В колонках играет - Arctic monkeys - 505

          Взрывы теперь слышатся всё четче, сочнее, отрывочней, следом за ними покрывающие очереди – сквозь сито воздуха иголочно острые волны беспрестанно врезаются в кожу, не оставляя в покое. Многие думают, что остановки спасают и ютятся в них, в напряжении приложив ухо к красным полоскам – не знаю, откуда они берутся, но появляются всюду, где рядом стоит больше двоих – факт. Остальные прячутся по тёмным машинам, задраивая тонированные люки, обвязываясь ремнями, ломая ногти о мех руля: пузырями исходят тела, жарящиеся в пятиместных духовках, страх сильнее боли, волю коллективно охватил паралич, белки глаз застыли и подрумянились настолько, что их можно выедать ложками солнцезащитных очков. Лысина солнца, подготовительно морщась, поблескивает над дымным воротником, глаза выползли далеко за лоб, брови наливаются соком, разрастаясь, тяжелея и грозя неминуемым падением неба, но никто ещё официально не объявил день – старое дыхание застыло на календарях, точки на будильниках, цифры на киосках обмена валюты, ручка над списком убитых и пропавших без вести, кисти над дверью в палату раненых, черная щель вместо домофона в проеме входа в подъезд, пальцы над кнопками мыши, фаланга на спусковом крючке – на самом деле никто не хочет начинать день, ведь даже мелкий шорох вызовет детонацию… Как раз здесь у моего отца лопается нога, болты и стёкла в побагровевшей крови разлетаются по округе, и остаюсь только я, слышащий свой обиженный крик, с глупым тапком в руке, с не менее глупым аргументом за щекой, с позорными рыболовными крючками злящейся ласки в горле. Бичевать себя любовью всегда было фирменным почерком нашей семьи.

В колонках играет - muse - yes, please

 

          Ты скотина. Ты даже не можешь порассуждать о чём-то своём, потому и нет своего. Придумать, решить, сделать – нет. Прилипала. Ты ничтожество, тыкайся в экран, жми на сердечко, станет лучше, ай, нет, жми на сердечко, станет лучше, ай… Тыкаешь и плачешь? Дерьмо. Сри и улыбайся. Засмейся. Засрись. Кто заказывал – нате! Зубами куснуть? Погладить? Запеленать и спать уложить? На камеру? Пожалуйста! Эй, тварь, ану найди себя в тёмной комнате, ахаха!..  Знаешь, там, за стеночкой жизнь и тебе её жить, уже дрожишь? Образумишься, поздороваешься и помчишь зеркалить каждого, перемешивая, абсурдируя, корчась, justforfun, только лайка ради… Ебаный баннер. «Увидь меня! Кликни мной! Влюбись в меня! Я весь твой, пока ты улыбаешься над тем, над чем привык». Секунд восемь – и пока. Неловкое молчание, говорить больше не о чем. И не надо. Сука.

           Тварь. Хихикаешь о жизни, будто каждый день тебе великодушно отдали докурить, бесконечная, жалкая, щенячья радость переполняет глупое, вечно извиняющееся табло, ретируешься, глаза вбок, ты не вправе смотреть, а твои тихие нечеткие слова шепелявящим мямляньем распадаются…да кому они нахуй нужны? Спрячь серьёзность – не для того здесь, чтоб говорить. Чмо. Вырос бы и понял правила игры, а заодно и как самим тобой играют.… А что, вполне сносный персонаж. Доверчивый, веселый, благодарный. Говно и сволочь. Податливый. Смой за собой! Приоткрой окно. Подай патроны. Заткнись, конец фразы всё равно перебьют, а ты улыбнёшься тупо и станешь в угол. И будет стыдно... Ой, умора! Ой, ща упаду!.. Подрочи, забудь. Так всегда с пересмешниками.

тебе не нравится тот, кем ты стал, значит, у тебя никогда не было возможности быть другим

всё, что ни происходило, шло только к этому.

В колонках играет - Dornenreich - Unruhe
Настроение сейчас - un-meer

Нет, ну мать твою, что за калека?
Шестерка, сдавшись под тяжестью стрелки,
Рассыпалась и за плинтус
Упала бычком,
А ты всё сидишь,
Тварь.
И под веко
Стекает из кофе-брейков
В рекламе расплавленная кино-
Варь.

