13.01.2011 Вечером перед консультацией отсидев обещанные полчаса, я честно отправилась спать. Сны на этот раз порадовали обилием живности – будто мы с мамой купили на Арбате поросёнка и кролика в нагрузку и принесли домой, где у нас будто не только собак, но ещё и жирный рыжий кот, похожий на Гарфилда. Разбудили меня к обеду, и, не без труда подняв себя за шкирник, я снова к двум поехала в ГИТИС и вместе с постепенно собирающимся народом дождалась Баженову в своей аудитории. На сей раз она отвечала на вопросы по билетам, с грехом пополам подобрала вопрос Саше, попутно пыталась вроде бы читать лекцию, но повторяя все сказанные ранее сентенции и регулярно уходя в другие степи – преимущественно горние, сиречь снова неся в массы несусветную и труднопереносимую ересь. Перерыв, по закону подлости, вышел настолько скромным, что я успела только усесться у подоконника, открыть нетбук и залезть в сеть, тогда как помимо него захватила с собой ещё и пропитание. Вскоре после этого перерыва нам сказали написать на листочках свои билеты, а мы составили список на одном листке, и на оставшихся я подбила Сашу составлять слова из словосочетания «мутанты-тапочки». Так я скоротала консультацию, растянувшуюся где-то до половины седьмого, а потом нам ещё и сообщили новости относительно будущей практики. Кто-то уже может быть спокоен, а я по-прежнему не знаю, возьмут меня в РАМТ или нет. Потом я отправилась домой, уладила к полуночи все насущные дела, посмотрела список пьес по античному театру и резко пожалела, что выбрала не Марциала, у которого там одна пьеса, а Плавта, у которого их там пять – больше только у Софокла, сиречь шесть, но из них как минимум две все и так уже читали. Найдя оные пьесы в интернете, я взялась за чтение и краткий письменный пересказ, в котором уже поднаторела с «Сатириконом». На каждую пьесу потратила примерно по часу, ибо досидела, слегка отвлекаясь, до половины пятого утра. Под ёлкой я нашла подарок на старый новый год - роскошную керамическую сову - и ушла поспать – тоже часов пять с половиной.
14.01.2011 Вроде бы я даже выспалась, ибо проснулась даже раньше будильника. Позавтракав, из дому вышла пораньше, чтобы из-за общественного транспорта не рисковать опоздать, добралась до метро и поехала по родной ветке до конечной. Книжку Харитоновича (мало! Хочу ещё! ТТ) я дочитала ещё на Смоленской и потом просто дремала до самой Щёлковской, куда, естественно, прибыла за 25 минут. Оккупировав краешек единственной лавочки на платформе, я вскоре дождалась Лизы, потом Саши и Антона. Женя появилась минут в 15, и как минимум до получаса мы ждали остальных подтягивающихся, после чего Женя повела нас к себе на хату. По пути все зарулили в Пятёрочку и закупились едой; я подбила Алину приобрести армянский лаваш. Шли дворами, мы с Алиной замыкали процессию и не особо запоминали дорогу, считая, что возвращаться будем вместе и минус на минус должен будет дать плюс. В подъезде напротив живописного старинного дома, увешанного сосульками и явно необитаемого, мы воссоединились с добравшимися автомобилями и поднялись на лифте на 12й этаж. Непосредственно хата – комната и кухня – была без преувеличения произведением искусства, практически полностью ручной работы, благо Женя давно работает с природными материалами. Абажуры, светильник в форме гитары, ловец снов, стулья, много фотографий, рисунков… в открытой клетке – жёлтый волнистый попугайчик, прелестно щебечущий и заигрывающий с зеркалом и пластмассовым попугаем, но на контакт не идущий. Когда заварили всем чай, нарезали кексы и булки с корицей, расселись в кружок на ковре в комнате, пустив в дело пуфик, подушки и фитнес-мяч в пупырышки. Я пила чёрный чай с бергамотом из бывшего термоса с фотографией британского кошака, народ ел всякие сладости; пересказ пьес друг другу начали с Эсхила. Сначала Варя добрые полчаса почти