасе, стал выкрикивать ругательства. Позже я думал: «Почему это беспокоило меня больше, чем факт, что я чуть не погиб?» Да потому что единственная причина, которая привела меня сюда — фотографировать, сохранить этот момент для истории. С тех пор я никогда не расстаюсь с камерой.

http://photoisland.net

День Рогатого Бога Британии


Это лесное божество имело множество имен и было известно далеко за пределами Британии. В Уэльсе его называли Ато, Рогатый Бог; в Виндзорском лесу — Эрни-Охотником; иногда его называли еще Цернунном. Однако, это были аспекты одного и того же божества и его сил. Но какое бы имя он не носил, как бы его ни изображали, у него была одна неизменная отличительная черта — оленьи рога на голове.

Местные жители утверждают, что Эрни-Охотник до сих пор бродит по лесам в окрестностях Виндзорского замка. В 1964 году его видели мчащимся через лес верхом на огнедышащей лошади.

И в наше время в некоторых местностях Британии осенью отмечают праздник Великого Рога. Мужчины расхаживают по улицам с прикрепленными к головам оленьими рогами. Это напоминание о том, что древнее лесное божество распоряжается плодовитостью лесных животных.

Этот бог отворяет Врата Жизни и Смерти, является Великим Отцом, Хозяином всей Природы. Друиды знали его, как Ху Гадерна, Рогатого Бога плодородия и плодовитости.

http://www.calend.ru

ЛЕТА

Страстной чредою крестных вех,
О сердце, был твой путь унылый!
И стал безлирным голос милый,
И бессвирельным юный смех.

И словно тусклые повязки
Мне сделали безбольной боль;
И поздние ненужны ласки
Под ветерком захолмных воль.

В ночи, чрез терн, меж нами Лета
Прорыла тихое русло,
И медлит благовест рассвета
Так погребально и светло.

УЭСТ, НАТАНАЭЛ (West, Nathanael) (1903–1940), американский писатель. Уэст (псевдоним Натана Вайнстайна, Weinstein) родился 17 октября 1903 в Нью-Йорке.

Не окончив средней школы, с поддельным аттестатом он поступил в университет Тафтса и почти сразу перевелся в университет Брауна – также с поддельным свидетельством, что позволило ему досрочно завершить образование в 1924. Проведя год в Париже, вернулся в Нью-Йорк и стал работать администратором гостиницы, одновременно сотрудничая с У.К.Уильямсом в журнале «Контакт». В 1935 переехал в Калифорнию, где и провел последние годы жизни, подвизаясь в качестве киносценариста. В апреле 1940 женился на Эйлин Маккенни. Погиб в автомобильной катастрофе близ Эль-Сентро (шт. Калифорния) 23 декабря 1940.

Тема повести Сны Бальсо Снелла (The Dream Life of Balso Snell, 1931) – утрата иллюзий; это комическая фантазия.
Шедевром Уэста считается Мисс Лоунлихартс (Miss Lonleyhearts, 1933). Под таким псевдонимом (букв. «друг скорбящих») пишет герой, журналист, ведущий на страницах газеты диалог с читателями; ежедневно к нему приходят их письма, «нарубленные из теста бед сердцевидным ножом». Первое время он отвечает на них утешениями, над которыми внутренне смеется сам, но затем, все больше входя в роль Христа, начинает сострадать своим респондентам. Сострадание, постепенно приобретающее характер безумия, приносит больше вреда, чем пользы. История завершается мученичеством героя: в него случайно стреляет калека, которого он пытался пригреть.

Круглый миллион (A Cool Million, 1934) – пародия на «романы успеха», в которых молодой человек благодаря удаче и крепкой хватке завоевывает место под солнцем. Пытаясь сколотить состояние, Лемюэл Питкин терпит одну катастрофу за другой.

День саранчи (The Day of the Locust, 1939) – повесть о Голливуде. Центральный персонаж, Тод Хекст, живописец, ставший художником кино, воспринимает столицу кинематографа как город фасадов, деформирующий души своих обитателей – и самих кинематографистов, и замороченных зрителей.

http://www.krugosvet.ru

СОЛНЦЕВОРОТ

Была зима; лежали плотно
Снега над взрытостью полей,
Над зыбкой глубиной болотной
Скользили, выводя изгибы,
Полозья ровные саней.

Была зима; и спали рыбы
Под твердым, неподвижным льдом.
И даже вихри не смогли бы,
В зерне замерзшем и холодном,
Жизнь пробудить своим бичом!

Час пробил. Чудом очередным,
Сквозь смерть, о мае вспомнил год.
Над миром белым и бесплодным
Шепнул какой-то нежный голос:
"Опять пришел солнцеворот!"