В диване потёки на тело похожи,
И спёртый от вони с угрюмою рожей
Воздух до плавок разделся в прихожей.
(А рядом за кадром рыдает прохожий,
Кудахчет летящий в бушлате петух)
Мне кажется, друг,
Ты потух,

Или нет?
Да-да, знаю-знаю, всё солнечный свет,
Пролезет сквозь стеклопакет,
Потом польёт и сожрет на обед,

А завтра приснится солнце с искринкой
И теплое утро, в котором в обнимку
Размывкой, рассылкой, росинкой, разминкой
Впитается в кожу
Кожа...

- Ты веришь? Брось, хуй там.
Всё это на счастье
Похоже,
А, значит, не нам.
- А что нам?
- Прам-пара-папам.

В колонках играет - Владимир Горовиц - Шопен. Этюд №12

Настроение сейчас - когда-то

 

Ты обо мне еще услышишь. Тебе расскажут. Ты будешь сидеть в хлеву, не в квартире, а люди, прибывая, будут отдавать слова, и это, увидишь, странные гости: одни, срываясь и шипя, зайдутся ненавистью и горестным криком, и ты их слушай острее и внимательней, другие же запоют дифирамбы, а ты гони их – и узнаешь меня лучше, а третьи – и их будет наибольше – принесут всего по слову, но ты не дивись их скупости, а собирай их. Через густой воздух, сквозь желейный звук, пускай гостей и коллекционируй каждый битый момент, знай: без малюсенького их этих кусочков я всегда буду протухшей биографией и не сложусь, навечно оставшись наветренным наездником, ускакавшим раньше мысли догнать… В тот день, когда сотрется из памяти даже намек на движенье моих губ, а окольные дома зальются фиолетовым чешуйчатым глянцем, собери меня из многих миллиардов принесенных деталей, натяни на время, дай почувствовать резко поднятым и также скоро опущенным словом. Воскреси на миг. Дай посмотреть.

            Помни. Тебе расскажут обо мне. Просто верь. Впрочем, можешь и не верить – главное, что так и будет когда-то.

 

В колонках играет - Estatic Fear - A Sombre Dance (1999)
Настроение сейчас - междуболезнье

          Что-то изменилось, что-то, определенно, случилось, и шагающие из тумана в смог хмурые колонны не смутят, - что-то, произошло, раз переворачивается нутро и напрочь лезет из тела, и почему-то кажется, что это связано с той незвестно зачем нужной пустой трубой, что подымалась из самого центра и на мощных подпорках уходила за горизонт, пока вдруг не помешала элитной высотке... Когда мой отец говорит, я слышу отрывки о далеких горах, широком устье, узкой пещере и бездонной выгребной яме, мне вспоминаются окружающие отражения, маленькие грешинки, страшинки и стыдинки, где обязательно находишь все свои и от обилия которых прирастаешь к земле, теряя все чувства разом, хоть это вовсе не моя память. Но чаще он молча играет на баяне. Его за это и не любят, за баян, подозрительно косясь на неизменное выражение лица, "Лучше бы пил и мать бил, - говорят. - А то наяривает круглыми сутками", всё время орут, стучат в стены и окна..

         Что-то точно не так, видишь, по людям скучают и плачут, им звонят и встречают, их кормят и терпят, в них искусственно поддерживают парализованную снаружи жизнь, но если вдруг кто попадет под машину, их выбрасывают на обочину и забывают в ожидании дворника, что придет, запихнет в тележку или мусоровоз и вывезет за город - вони подальше... Но если вдруг забудет, ты, идя в магазин, можешь увидеть, как постепенно стягивается кожа вокруг раскрытого рта и глаза протекают внутрь черепа... Если не побрезгуешь, конечно.

В колонках играет - Ea - Aullu Eina

            Так странно, в кирпичах рукотворного рая всегда есть дырки для лома, ведь, правда же, странно, в жизни так много событий, что на мысли просто не хватает молниеносного времени, я ничего не вижу, нигде не бываю, ничего не чувствую, потому и думать особо не о чем, ну, действительно, странно, ты можешь всё, кроме того, чтобы что-то изменить, так и неясно до сих пор, способен ли ты вообще хоть на что-нибудь…

            Так странно, ты упорно превращаешься в разжиревшую куклу, в подслеповатое пугало, в захмелевший диванный пыж, а всё пытаешься фатально повлиять на людей, ведь, правда же, странно, чем меньше ты кому-то нужен, тем жестче, капризнее и привередливее к самым преданным и близким, ну, действительно, странно, весь твой путь не длиннее шага из твердого тухлого в довольно ровную неизвестность, но каждый раз ты всё равно решаешь «чуть-чуть» постоять и переждать...