дословно читала «Прометея», потом Антон уже побыстрее пересказал «Персов» и «Аристею». После перекура взялись за Софокла – определив, что «Эдипа» и «Антигону» все знают, обсудили отличия его «Электры» от эсхиловых «Плакальщиц», и Саша пересказала «Филоктета»; начало хотеться есть, и я, поделившись с народом, доела Алинин лаваш. Постепенно время катилось к шести, кто-то забил на театр, собираясь сидеть ещё сколько сможется, но я забить не могла, ибо у меня был билет. Уйти хотелось с чистой совестью, и, поскольку ещё раньше выяснилось, что внезапно Таня тоже готовила Плавта, но не осилила всего, решено было, что я перескажу те пьесы, которых у неё не было. Буквально минут за десять я продиктовала свои пересказы «Трёх монет» и «Амфитриона»; Аня ушла в процессе, остальные оставались, и мне предстояло возвращаться к метро в одиночестве. Допив чай и собрав манатки, я пошагала, примечая ориентиры в виде двух школ, сделала, конечно, пару крюков и не сразу нашла метро в окрестностях рынка, но на Таганку не опоздала – вошла как раз с первым или ещё каким звонком. Разорившись на программку и не успев её прочитать, я покочевала по партеру и оказалась в итоге примерно где и в прошлый раз, разве что на ряд дальше, - где-то в пятом или шестом, с краю у центрального прохода. И понеслась.
Применительно к любимовскому спектаклю название «Хроники» напоминает не об исторических трудах, а о хронических душевнобольных – эта небезынтересная, хоть и преимущественно бездушная вытяжка из четырёх шекспировских пьес, ликбез по романтизированной истории Англии, словно ставит диагноз правящей династии. На сцене – причудливая конструкция из металлических рёбер для упражнений в эквилибристике, под светом фонаря создающая красивую игру теней по стенам сценической коробки. Массовка неизменно скандирует: «Да здравствует король!». Девушка-герольд (Маслова) пронзительно трубит и пропевает ремарки, определяя начало правления каждому монарху, бессмертный шут (Межевич) писклявым голосом Петрушки подливает в их портреты ложку дёгтя и дудит в «язык». Первый венценосный герой – стареющий, но благородный и мудрый, вопреки оригинальному персонажу, Ричард II (Трофимов). Он не хочет, чтобы распря между его кузеном Болингброком (Соболев) и герцогом Норфолком (Лукин) закончилась кровопролитием (рыцарский поединок – на качелях с сёдлами), и высылает первого на десять лет, второго – навсегда, заставляя клясться на мече, изображаемом лопатой со смайликом. Обиженный Болингброк при помощи своего дяди, герцога Йорка (Стабуров), поднимает восстание и свергает Ричарда. Под дождём, роскошно смотрящимся в струе света, Ричард передаёт предателю корону – ржавую кастрюлю, и его препровождают в Тауэр, за решётку в прямом смысле, где позже убьют по приказу Болингброка. Узурпатор восходит на трон новым королём, Генрихом IV, в белом халате, под бодрый живой лютневый фолк, но наибольшее внимание уделяется его сыну, принцу Уэльскому, Гарри (Бадалбейли). Принц развлекается в компании простолюдинов, выдувающих из пивных кружек пену из мыльных пузырей, во главе с Фальстафом (Антипов) – норовящим петь обаятельным дедом с барабаном под рубахой вместе легендарного живота. Гарри и Фальстаф долго и с удовольствием, наверняка импровизируя, разыгрывают встречу сына с отцом, изображая с помощью всё той же мыльной пены бороды и усы. Казалось бы, всё прекрасно, но внезапно пора собираться на войну с мятежниками во главе с Гарри Перси (Фролов), бывшим сподвижником Болингброка, дослужившимся до звания лорда и щеголяющим обнажённым торсом. Двум Гарри в одном королевстве не бывать – враги дерутся врукопашную, принц убивает тёзку, но великодушно отдаёт свою победу хитрецу Фальстафу, пару раз пнувшему труп. Тем временем Генрих плох, и Гарри снимает с него корону прежде, чем тот умрёт, видимо, ускорив этим его смерть. И вот уже вчерашний