Романовы

И.Сургучев
Детство Императора Николая II





Однажды ламповщик, прихода которого мы с тайной в душе поджидали, прошел в свое обычное время, со своими обычными машинами, в игральную комнату. Хотя мамы с нами не было и в особой таинственности нужды тоже не было, — все-таки мы с Ники показали друг другу пальцы в том их сочетании, которое значило «нужно идти к ламповщику».


Распевая искусственную песенку: та-ра-ра-ра-а и почему-то глядя в потолок, заложив руки за спину, я, как ни в чем не бывало, вдоль стен пробираюсь в игральную. И так же запев песню без определенного мотива, собственного сочинения, следом за мной последовал Ники. Жоржа было брать опасно: по неопытности или по озорству разболтает — и тогда прощай сладчайшая тайна, которая красит жизнь! Но от наблюдательного взора Жоржа трудно было уйти. Он сначала сделал вид, будто ничего не понимает в наших демаршах и ни на что будто бы не обратил ни малейшего внимания, но, выждав время, нагрянул по нашим следам и застал нас на месте преступления.

Ламповщик, тоже таинственно оглядываясь, подальше от окна, достал из-за пазухи какую-то бумагу, сладковато и непонятно пахнувшую и свернутую трубкой, и таинственно же развернул ее. Бумага не поддавалась и завертывалась углами. Ламповщик начал ее свертывать с противоположной стороны, и при этой манипуляции мелькнуло что-то нарисованное. Жоржик, уследив нарисованное, пришел немедленно в большое волнение.

— Калтинка! — с восторгом прошептал он.

— Не калтинка, а картинка, — сердито поправил его Ники, недовольный, что Жорж появился в игральной.

— Калтинка! — продолжал стоять на своем Жоржик. Это оказался лубок довольно большого размера, изображавший в медальонах героев русско-турецкой войны. Ламповщик, водя по лоснистой поверхности лубка твердым ногтем, представил шепотом нам всех героев-генералов, и нам почему-то особенно запомнились Радецкий и Гурко (Жоржик, вызывая наше патриотическое возмущение, говорил: «турка»). Тут же были портреты и турецких полководцев в фесках, и особенно был интересен Осман-паша. Жоржик раскрыл ротик и прошептал:

— Я хочу такую.

— Что «такую»? — сердито спросил Ники.

— Такую... Шапочку...

— Э, — сказал ламповщик, — кто в Бога верует, тому нельзя. Посередине, в отличном от других большом медальоне, был нарисован дедушка с синими усами, и это привело Великих Князей в состояние необыкновенной гордости:

— У всех усы черные или белые, а у дедушки синие.

— Нет, — медленно вращая языком, говорил Жоржик, — у дедушки не синие...

— Как не синие? — сердился взволнованный Ники. — А это что? Конечно, синие.

— Нет, у дедушки серо-буро-малиновые, — ответил Жоржик. И я до сих пор не могу понять, откуда и как, какими путями в затворническую головенку маленького Жоржика могла залететь эта простонародная насмешливая фраза? Где он ее подслушал и как? Повторяю еще раз, что по остроте наблюдательности Великие Князья шли далеко впереди меня.





— У меня тоже будут усы синие, — сказал Ники и от носа протянул рукой до уха, показывая величину будущих усов.

Ламповщик, все с непрекращающейся таинственностью, оставил нам картинку с генералами, и мы с трепещущим сердцем поняли, что наших сокровищ прибавилось.

Но как и куда спрятать ее от посторонних взоров? Я предложил проект зарыть ее в саду вместе с договором, но Ники не согласился и сказал:

— Ну как же в саду? А если ночью посмотреть захочется?

И с редкой для ребенка изобретательностью (это я теперь понимаю) предложил вовсе не прятать ее, а положить небрежно среди игрушек, как самую обыкновенную вещь.

— Мама заметит! — говорил я испуганно.

— А я тебе говорю: не заметит, — отвечал Ники и оказался прав. На картинку никто и никогда не обратил внимания.





И вот однажды приехал в Аничков дворец навестить своих внуков дедушка, Император Александр Второй. Боже! Какой это был дедушка и какое счастье было иметь такого дедушку!

Во-первых, от него очаровательно пахло, как от цветка. Он был веселый и не надутый. В его глаза хотелось бесконечно смотреть. В этих глазах сидела такая улыбка, за которую можно было жизнь отдать. И как он умел играть, этот милый дедушка, и какой мастер был на самые забавные выдумки! Он играл в прятки и залезал под кровать. Он становился на четвереньки и был конем, а Жоржик — ездоком, и конь кричал:

— Держись тверже, опрокину!

Потом садился на стул, как-то отодвигал в сторону лампу, начинал по-особенному двигать пальцами, и по стенке начинал бегать то заяц, то горбатый монах. Мы смотрели разинув глаза и не дышали. Дедушка начинал учить нас складывать пальцы, но у нас не выходило, он вытирал с лица пот и говорил:

— Ну потом как-нибудь, в другой раз... Когда подрастете.

Он был счастлив с детьми, этот дедушка, как-то по-особенному и по-смешному умел щекотать нас за ушами и подкидывал маленькую Ксению чуть не под потолок, и она, падая ему в руки, как-то вкусно всхлипывала, смеялась и кричала:

— Еще, еще!