            Так странно, враги порой добрее родственников, они говорят правду не чтобы растоптать, от них не прячешь свою жизнь так тщательно, чтоб вдруг не нашли очень удобный клинообразный изъян в твоей и так серой радуге, от них знаешь, чего ожидать и всё равно стараешься не иметь, ведь правда же, странно, миллиарды людей загнивают заживо от собственной глупости и напускной бессмысленности, разрывая глотки за «Я люблю это!», ну, действительно, странно, моя ненависть превратилась в обыденность, я больше не злюсь – корчусь, не радуюсь – корчусь, не тоскую – корчусь, скажите, странно, что при таком рациональном, удобном и честном балансе между блядьми и спросом я всё равно переживаю о недостатке собственной полезности..

В колонках играет - Pink Floyd - A Great Day for Freedom

 Мне до сих пор стыдно, по прошествии тысяч часов и стертых подошв, которые не раз успели потерять своё начало запутавшимся клубком, что из всех людей, имевших полноценный рот, нос, глаза, даже волосы, зубы, и голова их держалась высоко и прямо, тогда я спросил у самого себя. Что сил и храбрости хватило только на это, да так, что сейчас я и не вспомню вопроса, а ответ и подавно сам загладился в почти жидком пластилине извилин. Для сохранения внутренней красоты ;)

           И каждая отражающая поверхность для меня зеркало заднего вида, где моему помолодевшему отражению постоянно набивают шишки, оставшиеся от которых шрамы воют так, что моих рук катастрофически не хватает, чтобы успокоить все сразу, - потому я сгибаюсь безвольной буквой, потрясая тысячами слоёв лицевых морщин, как трещоткой, и в психически выверенном, постоянно действенном спазме всё время вижу его – он стоит со включенным пылесосом, направив на меня ощетинившуюся трубку. А пылесос сосёт. И в его временном мешке неризмеримо пыльных фактов с истекшим сроком годности, прокисшей дружбы, растворившейся симпатии, спрятанных от глаз в задние карманы пугливых срамостей и так много (зло)памятных снимков со всех возможных ракурсов, что только из-за их багажа, кажется, я не люблю фотографию… А Илья смотрит на меня сверху вниз и кривится то ли в горькой усмешке, то ли в окончательно сделанном очередном выборе – всё никак не уймется в злости, что я так запросто переложил ответственность за всё происходящее на него, и что ему некуда от этого деться.

            А настоящего нет. Цепкими лапами вакуума вылепляя прошлое из всего, что возможно, тянет, тянет пылесос времени, и вслед за свежестью только что тут бывшего вкусного воздуха в трубу влетают способности, навыки, старания, планы, умение управлять мозгом, вроде бы, еще недавно спасавшее от троеточий, сейчас же намеренно на отмерших серых полях только их и расставляющее, чтобы дать ему быстрее устать и спустить на тормозах всё, что ни приходит в голову, всё, что ни увлекает необычностью, всё, что требует хотя бы мизерного усилия, чтобы увидеться полностью, всё, что стучится только раз и всё реже... И эта куча с полумесяцами остригаемых ногтей, клочками вылетающих волос, полифонией смрадов каждого неудачного утра всё усиливает скорость своего бесконечного перманентного исчезновения, десятками тысяч одинаковых слов о том, что я здесь только чтобы терять, отпечатываясь по роговеющей коже.

            И вот уже мне не нужно ни зеркала, ни воображения – я иду через толпу улицы, а Илья наступает на меня, и алюминиевая труба, гудя, по старой памяти блестит на спрятавшемся в тучу солнце. Я сосу из пальца, а он – из меня силы. Мои глаза настолько налиты желчью, и я боюсь, расплескав, испачкать рубашку, потому вокруг считают, что я всё время игриво прищурен и пытаются этим воспользоваться... И нет вообще никакого мегакатаклизма в планетарных масштабах, упорно незамеченного из-за глазных брёвен – жизнь идет своим чередом, и как бы я ни вставлял отвертку в ухо вкрест этой мысли, идти будет, и это будет правильно…

            Илья читает эти слова и впервые согласно кивает – радость прогрессу в исцелении всего за полторы тетрадных страницы, что он продиктовал мне на ухо. Иль я сам это сделал. Не знаю.

В колонках играет - Ea - Ea Taesse
Настроение сейчас - что же?..