симпатичный повеса Гарри – король Генрих V, отказывающийся узнавать Фальстафа, ныне – сэра Джона, и приказывающий его арестовать во избежание порчи своей репутации. Не задерживаясь на его правлении, спектакль показывает нам наивного юношу Генриха VI (Муляр) и его супругу-француженку, королеву Маргариту (Маслова). Она не может терпеть то, что власть короля якобы ограничивает протектор герцог Глостер (Трифонов), а жена Глостера (Колпикова) не жалеет, чтобы государством управляла другая женщина. Бабская вражда после пощёчины, отвешенной королевой зарывающейся сопернице, становится войной не на жизнь, а на смерть. Но заговор раскрыт, герцогиню казнят, под раздачу попадает и невиновный Глостер, которому жена, не сумевшая подбить его на бунт, пророчила скорую смерть. Так и происходит: Глостер найден мёртвым, а Генрих обрушивает свой гнев на Саффолка (Трофимов), изгоняя его из страны. Будучи давними любовниками, Маргарита и Саффолк душераздирающе прощаются – герой Трофимова снова аристократичен, мудр, скорбен и психологичен, да и просто роскошно харизматичен. Последнее и самое кратковременное явление – Ричард III (Маленко), за которым следует шут, чтобы буквальным образом – руками – искажать его лицо гротескной гримасой. Быстро и хладнокровно он убивает короля Генриха и юных принцев (Захарова и Посоюзных), зовёт «своих ребят» - тех же людей в чёрном, которые и раньше пели, раскачиваясь в одном ритме с факелом в руке предводителя, в смутные времена восстаний. Цепочка убийств, нарастая в геометрической прогрессии, достигает апогея и обрывается, предполагая, что все и так знают, что будет дальше. В финале труппа читает реквием по Шекспиру – набоковский, стихотворный, до издевательства пафосный, со словечками вроде «кабанидзы»; да и вообще с автором тут не церемонятся: над персонажем, выходящем с шекспировскими репликами на английском, включая монолог «To be or not to be», всячески глумятся. В целом скучно на спектакле практически не становится – спасибо удачно подобранному (хоть и всегда одному и тому же) музыкальному мотивчику, мрачному колориту, минимуму песен-плясок. Но, хоть мы и зримо видим неустойчивость власти – трон сложен из досок, которые в любой момент могут вырвать из-под королевских ног, заставляя того повиснуть в воздухе, - прочувствовать кровавость шекспировских сюжетов при скорости нарезки событий, уложенных в два часа, зритель не успевает и не знает, сочувствовать ли ему гибнущим королям или мятежникам, предателям или верным союзникам, убийцам или жертвам, или хрен редьки не слаще. Всё перемешалось, как всегда – но спасибо и за то, что «Хроники» отличаются до странного небольшой долей бреда, перегибы можно по пальцам пересчитать. Например, когда надо изобразить царскую охоту, на сцене непременно появляется настоящий живой сокол (безвозмездно участвующий Соколов из фонда Соколиной охоты), все документы изображает афиша спектакля, свой зонг поёт Молва (Межевич), а ряд эпизодов просто повисает в воздухе, не будучи связанным смыслом и логикой ни с предыдущими, ни с последующими (игривое прощание лорда Перси с нелюбимой, но любящей супругой, до комизма пытающийся устрашить визит герцогини Глостер к ведьме, вызывающей духа). Если прощать такие мелочи, сей спектакль смотреть можно, ибо текст Шекспира слышать всегда приятно.
Спектакль подошёл к концу, я поехала домой. Долго ленилась сесть за пост, и писался он страшно медленно и со скрипом – было на что отвлекаться. Рецензия начала писаться только к утру, ну да спешить мне некуда: судя по тому, что мне никто не позвонил и не написал, оставшиеся пьесы народ чудом умудрился пересказать друг другу за один вечер-ночь и больше мы встречаться не будем. Стало быть, пересказы буду искать и конспектировать уже с интернета, а не на слух. Завтра – театр, а до него многое надо бы успеть. До завтра – точнее, до сегодня)