Второй раз убеждаюсь в непреложности пословицы «чем меньше спишь, тем меньше хочется». Заснув вчера вряд ли раньше половины седьмого, я решительно встала уже в районе десяти, когда с работы вернулся папа, и бодро засела за важное дело, кое и осилила к обеду, - времени, когда я бы ещё только просыпалась; и весь день я чувствовала себя выспавшейся и трудоспособной. За остаток первой половины дня я успела ещё и доразгрести всё насущное и даже начать ещё одно полезное дело, но, не закончив, пораньше выскочила из дому и поехала до Чеховской. В тамошней театральной кассе напротив Ленкома я выкупила ещё одну заказанную путёвочку, а в сам Ленком – да, внезапно, но безрыбье ведь – гордо шагнула с билетом наперевес. Купив программку, я сначала, конечно, поошивалась вокруг партера; с первым звонком бабушки-церберши грудью загородили двери, проверяя билеты у всех входящих, но я решила ждать. Когда одна из бабушек отлучилась, в освободившийся проход нас бросилось сразу несколько человек – и вот они, вожделенные первые ряды. Сначала народ заполнял их неохотно, но после второго и особенно третьего звонка валом повалил, и когда меня в очередной раз согнали, я поняла, что деваться мне больше некуда. Продвигаясь к концу зала, где оставалась ещё пара пустующих откидушек, я неизбежно попала в лапы бабушки-надсмотрщицы, и она, подталкивая меня в спину, отгуртовала меня к остальным, посчитав, что я в числе людей без мест. Я пыталась предложить эти откидушки занять, но с аргументом «командую здесь я» меня отправили встать к стеночке за последним рядом, «иначе вам придётся отсюда уйти». Оставив стеночку безбилетным, я тихонько просочилась к выходу, у которого толпилось ещё много страждущих, поднялась в бельэтаж и заняла дожидавшееся меня место почти в середине седьмого, даже не последнего, ряда, припав неотрывно к биноклю. Стояли люди не только в партере, но и на бельэтаже – при том, что спектакль был уже отнюдь не премьерный.
Под лисьей шубой просыпаются маленькая девочка Алиса-Эллис (Юганова) и её любовник, английский король Генрих II (заматеревший Певцов), обнажённый на радость публике; публика, впрочем, потом ещё долго возмущается такой «вольности». С семейными разборками – «Ты уронил мою куклу, я уроню твою кольчугу» - они собираются на рождественский выход; оная кольчуга надевается через голову и прямо на рубашку, несмотря на то, что в программке значится «консультант по средневековому оружию», я уж молчу про носки. Свои разборки и у троих сыновей короля: младший, Иоанн-Джон (Коняхин), - любимчик, плаксивый папенькин сынок, которому отец прочит свою корону и Эллис в жёны; средний, иезуитски умный серый кардинал Джеффри (Гизбрехт), держится рядом с Джоном и уверенно набивается ему в советники; старший, Ричард (Пиотровский), как раз вернулся из Крестового похода, снискав себе прозвище Львиное сердце за свирепость. Королём хочется стать всем троим, но их перебранки слишком ребяческие, постановка явно не воспринимает их всерьёз – и вот они уже поют песенку, в которой Джон часто пользуется рифмой «а не пошёл бы ты нах». Стилизованные под Средневековье костюмы, живая музыка с подвываниями и пританцовывания с платочками – набившая оскомину кондовая картинка «всё как в жизни» плюс убого умильный рождественский вертеп с лампочками электрической гирлянды в уголке – отныне резко контрастируют с современной речью, а стишки, сочинённые для либретто песен, точнее, речитативов, кошмарны настолько, насколько может быть рифмованная отсебятина. Пьесу Голдинга «Лев зимой» сочли самоиграйкой отчасти справедливо – она иронична, исторически вполне точна и изящно закручивает интригу, хоть и не лишена мелодраматизма, но ничего своего постановщик Панфилов и режиссёр Гилязев не внесли, кроме перестановки акцентов, из-за которых лев превратился в «Аквитанскую львицу». Анжуйским львом некогда звали самого Генри, когда он был ещё графом Анжу и познакомился в Крестовом походе с супругой французского короля Людовика, скандально известной Элеонорой – той самой Аквитанской львицей, которая принесла ему Аквитанию как приданое. Лет десять назад она уже строила заговор против него вместе со своими сыновьями и была заточена в темницу, откуда он выпускает её только на Рождество, - но и одного дня ей достаточно, чтобы плести интриги. Циничную, лицемерную королеву Алиенору (Чурикова) в Ленкоме возвели в ранг страдающей героини – она всё время сюсюкает над своими детьми нелепой наседкой, и зрители не устают умиляться, как она всех-всех любит и какие правильные слова подбирает для всех; то, что по сюжету Алиенора беспрестанно стравливает одних с другими, умело давя на их слабости и интересы, ускользает, похоже, от взора как авторов, так и поклонников спектакля. Ещё один гость – французский король Филипп Красивый (Сорокин), брат Алисы, которой его покойный отец дал в приданое Вексен, недовольный тем, что сестра так ещё и не вышла замуж, и требующий или выдать её за Ричарда, графа Анжу и Аквитании, или вернуть Вексен. Генрих отказывается, но Ричард намерен драться до конца за принадлежащие ему земли, и он уступает ему корону и Алису – чтобы бесконечно тянуть с исполнением своих обязательств по договору с Филиппом. Но теперь сила на стороне Ричарда и Алиеноры, предлагающей ему поддержку в обмен на Аквитанию, а Джеффри ведёт двойную игру, изображая преданность то одному, то другому лагерю. Джону он предлагает сговориться с Филиппом о совместной войне против Генриха и Ричарда – и Филипп преспокойно обещает предоставить им войска. Генрих же предлагает Алиеноре свободу в обмен на передачу Аквитании лишившемуся трона Джону, и она соглашается при условии немедленной свадьбы Ричарда, с лёгкостью предавая сына ради дальнейших побед над супругом. До конца не верящую в происходящее Алису, искренне любящую Генриха, он бросает в объятия Ричарда, но – на что и рассчитывала хитрая королева – навязанная невеста ему даром не нужна, в отличие от Аквитании, и он отказывается от женитьбы на глазах Филиппа – это означает расторжение договора с Францией. Ричард немедленно объявляет отцу войну, однако он поторопился: мосты поднялись, и он попросту оказался заточённым в родном замке. Первый бой завершается со счётом в пользу Генриха, но Рождество ещё не кончено, и королева, оказавшаяся под замком вместе с сыновьями, ещё не сдаётся. Узнав от Джеффри о сговоре Джона с Филиппом, она посылает к Филиппу Ричарда с просьбой о помощи – зная наперёд, что французский король – не менее коварная и безжалостная бестия, чем она сама. Джеффри умело задерживает Джона у Филиппа, грозясь выдать его отцу и заодно поссорив их, а потом прячет его и прячется сам, когда входит Ричард. Филипп ловко разыгрывает влюблённость, кружа голову истинному, в своём простодушии, Ричарду, а когда появляется Генри – выдаёт Ричарда ему, а Джеффри выдаёт Джона. Генрих не в состоянии простить Ричарду его чувства, Джеффри – предательства, но разочарование в Джоне, в котором он был уверен, особенно сильно бьёт по нему, - правда, Певцов не мог выразить скорбь своего персонажа иначе, кроме как рёвом в стиле голливудских блокбастеров. Второй акт открывается пьяненькой Эллис, в одночасье поседевшим Генрихом и Медеей-Алиенорой, уже принёсшей в жертву своих детей и теперь играющей в неугасшую любовь к Генриху, который расслабляется и выдаёт ей свои намерения развестись с ней и жениться на Алисе, чтобы та родила ему новых сыновей. Напоследок она дразнит его песенкой о том, как спала с его отцом, и он ещё больше утверждается в своей затее. Всю ночь он готовит кортеж в Ватикан и наутро же будит Алису, однако девочка неожиданно проявляет