Что-то стало со мною и не знаю, как из этого выпутаться. Жизнь грядою из дней проходит в попытках смотреть в открытые окна без свежего воздуха, и в корнях пальцев, приросших к F5 и лево-правым нажатиям… Ночь расческою по открытой ране бессонного мозга, чтобы делать что-то нужное из того дерьма, что назначено. /Сам искал и выбрал, никого не волнует, ну и ладушки./ И только когда чьи-то рабочие стрелки с истошным воплем лязгают по обеденной единице дня, мне снятся запоздалые ночные сны о ногах в вате облаков, о дожде из-под них в потолок и о старых часах, про любви отголоски, пустой стол в пустом зале пустого дома на пустой улице в абсолютно пустом, да еще и заснувшем мире внутри вакуумно-пустой головы… Холодные слова, отшивающий сонливый взгляд, три шага за спиной – и вот уже поворот за угол заменит щит, а свежее чувство вместе со всплеском памятью бросается в архив. Заранее.

Что-то невероятное стало со мною: рот улыбается, а голова не работает. Как в тюрьме, на годы застряли мысли. И шлют именно такие сигналы на волю...

 

Что-то стало с семьёю, и не найти уже календарного листика с поставленной засечкой о дне и часе, когда всё началось именно так, не вспомнить те переломавшиеся на ходу 32-е, 33-и, 34-е и так далее декабря, а затем всё равно со страхом не понять, как должно быть, и… Остаться жить на лезвие тревоги в ожидании чудовищной расправы, постоянно ерзая по нему задницей. Где в порыве честности и всеохватывающей доброты истины проталкиваются с седьмого раза, и на выпустивших их руках ноют непривыкшие к свободе кровавые мозоли… Меня стыдятся, я стыжусь меня стыдят, мне стыдно. Над сонной головой воздух твердеет и падает об лицо; я выхожу из дома, а антибликовые стекла всё еще продолжают посылать спине и затылку тяжелые тупые приветы…

 

Что-то стало с планетой. Видели? С тех самых пор, как придумали говорить и нашли, о чём, с ней постепенно что-то становится, причём всё дерьмовей ежесекундно. И вот, наконец, сейчас, говорят, всё случилось, и я должен верить, что дна уже достигли и хуже не будет ни в коем случае. Потому что человек – венец. Потому что стихи срифмованы, а мелодии, давным-давно закатанные в дерево создателями инструментов, извлечены наружу… Потому что люди управляют собой максимально эффективно, а выше – только бог, да и то разница в паре процентов… Ты держишь меня на поводке, я слежу за тобой и делаю пометки на полях, нас обоих держат на мушке, а над теми, кто в неё не мигая смотрит, висит круглосуточное наблюдение, и до конца перспективы еще очень далеко… Парадокс: мы верим, сидим, повинуемся, но ждем. Все поголовно ждем дождя, такого, что не проливался уже лет 550, а до этого был только ветхозаветный потоп… Ожидаем, что придет, растолкав, кто-то и смоет всё чуждое с потрепанного лица Земли.

Но, скажу как уборщик: никому не охота трудиться над чужим мусором. Тем более стоя в полном зале забитых сидячих мест.

 

Что-то стало с той мухой – она, похоже, мутировала от постоянного сидения, превратилась в причудливый узор на паутине. Вечером придет брат и, не задумываясь, плюхнется в кресло, где я незаметно превратился в труху…

Что-то стало с полом – он размеренно подымается и падает, его ребра приятно массируют ноги, а теребящийся край ковра поедает сочащийся сквозь него шепот. Совсем скоро будет день, когда каждый пол станет в полный рост, отряхнет с себя ненужный мусор глупых, захламляющих спину нежизнеспособных поколений и, повинуясь собственному уставу, пойдет к Сириусу по небесной лестнице… Я уже готов к этому дню.

Что-то стало с ночью. Знаете? Сегодня вечер настанет на пять минут раньше, а в полдень я видел чёрную руку, на миг закрывшую полнеба. В иллюминатор солнца на секунду кто-то опасливо глянул и пропал, почти никем не замеченный…

В колонках играет - The Morningside - Moving Crosscurrent of Time

Настроение сейчас - затушье

 

           <<…А я как бы пойду в ванную и, наверное, не вернусь.