И под землею, зерна, чуя
Грядущей жизни благодать,
Очнулись, нежась и тоскуя,
И вновь готов безвестный колос
Расти, цвести и умирать!

17 октября 1958 года
скончался знаменитый американский
фотограф Пол Аутербриж

Искусство — это жизнь видимая сквозь внутреннее стремление человека к красоте и совершенству, это бегство от низменных реалий в мир фантазии.

Пол Аутербриж
Пол Аутербриж (Paul Outerbridge, 1896-1958) впервые столкнулся с фотографией в конце 1910-х годов во время службы в армии, а после демобилизации учился в Школе фотографии Кларенса Уайта. Он оказался способным учеником — уже во время обучения его фотографии стали появляться в таких журналах как «Vanity Fair» и «Vogue».

В 1925 году состоялась персональная выставка Пола Аутербрижа в Лондоне, после чего он несколько лет прожил в Париже. В Европе он подружился с выдающимися художниками и фотографами: Марселем Дюшаном, Пабло Пикассо, Ман Реем и Беренис Эббот. Некоторое время Аутербриж вместе с Эдвардом Стейхеном работал для французского «Vogue». В 1929 году 12 его фотографий были представлены на знаменитой международной выставке «Film und Foto» в Германии.

Вернувшись в Нью-Йорк Аутербриж занялся цветной фотографией и в 1930-х годах стал известным специалистом в области Карбро-процесса. «Несмотря на мой значительный опыт в области фотографии, я долгое время не был уверен смогу ли я когда-нибудь сделать хороший отпечаток с помощью Карбро-процесса», — вспоминал фотограф, — «Трудности, которые мне приходилось преодолевать, незнакомы нынешним фотографам, использующим более современные и простые методики. Себестоимость каждого снимка составляла 150 долларов, не считая многих часов работы. Нужно было сделать три различных снимка с разной экспозицией с тремя цветными фильтрами. Потом эти три отдельных снимка толщиной одна тысячная дюйма нужно было перенести на бумагу один за другим, накладывая их друг на друга с абсолютной точностью». В 1940 году Аутербриж выпустил книгу «Цветная фотография» («Photography in Color») вскоре ставшую классической.

В 1940-1950 годах Пол Аутербриж имел довольно скандальную репутацию. Его эксперименты с обнаженной натурой, которые в наши дни представляются легкой эротикой, в середине XX века казались чуть ли не порнографией. Американская, как и мировая общественность не была готова к реалистичности цветной фотографии обнаженной натуры, к смелым фетишистским позам моделей. Эротические фотографии Аутербрижа не участвовали в выставках и не печатались в журналах — зато их охотно скупали частные коллекционеры.

http://www.photoisland.net

Медленно в двери церковные
Шла я, душой несвободная,
Слышались песни любовные,
Толпы молились народные.

Или в минуту безверия
Он мне послал облегчение?
Часто в церковные двери я
Ныне вхожу без сомнения.

Падают розы вечерние,
Падают тихо, медлительно.
Я же молюсь суевернее,
Плачу и каюсь мучительно.

16 октября 1946 года
родился знаменитый американский
фотограф Брюс Гилден


В детстве Брюс Гилден (Bruce Gilden) мог часами сидеть у окна, наблюдая за жизнью улицы. И когда в 1968 году он посмотрел знаменитый фильм Микеланджело Антониони «Фотоувеличение» («Blow-up») судьба его была решена — он решил стать уличным фотографом. Сначала он занимался фотографией как хобби, а зарабатывал на жизнь, работая таксистом. Но мало-помалу фотография из хобби стала его основной профессией и он достиг в ней больших успехов: стал членом знаменитого фотоагентства «Магнум», издал более десятка книг, получил ряд престижных международных премий. Брюс Гилден, сделал большие фото-проекты в Нью-Йорке, на Гаити, во Франции и Японии, участвовал во множестве выставок. Его работы широко представлены в музеях и галереях во всем мире.

***

Брюс Гилден о фотографии:

•Я фотографирую, потому что я … фотографирую. Я мог бы дать какой-нибудь замысловатый ответ на это вопрос, но на самом деле это просто у меня в крови.

•Сильное влияние на меня оказала Лизетт Модел. У нее сильные фотографии: они очень графичны и очень наполнены эмоционально. Она любила фотографию и любила людей с характером.

•Хотя в последние пять лет я много читаю современную американскую, британскую и ирландскую литературу, главное влияние помимо фотографии на меня оказывает кинематограф: я люблю образность черно-белых фильмов, я — продукт черно-белого телевидения и поэтому я работаю исключительно в черно-белых тонах.