недюжинную предусмотрительность: напоминает, что сыновья, от которых он отрёкся, убьют его новых детей, едва он умрёт, и ставит ультиматум – свадьба только при пожизненном заключении троих братьев. Мальчики томятся в винном погребе, и стоит им позвать мамочку – Алиенора появляется с кинжалами на подносе, делая вид, что они предназначены вовсе не для убийства Генриха и растягивая время до его прибытия, которое не могла не просчитать. Ему она и предъявляет кинжалы и подстрекает казнить сыновей – зная, что его рука не поднимется на убийство и что, выгоняя их, он спасает своих будущих убийц, а также – что теперь Эллис откажется от него. В финале пьесы венценосная чета расстаётся, чтобы в будущем снова сойтись в смертельной схватке, - а в финале спектакля дети возвращаются к родителям, и вся семья обнимается в лучших традициях рождественских сказок о любви и всепрощении. Дьявол в юбке уничтожила, растоптала врага из жажды власти и пошлой, мелочной мести за давнюю измену, связь с отравленной ею простолюдинкой, - но постановка кропотливо вымарывает из исходного материала строки, изобличающие её сущность, растущую из одного корня с Миледи Винтер и прочими демоническими женскими персонажами. «Львица» любит мужа, любит детей, любит даже молодую соперницу Эллис, которую воспитывала как мать, - а к чему были три часа подстав и манипуляций? Видимо, от скуки или из любви к искусству. А подаренное дорогому супругу на Рождество надгробие – наверное, от чувства юмора. «Лев» же остался в тени величия примадонны-бенефициантки, тогда как среди негодяев разного сорта он – наименьший негодяй и потому главный герой Голдинга: «зимой» ему, хищнику, привыкшему к тёплому климату, не выжить, а «зима» - конечно же, и холод, в который обратились фальшивые узы семьи, и смерть, приближающаяся к нему, старому по средневековым меркам. Он слаб – наивен, доверчив, легко поддаётся влиянию, собственным эмоциям, в общем, подобен королю Лиру, с которым себя и сравнивает в спектакле; но он хотя бы любит сыновей – пусть, может, в один-единственный решающий момент – и не стал бы рисковать их жизнями, он любит Эллис и любит свою страну. Впрочем, жалея о персонаже Голдинга, не стоит жалеть о персонаже Певцова, как и о любом другом: на сцене Ленкома по-прежнему уютно обретаются переигрывание, мелодекламация, комикование, подыгрывание публике, стыдливые потуги на эпатаж, устаревший на несколько десятилетий, неизбежный оживляж по минутам, как переменки, и, конечно же, демонстрация медийных лиц и (в случае с Чуриковой) их меняющихся костюмов. Не заснув на этом спектакле, я могу благодарить только пьесу, наделённую достаточно насыщенным и динамичным событийным рядом, остроумными диалогами, изобретательными сценами и неожиданными поворотами (тем более неожиданными для тех, кто не учил историю Европы и не читал исторической художественной литературы). «Аквитанская львица» - классическое топтание на пригретом месте театра-бренда, старая конфетка для верного зрителя в новой обёртке, развлечение для сериальной публики. На протяжении всего действия можно слышать громкие комментарии горячо переживающих домохозяек: «Какая жестокость», «Какое жестокое время», «Жестокость порождает жестокость!», «Какой ужас!», а несуществующий хэппи-энд зал приветствует традиционными овациями стоя. Стоит ли, простите за каламбур, сидеть на этом спектакле – решать каждому. Стоять – точно не стоит.
После спектакля я поторопилась домой, благополучно успела на автобус, не без труда раскачалась на пост и вот, хоть особо и не отвлекалась, всё равно заканчиваю к утру. Надеюсь и завтра, хоть это и будет сложнее, встать пораньше, успеть побольше, - перспектива близкого Питера снова запускает во мне программу «в путь без долгов». Завтра – театр… стало быть, до завтра, кто тут есть живой)