           Ну и вправду – на кой чёрт мне приходить обратно? Заканчивать долголелеянный, выжданный разговор чем-то глупым, пытаться неумело целовать, по-дружески выхлопывать плечи, банально шутить и вести за дверь? Я получил секс (нет, не секс), близость (нет, не близость)… слова. И не имеет значения, что сам городил, но то, что мне отвечали – каждое слово – теперь мой персональный календарь праздников, каждая минута памятного дня. Ненадолго, но…знаешь, я мечтал и мечтаю о таком человеке до сих пор, я ищу и жду, мне нужно это вовсе не потому, что я хочу быть сбитым трамваем в собственной ванной. А потому что и сам до навязчивости, до паники привязался всего за несколько минут мечты – всё равно, куда я там провалюсь насмерть, на что наткнусь насмерть, чем ударюсь насмерть, когда иду на смерть…>>

           <<Я возьму с собой лист с ручкой – надо же будет, замечтавшись, расписать все красивыми загадочными картинками... Впрочем, нет, - Боюсь. И ты бойся, бойся людей, проживших одиночкой с ручкой и тетрадью!.. И еще раз бойся – они закуют в клетку на бумаге, скомкают и выбросят, и гнить тебе в сетчатой урне или свалочном хаотическом костре... Поэтому я тихонько достану блокнот с карандашом и скую только себя, минимальные потери, приятная мелочь на подносе светлому будущему. Кто зайдет первым, пусть не верит в мои ошметки и бордовые пятна по углам – лист всё покажет позже. Или потеряется под завалами.>>

           <<Я взлечу к небесам – не для того, чтобы там остаться, а из-за страсти к высоте, - на облачке будет наигрывать и посвистывать молодой блондинистый парень. Я захочу подплыть к нему и спросить, что видится глазами с затылка (о которых так мечтал), но…испугаюсь. Да и ты бойся людей, в одиночку проживших с гитарой. Бойся, потому что они умеют двигаться звуками. И в тот момент, когда ты будешь ушами тонуть в привычном шуме города, они за один неслышный щипок окажутся за спиной, за второй блеснут лезвием, за третий обратно сядут на облако…>>

---

           И вот я сижу на краю ванны одиночкой, больше двадцати лет прожившим с собственным страхом. Отвертка ковыряет вены, как червей в банке или провода в детонаторе. Мне это кажется неинтересным – я только всего остального, что за дверью, боюсь. Жду трамвая, а он, скотина, всё не идет. Ищу еще не развороченное место на коже, на полном бегу сталкиваюсь с нетерпеливым звоном посуды... В дверь стучат – знаю, это друзья: позор, усталость, уныние, надоевшие… Они страшатся, что я умоюсь и гляну на себя в зеркало, что захочу в туалет, что забуду выключить электроплиту и побегу проверять. «Не беспокойся, делай, что хотел, всё выгорит». Я совсем потерялся в счёте этим депрессивным спокойствиям, я достал ржавую пилу из-под тазика и принялся резать с плеча, я трус, мне больно. Очень знакомое чувство, будто я когда-то кого-то доставал из петли, да так и не достал, а теперь ненавижу свой маленький рост, будто опоздал на полминуты с лекарствами, будто тушу догорающий пожар, словно на моём сердце не клапан – там мило завернутая в фольгу пробка, что, вылетая, выбрасывает сияющий фонтан кровавой пены. И словно время радоваться, но почему-то не хочется…

           <<Я говорю это тебе, а ты взамен проявляешь на перфорированной стене два гладких каменных полушария для поцелуя. Я глажу их, ты попеременно прячешь то одно, то другое... За закрытой дверью оставленный, нетронутый замогильный холод, я сижу на лезвии бритвы, враз разученный любить. По стенам и воздуху носится глуповатый текст, вечно мне об этом напоминающий. Спёкся.>>

           «Бойся! Бойся!» – рассказывали мне давнее давнего. – «Одиночки, прожившим жизнь только с другим человеком и никем больше». «Бойся!» - криком нашептывала игривая стена. – «Потому что в этом случае третьи не выживают.»

           Усмехнувшись к словам и самому себе, я вдруг отчетливо слышу гудки и стук железных колес... Дрожат плиты нарисованного, пластикового кафеля, от углов рассыпается паутина боязливых трещин, грибок спешит ликвидировать свои колонии и удрать в подполье, сквозь кран пробивается пар и туманом стелется по редким кусочкам проступающего асфальта… Крошится акрил, змеёю изгибаются батареи. Гул заполняет куб ванной, – напирающий трамвай орёт как кипящий адский чайник со свистком – и за секунду до конца моего диалога со стеной он рушит кладку. У него добрые и умные глаза…

 

