Сегодня с утра пораньше меня снова понесло прочь из дому навстречу бюрократическим проволочкам – искать неизвестно где сделанный вклад. Пришла в Сберкассу на Кунцевской – очередь за пенсиями растянулась ажно до самого выхода, но у окна консультанта никого не было, и я выяснила, что там моего вклада нет и никогда не было. Спросила, почём будет подать заявку на поиск – оказалось, по 50 рублей за филиал: этак же разориться можно, когда не знаешь, какие именно филиалы и предполагать! Нет уж, решила я, я лучше сама все пороги обобью или дома все книги перетряхну, чтобы из какой-нибудь эта самая запропавшая книжечка да выпала, но не заплачу государству, которое и без того меня обокрало. Решено – сделано: потопала в Сберкассу на Полоцкой, там народу так же дофига, с одним отличием – окно консультанта было завешено жалюзями, и когда он появится, никто не знал. Ждать мне было впадлу, и я решила прогуляться покуда до райсобеса – разузнать про пресловутые органы опеки и попечительства, к тому же была надежда, что они как раз там и находятся и авось мне справочки сразу для обоих вкладов и выдадут. Дошла, описав таким образом по микрорайону ровную букву П, ибо прошла под крышей дома своего, а там – обеденный перерыв только начался и только через полчаса закончится. Терпеливо ждавшие своей очереди бабуськи про ООП мне ничего сказать не смогли, зато детально объяснили, как мне можно будет обновить бабушкину соцкарту москвича без присутствия при этом самой бабушки – чертовски ценная и своевременная информация, ибо я по ентой карте езжу во всём общественном транспорте, а она недавно вышла из строя по причине устарения. Естественно, я не присоединилась к почтенным пенсионеркам в пережидании перерыва и, выйдя из райсобеса несолоно хлебавши, я прошлась до почты, зашла в магазин, да и вернулась домой, дабы после продолжительного страдания ерундой снова выпинать себя любимую на свет Божий и потащиться до того самого Охотного ряда, куда я столь недавно (а кажется, уже так давно) таскалась в театр Ермоловой. Теперь же моей целью был другой театр – МХТ имени Чехова, поиски которого, выражавшиеся в бодром топании вперёд по Тверской, привели меня довольно скоро в Камергерский переулок. О сколь ещё открытий чудных готовит мне родная столица – переулок сей оказался пешеходным кусочком мостовой между низеньких старинных домиков, и для полного колорита эпохи по ней гулко цокали подковы заморённых покатушечных лошадей. Поскольку умудрилась я явиться к театру за час, я неспеша прогулялась до конца этого самого кусочка старой Москвы, пропалила памятник Чехову и… Теремок, в котором с удовольствием съела очередной блинчик со сгущёнкой (в последнее время они стали моим любимым фастфудом перед посещением театров). После этого я смогла с чистой совестью завалиться в фойе и после посещения гардероба и буфета соответственно подняться на свою верхотуру – на балкон – и там спокойненько изучить программку. Всё время с первого звонка и до третьего я пыталась найти себе свободное местечко где-нибудь поближе, но отовсюду меня сгоняли законные обладатели оных, покуда всё не закончилось полным аншлагом – везде, от первых рядов партера до рядов, подпирающих потолок, яблоку негде было упасть, проще говоря – был полный, стопроцентный аншлаг. Пришлось мне вернуться на своё место – в четвёртом ряду правой стороны, и даже в такой жопе его уже успел занять кто-то предприимчивый, так что и мне пришлось согнать своего товарища по несчастью. Однако мне повезло в том, что место моё было с самого краю, посему, немного выдвинувшись в проход, я могла видеть практически всю сцену и даже видела бы всю, кабы не головы перегибающихся через край балкона зрителей; вобщем, грех жаловаться и пора переходить к тому, что же я, непосредственно, увидела.