•Наверно меня можно классифицировать как уличного фотографа, потому что я в основном работаю на улице. Если вы будете наблюдать за мной во время работы на улице, вы увидите очень активного, энергичного человека, который в стиле спортивного танца скачет вокруг кого-нибудь. Думаю, так ведут себя все фотографы.

•Я фотографирую на улицах Нью-Йорка уже более 20 лет. Очень трудно фотографировать на тех же улицах и находить что-то новое. Я заметил, что когда у меня нет камеры, я рассматриваю архитектуру. Но когда я с камерой — я не подымаю глаз на здания, потому что я высматриваю людей, которых мне захочется сфотографировать.

•Часто на фотографии я вижу что-то, что я не заметил когда фотографировал. Иногда это счастливый случай, который превращает картинку в хорошую фотографию. Но бывает — что-то попадет в кадр и фотография перестает работать.

http://www.photoisland.net

Страна: Ирландия
Родился: 1854-10-16
Умер: 1900-11-30

Биография:

Оскар Уайльд родился 16 октября 1854 г. в Дублине, в протестантской семье хирурга сэра Уильяма Уайльда. Мать Оскара — леди Джейн Франчески Уайльд — светская дама, которая также писала стихи под псевдонимом Speranza — Надежда, подчеркивая этим своё сочувствие освободительному движению Ирландии.

Уайльд изучал классическую литературу в колледже Святой Троицы в Дублине, после чего получил стипендию на обучение в Оксфордском университете (Магдален колледж). Окончил Оксфорд в 1878 г. с отличием, и там же получил престижную премию Ньюдигейт за стихотворное произведение «Равенна» (Ravenna, 1878). В университетские годы Уайльд был известен своим экстравагантным образом жизни и прогрессивными убеждениями, был сторонником эстетизма, из-за чего получил плохую репутацию.

По окончании университета, благодаря своему таланту, остроумию и умению привлечь внимание, Уайльд быстро влился в литературные круги. Его первый поэтический сборник «Стихи» написан в духе прерафаэлитов, опубликован в 1881 году, незадолго до того, как Уайльд отправился с лекциями в Северную Америку.

После женитьбы на Констанс Ллойд в 1884, свет увидел ряд сборников рассказов для детей, изначально написанных для его сыновей.

Период зрелого и интенсивного литературного творчества Уайльда охватывает 1887—1895. В эти годы появились: сборник рассказов «Преступление лорда Артура Севиля» (Lord Savile’s crime, 1887), два тома сказок «Счастливый принц» (The Happy prince, 1888) и «Гранатовый домик» (A House of pomegranates, 1892), цикл диалогов и статей, излагающих эстетические взгляды Уайльда — «Упадок лжи» (The Decay of Lying, 1889), «Критик как художник» (The Critic as Artist, 1890) и др. В 1891 вышло в свет наиболее прославленное произведение Уайльда — роман «Портрет Дориана Грея» (The Picture of Dorian Gray).

С 1892 начал появляться цикл великосветских комедий Уайльда, написанных в духе драматургии Ожье, Дюма-сына, Сарду, — «Веер леди Уиндермир» (Lady Windermere’s Fan, 1892), «Женщина, не стоящая внимания» (A woman of no importance, 1893), «Идеальный муж» (An ideal husband, 1894), «Как важно быть серьёзным» (The importance of being earnest, 1895). Эти комедии, лишённые действия и характерности персонажей, но полные остроумной салонной болтовни, эффектных афоризмов, парадоксов, имели большой успех на сцене. В 1893 году Уайльд написал на французском языке драму в стихах «Саломея», имевшую ещё больший успех. Пьесе было отказано в лицензии в Лондоне, однако позже в 1905 она послужила основой для одноименной оперы Рихарда Штраусса, и была опубликована в Англии в переводе близкого друга Уайльда лорда Альфреда Дугласа.

Отец лорда Дугласа, маркиз Куинсберри, не одобрял близкие отношения своего сына с драматургом сомнительной репутации. После того как маркиз публично оскорбил Уайльда, разгорелась бурная ссора, которая послужила поводом для тюремного заключения Уайльда в 1895 за гомосексуализм (согласно действовавшему тогда закону, карающему «непристойное поведение» или содомию). Его осудили на два года тюремного заключения и исправительных работ, после чего Уайльд обанкротился, и его здоровье серьёзно ослабло. В тюрьме он написал одно из последних своих произведений — исповедь в виде письма к лорду Дугласу «De profundis» (1897, опубл. 1905; полный неискажённый текст впервые опубл. в 1962). Полагаясь на финансовую поддержку близких друзей, в 1897 Уайльд переехал во Францию и сменил имя на Себастьяна Мельмота (Sebastian Melmoth). В то время он написал знаменитую поэму «Баллада Редингской тюрьмы» (Ballade of Reading Gaol, 1898). Оскар Уайльд скончался в изгнании во Франции 30 ноября 1900 года от острого менингита, вызванного ушной инфекцией. Он был похоронен в Париже.