В колонках играет - Saturnus - Pretend
Настроение сейчас - pre-, posttend

Везде твой запах – даже тут, у стекла, что я сейчас втягиваю носом вместе с рамой, а потом, скомканное, отхаркиваю на пол... Он сводит с ума, въедаясь под кожу, ослепляет, надевая на глаза мешок, заводит, туманя, но… ничего. У меня есть средство. Я уже вставляю дуло в ноздри, я уже выпрямляю руки, я уже загибаю палец на курке, я уже…

Я ничего не в состоянии больше требовать от собственной жизни, не надо, зря, просто не терплю больше, хоть она иногда по вечерам упорно постукивает в дверь эфирными мыслишками, в которых до прихода растворяешься, вспоминая, зачем, как ты надумал, сам по себе нужен… Но ничего, предательство одиноких мечтаний, уходящих под утро, сгинут вместе с ними – у меня есть средство. Через десять секунд оператор наберет тонально известный номер, а еще через чуть-чуть моя жизнь отбросит все ненужные ей мечтательные рудименты, сконцентрировавшись на размеренном догробном спокойствии…

Или мне говорить о «плохо», о «скучно», об «одиноко»?.. Мне раздумывать над тем, для чего имеются наработки, переделывать, ломать лень, доводить, филигранить их, обязательно выставляя напоказ как плоды минутной случайности?.. Мне идти к людям, договариваться о совместных идеях и игривом порядке их несмелой реализации?.. До куда, ведь второй лысины мне уже не заработать?.. И зачем, если у меня есть средство – раз использовал и забылся, а с новым смурным утром узенькая тропинка приведет к ежедневно долговым обязательствам, где взрастишься на недостатке времени и пепле нервных клеток во что-то гораздо более имеющее смысл, да и забудешь об этом думать.

Нужно бросать всё к чертям? Так страшно же!.. Нужно действовать? А ведь страшно… Нужно прекращать готовить ненужную каждодневную готовку? А страшно… Нужно выходить на улицу? Страшно… Нужно говорить с людьми? Боюсь… Думать? Зачем, если у меня есть средство – страх уходит, просто забывается, а о том, что нужно, позаботится кто-нибудь менее любящий себя, чем я сам.

А вот теперь мне действительно не по себе.

В колонках играет - Diary of Dreams - Kingdom of Greed
Настроение сейчас - (if) + останкино и окно электрички

           Устал сегодня говорить со стенами: одну отвернул, второй вдогонку бросил кирпич, от третьей стремглав убёг куда-то почти за шкаф и сидел, пока стыд не улёгся. Это, думаю, верно, как умертвить неизлечимо больного новорожденного… Это правильно. Правильно. Правильно (если).

           Хотя на руках уже ничего и не остается: мои возможности неинтересным воздушным шариком у соседнего дома пролетают вверх и мимо, мои страсти прекращают расходиться кругами по водной глади, видимо, добравшись, наконец, до пыльного дна, мои интересы объедены повторениями и, собрав с полторы сотни дохлых мух, висят под потолком приторной клейкой ленточкой, которую пора бы менять... Мои страхи – привет вам! – прогрессируют на своих и одолженных по случаю дрожжах, взрастая без остановки на их дерьме и обильных испарениях. Вечная любовь как вечное лежание, в не очень-то поиске трещины между полом и миром грёз. Том, который (если). Только в целях безопасности закрытый снаружи и внутри.

           Я боюсь.

           А знаешь, впрочем, мне действительно хорошо, упираясь в пыль и чьи-то засохшие потроха, молниеносно напиваться до неработоспособности и корчить в фон диалогу молчаливого умника!.. И мне на самом деле нравится красть из Брюсселя «Писающего мальчика», а потом носиться с ним в лифте многоярусного центра, направляя то на цирк, то на левый берег, то на красный последний трамвай, то к центру земли – мой каменный знакомец оброс годами, но, к счастью, не вырос юношей-ссыкуном, как некоторые, такие беспомощные и утерянные живые. Кстати, спасибо вам (если). Зато хоть говорите, что я исправляюсь…

           Затем снова – купаться в выделениях, собой любуясь, ожидая, как сомнительный, забывающий Пр(если) предложит десятидневное улучшение жизни, а тебе критически понадобится отказаться, иначе не посмеешь. Сговорившись с грудной мафией, заляжешь за серую непробиваемую плиту под сердцем и будешь пережидать темноту, закрытые пространства, толпу, скорости, пауков, признания – не всё возможное выставится дуло, хоть все давно знают, что больше одного холостого в воздух оно не способно выпустить. А особенно (если)…

           И не то, чтоб на страхах замешано каждое утро – просто я отчего-то, как губка. Болезнь. И еще соединение СО с гемоглобином гораздо устойчивее оксигемоглобина... И поэтому (если)…, то обязательно сдохнешь на вдохе…

Ой, простите, засмотрелся куда-то не туда; мне на самом-то деле грех на всё это жаловаться…

 

 

В колонках играет - Cradle of Filth - Creatures That Kissed in Cold

Настроение сейчас - смешно

вчера проспал 14 часов просто так.