Император в изнеможении бросался в кресла и, как после танцев, широко обмахивался платком, а потом опять набирался сил и искал свои перчатки. Как сейчас вижу эти ослепительно белые, просторные перчатки. Император заводил два пальца в перчатку, и перчатка начинала тоненьким голосом разговаривать:

— А отчего у Жоржика вихор на затылке? А отчего у Ксеньюшки носик красненький?

И вдруг подходит к нему Жоржик, втирается меж колен и спрашивает:

— А отчего, дедушка, у тебя сегодня синих усов нет? Ты их дома оставил?

Дедушка вдруг опешил и спросил:

— Какие синие усы? Что ты, брат, выдумал?

— Ты сегодня другие усики надел? — приставал Жоржик. — Тебе синие надоели? Если надоели, подари мне. Мне очень нравятся синие усы. Я буду на тебя похож.

Император несколько мгновений с изумлением смотрел на внука.

— Ничего не понимаю, брат. Что ты тут несешь?

— Я тебя спрашиваю, где твои синие усы? — продолжал нараспев Жоржик, крутя то пуговицу, то аксельбант.

— Но, друг мой, у меня никогда синих усов не бывало, — говорил Император.

— Нет, бывало, — упорствовал Жоржик.

— Я видел.

— Где ты видел?

— Я видел.

— Выдумал, братец. Во сне видел?

— Нет, не во сне. На картинке.

Мы с Ники обомлели и показали друг другу пальцы в самой замысловатой позиции, что означало: пропали.

— На какой картинке?

— На очень хорошей картинке. Хочешь, покажу?

— Ну, пожалуйста, мой друг, буду очень любопытен.

Жоржик, не взглянув на нас, медленно проследовал в игральную комнату. Ники снова шевельнул пальцами, скрючил средний, вышло: пропали!

А из игральной уже показался Жоржик с заветной картиной. Все притихли, насторожились. Я взглянул на маму и увидел, что она — краше в гроб кладут.

Жоржик медленно и неуклюже разворачивал картинку. Император ему помог, вытягивая ее углом. Развернули, и торжествующий Жоржик сказал, показывая пальчиком:

— Видишь? Синие.

Император внимательно посмотрел и серьезно ответил:

— Ты — прав. Синие. Господа! Саша! взгляни. Усы действительно небесного цвета.

— Ха-ха-ха! А что же это вообще такое?

— Это — генералы, — храбро выступил Ники. — Всех знаем. Можете спросить.

— Ну, вот это кто?

И Ники рапортовал:

— Это Его Императорское Высочество, Великий Князь, Наследник Цесаревич Александр Александрович.

— Наш папа, — вступил Жоржик.

— А это? — экзаменовал удивленный Император.

— Это Осман-паша. Дедушка! Купи мне, пожалуйста, такую шапочку. Мне очень хочется.

— Нельзя! — ответил строго Ники. — Вера не позволяет.

— Правильно. На двенадцать баллов, — сказал Император, еще более удивленный, и, повернувшись к удивленному сыну, спросил: — Но они у тебя совершенно замечательные!..

Я торжествующе посмотрел на маму и с немалым удивлением увидел, что она как-то странно ловит ртом воздух. Бедная мамочка! Ей эти наши штуки стоили страшной болезни печени, которая и свела ее совершенно преждевременно в могилу.

— Но это же замечательно!

И поняв, что наши дела имеют успех, мы наперегонки стали рассказывать про ламповщика. И Император умиленно сказал:

— Пари держу, что это папин солдат.





И тут, забыв нас, взрослые заговорили очень оживленно, и дедушка, размахивая своим легким, как пух, платком, начал оживленно держать речь:

— Лучшими учителями детей, самыми талантливыми, были всегда папины солдаты, да-с! Не мудрствовали, никакой такой специальной педагогики, учили по букварю, а как учили! Молодец солдат! Передайте ему мое спасибо! Один такой солдат лично мне со слезами на глазах говорил однажды: где поднят русский флаг, там он никогда уже не опускается. А Ломоносов?

Мама не знала, что ей делать и за что зацепиться. Мы вдруг выбыли из центра внимания, и Жоржик подцепил дедушкины перчатки, от которых так восхитительно пахло, как от цветка. Жоржик подошел к дедушке и сказал: — Дедушка, подари мне эти перчатки.

Дедушка не расслышал вопроса, машинально подтянул Жоржика к себе и усадил на колени. Жоржик с гордостью посмотрел на нас и весь ушел в созерцание перчаток.

И вот теперь, через такую уйму времени, я, как в двух шагах, вижу эту восхитительную сцену: великого Императора Российского и маленького хорошенького мальчика, уютно устроившегося у него на коленях. Император не обращает на него никакого внимания, продолжает живой и, видимо, интересный разговор, а Жоржик тянется к его лицу и волосок за волоском перебирает сильно поседевшие усы. И когда Императору больно, то он отдергивает Жоржикову руку, тот выждет время и опять за свое.

Какая семья! И отчего у меня нет такого дедушки? И вообще почему я такой неудачливый? Нет ни дедушки, ни отца: одна — мама. Я подхожу к ней, хочу приласкаться и слышу, как она дрожит мелкой лихорадкой.

И.Сургучев "Детство Императора Николая II"


источник