Основной образ у Уайльда — денди-вивёр, апологет аморального эгоизма и праздности. Он борется со стесняющей его традиционной «рабьей моралью» в плане измельчённого ницшеанства.
Конечная цель индивидуализма Уайльда — полнота проявления личности, усматриваемая там, где личность нарушает установленные нормы. «Высшие натуры» Уайльда наделены утончённой извращённостью. Пышный апофеоз самоутверждающейся личности, разрушающей все преграды на пути своей преступной страсти, представляет собой «Саломея». Соответственно кульминационной точкой эстетизма Уайльда оказывается «эстетика зла». Однако воинствующий эстетический имморализм является у Уайльда лишь исходным положением; развитие идеи всегда приводит в произведениях Уайльда к восстановлению прав этики.

Любуясь Саломеей, лордом Генри, Дорианом, Уайльд всё же вынужден осудить их. Ницшеанские идеалы терпят крушение уже в «Герцогине Падуанской».
В комедиях Уайльда совершается «снятие» имморализма в комическом плане, его имморалисты-парадоксалисты оказываются на практике блюстителями кодекса буржуазной морали. Почти все комедии строятся на искуплении некогда совершённого антиморального поступка. Следуя по пути «эстетики зла», Дориан Грей приходит к уродливому и низменному. Несостоятельность эстетического отношения к жизни без опоры в этическом — тема сказок «Звёздное дитя» (The star child), «Рыбак и его душа» (The Fisherman and his soul). Рассказы «Кентрвилльское привидение» (The Canterville ghost), «Натурщик-миллионер» и все сказки Уайльда кончаются апофеозом любви, самопожертвования, сострадания к обездоленным, помощи бедным. Проповедь красоты страдания, христианства (взятого в этико-эстетическом аспекте), к которой Уайльд пришёл в тюрьме (De profundis), была подготовлена в его предшествующем творчестве. Не чужд был Уайльд и заигрываний с социализмом [«Душа человека при социалистическом строе» (The soul of man under socialism, 1891)], который в представлении Уайльда ведёт к праздной, эстетской жизни, к торжеству индивидуализма.

В стихах, сказках, романе Уайльда красочное описание вещественного мира оттесняет повествование (в прозе), лирическое выражение эмоций (в поэзии), давая как бы узоры из вещей, орнаментальный натюрморт. Основной объект описания — не природа и человек, а интерьер, натюрморт: мебель, драгоценные камни, ткани и т. п. Стремление к живописной многокрасочности определяет тяготение Уайльда к восточной экзотике, а также к сказочности. Для стилистики Уайльда характерно обилие живописных, подчас многоярусных сравнений, часто развёрнутых, крайне детализированных. Сенсуализм Уайльда, в отличие от импрессионистического, не ведёт к разложению предметности в потоке ощущений; при всей красочности стиля Уайльда для него характерны ясность, замкнутость, граненость формы, определённость предмета, не расплывающегося, но сохраняющего чёткость контуров. Простота, логическая точность и ясность языкового выражения сделали хрестоматийными сказки Уайльда.

Уайльд с его погоней за изысканными ощущениями, с его гурманским физиологизмом чужд метафизических стремлений. Фантастика Уайльда, лишённая мистической окраски, является либо обнажённо-условным допущением, либо сказочной игрой вымысла. Из сенсуализма Уайльда вытекает известное недоверие к познавательным возможностям разума, скептицизм. В конце жизни, склоняясь к христианству, Уайльд воспринял его лишь в этическом и эстетическом, а не в собственно религиозном плане. Мышление у Уайльда приобретает характер эстетической игры, выливаясь в форму отточенных афоризмов, поражающих парадоксов, оксюморонов. Главную ценность получает не истинность мысли, а острота её выражения, игра слов, преизбыток образности, побочных смыслов, который свойственен его афоризмам. Если в иных случаях парадоксы Уайльда имеют целью показать противоречие между внешней и внутренней стороной изображаемой им лицемерной великосветской среды, то часто их назначение — показать антиномичность нашего рассудка, условность и относительность наших понятий, ненадёжность нашего знания. Уайльд оказал большое влияние на декадентскую литературу всех стран, в частности на русских декадентов 1890-х гг.

© Википедия