пойти, что ли, снова потратить день снова ни на что от неосознания, что мне можно и нужно?

работа любит, когда её делают, безделие, что самое смешное, тоже за. И хоть бы кто спросил моего разрешения; найти-то я найду, знать бы, что искать. Еще раз.

В колонках играет - Биплан - С добрым утром.

Настроение сейчас - вопро(несно)сно

Что же останется после нас, если каждый может написать "Тайную вечерю", набрать "Трёх товарищей", создать "Как сказал Заратустра", сочинить "Слово о полку Игоревом", скомпоновать "Времена года" и остаться незамеченным, захламленным, занесенным похожестями, наборами оригинальчиков?..

Найдется ли культурный символ эпохи, неповторимый и бескомпромиссный, что не устареет со смертью последнего из его поколения? Впрочем, нужно ли гипсокартонным стенам и пластиковой посуде что-то вечное? И почему именно они выбирают?

Я почему-то не могу вспомнить ничего с конца 70-х: вечность упущена, только сия минута... может, что-то не так вспоминаю?..

 

В колонках играет - Lux Occulta - War

Настроение сейчас - продолжение (не) светит

Мокрый, холодный, прозрачный воздух и небо с полностью заштукатуренной луной. Время, когда вечер властно, по-хозяйски ходит между домами и выдвигает ящики горящих балконов, выворачивая на пол - проверить, причесать, улыбнуться, чуть шевельнуть бровью, задвинуть обратно и перейти к следующему, с другими забавными фигурками. Когда мало что случается, куда точно никогда не свалится метеорит и не сметет это своими обломками, где спокойно трахуются задом в рассветную форточку всем смехам назло, спокойно напиваются и бьют морды, спокойно глядят сквозь стекло, невзначай замечая, как в свете трехглазого прожектора над операционным столом, то есть люстры, мешки выпрыгивают из-под глаз и ложатся на плиты 9-го этажа соседней высотки... Тот самый час, когда меня когда-нибудь убьют, наверное..

 

В колонках играет - Riveriизм. Лени. Приветятвой. Нахуй

Настроение сейчас - Tenhi - Aatos, Saturnus - All Alone

 

Кончается воздух. Значит, мне повезло не выдохнуть.

           Слышатся шорохи – насморк старательно выметает разум, располагаясь во всю ширь головы, а я всё меряю шаги: два, влево, пятнадцать… Мимо холодной, каменной, «самой лучшей в мире» земли (по состоянию на 1950 год), плотно когда-то укрывшей моего любимого кота и питающей корни десяти сантиметрам бетонной стяжки «для красоты»… В который раз бегу к теплу керамзитных легких стен. Надеюсь на беленые изнутри простенки. Все заметки потом, весь интерес туда, чтоб раскрылся, где ему никто не помешает; всех убрать отсюда, чтоб не мешали, иии…здороваться, ох, как не люблю здороваться, снимать наушники... Зачем? Остаток дня всё равно догонит извергающимися жерлами головной боли и бессонницей, назло умостившейся под откинутой правой рукой, всё в сумме поприветствует мою охамевшую до царских размахов лень, усадит на блестящий «Зим» - и по всё ровнеющему серпантину извилин отправит прямо к центру желаний с драгоценной пилюлей, можно даже без рецепта: давным-давно наизусть выучил все её показания и побочные эффекты. И теперь нежусь в них, как раздавленная кошка под зимним солнцем кишками навыворот…

           Под ногами сверкают молнии, я здороваюсь с нулём. Как свой.

           Две недели назад растаяли последние вопросы. Тот, кто сидит во мне и питается ими, резко превратился в медведя и, уже по медвежьему обыкновению, засосал лапу до смертельного сна. Устал ждать, я знаю... А что еще я знаю о стихийно лопающемся терпении?.. Ничего, и, судя по всё увеличивающемуся рейтингу ведущих телеканалов, совсем. К несчастью. Новый ноль, только уже не нейтрален – тянет к полированному шкафу, где в макаронах прокисших одежек обитает 0.5 прозрачного цвета с очень даже привлекательным горлышком, стирающем память о гипотетическом, но неизбежном «завтра».