Начну с той, ради кого я и покупала билет на эту самую галёрку, и ради кого сегодня моей любви к ярким чувствам и художественному чтению на сцене пришлось пристыжено заткнуться где-то в глубине моего сознания, поскольку манера этого человека – холодная, бесстрастная, с чёткой и раздельной чеканкой слов. Да, теперь, пожалуй, даже не отслеживавшие мои предыдущие посты читатели догадались, что речь зашла о Ренате Литвиновой. Ей не надо играть декадентскую даму серебряного века – она и без того является таковой: начиная от повадок и заканчивая манерой говорить по-русски как на неродном, иностранном языке. Единственное, что совсем чуть-чуть, но покоробило меня (да полетят в меня сейчас тапочки на тяжёлых платформах), так это то, что, как мне показалось, она в нескольких местах пыталась копировать стиль игры Дорониной, а получалась лишь жалкая пародия, потому что это совсем другой, если не диаметрально противоположный (что не значит – худший или лучший) стиль. Впрочем, справедливо это или нет, но все плюсы я предпочту списать на гениальность Литвиновой как актрисы, а все минусы – на первый блин, ведь роль Раневской в этом спектакле стала её дебютом на театральных подмостках. А сам спектакль, в свою очередь, выглядел словно бы оправой, рамкой для неё – рамке ведь совсем не нужно быть шедевром, привлекать к себе внимание, она просто должна быть сработана на совесть. На совесть сработаны и игра всех остальных актёров, и её обрамление, так-то: декорации, музыка, свет (все три фактора в лучших традициях минимализма, что, впрочем, не навредило, а иногда даже удачно смотрелось), но, к сожалению, это только четыре, но не пять. Многое хотелось бы доработать, довести до блеска – и Аня с Петей, должные представлять «племя молодое, незнакомое», лёгкое и воздушное, были тяжеловаты, и Лопахин был слишком нарочито демоничен, и в изображении некоторых других второстепенных персонажей слишком много от личности и, как следствие, от трагичности пожертвовали ради комичности, простите мне нечаянную рифму: где, например, резонёрство Гаева, где «молчалинство» Епиходова? Правильно – в рифме. Долго ещё можно продолжать, да я, пожалуй, просто слишком строго отнеслась сегодня к увиденному, поскольку Вишнёвый сад всё-таки значит для меня очень многое – это одно из немногих произведений, если не единственное произведение, позволившее мне почувствовать трагедию того дворянства, которому не осталось места в «новом прекрасном мире», с энтузиазмом возводимом предприимчивыми дельцами на пепелище веками накапливающих свой уют родовых гнёзд. Потому и хотелось глубины, а не пересказа по верхам, хотелось ностальгичности, а не нелепого упрямства в цеплянии за неизбежно рассыпающуюся в пальцах старину, хотелось, в конце концов, какой-нибудь изюминки – имея такой козырь, как Литвинова, можно было сделать великолепной любую сценическую вольность, будь то экспрессия, или вульгарность, или замкнутость в себе, а её заставили просто прочитать свой текст, и очевидно, что ей некуда деть свою энергию, что и выражается лишними жестами, слишком активным дефилированием по пустой сцене. Ну да хватит о ней – да и в целом хватит: тем, кто считает, что тоска Раневской – по оставшемуся «за кадром», в Париже, любимому, а не по присутствующим «в кадре» вишнёвому саду и многоуважаемому шкафу и прочим атрибутам негостеприимной Родины, такая трактовка должна понравиться, тем я советую сходить и заценить.
А я – снова дома и ничуть не жалею о сбыче мечты под названием «увидеть Вишнёвый сад с Литвиновой». В плюс к мечтам ещё не сбывшимся сегодня, когда я проходила мимо него, возникло желание познакомиться с РАМТом – в первую очередь с Берегом Утопии (на что придётся потратить целый день с утра до вечера) и с Инь и Янь (на что придётся потратить два вечера кряду; я уж не говорю о том, сколько денег придётся потратить на всё это вместе взятое). Может, кто там уже был, посоветует/отсоветует? Ну, а на завтра планы у меня вырисовываются следующего характера – сходить или в зоопарк (залежавшиеся яблоки лошадям скормить), или на Сезон охоты – 2, или и туда и сюда сразу – долго ли умеючи? Вобщем, опять-таки прощаюсь ненадолго)