           //Мои ожидания непосредственно связаны с печенью? Или не верить памяти? Ооооого, уж лучше б я молча орал и продолжал бить в бубен, прогоняя то ли змия, то ли духов, то ли собственное достоинство маленькой циферкой отчеканенное на лбу…//

           Воронка моей (не)удачи, как украинское правительство – чтоб не поймали на горячем, меняет курс и продолжает рыть. Пусть вверх, но зато слышит радостные вопли. Хоть теперь всё это начинание не похоже на связный текст, но, кажется, я за время отсутствия окончательно стал аккумулятором мелочных раздражений, которые тек легко отпрыгивают от жизнерадостных и красивых, веселых и общительных, крепких и уравновешенных, целеустремленных и успешных, наглых и запоминающихся, расчетливых и удачливых, легкомысленных и несерьезных, уверенных и привлекательных этим всем… Зато они великолепно прилипают ко мне, запрограммированные тем, кого нет, но кто охуел, когда уходил…

           Как странно, что не тянет блевать в отражение – оно мне даже немного нравится, раз прическу поправляю. Видимо, это последний дзот, что просит гранату… Ну так их есть у меня!

           А вообще…в конце этого бестолкового текста-разминки хотел поприветствовать всех дипломированных экономистов от имени кризиса банковской наёбки, еще раз позвать инопланетян, пусть какие они не будут на вид, но чтоб главной ценностью были знания, а еще рассказать, что Деды Мразы заблаговременно столпились на полках гипер- и мегамаркетов(зачем бы?), а меня на пике обратной стороны воронки (см. выше) доедает сессия... В этот раз она особенно забавна: четыре заросших конических остроконечных лапы, отросток в форме головы без лица и оскалившийся тысячью зубов слюнявый живот... Нет-нет, не страшно. Просто нелепо как-то.

 

В колонках играет - lux occulta - midnight crisis
Настроение сейчас - заметки опасливо

Если я сегодня напьюсь и прозрею, телефон почувствует учащение сердцебиения, даже без денег передаст тревогу по засекреченному каналу, а после один из спутников для Google Earth отделит песчинку с плечами от толпы в высокоточном приближении, записав все действия и сведя с аудиодорожкой. На всякий случай... Экзоскелет этого мира прекрасно работает. Как мои часы: спешит, чтобы остановить; видимо, из-за этого и чувствуешь себя широкоглазым мотоциклистом внутри гротескного шара...

Вот в мыслях о таком никогда не поймешь, почему всех вокруг по выходным охватывает непреодолимый ужас. Особенно, когда сам не знаешь, отчего тебе Так страшно...

В колонках играет - Чиж - Менуэт
Настроение сейчас - в дым

Что-то такое скользкое в действиях обнаруживается...

Атмосфера больная, забывчивая, какая-то мутная и желтоватая, как вода в Днепре, где нельзя купаться, если табличкам верить. В носу капЕль сОпель, из голову сквозь трещины рвется то ли пар "догнать и перегнать", то ли дым "хуй там", то ли средство для увеличения площади облысения; уши наполняются Чижом, что пришел вместе с компанией из невесть откуда взявшейся психушки(говорят, в США, там где еще поезда уходят и не возвращаются)... В таком состоянии мозг не может думать о игре, о свечах, он вспоминает, что ему вставать в 5, а спать он ни хуя не хочет, он мечтает прекратить болеть именно завтра, наебать привычку судьбы наебывать его неправильности и наконец-то превратиться во что-то стоящее, что можно поставить на полку и не любоваться до конца жизни. Не потому что идиот, а потому что знаешь, что не достигнешь большего...

И под какой откос, и что бросать, и как - этого никто не рассказывает, все только дают советы потом, когда "что-то пошло не тааак!"(с). Да хуй со всеми. Вот и спрашиваю, сам у себя, сам у тебя, сам в ночь перед завтрашним необязательным экзаменом по какой-то ПТУ-шной хуйне... Знаешь, хочется есть, а нечего. Знаешь, хочется моря, а далеко. Знаешь... Да все ты знаешь.

В колонках играет - Tiamat - Misantropolis
Настроение сейчас - ненависто

Странное дело, когда понимаешь, что ты - набор росписей из-под продажных рук. То есть, ты настоящий только когда с десяток воров за тебя пишутся... Вот и думай теперь о путевках в жизнь.

Пугает, что сосущий слой никак временем моим не насытится..